Загадка железного алиби (сборник)

Возможно, он шепчет то, о чем я мечтаю, когда пишу это свое первое письмо к вам. Шепчет то, о чем я еще не смею даже шептать.

И поэтому – спокойной ночи.

КЛУБНИЧНЫЙ МУЖЧИНА».

Глава III

Дочь политика из Техаса прочла это письмо во вторник утром в своем номере в «Карлтоне» с улыбкой, которая выдавала ее чрезвычайный интерес. Сомнений не было: первое послание ярого любителя клубники захватило и удержало ее внимание. Целый день, таская своего отца по картинным галереям, он ловила себя на том, что ждет завтрашнего утра с любопытством и нетерпением.

Однако на следующее утро Сэди Хайт, на чье имя адресовались письма, не получила ничего. Это известие расстроило дочь Техаса. В полдень она настояла на возвращении для ленча в отель, хотя ее отец резонно заметил, что они находятся слишком далеко от «Карлтона». Но это путешествие было вознаграждено. Письмо номер два уже ожидало ее. Прочтя его, она задохнулась от изумления.

«ДОРОГАЯ ЛЕДИ ИЗ «КАРЛТОНА». Я пишу это письмо в три часа утра, когда над Лондоном за пределами нашего сада нависла гробовая тишина. Я занялся этим так поздно не потому, что не думал весь вчерашний день о вас, и не потому, что не сел за письменный стол ровно в семь часов вечера. Поверьте, только неожиданное, ужасающее событие могло мне в этом помешать.

И такое неожиданное, ужасающее событие произошло.

Я испытываю искушение сообщить вам эту новость в одной ошеломляющей и страшной фразе. И я мог бы написать такую фразу. На тихий домик в Адельфи-Террас обрушилась трагедия, окутанная тайной, такой же непроницаемой, как лондонский туман. В полуподвале, бессонное и ошарашенное, затаилось семейство Уолтерс. За дверью, на темной лестнице, я то и дело слышу шаги людей, выполняющих неприятные обязанности… Но нет, я должен вернуться назад и изложить все по порядку.

Прошлым вечером я довольно рано пообедал на Стрэнде у «Симпсона» – так рано, что был в ресторане практически один. Письмо, которое я собирался написать, все время крутилось у меня в голове, и, торопливо закончив обед, я поспешил к себе домой. Я точно помню, что когда стоял на улице перед домом и рылся в карманах, разыскивая ключи, Биг Бен на здании парламента пробил ровно семь часов. Удары большого колокола прозвучали в нашем мирном районе как громкое дружеское приветствие.

Зайдя в свой кабинет, я тут же сел писать. Над головой у меня раздавались производимые капитаном Фрейзер-Фриером звуки – видимо, он собирался на обед. С веселой улыбкой я подумал, как бы он был потрясен, если бы узнал, что обитающий под ним неотесанный американец успел пообедать в такую немыслимую рань, как шесть часов. И тут вдруг услышал в квартире надо мной чей-то незнакомый голос, звучащий грубо и решительно. Потом до меня долетел голос капитана, более спокойный и уравновешенный. Разговор продолжался какое-то время, становясь все более возбужденным. Я не мог различить ни слова, однако у меня возникло неприятное ощущение, что наверху идет перепалка. И будьте уверены, я прекрасно помню, что у меня возникло чувство досады из-за того, что кто-то мешает мне сочинять письмо, которое я считал невероятно важным.

Минут через пять спор наверху, похоже, перешел в рукопашную схватку. Это напомнило мне учебу в колледже, когда нам нередко приходилось слышать, как парни наверху борются друг с другом просто от избытка молодых сил. Но здесь все выглядело куда хуже, куда яростнее, и мне это не понравилось. Тем не менее, я решил не вмешиваться в чужие дела и попытался сосредоточиться на письме.

