МЕТРО
Абсолютная бездонная пустота в недрах памяти не давала покоя Картеру уже несколько минут, на протяжении которых он и не задумывался о том, где находится. Его разум беспокоили лишь мысли о том, какие события окружали его в последние сутки. Что случилось? С кем он провёл последние несколько часов перед тем, как уснул? Вскоре его обескураженный ум начал улавливать тот факт, что всё, что он знает о себе – собственное имя. Он не знает даже своей фамилии, не говоря уже о том, кем он работает, где живёт, сколько у него детей и женат ли он вообще. Куда его занесло? Вот оно. Наконец, Картер стал размышлять об обстоятельствах, которые окружали его в настоящее время:
Где это? Как меня сюда занесло? Похоже на какую-то подземку. Не думаю, что здесь всё ещё ходят поезда. Господи!
Едва поднявшись на ноги, Картер прикрыл ноздри, ощутив мерзкий запах сырости и чего-то гнилого.
Что за гадюшник?
Картер стоял на крайнем перроне необитаемого метрополитена. Пол и стены скрывались под толстым слоем пыли и плесени. Повсюду валялись фрагменты осыпавшейся штукатурки и разбитой плитки. Лампы на потолке так моргали, что казалось, будто им осталось проработать не больше пары минут. В обоих направлениях путей просматривался беспросветный туннель. Абсолютный мрак. И вокруг никого.
Его правая рука была покрыта какой-то не оттирающейся белой краской.
Позади Картер обнаружил дверь с табличкой «УБОРНАЯ». Он подошёл и потянул за дверную ручку. Внутри стоял смрад ещё менее выносимый, чем на перроне. В помещении Картер обнаружил три кабинки, четыре писсуара и два умывальника. Первым делом он приблизился к умывальнику, пытаясь смыть с рук белую краску. Но за открытым вентилем последовал лишь громкий поток воздуха и никакой воды. Над умывальником было подвешено продолговатое зеркало. В отражении он разглядел покрасневшие склеры и отёкшее лицо. Его пальцы активно гладили светлые короткие кудри, загорелую кожу, подросшую щетину, каждую родинку, каждую ямочку. Но всё это казалось ему чужим. Это лицо ему не было знакомо. Этот лик выглядел настолько отчуждённым, что Картеру показалось, будто отражение сейчас начнёт двигаться независимо от него.
Одетые на нём футболка и ветровка также ни о чём не говорили. Он посмотрел вниз, оценивая вторую половину своего гардероба. Ему показалось, что он бы никогда не надел спортивные трико и резиновые кеды. Это выглядит так нелепо и…
Пока его глаза панически рассматривали собственное обличие, в помещении раздался тупой звук. Картер резко обернулся в сторону кабинок. Его внимание притянула чья-то нога, обутая в громоздкий грязный ботинок.
Картера обнадёжили мысли о том, что он здесь не один. Качаясь нетрезвой походкой, он двинулся в сторону кабинки. Его рука приблизилась и оттянула дверцу. Картер был прав – он здесь не один. Перед ним, сидя на крышке унитаза, расположился мужчина средних лет. По крайней мере, он был похож на мужчину. Как минимум, о его половой принадлежности говорило что-то, похожее на кадык, торчащее из-под полугнилой плоти на шее. Вместо глаз наблюдалась неразборчивая расплющенная масса из того, что раньше было глазами и фрагментами кожи, которая сползла со лба. Из-за стремительно разлагающейся плоти зубы незнакомца были оголены, лишённые губ.
Среди обнажённых челюстей Картер обнаружил шесть золотых коронок. Немного оправившись от увиденного, он подошёл и начал извлекать коронки покойника. От малейшего касания зубы тут же выпадали вместе с корнями. Некоторые западали в ротовую полость вместе со всеми разлагающимися фрагментами. Потянувшись за коронками в рот мертвеца, Картер заметил, как в его памяти стали всплывать какие-то обрывки воспоминаний. Образы представали расплывчатыми. Какая-то квартира… чужая квартира. Он выносил из неё что-то, завёрнутое в полотенце. Он вспомнил, как развернул это полотенце в каком-то ломбарде. Внутри лежали ювелирные украшения. Следом пошли обрывки с вывеской какого-то банка, где Картер оставил вырученные деньги.
