– Дело не в жульничестве, а в человеческой натуре. Её не изменить. А покер… это была обоюдная спортивная борьба.
После этого Альберт бросил взгляд за спину Луи, высматривая аравийца за столом.
– Насер тут уже каждого научил играть в нарды. Можно заменить карты нардами. Там надурить уже не получится, а значит и бояться нечего. Попробуй.
– Нет. Спасибо.
68 день в баре.
Карл Йонсен – сорокасемилетний норвежец, орал на весь бар, когда за окном стоял ясный полдень. Двое среди клиентов схватили его за руки и волочили от выхода обратно вглубь бара.
– Отцепитесь! – кричал Карл. – Сволочи! Какое вы имеете право? Я свободный человек!
Свободный, возможно, в своём доме, в своём городе, в своей стране. Но только не в этом заведении. Выпил рюмку – будь любезен рассчитаться.
Тем днём бар покидал его закадычный друг Томас Борман. Он и Анабелла Касерес – двуличная, коварная, подлая мексиканская шлюха. С первого дня в баре, когда после полудневной пьянки она узнала о своём кредите на семьсот пятнадцать дней (одному чёрту известно, что за элитное бухло эта стерва пила), она начисто отказалась совершать новые заказы и увеличивать свой долг перед заведением. Эта коварная бабёнка решила пойти самым простым и халявным путём. Она склеивала какого-нибудь мужика среди посетителей, который платил за неё. Она пила, развлекалась, а платил за всё какой-нибудь озабоченный дегенерат, который искренне верил в то, что Анабелла та самая, которую он искал всю свою жизнь. Этим простофилей оказался Карл Йонсен. Он заплатил триста одиннадцать дней за все те напитки, которые выжрала Анабелла. Затем, когда задолженность перед заведением была уже почти погашена, ей понадобился мужик с более сносным внешним видом. Кредит Томаса Бормана оказался на три дня меньше, чем у этой сучки. Она уговорила его взять бутылку шампанского на свой счёт, чтобы отметить сделку, а заодно и увеличить свой кредит на три дня. Карл был ей уже не нужен. Точнее, от него уже не было никакой пользы и, ввиду этого, она смело решила выкинуть его за борт, а вместо него взять на судно его друга – Томаса.
Лишь в последний день до Карла дошли слухи о том, что его лучший друг уже две недели, как пыхтит над его горячо любимой шлюхой.
Предатель Томас и прошмандовка Анабелла оставили рогоносца Карла отбывать остаток своего кредита в гордом одиночестве.
Хотя, как в гордом?
Он до последнего отказывался верить в то, что его лучший друг и любимая женщина осмелились бы с ним так поступить. А они именно так с ним и поступали. Каждую ночь. По многу раз.
– Не повезло же бедняге – с некоторой жалостью сказал Луи, сидя за одним из столиков.
– Да ни хрена подобного – возразил араб, к которому все обращались по прозвищу «Знаток». – Он сам виноват, что с ним поступили как с тряпкой. Нечего было покупать за свой счёт горы алкоголя для этой шлюхи. Она же его использовала, как какую-то вещь. А он-то думал, что она втюрилась в него по уши.
– Может быть он просто хотел быть вежливым? – продолжал строить догадки Луи.
Знаток убрал от губ самокрутку с табаком и сказал:
– Знаешь, мне кажется есть большая разница между тем, чтобы быть ПРОСТО вежливым и быть вежливым ради простого секса с простой шлюхой. И что-то мне подсказывает, что здесь попахивает вторым случаем. Так что в следующий раз будет прислушиваться к мозгам, а не к животным позывам.
На какое-то время Знаток замер, вглядываясь в лицо Луи и добавил:
– А тебе, друг мой, рекомендую вообще не заводить никаких связей с женщинами в этом месте. Увы, но стоит признать, что мы – мужики – часто лишаемся мозгов, стоит только увидеть какую-нибудь распахнутую щель. Всё в этом мире покупается и не обязательно за деньги, а иногда и с ущербом вместо выгоды.
77 день в баре.
В этот день Альберт объявил о вечеринке в пиратском стиле. Одноглазые, одноногие, с рапирами, с мушкетами. В каких персонажей только не нарядились постояльцы заведения. Португалец по имени Бруно даже умудрился где-то раздобыть попугая. Попугай по кличке «Бюрократ» знал всего две фразы – «привет» и «отвали». Если кто-то спрашивал: «Как дела, Бюрократ», – то напрашивался вполне очевидный ответ, поскольку дважды этот попугай не здоровался.
К слову, один из постояльцев в недалёком прошлом был самым настоящим пиратом. Большую часть своей жизни Бальтазар бороздил воды Атлантики. Судно, на котором он нёс службу, символически называли «Морская чума». «Морская чума», смерть несущая – так про неё говорили бы, если этот корабль стал бы символом фольклора. Команда этого судна успешно выносила по несколько кораблей каждый месяц. Добыча всегда оказывалась вполне сносной. Так что праздников на борту «Морской чумы» было больше, чем рабочих дней. Веселье продолжалось до того дня, когда вооружённые силы флота Британской Ост-Индийской компании не встретили их, после чего начали палить из пушек по пиратскому судну. В результате многочисленных пробоин в корпусе, «Морскую чуму» неумолимо потянуло ко дну вблизи берегов Сенегала. Спустя пару дней от изнывающей жары вдали от берега среди бедствующих пиратов в живых остался лишь единственный. В качестве почётной награды, как уцелевшему в диких условиях, посреди пустыни в знойный полдень Бальтазар встретил бар. Спасительный бар. За стакан воды ему пришлось заплатить 4 дня. Всего он выпил 12 стаканов. Следом пошли ром, виски, коньяк, вино и многое другое, дабы не вспоминать о безвозвратной утрате родного корабля. И кстати, повязку он носил не для вечеринки и не для лихого вида. Он действительно лишился правого глаза в тот день, когда своих парусов лишилась «Морская чума».
Луи, как кузнец, который профессионально владел инструментами, согласился помочь Гансу Херберу подготовиться к вечеринке. Немец попросил Луи выдернуть ему пару зубов и, для большего сходства с типичным пиратом, сломать один из центральных резцов. Ганс смирно сидел на стуле. Анестезию долго искать не пришлось. Она была повсюду. Дозировку пациент назначил себе сам. По крайней мере у него не было повода бояться передозировки. Это лекарство было лишено побочных эффекта.
На столе лежала развёрнутая ткань. На ней находились несколько инструментов, более или менее подходящих для стоматологических трюков. Луи взял клешни, зажал ими второй зуб в правой половине нижней челюсти. По просьбе самого Ганса никто и ничего не предпринимал для остановки кровотечения. Ему хотелось, чтобы в первые минуты своего преображения у него был вид сурового, нагнетающего ужас, кровожадного зверя, из пасти которого всё ещё стекают капли крови от только что растерзанной жертвы. Затем Луи вырвал четвёртый зуб в левой половине верхней челюсти. Эта щель будет хорошо просматриваться, когда Ганс начнёт улыбаться. После этого Луи, чьи руки, почти в буквальном смысле, были по локоть в крови, отложил в сторону клешни и взял зубило, которое приложил к верхнему правому центральному резцу. К обратной стороне зубила Луи приставил молоток и несколько раз прицелился. Роберт аккуратно, но крепко придерживал голову Ганса за затылок, чтобы обошлось без летального исхода. Луи прикрыл левый глаз, задрал подбородок, в последний раз настроил угол направления и стукнул молотком по стальному зубилу. Ювелирная работа. Идеально-ровная полоса красовалась на месте отколотого фрагмента, в то время как нижняя челюсть утопала в крови, которая уже стекала по подбородку, а в дальнейшем украшала собою рубаху немца. Он был доволен багровым узором на своём одеянии. Он посчитал кровавую полосу отличным элементом для пиратского костюма.
– Посмотрите, как круто я выгляжу – восхищённо произнёс Ганс, вставая из-за стола и указывая на вертикальный кровавый след. – Я словно только что вернулся с боя. НУ ВАЩЕ-Е-Е-Е-Е!
Этот осёл счастлив от того, что ему выбили три зуба и пустили кровь. Псих ненормальный! – подумал Луи.
– Видать, абордаж провалился – ехидно подшутил Насер.
Луи смотрел на возросшую радость немца. Но Ганс был не один такой.
Адриан из Румынского королевства верещал от изумления, когда порвал себе рубашку почти до основания и выпучил вперёд свой пивной живот со свежей татуировкой в виде черепа с перекрещёнными костями.
Африканец по имени Самюэль испытывал дискомфорт от повязки на правом глазу, которая натирала веко. Роберту Афинскому надоело смотреть на то, как негр постоянно поправляет повязку. Он подошёл к Самюэлю, оттянул повязку от лица африканца так сильно, что резинка напряглась, а потом отпустил и чёрная плотная ткань шлёпнулась о глаз Самюэля. Он заорал паникующим голосом и начал прыгать как истеричка. Роберт спросил, мешает ли ему повязка теперь. Самюэль обратил внимание, что он уже не чувствует никакой повязки, потому что кожа поверх его глаза покраснела и со временем стала опухать. Африканец пожал руку армянину и поблагодарил от всего сердца за оказанную помощь.
Бруно было недостаточно одного попугая. Он попросил Франсиско нарисовать на его лице что-нибудь, запрещённое государственными и моральными законами. У Франсиско был настоящий талант художника. В своём доме на юге Испании он занимался портретами для клиентов из знатных слоёв и имел внушительную мастерскую с сотнями холстов. На шее португальца он изобразил символ в виде пистолета, направленного на солдата линейной пехоты, который стоял на коленях с поднятыми руками, а рядом надпись: «СМЕРТЬ НЕВЕРНЫМ!»
Все вокруг радовались своему насильственному преображению. Казалось, в заведении не осталось ни одного посетителя с первозданным видом. Все они предались в объятия экзекуции, по собственной воле расставаясь со здравым обликом. Бар превращался в пиратский корабль, на борту которого находились сплошь грабители и разбойники. Эти подобия лихих пиратов удивлялись и радовались всякий раз, когда встречали хорошо знакомых посетителей в плохо знакомом обличии. Они выглядели более счастливыми и стали ещё ближе друг к другу, когда все разом решили поиздеваться над собой. Хохот, ликование, крики, тосты, тосты и ещё раз тосты.
За всё время пребывания в баре Луи показалось, что это была самая шумная ночь. Хотя он не мог припомнить, чтобы за всю жизнь ему довелось пережить нечто подобное. Он испытал некую отчуждённость. Вскоре это чувство переросло в подозрение, что ему здесь не место и никто ему здесь не рад.
– Эй, Ганс – окликнул немца Луи.
Ганс обернулся. Изо рта у него сквозь зубы всё также сочилась кровь, но уже значительно медленнее чем пять минут назад.
Луи резко закинул свою ногу на стол, а перед этим передал Гансу молоток.
– Давай, стукни меня – громко и смело сказал Луи, сильно похлопывая себя по ноге. – Только так, чтоб синяк остался и колено долго не сгибалось.
Он окончательно решил присоединиться к этому параду мазохистов и садистов.
Под напором эмоций от своего внешнего вида, Ганс, не раздумывая, ударил молотком по ноге Луи. Но то ли коньяк начал действовать, то ли Ганс до сих пор не отошёл от своей лихой внешности и слишком сильно вжился в роль, но немец не попал по цели. Вместо колена молоток въехал во внутреннюю половину икроножной мышцы, слегка задев краешек большеберцовой кости.
В мгновение ока изо рта Луи посыпалось дерьмо. Вся нецензурщина, какую он только знал, разнеслась на весь бар. Он едва устоял на здоровой ноге в момент, когда Бруно придержал его за плечи.
Столпившиеся вокруг одиннадцать зрителей зааплодировали. Ещё бы. Тихоня собрался с духом и всё-таки отважился получить отборный удар.
При желании колено сгибалось, что шло вразрез с планом. А вот синяк выскочил отборный.
– Давайте костыль – довольным голосом молвил Ганс. – Сейчас взглянем какой у нас получился одноногий капитан.
Ухватившись за костыль, Луи уверенной походкой эффектно захромал вдоль барной стойки.
– Альберт, ну как тебе? – крикнул бармену Ганс.
Альберт искренне улыбнулся. Столь сильную улыбку на лице Альберта ещё никому не доводилось лицезреть.
И всё же Луи присоединился к этому параду мазохистов и садистов. и он был БЕЗМЕРНО счастлив.
Тем вечером весь бар колдырил по-чёрному. Или почти весь. Луи и ещё несколько человек ограничивались рваной выпивкой, поглощая спиртное небольшими глоточками с частыми перерывами.
Луи стоял на террасе и смотрел на восходящую луну, которая просматривалась где-то из-под голых веток осенних деревьев под покровом позднего вечера.
– Эй? – кто-то произнёс шёпотом. Затем раздался лёгкий свист и ещё один оклик: – Эй, парень?
Луи обернулся. Кто-то за углом окликнул его. Он прошёл в правый конец фасада. Нога его всё ещё хромала, но к тому моменту он уже избавился от костыля. Точно также у Самюэля почти села опухоль на глазу, а у Ганса, каким-то непостижимым образом, начали вырастать зубы.
Там, за углом, его встретил Гарри Фуллер – светловолосый шотландец средних лет. На нём был надет странноватый комбинезон. Гарри был новеньким в баре. Он выплачивал двадцать первый день из семидесяти двух положенных по кредиту. На голове у него был видок, будто он ночевал в курятнике. Он постоянно дёргался и резко мотал головой по сторонам, каждый раз убеждая себя в том, что за ним никто не следит.
Он схватил Луи за плечи и затащил за угол.
– Эй, парень, хочешь… того – неразборчиво бормотал Гарри, дёргая головой куда-то в сторону.
– Извини, я не понимаю – недоумевающе сказал Луи, нахмурив брови. Он задумчиво смотрел на Гарри своими глазами, один из которых терялся в круге чёрной краски, изображающей отсутствие глаза, как у пирата. До зубов дело не дошло.
– Ну, это… того.
– Слушай, друг, я ничего не…
– Да дёрнуть отсюда, говорю, не хочешь!? – шёпотом выкрикнул шотландец.
– Ты ведь знаешь, что отсюда выбраться можно только одним способом.
– Ч-ш-ш – прошипел Гарри, прислонив указательный палец к губам. – Говори тихо, чтоб нас не засекли. Я придумал кое-что. Если поможешь, то сбежим отсюда раньше срока.
– И как?
– Пойдём – сказал Гарри, вытянув шею и оглядывая всё вокруг.
Он повёл Луи за собой подальше от бара. Они встали у подножия старой сосны, где Гарри начал говорить насчёт предстоящего дела:
– Подумай, чем занимаются люди в этом месте?
Луи немного подумал. Хотя думал он скорее о том, что ему задали самый дурковатый вопрос, который только можно было услышать в тот момент.
– Они веселятся, отдыхают.
Раздражённым тоном Гарри громко высказал, направляя свой выпученный взгляд на лик француза, который был на голову выше него:
– Да колдырят они там! Как бездонные бочки, бухают с утра до вечера!
– И что?
– Что-что. А ты не думал о том, что эти свиньи за день должны были выжрать два таких бара? А эти запасы каким-то чудом не заканчиваются.
– И?
Гарри развёл руки, издавая громкий и тяжёлый вздох.
– Господи милостивый, – воззвал шотландец ко Всевышнему, обратив свой взор в ночное небо, – за что ты послал мне в напарники такого тупицу. – Он вновь посмотрел на Луи: – А то, что этот хитрожопый бармен должен откуда-то пополнять свои запасы. Кто-то должен доставлять сюда новые партии бухла. Значит кому-то удаётся проникать в эту часть леса, чтобы пригнать новые запасы и точно так же удрать отсюда.
Луи глубоко призадумался. Его голову посетила мысль о том, что возможно этот психически неуравновешенный, на первый взгляд, дурачок дело говорит.
– И как ты собираешься узнать об этом?
– После полуночи все постепенно начинают расходиться по своим номерам. Кто знает, чем бармен занимается по ночам?
Они дождались, когда бар начнёт пустеть и вскоре отправились в свои номера. Спустя пару часов, когда бармен уже должен был закончить уборку, Луи с Гарри покинули свои номера и на цыпочках побрели вниз по лестнице. Сойдя с неё, они услышали какой-то шум, по звуку похожий на распахнувшуюся дверь. Например, дверь, ведущую в подвал. Они заглянули за барную стойку и увидели приподнятую дверцу от погреба. Из погреба (или подвала) доносилось слабое свечение от восковой свечки.
Вскоре раздались несколько скрипучих звуков, которые на некоторое время оборвались, а затем снова вернулись и каждый новый скрип становился всё громче.
– Прячемся – прошептал Гарри.
Они прижались спинами к стенке, вдоль которой пролегала лестница на второй этаж.
Было слышно, как Альберт закрыл дверцу и куда-то пошёл. Он открыл ещё одну дверцу. На этот раз входную. Он начал с кем-то говорить:
– Больше всего мне нравится в тебе то, что ты всегда приходишь в одно и тоже время. Ни минутой раньше или позже.
Ответа не поступало. Возможно, Луи с Гарри его просто не слышали, а могли расслышать только голос Альберта. Но он определённо с кем-то разговаривал. И этот кто-то только что прибыл в заведение.
– Да знаю я. Мне бы тоже хотелось. Но эти заблудшие души… Я должен этим заниматься. Это моя работа. Кроме меня никто не согласится.
Затем повисло молчание, после которого снова последовал голос Альберта:
– Ещё рано. В мире сейчас неспокойно. Через пару десятилетий грядёт большая война. Такой войны ещё никогда не было. На фронт отправится слишком много людей. Своё начало война возьмёт в Европе. В неё ввяжутся десятки стран. Потом весь этот бардак доберётся и до тех, кто живёт за океаном. Америка, Бразилия и весь остальной мир, который уже в конец сошёл с ума. Будет много жертв. Слишком много насилия и горя. А для такого дела нам нужно мирное время, которое растянется на приличный срок. Придётся подождать.
Недолгое молчание и вновь голос бармена:
– