Когда убийственный смех стал понемногу стихать, Луи начал призадумываться над тем, что такого ему рассказать на фоне того, отчего у всех краснели лица. Луи не был большим любителем смешных рассказов, как и не был большим фантазёром, чтобы сочинять их. Прошло немного времени с того момента, как животы у всех перестали разрываться и слова сами стали выплывать. Таким образом Луи рассказывал первое, что пришло на ум:
– Просыпается по среди ночи вся улица. Слышат, в одном из домов хозяйка громко стонет и шлепки раздаются. Все думают, ну точно хозяин свою благоверную либо насилует, либо воспитывает. Утром выходит он за порог. У него все спрашивают: «Ты зачем так жену лупцевал ночью? Да ещё и так, что её стоны вся улица слышала». Он отвечает: «Будет знать, как вовремя вещи стирать». На следующую ночь повторяется то же самое. Стоны. Шлепки. Утром мужика спрашивают: «Что, опять не постирала?» «Нет, – говорит. – Еды маловато наготовила». Следующей ночью ничего не меняется. На утро у него спрашивают: «Что на этот раз?» Он говорит им: «За языком не следит». На четвёртую ночь опять непристойные звуки. Утром хозяину говорят соседи: «Слушай, твоя жена готовит много, стирает вовремя, лишнего не говорит. Может хватит её каждую ночь долбить?» А он отвечает: «Так, а я её сегодня и пальцем не трогал. Я вчера уехал в город и заночевал у сестры. Вот только что с дороги». Все стоят с удивлёнными лицами. И тут из окна опять раздаются стоны. Хозяин мигом забирается в дом, а там жена во всю потеет с каким-то мужиком. Жена с любовником выбегают из дома в чём мать родила. Следом муж с мотыгой. И тут один из соседей кричит: «Лучше ещё раз отдери её как следует, чтоб знала, как на стороне путаться».
Полминуты смех не стихал. Однако самое интересное Луи сказал уже в конце:
– Это не анекдот. Эти супруги – мои соседи.
Потухший смех превратился в громкий ржач. В ходе бурного хохота Луи торжественным тоном предложил тост:
– Друзья! Предлагаю выпить за то, чтобы наказание и наслаждение никогда не разнилось.
Казалось, что смех был уже настолько сильным, что громче смеяться уже не над чем. Но тост Луи оказался даже получше любого анекдота, от которого даже слёзы потекли.
Как только животы перестало сотрясать, они чокнулись своими бокалами и выпили за… в общем, за всё хорошее.
100 день в баре.
Охваченный беспечным настроем, он сидел за барной стойкой. Бармен неторопливо наполнял прозрачную рюмку абсентом. Ужасно крепкий француз сорокасемилетней выдержки изящно обволакивал прозрачные стенки сосуда, придавая ему полупрозрачный цвет с игривым и насыщенным ярко-зеленоватым оттенком.
– Что, хочешь задержать меня тут ещё на какое-то время? – спросил Луи с шутливым подозрением.
– Не угадал. За счёт заведения.
– А этого хватит, чтобы расстаться со здравым умом?
– По мозгам ударит сильно, но для больших последствий одной рюмки будет мало.
– Насчёт последствий я верю. Но вот по поводу первого пункта… что для одного сильно, для другого середнячок.
Луи залпом выпил весь абсент. Он оказался не из той категории клиентов, для которых абсент Альберта является середнячком. Его мозг словно столкнулся с непреодолимой силой, от которой голова затрещала по швам и, казалось, череп не справится с давлением.
– О-О-О! – как медведь проревел Луи, едва рюмка оторвалась от его губ и камнем пристыковалась к прилавку. – А теперь мы должны обсудить…
– Нет. Обсуждают что-то только в том случае, если ситуация неоднозначна, способна перерасти в спор, в котором каждый пытается победить. А нам, в целом, обсуждать нечего. Я должен был уговорить тебя на 100 дней проживания, и я это сделал. Теперь же я ничего говорить не стану. Решай сам.
Протянулась долгая пауза. Луи оглядывался вокруг, бросая свой задумчивый взгляд на стены, столы, постояльцев.
Прошло несколько минут, в течении которых Луи сидел как обычный посетитель без какой-либо задолженности перед заведением, а бармен как ни в чём не бывало протирал бокалы, как он это делал изо-дня в день.
– Пробрало? – спросил Альберт у Луи, когда абсент уже должен был добраться до самых глубин его, пока что неповреждённого, мозга.
– Я как старый хлам, с которого стряхнули вековую пыль.
В каком-то смысле это было правдой. Пыль стряхнули, но только не с самого Луи, а у него в голове. Теперь он реже думал о своей утрате. От горьких воспоминаний не избавился, но убивали они его значительно меньше. И не из-за количества алкоголя, который он выпивал с утра до вечера вместе с остальными клиентами, а, скорее, благодаря своим новоиспечённым друзьям. Психи, тихони, весельчаки, меланхолики, пофигисты, эгоисты, знатоки, мудрецы, дегенераты. В баре хватало всех. Луи вобрал в себя понемногу от каждого – и плохого, и хорошего.
Но он всё ещё чувствовал, что угнетающие мысли могут вернуться к нему с прежней силой. А эти его новые дружки, они же ему уже почти как семья.
Дома его уже никто не ждёт. Других родных тоже не осталось. Всех друзей и знакомых, как и супругу с детьми, забрала чума. Теперь это место ему не казалось таким скверным. Он видел в нём светлые стороны. Посетители были не из тех, с кем он мог бы найти общий язык. НО! алкоголь так сильно сближает разных людей, стирая любые преграды и разногласия. По истине великая магия.
Спустя некоторое время в тот день Луи задал бармену всего лишь один единственный вопрос:
– Сколько стоит литр 200-летнего виски?
5. МАГИЯ, ЖИВУЩАЯ В БАНАЛЬНОСТИ
Более получаса Луи наблюдал за странным поведением Ганса. Даже среди обыденного шума в толпе клиентов не обратить внимания на столь необычные манеры было невозможно. Но следил за этим один только Луи. Другие будто не замечали или не видели в поведении Ганса ничего странного.
Со стороны Ганс выглядел так, как обычно ведёт себя любой человек, находящийся во власти веселящего чудодейственного порошка. Немец садился за один стол, ровно наполовину наполнял бокал из бутылки, оставлял её на столе, брал в руку, снова опускал на стол, тщательно осматривал бокал с разных сторон, выпивал маленькими глоточками на протяжении нескольких минут. Затем он отправился к барной стойке и вернулся ещё с тремя бокалами, каждый из которых обязательно отличался от остальных размером и формой. Те же самые манипуляции Ганс проделал, наполнив три остальные сосуда. Завершив необычный ритуал, Ганс в спешке сложил сосуды один в другой, взял бутылку и бегом отправился к другому столику, который находился в углу. Он сел и некоторое время тщательно всматривался в очертания стен и во всё то, что окружало стол. Обыскав глазами пространство вокруг себя, на его лице стало вырисовываться недовольство и он резко покинул стол. Столь же спешно Ганс переместился к другому столу у окна. Лицо его ощутимо сменилось. Он испытал какое-то удовлетворение. Он медленно облокотился о спинку стула, закрыл глаза и начал неторопливо вдыхать. Постепенно на его лице вырисовывалась улыбка, а голова задиралась всё выше. Выйдя из этого подобия транса, Ганс разложил бокалы в одну линию, почти вплотную друг к другу, после чего принялся наполнять их поочерёдно, при этом он внимательно всматривался в количество коньяка, чтобы не дай бог уровень содержимого не превысил половину бокала.
У Луи лопнуло терпение. Заинтригованный, он спешно подошёл к столу и сел напротив Ганса. В этот момент Ганс подносил к губам самый маленький из бокалов, вглядываясь в коньяк сквозь стекло.
– Как дела – поинтересовался Луи.
– Чш-ш-ш-ш – прошипел Ганс, задрав указательный палец. Он посмотрел в окно, затем поднёс бокал так, чтобы он предстал перед его глазами, расположившись на пути к оконной раме. Несколько секунд безмолвия и наконец Ганс подал голос: – Золотое одеяло.
– Что?
Ганс будто не слышал Луи. Он продолжал. В его руке был второй бокал.
– Райское озеро.
Луи как зомбированный сидел и смотрел пока Ганс досушит последний бокал. А делал он это о-о-о-о-о-чень медленно. Смена сезонов и целых эпох происходит заметно быстрее, чем Ганс лишает бокал пары капель жидкости.
Когда настал долгожданный момент и последняя капля покинула дно бокала, Ганс обратил внимание на Луи.
– Что ты делаешь?
Ганс долго не думал и решил объяснить ему на примере.
– Пойдём.
Он потянул Луи за собой, прихватив пару бокалов.
Они вышли на террасу. Ганс подошёл к краю и опустил бокалы на перила. Он наполнил два бокала коньяком: один на треть, а в другой немного плеснул, слегка покрывая дно.
Ганс наклонился так, чтобы его глаза оказались на уровне бокалов. То же самое сделал Луи.
– Что ты видишь? – спросил Ганс.
– То, что два бокала неравномерно наполнены коньяком.
– Отнюдь. В этих бокалах нечто большее, чем просто коньяк. Вот скажи, что ты себе представляешь, когда пьёшь из бокала? О чём ты думаешь?
Луи отвёл глаза в сторону, подумал и сказал:
– Ну, не знаю. Скорее всего, я думаю о вкусе.
– ВОТ! – громко выдал Ганс. – В этом и заключается ошибка. Для всех вокруг коньяк является просто способом побухать. Они даже не подозревают о том, чего они лишают себя.
– А поподробнее.
– Посмотри сюда – Ганс указал на бокал, где было больше содержимого. – Вглядывайся как можно лучше. Посмотри не только на цвет. Попробуй обратить внимание, что находится сквозь бокал. А затем посмотри на то, что находится рядом с краем бокала. Обрати внимание, какие деревья в своём естественном виде, и какой золотистый оттенок появляется у них, если смотреть через коньяк. Плюс форма бокала. Он деформирует картинку. Это, словно, две разные реальности. Ну разве не прекрасно?
Не разгибаясь, Луи обратил свой взор на Ганса и спросил:
– Сколько ты выпил за сегодня?
– Не волнуйся. Я не выполнил даже четверти от нормы. Ты лучше смотри туда.
Луи вернул свой взгляд на бокалы.
– А теперь оцени изгибы коньяка, которые придаёт ему форма бокала. В первом это как будто озеро. Раз это озеро, то у меня, например, возникают мысли о том, что оно создано природой и оно такое чистое, нетронутое, дарующее жизнь. Я делаю глоток и в моей голове уже возникают образы целого мира, который ещё не успел испортить человек. Всё вокруг такое целое, полное, девственное. И одна только мысль о том, что я влил в себя частичку этого мира… О-О-О-О-О-О!
После того, как Ганс отошёл от мимолётной эйфории, он приступил ко второму акту:
– Во втором всё выглядит так, что похоже на искусственную квадратную яму. Её как будто копали до тех пор, пока не доберутся до залежей воды. Кто-то стремился достать это напиток, понимаешь? Этот кто-то потратил кучу сил и времени, лишь бы получить доступ к этому напитку. И вот, ты удостоен чести глотнуть то, ради чего были потрачены неимоверные усилия. Ты начинаешь ценить каждую каплю и каждое мгновение, пока ты соприкасаешься с этим напитком, которые как редкий минерал, отыскали в глубинах нашей планеты.
– Интересно – сказал Луи. – Тогда можно я волью в себя минерал?
– Да. Но перед тем, как выпить, постарайся настроить свои мысли. Ты должен не представлять, что это КАК БЫ найденное в недрах сокровище, а поверить в то, что это и ЕСТЬ то самое сокровище, ради которого многие готовы продать свою душу.
Глаза Луи долго не расставались с бокалом. Он, как мог, во всех красках представил картину, описанную Гансом. В конце концов он подобрал бокал и выпил.
– Ну? Как оно?
Некоторое время Луи облизывал губы с прищуренными глазами, пытаясь нащупать то самое послевкусие, которого, возможно, он раньше не замечал.
– Знаешь, что-то есть. Но есть чувство, как будто я испытал лишь частичку, а не всё целиком. Наверное, я плохо представил себе картину?
Но тут вдруг Луи переклинило и он понял, как можно пить дешёвые напитки и не испытывать их отвратительный вкус, чтобы погасить долг перед заведением.
Ганс начал наполнять опустошённый бокал снова и сказал, не отрывая взгляда от коньяка:
– Если, друг мой, ты чувствуешь, что в этой жизни ты до сих пор не достиг предела какого-то ощущения, то стоит забраться немного дальше, чем обычно. Переступи черту, перед которой ты всё время останавливаешься. Пусть того, чего мало, станет больше. Тогда перед тобой откроются новые двери, которые окажутся намного шире предыдущих. – Ганс передал наполненный до краёв бокал в руку Луи, после чего добавил: – Мы многого не замечаем в этом мире. Ведь всё вокруг кажется таким привычным.
6. ЧЕЛОВЕК БЕЗ ВРЕМЕНИ
Порог переступила нога человека в сапогах. На нём была военная форма, которая выглядела довольно странно. Такую форму никто прежде не видел. На нём были погоны с изображением плетённой четырёхполоски. На одном лацкане просматривались две одинаковые линии в виде зигзагов. Другой лацкан содержал четыре ромба, расположенных друг возле друга. Костюм имел сплошь чёрный оттенок, как и сапоги, которые тянулись до самых колен. На голове у военного была надета чёрная фуражка. Его костюм был идеально выглаженным, а сапоги тщательно натёрты до блеска.
Он немного отступил от порога и стал осматривать помещение. Он делал это с таким вниманием, словно всматривался в каждый угол, в каждую щель. У него был вид смотрящего, вид человека, который заправлял делами всегда и везде.
Человек в форме неторопливо прошёл к барной стойке и громко произнёс по-французски:
– Бармен, принесите бокал тёмного нефильтрованного.
Незнакомец не стал дожидаться какой-либо ответной реакции от бармена, а сразу направился прямиком к столу, который ему присмотрелся больше остальных.
За тем столом сидели двое – сорокасемилетний хорват Славен и тридцатидевятилетний грек Ставрос. Военный подошёл к столу и продолжал стоять неподвижно несколько секунд. Сидящие не обращали никакого внимания. Затем раздался щелчок на корпусе пистолета, дуло которого смотрело на одну из неподвижных мишеней за столом. После резкого движения ствола пистолета, грек и хорват в страхе отошли как можно дальше от этого места. Незнакомец сел за освободившийся стол и спрятал пистолет обратно в кобуру, защёлкнув крышку на кнопку.
Через полминуты подошёл Альберт и опустил на стол заказ, который сделал военный. Аккуратно, обеими руками новый клиент опустил свою фуражку на стол. Под фуражкой скрывалась густая, светлая шевелюра средней длины.
Альберт удалился в обратном направлении. Военный неторопливо пил своё тёмное нефильтрованное. После пары глотков он достал из внутреннего кармана книгу. Он развернул её на той странице, где находилась закладка и начал читать про себя.
Остальные клиенты вернулись к своим напиткам и разговорам почти сразу же после того, как незнакомец спрятал своё орудие в кобуру. Прежняя обстановка быстро вернулась и заведение вновь наполнилось гулом разговоров и звоном бокалов.
Прошло полчаса. Военный пил уже третий по счёту бокал. С улицы вошли Насер и Самюэль. Свободных столов не оказалось, но были свободные стулья. Они решили сесть на ближайшие два стула за тем столом, где уже сидел один незнакомец.
Он оторвал свой недовольный взгляд от книги. С непреодолимой ненавистью он смотрел то на Насера, то на Самюэля. Но особенно негодующим был его взгляд по отношению к Самюэлю. На лице военного вырисовывалось крайнее презрение. Он схватился за полупустой бокал покрепче и разбил его о лицо Самюэля. Раздался треск бьющегося стекла.
Его нос был раздавлен в кровь. Кожа на губах полопалась в нескольких местах и ровные белоснежные зубы укрылись под жидким багровым одеянием. Левая бровь была рассечена, а в переносице застряли мелкие фрагменты стекла. Крики Самюэля разлетелись на весь бар. От дикой боли по всему лицу он рухнул на пол. Насер поспешил к нему, пока военный доставал из кобуры девятимиллиметровый «вальтер П38».
Гул по всему заведению резко оборвался, но никто не рискнул тронуться с места. Никто кроме Альберта.
Военный совершил выстрел в Самюэля. Пуля как по маслу врослась в его бедро.
Когда Альберт подошёл к месту, военный громко обратился к нему в приказном тоне:
– БАРМЕН! КТО ВПУСТИЛ СЮДА НИГГЕРА!?
Альберт спокойно ответил:
– Я.
Военный продолжил кричать:
– Откуда тогда взялась эта черножопая тварь, которая не в курсе, что ей непозволительно сидеть за одним столом с немецким офицером!? Эта падаль должна знать своё место!
– Правила заведения запрещают занимать лишь те места, которые уже заняты. Свободные места – свободны для всех. И, к твоему сведению, это правило нарушил пока только ты.
– Кто утвердил эти правила!?
– Не важно откуда появился закон. Важно, чтобы его соблюдали. А вот ты здешние правила нарушил, когда прогнал двух клиентов с этого стола.
– Заткнись! – свирепым тоном приказал офицер. – Видимо, тут забыли, кто в этой стране хозяин!?
– Боюсь, ты не во Франции, Йозеф.
Офицер широко раскрыл свои глаза от удивления. Он взвёл курок, направил дуло на бармена и спросил тихим голосом:
– На кого работаешь? – Тон военного резко понизился: – Впрочем, можешь не говорить. Ты мне в подвале всё расскажешь.
– Я могу рассказать и без подвала.
Из-за нарастающих стонов Самюэля немец ничего не расслышал. Он пнул сапогом африканца по раненному бедру, отчего крики стали ещё громче. Затем он потребовал, чтобы Альберт повторил:
– Йозеф Шюц. Штурмбанфюрер тайной государственной полиции. Родился 14 января 1899 года во Франкфурте. Был принят в ряды гестапо в 1940. Приставлен ко множеству наград за поимку…
– Заткни пасть! Назовись!
– Альберт.
– Фамилия!
– Ко мне можно обращаться просто по имени. Я пойму, что обращаются ко мне.
– Русский!? Британец!? Американец!? Чей!?
– Для тебя я могу быть кем угодно.
– Чья забегаловка!?
– Можно сказать, что заведение, в каком-то смысле принадлежит мне. Но это правда только отчасти. Я здесь лишь занимаюсь обслуживанием и присматриваю за чистотой.
Офицер говорил громко и твёрдо. Гнев на его лице усиливался с каждым ответом бармена.
– Больше повторять не стану! Кому принадлежит забегаловка!?
Затяжную паузу сменил ровный голос Альберта:
– Постояльцам.
Рука Йозефа, в которой он держал «вальтер», стала дёргаться, когда он бешеным голосом орал:
– Да ты у меня вместе с этим ниггером сгниёшь в одной камере! Там и будешь острить, лягушатник сраный! – Йозеф махнул стволом вниз: – Мордой в пол!
Альберт протянул вперёд открытую ладонь и сказал то, что для Йозефа стало вершиной дерзости:
– Ваш пистолет, офицер.
Штурмбанфюрер выстрелил в лоб Альберта. Пуля пролетела в считанных сантиметрах от сидевшего за барной стойкой клиента. Бармен на доли секунды прикоснулся кончиком указательного пальца к краю дула. Только его палец оторвался от корпуса «вальтера», как Насер тут же прыгнул на штурмбанфюрера. За ним офицера начали валить на пол ещё восемь подоспевших постояльцев.
Луи поторопился помочь Самюэлю подняться с пола, после чего он отвёл его в сторону. Пока перед его ногами нарастала куча мала, Альберт смиренно стоял, ни разу не моргнув.
Под натиском толпы из макаронников, ниггеров, желтозадых, лягушатников, белобрысых скандинавских отродий, жидов и прочей швали, которые для Йозефа были убогим подобием человека второго сорта, он прижался к полу, не имея возможности дёрнуться какой-либо конечностью. Единственное, чем он мог пошевелить – палец на спусковом крючке пистолета. Он прижимал его, и делал это с каждым разом всё сильнее, но крючок с места так и не сдвинулся, словно механизм намертво заклинило.
