Тут снова началась музыка, а Кэтрин все еще стояла подле Фрая и он не мог просто уйти, и на свою голову спросился не приглашена ли дама на следующий танец, та замотала головой и печально произнесла:
– Мои танцы сегодня, видимо, предрешены, у нас так мало кавалеров.
– Тогда позвольте пригласить вас… – даже фразу не дала закончить, сразу в него вцепилась и потащила в круг танцующих.
Фрейлин со своего места отчетливо увидела ее ловкие увертки, и как эта девица буквально выбила из молодого человека приглашение, ох уж вертихвостка, так и стелется вокруг пастора. Она нервно теребила свои перчатки, готова была кусать их от досады – как только закончится танец, она ей устроит, уж точно устроит.
А Кэтрин просто сияла улыбками и заводила такие милые беседы. Она похвалила Марию, назвала ее прелестным ангелочком, таким чистым и чутким созданием. Потом восторгалась воскресными богослужениями, как нравится ей теперь церковь и что она будет приходить в храм почаще, хоть каждый день, Фрай устыдился, сказав, что он не бывает каждый день, много времени посвящает личным встречам с прихожанами или в борьбе с нечистью. Дама тяжело вздохнула, пожаловалась, что ее духовное просвещение настолько скудно, что можно легко превратиться в грешницу. Фрай пообещал, что если ей так надобно общение с ним, то он исповедает и выслушает ее в любое удобное время.
Глазки Кэтрин мгновенно заблестели, она снова рассыпала золото своих усмешек и так смотрела на Фрая, что Фрейлин чуть не выронила бокал, когда пила.
Танец закончился, но нахалка продолжала занимать пастора беседой, вот тут в атаку пошла «миссис Олдбрук». Они беседовали о всяких пустячных мелочах, пастор рассказывал, как пришлось съездить на фермы и переговорить с встревоженными работниками, но в основном, вследствие принятых мер, нападения больше не повторялись.
Мисс Уорвик слушала его так, будто он рассказывал, где отыскал мешки с золотом.
– Преподобный Уэнсли, мисс Уорвик, – Фрейлин просто завораживала своими нежными речами. – А я вот ищу Марию, бедняжки негде не видно, не знаете, куда она могла пойти.
– Сидит подле миссис Хэнкинс, – ответила Кэтрин, даже не отрывая взгляд от преподобного отца.
– Но где сидит миссис Хэнкинс, не могу найти, в зале столько людей, не покажите ли мне, мисс Уорвик?
Кэтрин взглянула на Фрейлин так, будто хотела сейчас раздавить, чего она постоянно путается под ногами, эта замшелая вдовушка, вот бы и сидела возле своей воспитанницы, а не лезла в глаза с мнимыми поисками.
– Действительно, в зале много людей, нужно найти Марию, она может потеряться и испугаться, – проснулся Фрай, обыскивая взглядом всех присутствующих.
– Ах, преподобный Уэнсли, не переживайте, сейчас я покажу миссис Олдбрук где ее воспитанница и вы мне поведаете, почему же старик Данкс побоялся отправиться в курятник, такая занимательная история.
– Старик Данкс, – вмешалась в разговор Фрейлин. – Ох, я кажется что-то о нем слышала, преподобный отец, видимо вы рассказывали мне о нем раньше, а я сидела за работой Марии, ой, не могу вспомнить, у него какая-то болячка, кажется.
Она безмятежно заглядывала Фраю в глаза, пытаясь перебить собеседника у наглой вертихвостки. Но та тоже не сдавалась:
– Старик Данкс, верно, перенес страшную потерю близких, вы с ним об этом разговаривали? – Кэтрин так же взглянула собеседнику в глаза.
Фрай уже не знал, на какой вопрос отвечать впервой, он начал отступление:
– Что-то я не вижу моей сестры, пойду, пройдусь и найду ее сам.
– Ох, тогда я покажу вам дорогу, я знаю, где она сидит.
– Тогда я тоже пойду, она же моя подопечная, я должна следить за ней должным образом.
– А почему же вы так плохо следили до того, что потеряли? – не выдержала Кэтрин.
– Потому что, преподобный отец пригласил меня на танец, а моя воспитанница танцевала с мистером Джорджем Батлером.
Фрай заподозрил, что сейчас они наплюют на все правила приличия и набросятся друг на дружку, он поступил как истинный джентльмен – встал между ними.
– Я не думаю, что вам нужно сориться, дамы. Я уже отыскал Марию и пойду спрошу, как она себя чувствует.
– Ох, бедняжка, вероятно, устала с непривычки, помню мой первый выезда в свет, я так уморилась, – Кэтрин выдавила такой сочувственный стон, будто понимала, как нелегко сейчас приходится Марии.
– А сейчас вашей выносливости любая почтовая лошадь обзавидуется, – Фрейлин не могла пропустить колкость в адрес мисс Уорвик.
Фрай все же от них сбежал, и подошел к несчастной Марии. Она разговаривала с миссис Хэнкинс, но у самой лица не было, она умоляюще взглянула на брата и попросила отвести ее домой, ей очень плохо. На этом танцы для преподобного закончились, да и Фрейлин рада была отсюда убраться. Что у ж говорить об Эдварде, которому пришлось держать оборону от настырной миссис Санклиф, потому как, никакие вредные привычки ее не пугали. Все лишь бы создать домашний уют для одинокого холостяка.
– Как я устал с ней воевать, – пожаловался он всей компании, когда они ступили за порог. – Вам просто не представить.
Глава 6
О чем судачат призраки
Прошла, пожалуй, неделя со дня проведения праздника, это был уже вечер среды, когда Фрай вымокший до нитки вернулся после поездки с Эдвардом Уэнсли к окраинам города. Оба мужчины бранились на погоду, хотя нет ничего приятней теплых проливных дождей. Любое тревожное событие в округе не происходило без их вмешательства, но и в этот раз все оказалось банальностью – дикая лиса задрала двух жирных кур, разорвала их сразу у изгороди и оставила следы преступления. Фермеры тут же донесли о находках преподобному отцу, а тот изучил порванные тушки. Как только в округе исчез черный волк, больше не происходило столкновений с нечистью, что было очень странным поведение темных сил, неужели они затаились? Эдвард не верил в совпадения, он опровергал все версии лучшего исхода:
– Они чего-то ждут, или кого-то ждут. Ты не помнишь, что еще говорил тебе призрак?
Эти бесплотные духи тем и хороши, что могут постоянно за кем-то следить.
– Маг прибудет перед пробуждением демона.
– Ах, вот оно что, действительно, демон очень долго дремлет. Но ведь его могут и потревожить, – он тревожно взглянул на Фрая, шедшего рядышком.
В холле их ожидали девушки, которые не смогли больше усидеть без работы и принялись плести венки из полыни, чтобы развесить у каждого окошка. Миссис Бонна с Нэнси обеспечили девушек заготовками, а те, не щадя нежных пальчиков, скручивали стебли в тугие жгуты, а потом узловато переплетали их. Фрейлин и Мария не беседовали, не щебетали весело и беззаботно, потому, что у каждой был тяжелый ворох мыслей. Мисс Уэнсли страдала, пытаясь отгородиться от раздумий, что терзали душу, по ночам она выплакивала горечь, днем была безропотной тенью своей компаньонки и все же, как ей казалось, поступила правильно. Что было бы, если бы в сердце заплескались радостные надежды, и она показала их своему избраннику, а он развел руками и уехал. Уж лучше сделать шаг назад самой, обрести покой и не тешиться призрачными иллюзиями. Фрейлин не тревожила думы подруги, она сама была недалека в своих помыслах, на нее напустилась настоящая апатия от воспоминаний прошлого, и о тех ошибках, что допустила однажды. Фрай вошел тихо, принесся пучок полевых цветов, он с грустью взглянул на сестру, слабо улыбнулся подруге и отбыл к себе.
В понедельник, между братом и сестрой произошел серьезный разговор.
Преподобный отец не мог больше молчать, наблюдая за бледным личиком Марии, затуманенным взглядом и заплаканными глазами:
– Мария, что с тобой происходит? Ты сама не своя. Может послать за врачом?
– У меня ничего не болит, – удивилась сестра, которая вот уже полчаса силилась приняться за шитье, но водоворот мыслей не давал слаженно сосредоточиться на работе.
– Тогда может, ответишь мне, почему так тщательно избегаешь общества семейства Батлеров? Я говорю так, ибо мне пришлось присутствовать при весьма серьезной беседе отца с сыном, они спрашивались, что побудило тебя затаить на них обиду?
– Они говорили с тобой обо мне? – грустно спросила Мария, испытывая заслуженный укор совести о ее бессердечном отношении к друзьям.
– Они не могут понять причин твоего отчуждения, Джордж упрекает отца в том, что он ненароком обидел тебя.
– О нет, мистер Батлер меня нисколечко не обидел. Но прошу, брат, давай больше не будем об этом говорить, пройдет время и я сама обо всем поведаю, но не сейчас. Это доставляет мне горечь. Но скажи мистеру Батлеру, пусть не злится на меня, дело не в них, дело во мне.
– Но почему? Может я смогу помочь советом или делом.
– Вы все добры ко мне, даже чересчур. Я премного благодарна семье Батлеров, они показали мне невиданные высоты. Джорджа я никогда не забуду, столько добра он мне сделал… – слезы навернулись на глаза, о, если бы у нее сейчас хватило силы объяснить брату свои опасения. Но слова срывались с усилием, горло сжали тиски безмерного отчаяния, в той пропасти, в которую она себя вогнала. Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась. Больше Фрай не отважился ее тревожить, он попытался расспросить Фрейлин, как верную наперсницу, но она без согласия подруги не отважилась поведать потаенные горечи, ответив, что – придет время и все выяснится. Рыжеволосая красавица осторожно положила руку на плечо пастора, заглянула ему в глаза, пытаясь прочесть и свои домыслы, но преподобный отец Уэнсли смотрел на нее немного грустно.
Во вторник он отправился ужинать к Батлерам. В этот раз не было той развязной атмосферы, как прежде. Фортрайд пристыжено следил за своими речами, стараясь не произносить ничего вопиюще неподобающего. Сын упрекнул отца в том, что порой он грубит людям не замечая этого, и теперь отцу крайне неприятно было это осознавать. Сам Джордж принимал пассивное участие, безразлично ковыряясь в тарелке. Беседа частенько прерывалась, пока не был задан безобидный вопрос о самочувствии мисс Уэнсли.
Молодой наследник тут же ожил на мгновенье, с интересом вслушивался в беседу с пастором, но тот не мог ничего определенного ответить:
– Я думаю, что Мария слегка перенервничала от переезда. Ее натура такова, что не склонна легко переносить перемены. В этом и кроется первопричина, я уверен.
– Но все было хорошо, – грустно констатировал Джордж. – Неужели все дело в танцевальном вечере, ведь она тогда стала отдаляться… назвала меня сэр, до этого мы общались, как друзья.
– О, Джордж, девушки – ранимые создания, – успокоила его мать. – Может Мария чего-то смутилась.
– Почему тогда она со мной не поговорила? – отчаянно спросил молодой человек. – Я бы мог понять любые ее помыслы, я бы помог. Но она избегает любых встреч… – он поспешно удалился к себе.
Фрай просто запутался в хитросплетениях женских натур, но он не мог слишком долго занимать себя любовными проблемами. Его тревожили иные мысли, от которых холодело в душе. Духи буквально ворвались в его сновидения, его дар проявлялся все сильнее.
Поначалу, это были смутные обрывки и отдаленные фразы, голосов звучало много, будто рой пчел решил поговорить с ним, понять суть их слов молодой человек не мог. Он просыпался с мигренью, которая уходила только в церкви, во время молитвы и осознания своего дара.
Вот и этой ночью, после объезда местности, духи снова заговорили с ним. В этот раз Фрай решил вступить с ними в диалог, посредством мысли:
«Проснись, проснись…», – нашептывали они. – «Он приедет, он скоро будет здесь».
«Кто приезжает, кто?» – Фрай обратился к ним мысленно, прозвучало довольно властно, но это не отпугнуло говорящих.
«Тот, кто преклонит колени перед алтарем», – одиноко заблеял одинокий шепот, будто остальная братия боялась отвечать.
«Это темный маг, говорите?»
«Да», – мелькнуло в голове, потом спустя мгновенье добавило: «Он что-то задумал, задумал…».