Потасовка наверху закончилась особенно громким стуком, который потряс наш древний дом до основания. Обеспокоенный, я замер, прислушиваясь. Но воцарилась тишина. Еще не совсем стемнело, и бережливый Уолтерс пока не включил свет в холле. Кто-то осторожно спускался вниз по лестнице, но его выдавал скрип ступенек. Я встал в дверях, чтобы подождать, пока он попадет в луч света, падающий из моей комнаты. Однако вмешалась судьба в облике ветра, дунувшего мне в окно. Дверь с треском захлопнулась, крупный мужчина проскочил мимо меня в темноте и бросился вниз по лестнице. То, что он крупный, я понял потому, что лестница у нас узкая, и ему, чтобы пройти, пришлось оттолкнуть меня в сторону. Я услышал, как он негромко выругался.

Я торопливо подбежал к дальнему окну в холле и выглянул на улицу. Однако передняя дверь не открылась, и никто не вышел наружу. Меня это сначала озадачило, но потом я вернулся к себе в комнату и поспешил на балкон. Оттуда я различил в сумерках фигуру человека, бегущего через сад – через тот сад, о котором я уже вам писал. Он не пытался открыть ворота, он через них перелез, после чего исчез из поля зрения.

Я ненадолго задумался. Событие было, конечно, необычное, но стоило ли мне вмешиваться? Я вспомнил холодный взгляд капитана Фрейзер-Фриера, когда я передал ему письмо Арчи. Я представил себе, как он стоит в своем пыльном кабинете, дружелюбный не более, чем каменный истукан. Понравится ли ему мое вторжение?

Наконец, я принял решение спуститься вниз к Уолтерсам. Супружеская чета как раз обедала в своем полуподвале. Я рассказал им, что произошло. Смотритель сообщил, что никого не впускал к капитану, и был явно настроен отнестись к моим опасениям с холодным британским безразличием. Однако я настоял, чтобы он вместе со мной поднялся к капитану.

Дверь в квартиру капитана была открыта. Помня, как сурово наказывают в Англии за незаконное вторжение, я велел Уолтерсу войти первым. Он вступил в комнату, освещенную тусклым светом газового светильника в старинном канделябре.

– О Господи, сэр! – воскликнул Уолтерс, как хорошо вышколенный слуга.

Вот, наконец-то, я и пишу эту фразу: капитан Индийской армии Фрейзер-Фриер лежал на полу мертвым, и на его красивом английском лице застыла легкая презрительная усмешка!

Ужас перед случившимся не покидает меня и сейчас, когда я сижу тихим утром в своей комнате, так похожей на кабинет мертвого капитана. Он был заколот ударом прямо в сердце, и я тут же подумал о том диковинном индийском ноже, который видел у него на столе. Я быстро повернулся, чтобы отыскать его, но он исчез. И тут же, едва я взглянул на стол, у меня мелькнула мысль, что в это пыльной комнате должны остаться отпечатки пальцев – множество отпечатков.

Несмотря на шумную схватку, в комнате царил полный порядок. Только пара странностей бросилась мне в глаза. На столе стояла коробка из цветочного магазина с Бонд-стрит. Крышка была снята, и я увидел в коробке несколько белых астр. Рядом с коробкой лежала булавка для галстука – изумрудный скарабей. А недалеко от тела капитана валялась мягкая фетровая шляпа, которую еще называют гамбургской по имени немецкого города, где их делают.

Я понимал, что в такие моменты очень важно ничего не трогать, и повернулся к старику Уолтерсу. Лицо у него было белее бумаги, на которой я сейчас пишу, колени дрожали и подгибались.

– Уолтерс, – сказал я, – надо оставить все, как есть, до прихода полиции. Идемте со мной, и я сообщу в Скотланд-Ярд.

– Хорошо, сэр, – ответил Уолтерс.

Мы спустились к телефону в нижнем холле, и я позвонил в полицию. Меня предупредили, что инспектор прибудет немедленно, и я отправился к себе в комнату.

Можете себе представить, какие чувства обуревали меня, пока я его ожидал. Я предвидел, что пока загадка не будет решена, меня могут ожидать большие неприятности. Уолтерс, конечно, помнит, что я появился здесь как знакомый капитана. Он также наверняка заметил, что после прибытия Фрейзер-Фриера из Индии особо теплых отношений между нами не замечалось. Он, несомненно, засвидетельствует и то, что я очень стремился снять квартиру в одном доме с капитаном. А тут еще письмо от Арчи. Я чувствовал, что это лучше держать в секрете. И наконец, никто не смог бы подтвердить мой рассказ о ссоре, которая предшествовала смерти капитана, и о человеке, который сбежал через сад.

Увы, подумал я, даже самый глупый полицейский отнесется ко мне с подозрением!

Минут через двадцать в дом прибыли три человека из Скотланд-Ярда. К этому времени я уже дошел до крайней степени волнения. Я слышал, как Уолтерс впустил их, слышал, как они поднялись по лестнице и вошли в комнату надо мной. Вскоре ко мне в дверь постучал Уолтерс, который сообщил, что со мною хочет побеседовать старший инспектор Брей. Шагая перед смотрителем наверх, я уже относился к нему как обвиняемый в убийстве к свидетелю, от которого зависит его жизнь.

Он был крупный энергичный мужчина, этот Брей, светловолосый, как и многие англичане. Все его движения были строго рассчитаны. Стараясь вести себя неуверенно, как и полагается невиновному человеку – но, боюсь, терпя в этом неудачу, – я изложил ему свой рассказ о голосах и схватке наверху, а также о крупном мужчине, который был замечен мною в холле, а потом перелез через ворота. Он выслушал меня молча. А потом спросил:

– Вы были знакомы с капитаном?

– Поверхностно, – ответил я. Письмо Арчи все еще маячило у меня в голове, наводя на меня страх. – Мы только познакомились с ним – вот и все. При посредстве его друга… по имени Арчибальд Энрайт.

– Энрайт сейчас в Лондоне и может подтвердить ваши слова?

– Боюсь, что нет. Я в последний раз виделся с ним в Интерлакене.

– Да? А как получилось, что вы сняли квартиру в этом доме?

– Когда я в первый раз зашел к капитану, он еще не прибыл из Индии. Я как раз искал квартиру, и мне понравился здешний садик.

Конечно, с моей стороны было глупо говорить об этом. Меня даже не удивило, что инспектор подозрительно уставился на меня. Но ничего не поделаешь.

Брей принялся ходить по комнате, не обращая на меня внимания.

– Белые астры, булавка со скарабеем, гамбургская шляпа… – перечислил он, остановившись перед столом, на котором лежали все эти странные вещи.

К нему подошел констебль, держа в руке газеты.

– Что это? – спросил Брей.

– «Дейли Мейл», сэр, – сказал констебль. – Номера за двадцать седьмое, двадцать восьмое, двадцать девятое и тридцатое июля.

Брей взял газеты, просмотрел их и небрежно сунул в мусорную корзину. И повернулся к Уолтерсу.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Уолтерс, – Но я просто ошеломлен! Со мной раньше никогда не случалось ничего подобного. Я сейчас же…

– Нет, – резко возразил Брей. – Все в порядке. Я сам…

В дверь постучали. Брей крикнул «Войдите!», и в комнате появился худощавый молодой человек, болезненный на вид, но с военной выправкой.

– Привет, Уолтерс, – улыбаясь, произнес он. – Что тут происходит? Я…

Внезапно его взгляд упал на диван, где лежало тело Фрейзер-Фриера, и он умолк. Потом мигом очутился рядом с покойником.

– Стивен! – горестно воскликнул он.

– Кто вы? – в упор спросил его инспектор… Довольно грубо, на мой взгляд.

– Это брат капитана, сэр, – вмешался Уолтерс. – Лейтенант Королевских фузилеров Норман Фрейзер-Фриер.

Воцарилась тишина.

– Большая беда, сэр… – проговорил Уолтерс, обращаясь к молодому человеку.

Я редко видел такого убитого горем человека, как молодой Фрейзер-Фриер. Мне подумалось, что с лежащим на диване его связывали поистине прочные узы. Наконец он отвернулся от брата, и Уолтерс попытался объяснить ему, что произошло.

– Надеюсь, вы извините меня, джентльмены, – произнес лейтенант. – Для меня это страшный удар! Мне такое и не снилось… Я как раз зашел к нему перекинуться словом… А теперь…

Мы молчали, дав ему возможность, как и полагается истинному англичанину, извиниться за публичное проявление своих чувств.