Ему было не по себе от таких воспоминаний, а руки, будто сами, независимо от его воли тянулись к кускам золота во рту незнакомца.
Когда все шесть коронок оказались у него, он стоял посреди уборной как вкопанный и понятия не имел, что с этим делать. Что-то внутри не позволяло ему освободить руки от чужого добра.
Попятившись назад, Картер ткнул подошвой какой-то круглый предмет, который покатился в обратном направлении. Он развернулся и увидел гильзу. В полуметре лежала ещё одна. Оказавшись на расстоянии от трупа, он заметил два отверстия на куртке незнакомца. Картер оглядывался по сторонам, пытаясь обнаружить на полу пистолет, но ничего не видел. Затем он вновь подошёл к телу, по-прежнему не выпуская из рук коронки и стал осматривать пространство вокруг кабинки. Ничего.
Он вернулся на перрон. Вокруг не просматривалось никакой лестницы, ни турникета, ни проёма. Станция будто замурована. На противоположной стороне всё тоже самое, за исключением одной детали – там отсутствовала уборная.
Картер спустился с платформы и начал идти по рельсам в правую от себя сторону. Он двигался по краю, пытаясь не споткнуться в абсолютной темноте. Его слепое путешествие затянулось на несколько минут, через которые его маячащая впереди рука нащупала кирпичную стену. И вот, очередные обрывки воспоминаний. Какой-то закоулок. Тупик в каком-то мегаполисе. Картер начал вспоминать, как ползком протискивается под деревянным забором и убегает прочь, куда глаза глядят. Он передвигал ногами с колотящим в груди сердцем под звуки сирен. Наткнувшись на какой-то отошедший от стены кирпич, Картер вытащил его и положил внутрь чёрный мешочек с какой-то мелочью внутри. Затем он постучал кирпичом об асфальт, сократив его ширину и вернул на место.
Его сознание противилось представленным образам из прошлого настолько, что руки наконец разжались, после чего послышалась серия звуков осыпающихся кусочков металла.
Сознание безуспешно стремилось оградить себя от подобных эпизодов в то время, как ноги перемещали Картера в обратном направлении туннеля. Минуя платформу, с которой всё началось, он двигался дальше, с каждым шагом всё сильнее погружаясь в пучину темноты. Его руки не переставали маячить впереди в попытке нащупать какую-нибудь преграду. Приблизительно с таким же радиусом Картер упёрся в стену, из которой торчало множество каких-то штыреобразных деталей разной длины, наощупь напоминающих арматуру. Его руки отчаянно ощупывали всю стену от края до края, но так и не нашлось ни единой щели.
За отсутствием выбора, Картер вернулся на перрон, когда в его голову пришла мысль насчёт какого-нибудь люка или потайной двери. Он был уверен, что на станции метро имеется нечто подобное. Иначе он бы физически не смог здесь оказаться.
Передвигаясь по «протоптанной» дорожке, Картер шёл чуть быстрее и вскоре вновь почувствовал запах приближающейся плесени и сырости. Перед ним нарисовалась привычная картина. Долго рыская по стенам, Картер безуспешно давил на каждую плитку, на каждый квадратный сантиметр покрытия. Он осмотрел потолок со всех сторон на обоих половинах платформы. Ни стыков, ни швов. Всё глухо.