Фрай проснулся посреди ночи, покрывшись липким потом, что-то толкнуло его, выбросило из сна. Он неосознанно поднялся с кровати и пошел блуждать по дому, будто помешанный, наталкиваясь на предметы. Сейчас он слегка не владел собой, его сознание осталось в том, ином мире. Пастор потревожил покой летучей мышки, что мирно свисала с потолка, но не обратил, ни малейшего внимания. Проснулась встревоженная сестра, когда полетели на пол фарфоровый кувшин и таз, громко разбившись. Девушка торопливо накинула халат и спустилась на первый этаж, разузнать причины ночного шума.
Увидев брата, подумала, что он проснулся по той же причине, но его безучастное выражение лица встревожило девушку. Мария схватила его за плечи, мягко тряхнула, чтобы тот проснулся. Но голоса в голове устроили настоящую какофонию, они мешали слышать настоящее, окружающую обстановку. Фрай так и не проснулся, его виски сдавило, он обхватил их руками, лицо перекосило от боли, глаза блуждали и не могли сосредоточиться.
– Брат, что с тобой!? – закричала Мария, пытаясь достучаться до сознания. Она снова затрясла молодого человека за плечи, с той силой, что была ей подвластна, но даже от подобной встряски он не проснулся.
«Пойди за нами, Фрай», – гулко шептали голоса. – «Пойди и услышь, что слышим мы, загляни туда, где бываем мы…»
– Как я могу пойти за вами? – спокойно в голос проговорил пастор, уставившись в пустоту. Его глаза блуждали в комнате в поиске невидимого, не обращая внимания на движения испуганной до смерти сестры, которая голосила подле него.
– Фрай, не иди за ними!!! – взмолилась она, раздавая звучные пощечины, только вот никакая физическая боль не доносилась через призму глубокого сна – ни боль, ни звуки.
– Я должен, – холодно ответил он и двинулся вперед. Вдруг кто-то разбил окно, Мария вскрикнула от испуга, отпустила брата. Неужели преступник забрался в дом, но Фрай не видел этого, он был вне себя:
«Как я могу пойти с вами?» – мысленно заговорил он с духами, отыскивая их.
«Мы тебя возьмем с собой…», – зашептались духи. – «Ты должен нам довериться».
Они недосказали, а пастор рухнул прямо в руки того, кто влез в дом. Мария тряслась от страха, готовая лишиться чувств, но взяв себя в железный кулак, закричала:
– Фрейлин, на помощь!!! – и упала.
Фрай проснулся, он не ощущал себя, наступила такая легкость, казалось, молодой человек весил не больше перышка, перемещался дуновением ветерка. Вокруг него заплясали белесоватые полупрозрачные шарики, закружили, взяли в свой хоровод. В сие мгновенье, он отчетливо видел их лица и осознанность, они оживали прямо на глазах.
Фрай плясал вместе с ними в опасном танце. Они говорили с ним, рассказывали каждый печальную историю, как бесславно погибали от лап чудовища, растерзанные и брошенные, и не находили покоя в ином мире, блуждали в поисках искупления. Они страждут, затерявшись в вечности. Здесь нет ни горечи, ни боли, коими наполнена жизнь, но и радости нет, только горькие воспоминания об упущенных годах.
«Он пил наши слабости», – горько шептались призраки. – «Изводил и выбрасывал…
Он придет, и будет играть с тобой, покупать обещаниями, он всегда так делает», – их белесоватые шарики отблескивали фиолетовым – сиянием печали.
«Никогда не допустит к алтарю, расставит ловушки», – решился откровенничать самый увесистый шарик, пока его товарищи молчали. Фрай кружился с ними, обдумывая, видит ли он очередной сон и как долго тот продлится: все было таким несущественным, вечность бы летать и не бояться.
«Ты не должен так думать», – хором затрубили млечные сгустки. – «Очень рано сдашься – пожалеешь…»
Хоровод исчез, и Фрай полетел вниз, но ему было совершенно не страшно, ветер плавно спускал его на землю, а сам человек испытывал головокружительную легкость, просто отдавшись стихиям. Наступило плавное приземление, пастор опустился и проник в жилище. Прыгнул сквозь крышу, удивился подобным способностям. Это был обычный дом, ни чем не выделяющийся особняк, вот только тени в нем перемещались, будто живые. Уплотнялись и тянулись щупальцами к незваному гостю, хотели поглотить в себя.
Пастор не поддался, легонько оттолкнулся от подобного сгустка и очутился на безопасном расстоянии. Сейчас его помыслы наполнял интерес – взглянуть бы со стороны на себя, чем он сейчас является. Шарики больше не шептались с ним, все мысли принадлежали только ему.
«Где вы?» – спросил он мысленно, но никто не ответил. Но не зря же, духи перенесли пастора в этот дом, вот только что им надобно и как долго придется провести здесь? Его тело приобрело человеческие очертания, но не потяжелело, как был легче пушинки, таким и остался.
Пастор побрел по дому, не издавая ни единого шума, так перемещались призраки, а кем теперь являлся он? Ощущение помещения казалось иным, ничего не препятствовало ему, можно было оттолкнуться от земли и пересечь расстояние в полете. Фрай хотел обрадоваться наступившей эйфории, но не смог добиться эмоционального всплеска и ощущение эфемерной легкости исчезло, неужели он превратился в блуждающую душу?
Он предпринял еще одну попытку связаться с духами, что некогда разговаривали с ним, но они молчали. Неужели по своей глупости оказался бесплотным духом, и его попросту обманули? Больше всего захотелось вернуться обратно к родным, что будет, если его тело обнаружат и сочтут мертвым? Уэнсли обхватил голову руками, какую же глупость он сотворил. А живые тени за ним наблюдали очень внимательно, пока что не тянулись своими плотными щупальцами, но в их перемещениях Фрай ощущал ехидную усмешку. А как правдиво выглядели истории, полные сожаления об утраченной жизни, неужели он купился? Захотел изведать неизвестное, и теперь вынужден будет скитаться неприкаянным призраком. Осталась только эта боязнь и внутренние тревоги, а больше никаких эмоций.
Его горестные размышления прервал стон. Поначалу Фрай не обращал никакого внимания на звук, занятый своими проблемами. Но жалостливый и мрачный вздох повторился, и уже привлек толику интереса. Если уж делать теперь нечего, почему бы не проведать того страдальца. Он легко скользнул вдоль стены и проник в соседнее помещение. Хорошо укрепленное, с решетчатыми окнами, и толстыми дверьми, словно в тюрьме. Странно, в жилом доме иметь подобные комнаты на первом этаже.
Глаза призрака созданы видеть реальность иной, нежели она выглядит в глазах живого человека: предметы тут сливаются с интерьером, потому как не представляют опасности, цвета теряют четкость, а вот живое души умерших видят настолько контрастно, будто это центровая точка вселенной. Это связанно с тем, что аура живого человека настолько многогранна и отчетлива, что скитающейся душе она покажется ярким алмазом. Поэтому увидеть человека в кромешной тьме было очень легко.
Это был живой узник, который безвольно прислонился к стене. Он пребывал в состоянии полного изнеможения, но не умирал, ему поддерживали жизнь, наверное, кормили периодически, но не часто. Об это свидетельствовала непривычная худощавость, что просматривалась сквозь холщевые одежды. Фрай полагался на свое зрение, которое передавало скорее состояние внутреннего страдания, хотя внешне на него страшно было глядеть: сгорбленный, заросший, высохший. Он тяжело дышал и периодически стонал, делая это из привычки. Открывал рот в направлении тяжелой двери, издавал звук и умолкал. Видимо, бедный человек ожидал, что так его услышат, но Фрай не улавливал ничего живого на ближайшем расстоянии, видимо беднягу действительно бросили подыхать. Как хотелось поговорить с ним, узнать в какое место угодила глупая душа молодого пастора, кто этот узник и почему он в заключении. Фрай и сам тяжко вздохнул, а узник неожиданно зашевелился и подал голос:
– Кто здесь? – его движения были наполнены опаской, будто любое присутствие было человеку не в радость. Видимо его пытали и издевались в этих стенах, но интерес он все же проявил, а может просто из чувства боязни заговорил. Что ж, вздох он услышал, услышит ли голос, попытка не пытка, Фрай решился рискнуть:
– Меня зовут Фрай Уэнсли, я священник, – отрапортовал он и удивился тому, что его осознано услышали.
– Фрай Уэнсли, священник? – молвил узник. – Почему я тогда тебя не вижу?
Молодой человек призадумался, как бы мягко и логично объяснить, что по сути этот бедолага разговаривает с душой, которую не может видеть. И что это происходит в реальности, а не плод его воспаленных фантазий:
– Потому что, тут темно, – ничего более логичного в голову просто не приходило.
– Святой отец, прикоснитесь ко мне, – попросил узник. – Я хочу ощутить живую человеческую руку.
Вот этого Фрай уж точно не сможет сделать, что может полностью лишить рассудка бедного человека, но честность может немного искупить упущение:
– Я не могу, у меня нет человеческого тела…
Узник недоверчиво заозирался и тяжело простонал:
– Это снова игры нечисти, ну сколько можно меня испытывать, когда уже придет мой покой!?
– За что вас упрятали в темницу? – не отставал от него Фрай, пусть сходит с ума, но поговорить они обязаны.
– Я им мешал, – на удивление спокойно ответил заключенный, которому приятней было хоть с кем-то поговорить, раз уж прикоснуться он не мог. – Я боролся с нечистью.
– Вы боролись с нечистью? – ошеломляющая новость, значит, есть еще священнослужители на пределах Англии, которые взялись вершить суд над нечистой силой. Воистину, случай Фрая не поодинокий, как он почитал до последнего.
– Да, долгие годы я был священником, а в моем приходе жили не только обычные миряне, но и темные силы, что помыкали ими, вот я и решил противостоять им, изгнать из человеческих жилищ.
– И где находился ваш приход? – Фраю становилось интересно с ним общаться, он не услышал бред свихнувшегося, ответы преисполнены здравия.
– В Дарквудсе, – ответил несчастный.
– Вы были дарквудским священником? – не удержался от удивления Уэнсли.
– Да, меня зовут… сейчас, я помню… да, обязан помнить. Меня зовут Дориан Вейт.
Что? Преподобный Вейт? Фрай не ослышался, это тот самый пастор Вейт рукописями которого он пользовался чаще, нежели Библией?. Значит, его не убили?
– Вы же мертвы! – не удержался от восклицания Уэнсли, не веря в то, что говорил узник.
– Они подстроили мою смерть? Впрочем, это в их правилах – играть со смертными.
– Вы же не умерли в церкви, да?
– Не умер, меня похитили и бросили сюда для своих игр.
Фрай мог только удивляться от подобного поворота судьбы. Значит священнослужитель, которого вся округа почитала погибшим, просто спрятан в качестве узника.
– Где мы находимся? – требовалось теперь знать место его пребывания.
– Зачем тебе это знать, Фрай Уэнсли?
– Потому что духи забросили меня сюда, и видимо моей целью было отыскать того, кто являлся моим предшественником на поприще в борьбе с нечистым.
Узник уставился в темноту, осмысливая услышанное:
– Значит, людям внушили, что я мертв? Хорошо придумано, – он стал потихоньку шевелиться, проверяя, слушаются ли его конечности.
– Преподобный Вейт, прошу вас, ответить мне, кто именно вас похитил? И в чьем доме мы сейчас находимся? – Фрай почувствовал что ощущение безразличного спокойствия покидает его, появилось тянущее ощущение, осознание что ему здесь не место и кто-то выдворяет дух пастора и этой узницы.
– Он преклоняет колени перед страшным монстром и питается силой алтаря. Это его дом, и он стоит в лесу и кажется заброшенным, чтобы быть подле хозяина.
Дверной замок начал щелкать, кто-то силился открыть дверь:
– Они пришли за мной, – забеспокоился Вейт. – Добрый дух, уходи отсюда, они очень сильны, запомни, что у демона есть одна слабость… он очень боится…
Дверь открылась, узник замер, а Фрай почувствовал, что неведомая сила забирает его отсюда, но интерес перевешивал, он хотел спросить чего же боится демон, но прижался к стене, готовый пройти сквозь нее. В последний миг уловил краем глаза, как зажегся свет в темнице, узник соскрючился от страха, а Фрай уцепился за плотное щупальце теней, чтобы увидеть лицо тюремщика. Узник неестественно вздрогнул, закричал, его глаза озарились красными бликами, потом и вовсе застыл в этой гримасе немощи и отчаяния.
Видимо над ним колдовали, но Фрай не мог видеть кто, не мог сопротивляться. Невидимая нить привязки цепко ухватилась за него, он полетел прочь тем же путем, что прибыл сюда.
Вокруг мерцал полупрозрачный свет, он ощущал себя маленьким шариком в капкане…