– Мне очень жаль, – тут же откликнулся Брей, в то время как его взгляд по-прежнему блуждал по комнате. – Тем более что Англии, вероятно, в скором времени потребуются такие люди, как капитан. А теперь, джентльмены, я хочу сказать следующее: я начальник Специального отдела Скотланд-Ярда. Это убийство необычное. По причинам, которые я не могу назвать, а также, надо добавить, и в интересах империи, известие о трагической гибели капитана не должно в настоящее время попасть в газеты. Разумеется, речь идет об обстоятельствах смерти. Как вы понимаете, должно появиться только сообщение о смерти… Как будто она произошла естественным путем.

– Понятно, – сказал лейтенант, и было видно, что он знает больше, чем говорит.

– Спасибо, – сказал Брей. – Ваша семья может заняться этим делом. В том числе позаботиться о теле покойного. Что касается остальных, то я запрещаю где-либо упоминать об этом событии.

Внезапно он умолк и с удивленным видом уставился на меня.

– Вы американец? – спросил он, и было понятно, что моих земляков он недолюбливает.

– Да, – признался я.

– У вас есть знакомые в консульстве? – уточнил он.

Слава Богу, да! С заместителем консула по имени Уотсон мы вместе учились в колледже. Я сообщил его имя Брею.

– Прекрасно, – сказал инспектор. – Вы можете идти. Но имейте в виду, что вы являетесь важным свидетелем в этом деле, и если попытаетесь покинуть Лондон, то вас арестуют.

Словом, я вернулся к себе в квартиру по горло замешанным в эту загадку, что совсем не доставляло мне удовольствия. Некоторое время я сидел в кабинете, обдумывая произошедшее. Тем временем, на лестнице то и дело звучали чьи-то шаги, а в холле раздавалось множество голосов.

Ожидая рассвета, я с грустью думал о высокомерном и привлекательном капитане. В конце концов, он был настоящим мужчиной. Об этом свидетельствовали его мерные шаги над моей головой, которых я больше никогда не услышу.

Что же все это значило? Кем был тот человек в холле, тот человек, который так громогласно спорил и который так уверенно нанес удар диковинным индийским ножом? И где этот нож теперь?

И, наконец, что означали те белые астры? И та булавка со скарабеем? И эта нелепая гамбургская шляпа?..

Леди из «Карлтона», вы хотели тайны? Когда я писал вам первое письмо, то и думать не думал, что скоро смогу представить вам такую ошеломляющую загадку.

И поверьте, сквозь все эти события мне видится ваше лицо… Ваше лицо в то ясное утро в обеденном зале отеля… Думаю, вы простите, что я обращаюсь к вам таким образом. Я увидел ваши глаза, и они произвели на меня большое впечатление… Огромное!

Сейчас у меня в саду светает, и Лондон начинает пробуждаться. Так что я с полным правом могу вам сказать: «Доброе утро, моя леди!»

КЛУБНИЧНЫЙ МУЖЧИНА».

Глава IV

Едва ли стоит говорить, что это письмо стало настоящим потрясением для получившей его молодой женщины. На протяжении следующего дня виды Лондона почти не вызывали у нее интереса. Это было так заметно, что ее вспотевший папаша уже стал с грустью вспоминать свой любимый Техас и даже с надеждой предложил пораньше вернуться домой. Холодность, с которой эта идея была встречена, ясно показала ему, что он совершил ошибку. Ему осталось лишь тяжело вздохнуть и поискать утешения в баре.

В этот вечер пара из Техаса посетила Театр Ее Величества, где ставилась последняя пьеса Бернарда Шоу. Но остроумного ирландца наверняка обидело бы то, с каким пренебрежением молодая пригожая американка из публики отнеслась к его творению и как мало внимания ему уделила. Между тем, упомянутая американка легла спать в полночь, предвкушая новую порцию утренних новостей.

И они ее не разочаровали. Утром в субботу горничная, флегматичная англичанка, появилась у ее кровати с письмом в руке. Она вручила его девушке с поднятым носом человека, который помогает, но не одобряет. Девушка тут же вскрыла конверт.

«ДОРОГАЯ ЛЕДИ из Техаса. Я пишу это письмо вечером. На лужайке в саду уже лежат длинные тени, и все вокруг так прекрасно, что, честно говоря, мне самому трудно поверить, что события трагической ночи произошли на самом деле.