Картер отчаянно приложил к затылку сжатые ладони. Вскоре он почувствовал, что его руки что-то сжимают. Он не поверил своим глазам, когда убедился, что вырванные из трупа коронки снова оказались у него. От невыносимых терзаний он заполнил всё вокруг громким возгласом. Его ноги злостно постукивали по стене, вываливая всю ненависть на это замурованное место. Когда силы уже иссякли и гасить злость было не чем, Картер заметил, что стоит возле той же самой колонны, у которой он проснулся. У её основания лежал револьвер. Он подобрал его и рассмотрел на рукояти белое пятно, совсем как на своей правой руке. Его ладонь и пальцы всё ещё были покрыты этой краской. Мозг снова закипел. Перед глазами пробежали кадры из недавнего прошлого. Он стоит на оживлённой станции. Десятки людей вокруг столпились в ожидании поезда. Кто-то вырвал из его рук борсетку и побежал прочь от путей. Картер рванул за незнакомцем. Погоня привела его к общественному туалету. Одной рукой он оттянул дверь на себя, а другой облокотился о недавно покрашенную дверную раму. Ладонь и пальцы покрылись тонким слоем белой краски. Со стороны кабинок доносился слабый шум. Ему показалось, что вор уже шарит своими грязными руками в его борсетке. Картер достал из-за пояса короткоствольный револьвер, направил его перед собой и стремительно направился в сторону центральной кабинки. Это была единственная кабинка, где через зазор под дверью можно было рассмотреть чьи-то ноги. Резко оттянув дверь на себя, долго не раздумывая, Картер решительно нажал на спусковой крючок. Немедля ни секунды, он продублировал. После второго выстрела он рассмотрел мужчину, одетого в кожаную куртку, потёртые джинсы и ботинки на высокой подошве. После полученных ранений незнакомец опрокинул свёрток с марихуаной. В этот момент в соседней кабинке кто-то спрыгнул с крышки унитаза и, резко оттолкнув от себя дверь, помчался к выходу из уборной, крепко обнимая борсетку. Ударившись в погоню за грабителем, Картер вылетел из туалета на перрон, размахивая по сторонам револьвером, но среди толпы мишень так и не обнаружил. Вся досада вырывалась наружу через крик, от которого вены проступили на шее. Обессиленный, он прижался спиной к колонне и, протирая спиной пыль, начал опускаться на пол, выронив из расслабленной руки револьвер.
Картер вспоминал об этом как сторонний зритель, не имея ни малейшего представления, кем он является. Но после столь ярких воспоминаний, ему с горечью пришлось принять содержание последнего дня из его жизни.
На станции не было столпотворения из ожидающих поезда пассажиров. Остались только Картер и наполовину разложенное тело убитого Картером незнакомца. Пространство вокруг выглядело так, словно это место заброшено уже не одно десятилетие. Туннель замурован. Турникеты отсутствуют, как, впрочем, и лестница наверх.
Картер присел на корточки, хватаясь за голову руками, которые по-прежнему не желали расставаться с золотыми коронками. Его мозг окутала целая волна мыслей:
Кто же я? Грабитель? Убийца? Преступник? Я убил ни в чём неповинного человека. Кем же я должен быть, чтобы пойти на такое? Почему тот парень уже гниёт, а я невредимый?
Чем глубже Картер погружался в размышления, тем больше его шокировали новые вопросы, которыми он задавался:
– Какой сейчас день? Нет. Нет! НЕТ! ТВОЮ МАТЬ! – прокричал вслух Картер, подскочив с места. – Я даже не в курсе, какой год!
Его веки расширились от ужаса. Если где-то на Земле и есть место, где можно потеряться с концами, то Картер, водимо, нашёл его не по своей воле.
– Нет. Нет. Это… это сон – начал шептать Картер. – Тот парень уже почти сгнил, а моё тело нормальное. Да, это сон.
Он продолжал пешим ходом мотаться по перрону, не понимая где он находится и в каком времени. Но он отчётливо слышал этот гул, который исходил из туннеля. Невольно он тут же подумал, что всё это однозначно сон. Иначе как объяснить то, что совсем недавно туннель был наглухо замурован.
Но как бы там ни было, он обрадовался этому звуку. Наконец он покинет это проклятое место, окутанное всякой бесовщиной.
Звук нарастал. Вскоре показались первые проблески света. Он с надеждой смотрел вглубь мрака, рождающего светлое пятно, постепенно увеличивающееся в размерах. Гул превратился в громкий шум. Стал вырисовываться силуэт локомотива. Внутри состава освещения не наблюдалось.
Он показался. Поезд прибыл на станцию. Куда он следовал, Картер не задумывался. Любое другое место на планете, лишь бы не это прогнившее подобие метрополитена.