На Йозефа был повешен кредит в два года без права потребления выпивки за покушение на жизнь другого клиента, ещё шесть месяцев за принудительное освобождение уже занятых мест. После первичного «сухого» кредита на счету Йозефа добавились 9 дней долга за выпитое пиво.
Презирая общество ниггеров, евреев, узкоглазых, на каждом рассвете он отправлялся прочь из бара, просиживая в лесу до самого заката. На второй день он застал одного в лесу Бернара – двадцатитрехлетнего гаитянина. Этот чёрный цвет его кожи вызывал у Йозефа приступ тошноты. Ему становилось противно от одного вида этого цвета на человеческом теле. Если такого он вообще мог назвать человеком.
Очередной ниггер. Они не заставят меня жить под одной крышей с нигером, и уж тем более сидеть с ним за одним столом плечом к плечу.
Несколькими днями раннее Йозеф был вынужден скрываться от погони. Целых шесть километров пути его выслеживали четверо солдат Красной армии. Отдаляясь прочь от берега Рейна, ему удалось забраться вглубь леса, где он и наткнулся на этот проклятый бар. Хотя, как знать? Может быть это место и впрямь дело рук чего-то злого, и настолько древнего, что об этом уже никто не узнает. Он забрёл в это место солдатом и продолжит им оставаться. Сейчас, когда огромная территория по всему земному шару охвачена грохотом разрывающихся бомб и предсмертными криками миллионов, Йозеф продолжал оставаться солдатом в любой точке мира. И это место не исключение. Йозеф – немецкий офицер, которому доверена важная миссия и на которого полагается сам фюрер.
Бернар нашёл старый поваленный ствол сосны и расположился на нём, испуская приятный вздох. В правой руке он держал бутылку, на дне которой оставался ещё приличный объём коньяка. Его не совсем трезвый взгляд любовался упоительным ночным небом, усыпанным яркими звёздами, в которых Бернар видел большие капли рома, мартини, вина, абсента и всего прочего, что приходило ему на ум в тот момент.
Он глотал остатки коньяка в тот момент, когда Йозеф протянул свою руку вперёд, держа в ней идеально наточенный клинок. Он полоснул Бернара по шее. Последний глоток коньяка не достиг желудка. На его пути выросла щель, из которой хлынул обильный багровый поток, а вместе с ним и попутная струя коньяка.
Следующей ночью жертвами нацистского офицера пали ещё трое, среди которых оказались индеец, еврей и филиппинец.
Ночи в лесу задавались холодными. Йозеф отыскал убежище под баром. В буквальном смысле. Он разобрал несколько досок у основания задней части террасы и пробрался через щель, оказавшись вблизи топившегося камина. Как только наступали сумерки, открывался сезон охоты.
За восемь дней Йозеф убил девятнадцать постояльцев. Он поставил перед собой грандиозную цель – очистить это место от всех его обитателей.
Арийской расе должна принадлежать вся Земля.
Шёл тринадцатый день. Офицер гестапо сидел на дереве и терпеливо выжидал движение внизу. Вскоре до него стал доносится лёгкий шорох листьев. Звук становился сильнее с каждым разом. Через минуту он заметил человека, идущего в направлении бара. В темноте он не разглядел ни лица, ни одежды. Йозеф дождался, когда незнакомец приблизится. И вот, когда некто проходил прямо под деревом, на котором сидел немецкий офицер, он спрыгнул на свою цель. Приземлившись, нацист распознал военную форму советского пехотинца. Он не только разглядел лицо врага во всех деталях, но и ощутил твёрдый камень, о который ударился его затылок. Красноармеец зажал его голову руками за оба виска и дважды ударил о землю. Йозеф махнул ножом во вражескую грудь, но клинок, на котором была кровь десятков жертв, предательски замер в считанных сантиметрах от сердца. Пехотинец заломил кисть нациста и вогнал нож в горло Йозефа. Две недели преследования обвенчались успешной ликвидацией вражеского офицера.