Утренние газеты постарались убедить меня, что все это случилось во сне. Я не нашел ни строки, ни единого слова об этом событии. Особенно удивительно это для меня, американца. Ведь если бы это случилось у нас в стране, к этому времени дом уже кишел бы репортерами, сующими нос во все уголки. Ох, уж эти английские газеты. Великий Джо Чемберлен умер в десять часов вечера, но только полдень на следующий день вышла первая газета с сообщением об этом, громко вереща от радости, что всех опередила. Другая страна, другие нравы.

Инспектору Брею, видимо, нетрудно было держать подобных журналистов в неведении. Поэтому их объемистые, неуклюжие листы выходили в свет, не замечая примечательных событий в Адельфи-Террас. В отсутствие реальных новостей они начали намекать на то, что на горизонте сгущаются тучи большой войны. Только потому, что прогнившая Австрия объявила войну крошечной Сербии, а кайзер сегодня торопится с большим шумом вернуться в Берлин, они предсказывают, что вскоре вся Европа будет залита кровью. Кошмар, порожденный жаркими днями и грозовыми ночами!

Но вы, конечно, желаете узнать новости о событиях в Адельфи-Террас. Последовало продолжение трагедии, которое добавило ей намного больше загадочности, и обнаружил его я один… Но вернемся назад.

Сегодня на рассвете, отправив вам письмо, я вернулся домой уставшим от напряженной ночи. Я лег в кровать, но не мог уснуть. Вновь и вновь меня мучила мысль о том, что я нахожусь в самом невыгодном положении. Мне не понравились взгляды, которые бросал на меня инспектор Брей, и его голос, когда он выспрашивал у меня, как я поселился в этом доме. Я сказал себе, что буду в опасности, пока истинный убийца несчастного капитана не будет найден. Поэтому я начал перебирать в памяти несколько ключевых деталей этого дела – и в первую очередь астры, булавку со скарабеем и гамбургскую шляпу.

Именно тогда я вспомнил про четыре номера «Дейли Мейл», которые Брей походя бросил в мусорную корзину, как не представляющие никакого интереса. Я заглянул ему через плечо, когда он просматривал газеты, и заметил, что каждый экземпляр был сложен так, что на виду находился наш любимый раздел – колонка розыска. К счастью, у меня в письменном столе сохранились номера «Мейл» за прошлую неделю. Вы понимаете почему.

Я встал, нашел эти газеты и начал их читать. Именно тогда я и сделал то потрясающее открытие, о котором уже упоминал.

Это настолько ошеломило меня, что какое-то время после этого я потерял способность размышлять и действовать. В конце концов, я решил дождаться утра и возвращения Брея и обратить его внимание на ошибку, которую он совершил, игнорируя газеты.

Брей появился около восьми часов, а через несколько минут на лестнице послышались шаги другого человека. Я как раз брился, но поспешил покончить с этой процедурой, надел купальный халат и торопливо поднялся в квартиру капитана. Младший брат позаботился о том, чтобы еще ночью тело покойника увезли, так что если не считать спящего на ходу констебля, там не было никого, кроме Брея и незнакомца, пришедшего почти одновременно с ним.

Брей приветствовал меня сухо и неприязненно. Зато незнакомец, высокий загорелый мужчина, представился гораздо любезнее. Он назвался полковником Хьюзом, близким другом покойного, и сообщил, что потрясен случившимся и пришел, чтобы узнать, не может ли он оказаться чем-то полезным.

– Инспектор, – сказал я, – вчера вечером в этой комнате вы держали в руках четыре номера «Дейли Мейл». Вы бросили их в корзину как не представляющие интереса. Могу я попросить вас достать эти номера, чтобы я мог показать вам кое-что весьма впечатляющее?

Слишком большой чин, чтобы самолично рыться в мусорной корзине, он кивнул констеблю, и тот принес газеты. Выбрав одну из них, я развернул ее на столе.

– Номер за двадцать седьмое июля, – сказал я.