Поезд проследовал вдоль платформы, не сбавляя обороты. Состав проезжал мимо с той же скоростью. У Картера внутри всё сжалось. Это была чья-то шутка. Перед ним на полной скорости проносился чёрный поезд, без освещения, без окон и без дверей. На лобовой части локомотива было нечто, напоминающее лицо наковальни, выпяченное боком.
Пункт назначения был неизвестен, но Картеру показалось, что конечная станция, куда следует этот поезд, скорее всего расположена где-то под землёй в окружении множества раскалённых печей, уготованных для таких, как тот человек, который так настойчиво наведывался в гости к потерянному сознанию Картера.
Состав начал стремительно скрываться из виду.
Нервное напряжение достигло своего пика. Его ладони вспотели настолько, что проклятые коронки стали выскальзывать. Импульсивно ладонь разжалась и примкнула к штанам. Протирая пот, Картер обратил внимание, что боковой карман трико не пуст. Пальцы нащупали какой-то клочок слегка помятой бумаги. На ней было что-то написано красной пастой. Небрежно разворачивая клочок, он забегал глазами по строкам:
«Твоя сущность погубила многие судьбы. Так продолжаться больше не могло. Эта натура, сидевшая в тебе, приносила одни беды. Сейчас твой разум сохранил лишь частичную связь с прошлыми воспоминаниями и нынешние помыслы, рождаемые твоим умом, отказываются следовать тем, которые определили былую судьбу грешника. Ты заслуживаешь самой злой участи, но память твоя стёрлась и душа отказывается принимать прошлое. Посему, наказание должно настигнуть того, кто совершал все злодеяния, но не того, который теперь занял место в том же самом теле. Я не в праве определять участь таких судеб. Я дам лишь выбор. Решать – тебе».
Едва ли письмо было прочитано, как тёмный поезд пошёл на второй заход, о чём оповестил возобновившийся гул. Он вновь устремился в направлении платформы.
Слезящиеся глаза Картера замерли на последних словах письма, написанного чьей-то кровью. Его ноги осознанно и не спеша двинулись вперёд. Пальцы стали ватными и письмо сдунул ветер, который тут же оборвался. Поезд приближался. Убитым взглядом Картер рассмотрел освещение внутри локомотива. Когда серебристый состав показался у перрона, на вагонах нарисовались отметены с обозначением дверей.
Картер неподвижно стоял на краю платформы. Его глаза замерли. Биение сердца существенно замедлилось. Душу изнутри заполнило чувство уверенности. Он ощутил себя полным хозяином этого тела.
Поезд только начал сбавлять ход, собираясь совершить остановку на станции. Локомотив уже находился в нескольких метрах от единственного пассажира. В этот момент, перед тем как сделать шаг в пустоту и превратиться в бренное препятствие для состава, Картер произнёс, обращаясь к тому, кто жил в его воспоминаниях:
– Я тебя не знаю.
МЕЧТАЯ ОБ ИСПАНИИ
1637 год.
Где-то в Южной Америке.
Знакомьтесь, Агилар Эрнесто Де Ла Вега – отважный воин и благочестивый конкистадор, аделантадо – с одной стороны, и непросыхающий пьяница – с другой. Если к началу битвы ему посчастливилось застать свой рассудок трезвым хотя бы наполовину, то этого хватало, чтобы в бою Агилару не было равных среди испанцев и ведомые им были преисполнены храбрости. В остальных случаях сорокатрёхлетнему бойцу приходилось старательно строить из себя подобие человека с заплетающимся языком и стеклянными глазами.
Его спящее тело, распластавшись, валялось в гамаке. Порой можно было подумать, что организм Агилара был создан для дружбы с алкоголем. Даже в состоянии сна его свисающая с гамака рука надёжно удерживала за горловину бутылку, на дне которой покоились остатки хереса. Семьдесят два дня назад очередной корабль испанского флота, на борту которого находился Де Ла Вега, причалил к берегам деревни для оказания помощи португальцам в защите колониальных земель от атак голландцев.
Из семидесяти двух дней, пережитых на берегу, семьдесят Агилар глушит херес. А недавно он открыл для себя новое пойло, которое ему дали попробовать местные индейцы. Полупрозрачный напиток аборигены готовили из тропических плодов дерева джаботикабы. Питьё пришлось ему по душе. Оно оказалось намного крепче всего того, к чему привыкли европейцы. Тот же час он отправился в деревню и выторговал у аборигенов два кувшина в обмен на небольшое зеркальце, которое когда-то он по ошибке забрал с собой у одной горячей представительницы древнейшей профессии, в постели с которой он оставил половину своего месячного жалования. Тогда Ямайка запомнилась ему надолго.
Уже более десятка лет Агилар тоскует по родине, а последние полгода ему ведомы лишь два состояния – либо он трезв (но это происходит лишь в том случае, когда намечено вооружённое столкновение с врагом), либо он пьян до беспамятства. Второе состояние пока что чаще брало верх над первым. Агилар не выносит трезвого здравия, потому что тогда к нему возвращаются воспоминания об Испании. Алкоголь позволял отключить свой разум и закрыть себя для любых мыслей, и в первую очередь для мыслей, которые делают его пребывание вдалеке от дома невыносимым. Почти двадцать лет он бороздил моря и не испытывал особого желания вернуться домой. Но почему-то последнее время его желание увидеть родную Андалусию начало перерастать в жажду.
Удушающую сорокаградусную жару разбавил лёгкий порыв морского бриза. Вокруг бегали маленькие любопытные дети туземцев. Они с интересом осматривали отросшую лохматую немытую бороду испанца, кончики которой тряслись при каждом храпе. Приглушённые лучи солнца пробивались сквозь листья деревьев над гамаком, падая на опущенные веки. Солнце уже значительно переместилось и тень от пальмовых веток бросало в сторону от гамака.
Агилар нехотя отлепил веки и в прищуренном взгляде узнавал нечто размытое, что отдалённо напоминало пальму, а где-то из-под этого подобия пальмы прорисовываются какие-то мнимые облачка. И что-то ноги пригревает, будто беспощадное тропическое солнышко печёт кожу до неимоверного тёмного загара.
Его покрытые мозолями пальцы небрежно протёрли один глаз, после чего раздался громкий и недовольный рёв из горла, словно медведь проснулся после долгой спячки.
Ему не показалось. Он всё ещё здесь, на землях Нового света. Бескрайние просторы целого океана отделяют его от того места, куда тянет и по которому не угасает ностальгия. Агилар видел сон. Ему снилась она. Испания. Он путешествовал, и дорога увела его на север. Стояла ясная весенняя погода. Агилар гулял по улицам Вальядолида вдоль Писуэрга1. Местные красоты особенно хороши в это время года. Агилару когда-то довелось побывать тут. Место было ему хорошо знакомо. Насколько помнилось, где-то здесь за углом находилась таверна. Она всё также работала. Об этом свидетельствовали бесчисленные невнятные крики щедрых посетителей. Агилар убедился в этом, когда свернул за угол и собственными глазами лицезрел картину, всплывающую из глубин его памяти о лучших временах, когда ещё не приходилось бороздить новые земли вдали от родины с флотом Его Величества Короля Испании Филиппа IV. Напротив таверны всё также работала бакалейная лавка, а рядом с ней – цветочный магазин. Помнится, некогда там работал флорист по имени Карлос – мужчина невысокого роста, преклонных лет и хорошо разбирающийся в цветах. Ныне его не стало и делами занимались его дети. Поодаль от цветочного магазина стояла аптека и всё тоже узнаваемое всеми лицо ворчливого, но знающего толк в лекарствах старика. Рядом с аптекой всё ещё возвращал к пригодности порванную обувь местный сапожник. Агилар двигался вверх по улице. Через два квартала он стал погружаться в просторы местного рынка. Множество сливающихся голосов, суета, ароматы цитрусовых и овощей, крики зазывающих к себе продавцов, полные товаров телеги, резкие негодующие возгласы и громкий довольный смех. Из морских портов, что на юге Испании, сюда свозили восточные пряности, североафриканскую соль, ближневосточные шелка и много чего ещё, что считалось экзотикой не только для испанцев, но и для всей Европы. Вечер Агилар провёл на набережной, восторгаясь красочным закатом. Он находился в раздумьях, помышляя о завтрашнем дне, когда ему предстоит продолжить путь. Дальше его ждал Бильбао. Страна Басков и её берег, изрезанный заливами и бухтами. Кантабрийские горы. Картина оживала в голове Агилара, и чем больше он думал о Бильбао, тем быстрее иссякало терпение. Ему хотелось поскорее встретить рассвет и отправиться к Бискайскому заливу. Ну а после его ожидали Хихон и Понтеведра.
Испания. Родная Испания. Где-то там, за бескрайними просторами океана… она ждала его. И по воле короля он застрял на этом далёком материке, лелея надежды, что совсем скоро он вернётся туда. Лишь мысли о двух вещах не позволяли ему опускать руки. Одна из них – мысль о возвращении домой.
Агилар проснулся. Бутылка выскользнула из его руки и опрокинулась на песке. Он начал разворачиваться на гамаке, чтобы опустить ноги. Раздался детский смех. Туземская детвора разбежалась по сторонам. Ступни Агилара ощутили рыхлую опору под собой. Песок отдавал теплом. Ни без труда он поднялся с гамака, а спустя секунду уже стоял на четвереньках. С третьей попытки ему всё же удалось напрячь свои колени и зашагать вперёд.
Через тридцать метров Агилар ощутил под ногами тёплый и мокрый песок, а спустя ещё несколько секунд остатки прибывающей волны окутали его щиколотки. Он прошёл ещё немного, пока вода в волнах не поднялась до уровня колен. Агилар почувствовал слабость по всему телу и некую пустоту в груди. Он упал на колени, брызгая ладонью воду себе на лицо. Было бы хорошо ощутить прикосновение воды на себе в столь адскую жару. Но Агилара не отпускали мысли об увиденном сне. Скука по родине стала сильнее. Долгие двадцать два года он скитается по свету, и кто бы знал, что тоска может убивать человека изнутри не хуже, чем заточенный клинок шпаги.
Агилар стоял на четвереньках, всматриваясь в проносящиеся под его телом волны. Слезы стекали по его щекам и растворялись в прибывающих и отбывающих волнах океана. К его беззвучному плачу вскоре добавились ноты бессилия и слабый крик, который выражал предельную границу отчаяния.
Он опустился в воду и лишь голова выглядывала над прокатывающимися волнами, чтобы совершать очередной вздох, вместе с которым приходит новая капля печали. На мгновение Агилар плюхнулся лицом в воду, а через секунду дёрнулся, вставая на колени и совершая громкий крик. Возглас был настолько сильным, что вены на его шее вздулись, а кожа покраснела.
Когда силы в его горле начали иссякать, Агилар позволил расслабиться своей груди и посмотрел куда-то в бесконечную даль. А потом услышал голос:
– Де Ла Вега! – крикнул кто-то позади.
Агилар оглянулся. На берегу стоял старпом.
Он тщательно умыл лицо, несколько раз шлёпнул себя по щекам с обеих сторон, чтобы чуточку протрезветь, и поплёл на сушу.
– Де Ла Вега, – начал говорить старпом, – вас ищет капитан.
– Зачем? – спрашивал Агилар, сжимая и разжимая веки. По его нестриженной бороде обильно стекала вода, рубаха прилипла к коже, а губы всё также не смыкались под жаром пылкого южноамериканского солнца.
– Погибли ещё три матроса.
– Гангрена?
– Да.
– И что?
– Нужно сопроводить груз в Испанию. Больше некому. Другие формирования только прибыли и ещё не освоились.
Наступило молчание, которое нарушал лишь прибой океанских волн.
Глаза Агилара замерли на лице старпома. Понемногу, сантиметр за сантиметром, его лицо обратилось в небо. На мгновение ему показалось, что Всевышний сейчас где-то там, видит его и слышит мысленную благодарность за то, что Он не забыл об Агиларе.
Двадцать два года скитаний по свету. Кого-бы он не встречал, двадцать два года на него смотрели с недоверием. Куда бы не отправлялся, двадцать два года он оставался чужеземцем. Долгожданный день настал. Он возвращается домой.
– Сколько у вас людей? – продолжал старпом.
Но ответа так и не последовало.
В эту секунду внимание обоих привлёк подбегающий миссионер. Он мчался и выкрикивал, глотая воздух в перерыве между словами:
– Сеньор Де Ла Вега! Сеньор Де Ла Вега! Сеньор…
Когда миссионер наконец добежал, Агилар не обращал на него должного внимания, а старпом тревожно посмотрел на него и спросил:
– Что случилось?
Дыхание миссионера сбивалось. Он опирался о собственные колени, глубоко вздыхая. Его веки были широко раздвинуты ни то от беспокойства, ни то от удивления.
Агилар положил руку на его плечо, после чего успокаивающе произнёс:
– Спокойно, друг мой. – Он говорил с громкими нотами удовлетворения в душе. – Что произошло?
Миссионер направлял указательный палец в сторону деревни, поясняя рывками:
– Там… там, в поселении… пришла женщина из индейского племени. Она чем-то встревожена и… я пытался спрашивать, но она ничего не произносит кроме вашего имени. Сказала, что… что будет разговаривать только с вами. Она явно чем-то напугана. Я вижу это по её глазам. Я подумал, может быть в индейские земли вторглись голландцы и поэтому она так встревожена.
Агилар поспешил в поселение. Вернувшись, он заметил у своего бунгала молодую женщину. Она сидела у крыльца, обхватив руками колени. Это была девушка из племени Ботокудо, которую Агилар называл «Анхела», потому что он считал её своим ангелом, который призван спасти его душу, терзаемую тоской по родине. В каком-то смысле, всё так и было. Анхела была тем вторым, что не позволяло Агилару опускать руки.
Заметив Агилара, она подпрыгнула с места и поспешила к нему. Агилар поторопился открыть дверь и позвал Анхелу внутрь. Об их связи никто не знал и Агилару хотелось, чтобы так всё и продолжалось, как было и в предыдущие полтора месяца.
– Что такое? – озадаченно спросил он, рассматривая обеспокоенное лицо туземки.
Она старательно говорила на испанском:
– Bibi. Bibi.
– Ч… что? Я не понимаю.
Девушка резко схватила Агилара за запястье и приложила руку к своему животу:
– Bibi.
Дрожащими губами Агилар медленно и осторожно рискнул поправить её кривой испанский:
– Bebé? (Исп. – Ребёнок).
Туземка резко закивала. С её лица не сходила улыбка.
28 марта 2019г.
Рио-де-Жанейро.
В одном из ресторанов на Копакабане трапезничали главный редактор издания «Novo Mundo» (Португ. – «Новый Свет») Родриго Алмейда и журналист из Малаги, работающий по обмену в «Novo Mundo», Хуан Де Ла Вега.
Стоял поздний вечер. Они сидели за одним из тех столиков, что находились на крытой террасе. Со стороны пляжа доносился сладостный звук прибоя. Вокруг мелькали фигуры высших слоёв местной интеллигенции. Атмосфера казалась столь привлекательной, что экзотические блюда были единственным, что могло бы сделать обстановку ещё лучше.
– Забавные всё-таки имена встречаются у иностранцев – довершил Хуан, пребывая в ожидании официанта с заказами. – В силу своей профессии я много знакомлюсь с людьми и часто встречаю интересные имена или фамилии, но этот певец…
Некоторое время понадобилось, чтобы смех за столом угас.
– Слушай, – начал Родриго, – а вот у тебя, надо сказать, на редкость красивая фамилия. На моей памяти ещё не было ни одного человека с такой фамилией. У многих есть что-то похожее, но только в документах. Когда нужно представиться, то люди обычно не произносят полное имя.
Хуан начал рассказывать:
– Эта фамилия досталась мне от далёкого предка. Он был испанским конкистадором.
– Да ладно? – удивился Родриго. – И когда это было?
– В первой половине 17 века.
– И эта история из вашей родословной дошла до тебя спустя четыре века?
– Да. Был там один писарь… В общем, у него жизнь сложилась такая, что фильм снимать можно. В последние годы своего колониального турне он ступил на земли современной Бразилии. Он провёл здесь немногим больше двух месяцев. И он остался бы здесь, если бы не случилось кое-чего. Многие моряки погибли от тяжёлых ранений после битвы с голландцами. Из-за этого сопровождать груз было некому. Корабли уже готовили к отплытию в Европу, когда его попросили обеспечить их безопасность в пути. Он носил звание аделантадо, и у него было в подчинении немало людей. Так вот, перед отплытием он узнаёт, что женщина из местного племени индейцев, с которой у него была любовь, забеременела. Он забрал её с собой в Испанию и там взял в жёны. Так что я на какую-то совсем крохотную частичку являюсь прямым потомком коренных бразильских индейцев.
– Да-а-а-а… – удивлённо произнёс Родриго.
– Но самое интересное, – продолжил Хуан, – что с тех пор, как мой предок покинул Южную Америку, я первый его потомок, который приезжает сюда. Кроме него и меня земли Бразилии никто не посещал из нашего рода.
– Красивая история.
– Она абсолютно правдива.
Официант принёс заказанные блюда и удалился, пожелав приятного аппетита.
Перед тем как опустить вилку в куриное филе, Родриго спросил:
– Ну что, послезавтра в это время ты уже будешь подлетать к просторам родной Андалусии. Признайся, соскучился по дому?
Хуан ответил без раздумий:
– Я побывал уже в двух десятках стран, но Испания постоянно притягивает к себе, как будто где-то у меня внутри спрятан огромный магнит. Я даже не могу словесно описать это ощущение. Но куда бы я не поехал, на второй месяц на меня уже нападает какая-то лёгкая хандра. И главное, что я не могу понять, что конкретно я хочу увидеть, куда пойти, что поесть или с кем поговорить, когда вернусь в Испанию. Взять хоть Бразилию. Люди с похожим менталитетом, телевидение, кино, пляж, женщины, футбол…
– Эй-эй – резко перебил Родриго. – Не надо на святое позариться.
Хуан смиренно поднял раскрытые ладони в качестве извинений и продолжил:
– …и что бы там ни было, в этой Испании, и если ты там родился, то это что-то обязательно находит тебя, куда бы ты не отправился, в любой точке земного шара, и она будет звать тебя к себе до тех пор, пока не получит то, чего так хочет. Так что да, я соскучился по дому.
Родриго протянул по скатерти конверт, в котором лежал билет на самолёт, и сказал:
– Тогда вот. Я позвонил в аэропорт, отменил твой билет, и забронировал другой на завтрашний рейс. Так что успеешь на юбилей мамы.
Находясь в лёгком шоке, Хуан спросил:
– Но как?
– Я решил, твои труды заслуживают небольшой премии, на которую можно было бы купить, скажем, ну не знаю, место в бизнес-классе.
Они широко заулыбались, чокнулись бокалами и уже собирались сделать глоток любимого вина Хуана, сделанного из плодов джаботикабы, но их прервал официант. Он наклонился и что-то прошептал над ухом Хуана. Когда официант ушёл, Хуан встал из-за стола.
– Дико извиняюсь. Я на минуту – сказал он Родриго и отправился к парадной лестнице.
У входа в ресторан стояла темноволосая бразильянка лет двадцати пяти на вид с привлекательной наружностью. Хуан развёл руки, когда подходил к ней. Он был искренне удивлён появлению Аниты. Он поцеловал её в щёку, что-то сказал сквозь довольную улыбку, после чего они присели на скамейку перед фасадом ресторана. Анита выглядела нервной. Её губы были открыты и всё дёргались, когда она собиралась что-то проронить, но всякий раз слова застревали у неё в горле. Тогда, не сумев подобрать нужных слов, она протянула Хуану распечатанную коробку, внутри которой лежал тест на беременность с положительным результатом.