И указал на одну заметку примерно посредине колонки личных объявлений. Вы сами, моя леди, можете прочесть ее там, если случайно сохранили этот номер. Там было написано:

«РАНГУН. В саду Кентербери астры в полном цвету. Они очень красивы… Особенно белые».

Брей крякнул и пошире открыл свои глазки. Я взял номер за двадцать восьмое число.

«РАНГУН. Мы вынуждены продать отцовскую булавку для галстука – изумрудного скарабея, которого он привез домой из Каира».

Теперь Брей всерьез заинтересовался. Пыхтя, он тяжело склонился надо мной. Сильно волнуясь, я развернул перед ним номер за двадцать девятое.

«РАНГУН. Гамбург пропал навсегда – унесен ветром – в реку».

– И последнее, – сообщил я инспектору. – Самое последнее сообщение в номере за тридцатое июля. Оно продавалось на улицах примерно за двенадцать часов до убийства Фрейзер-Фриера. Вот взгляните!

«РАНГУН. Сегодня в десять. Риджент-стрит. – И. О. Г.»

Брей молчал.

– Полагаю, инспектор, вам известно, – сказал я, – что последние два года капитан Фрейзер-Фриер находился в Рангуне.

Он по-прежнему молчал. Только взглянул на меня своими лисьими глазками, которые я уже начинал ненавидеть. Наконец, он резко выпалил:

– А каким образом, – требовательно спросил он, – вы догадались отыскать эти сообщения? Вы что, заходили вчера ночью в эту комнату после моего ухода? – он повернулся к констеблю. – Я же строго-настрого приказал…

– Нет, – ответил я. – Не заходил. У меня сохранились номера «Мейл», и по чистой случайности…

И тут я понял, что дал маху. Слишком уж своевременной выглядела моя находка. На меня вновь пало подозрение.

– Большое спасибо, – сказал Брей. – Я сохраню это в памяти.

– Вы связались с моим приятелем в консульстве? – спросил я.

– Да. Пока это все. До свиданья.

И я ушел.

Прошло около двадцати минут после моего возвращения к себе, когда в дверь постучали, и вошел полковник Хьюз. Это был добродушный на вид человек лет сорока с хвостиком, с сединой на висках, обожженный каким-то явно не здешним солнцем.

– Дорогой сэр, – без предисловий начал он, – это в высшей степени ужасное дело!

– Несомненно, – подтвердил я. – Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо, – он сел и взглянул мне прямо в глаза. – Полицейские, – продолжал он, – невероятно подозрительный народ. И зачастую безо всякого повода. Я сожалею, что вы оказались втянуты в это дело, потому что, по моему мнению, вы именно тот человек, каким представляетесь. Позвольте добавить, что если вам когда-либо потребуется друг, я буду в вашем распоряжении…

Я был тронут и поблагодарил его от всей души. Его тон был таким доброжелательным, что, сам того не желая, я рассказал ему всю историю: об Арчи и его письме, о том, как я влюбился в садик, о поразительном открытии, что капитан никогда не слышал о своем кузене, и о том неприятном положении, в котором я из-за этого очутился. Полковник откинулся на спинку стула и прищурился.

– Мне кажется, – сказал он, – что ни один человек, передающий незапечатанное рекомендательное письмо, не удержится, чтобы не узнать, какими достоинствами его там наградили. Такова уж человеческая натура… Я сам нередко так поступал. Поэтому я рискну спросить…

– Да, – признался я. – Письмо не было запечатано, и я прочел его. С учетом его цели, оно показалось мне слишком длинным. Там оказалось много хвалебных слов обо мне… Слишком много, если вспомнить, что наше знакомство с Энрайтом было очень кратким. Еще я помню, что Арчи сообщил, как долго он находится в Интерлакене, и уточнил, что намеревается приехать в Лондон в самом начале августа, к первому числу.

– Первого августа… – повторил полковник. – Значит, завтра. А теперь… если вам не трудно, – что все-таки случилось вчера?

Я снова изложил события того трагического вечера: ссору, грузную фигуру в холле, бегство через редко открываемые ворота.

– Мой друг, – вставая и собираясь уходить, сказал полковник Хьюз, – все нити трагедии тянутся далеко. Некоторые в Индию, некоторые в страну, которую я не стану называть. Честно признаюсь, что это дело чрезвычайно интересует меня не только как друга капитана. У меня просьба: наш разговор должен остаться между нами. Полиция, конечно, действует с самыми добрыми намерениями, но все же иногда ошибается. Я правильно понял, что у вас есть те номера «Мейл», где помещены те странные сообщения?

– Они у меня в письменном столе.

Я достал газеты и показал их полковнику.

– Думаю, если позволите, я заберу их, – сказал он. – И прошу вас никому не упоминать о моем коротком визите. Мы еще встретимся. До свиданья.

И он ушел, унося газеты со странными сообщениями для Рангуна.

Не знаю почему, но его визит удивительным образом воодушевил меня. Впервые после семи часов прошлого вечера я вздохнул свободно.

Вот так, дорогая леди, которая любит тайны, обстоит дело к вечеру последнего дня июля тысяча девятьсот четырнадцатого года.

Я отправлю вам это письмо сегодня же вечером. Это третье мое письмо к вам, и с ним я посылаю вам втрое больше своих мечтаний, чем в первом. Потому что эти мечтания живут во мне не только по ночам, когда над садом стоит луна, но и при ярком свете дня.

Да, я чрезвычайно воодушевлен. И только теперь понял, что, если не считать чашки кофе из дрожащих рук Уолтерса, я не заглядывал в «Симпсон», чтобы перекусить, со вчерашнего вечера. Так что сейчас я собираюсь пообедать. И начну с грейпфрута. Я понял, что вдруг полюбил грейпфрут.

Как ни банально, но факт: что касается вкусов, то у нас много общего!

ЭКС-КЛУБНИЧНЫЙ МУЖЧИНА».

Третье письмо от корреспондента из колонки розыска усилило в душе молодой пригожей женщины напряжение и взволнованность, созданные вторым посланием. После его получения субботним утром она долго сидела, размышляя над загадочными событиями в Адельфи-Террас. Первое сообщение о том, что капитан Индийской армии Фрейзер-Фриер убит ножом в сердце, поразило ее так, словно она потеряла старого доброго друга. Она страстно желала, чтобы убийца был схвачен, и все время пыталась понять значение белых астр, булавки со скарабеем и гамбургской шляпы.

Возможно, девушка с таким нетерпением ждала ареста преступника потому, что в этом деле был слишком опасно замешан ее красноречивый молодой друг. Друг, даже имени которого она не знала… Друг, с которым она и словом не обмолвилась. Однако ей уже чрезвычайно понравился Джеффри Уэст, такой, каким она его мимолетно увидела в ресторане и каким узнала по его письмам.

И вот теперь пришло третье письмо, и в нем он связывал шляпу, булавку и астры с колонкой в «Мейл», которая их практически объединила. По счастливой случайности, у нее тоже сохранились номера газеты за первые четыре дня недели. Он пошла в гостиную, раскопала эти номера и – вытаращила глаза от изумления! Потому что со страницы газеты за понедельник на нее действительно смотрело шифрованное сообщение для Рангуна относительно белых астр в саду Кентербери. В трех других номерах она тоже нашла сообщения, которые процитировал клубничный мужчина. Она глубоко задумалась и сидела так, пока не раздался сердитый стук в дверь ее голодного родителя, который целый час прождал ее внизу в вестибюле, чтобы вместе позавтракать.

– Давай, давай! – громогласно заявил конгрессмен, входя в комнату. – Ты что, собираешься просидеть весь день в мечтах? Если ты не хочешь есть, то я голоден, как волк.

Девушка торопливо извинилась и быстро собралась на завтрак. Составляя план на сегодняшний день, она решительно выбросила из головы все мысли об Адельфи-Террас. Как ей это удалось, можно было судить по речи, произнесенной ее отцом в тот вечер перед обедом.

– Мэриан, ты язык откусила, что ли? Молчишь целый день, как только что избранный конгрессмен. Если ты все время будешь ходить как во сне, мы пакуем чемоданы и отправляемся домой.

Девушка улыбнулась, погладила отца по плечу и пообещала исправиться. Но он тоже оказался в плохом настроении.

– Мне кажется, нам все равно пора уезжать, – продолжал он. – На мой взгляд, эта война разгорается, как пожар в прериях. Вчера кайзер отправился в Берлин. Наверняка он сегодня подпишет приказ о мобилизации. Тем более что на прошлой неделе котировки на берлинской и канадской Тихоокеанской биржах падали. Это значит, что, как они предполагают, Англия тоже вступит в войну.

Он смотрел в будущее без оптимизма. Видимо, в отличие от большинства американских конгрессменов, он хорошо разбирался в европейской политике. Впрочем, это легко объяснялось тем, что в отеле «Карлтон» он любил потолковать с чистильщиком обуви.

– Да, – произнес он с внезапной решимостью, – с утра в понедельник я иду в пароходную контору.

Глава V

При этих словах у его дочери упало сердце. Ей представилась безрадостная картина того, как она поднимается на борт парохода, отплывающего из Ливерпуля или Саутгемптона, оставив тайну, которая занимала все ее мысли, нераскрытой. Ей ловко удалось направить мысли отца на тему еды. Она сказала, что в «Симпсоне» на Стрэнде, по слухам, можно прекрасно пообедать. Хорошо бы туда прогуляться. Она предложила короткий маршрут через Адельфи-Террас. Оказалось, что ей всегда хотелось побывать в этом районе.

Когда они проходили по тихим улицам, она внимательно разглядывала мрачные фасады непривлекательных домов, пытаясь угадать, за которым из них скрывается чудесный, окутанный романтической тайной садик. Но дома мало отличались друг от друга, разве что перед одним из них она заметила ожидающее кого-то такси.

После обеда конгрессмен высказался в пользу мюзик-холла в противовес тому, что он назвал «напыщенной, как здешнее чаепитие, английской пьесой». И победил. Ближе к полуночи, когда они ехали обратно к «Карлтону», на улицах уже рекламировались специальные выпуски газет. В Германии объявлена мобилизация!

Ложась спать, девушка из Техаса пыталась угадать, какой сюрприз ждет ее в утреннем послании. И вот что там оказалось.

«ДОРОГАЯ ДОЧЬ СЕНАТА. Или конгресса? Я пока не могу решить. Но, безусловно, ваш отец сидит в том или другом августейшем органе. Разумеется, в то время, когда не находится у себя дома в Техасе или не любуется Европой глазами своей дочери. Стоило мне только разок взглянуть на него – и все стало ясно.

Но Вашингтон далеко от Лондона, не правда ли? А именно Лондон интересует нас больше всего… Хотя электорат вашего отца может этого и не знать. Это по-настоящему чудесный, удивительный город, особенно если забыть, что вы здесь только турист. Я читаю в высшей степени захватывающие эссе о нем, написанные газетчиком, который отчаянно влюбился в него в семь лет – в том возрасте, когда весь этот великолепный город воплощался для него в лавочке на углу Хай-стрит, где продавалась жареная рыба. Вместе с ним я брожу глухими ночами по его темным, таинственным улочкам, где мы натыкаемся то на мусорный ящик, то на что-то романтическое. Когда-нибудь я, возможно, смогу показать вам этот Лондон, разумеется, оберегая от мусорных ящиков, если вы из тех, кому они не по душе. Но думаю все же, что вы не такая. Но я понимаю, что сейчас вы хотите услышать об Адельфи-Террас и покойном капитане Индийской армии.

Вчерашний день, после того как я обнаружил те сообщения в «Мейл» и визита полковника Хьюза, прошел без происшествий. Ночью я отправил вам свое третье письмо, немного побродил, любуясь светом и мраком большого города, и отправился домой, где вышел на балкон, чтобы покурить, пока шесть миллионов обитателей лондонских домов изнемогали от духоты. Ничего не случилось. Я даже почувствовал себя немного разочарованным и немного обманутым, как тот, кто первый вечер проводит дома в тишине после целого ряда посещений волнующих спектаклей. Сегодня уже наступает первое августа, а вокруг все тихо и спокойно. Откровенно говоря, до сегодняшнего вечера дальнейшее развитие событий, связанных с гибелью Фрейзер-Фриера, не слишком меня беспокоило. Но, несомненно, это развитие выглядит странным, и мне нужно срочно восстановить их в памяти.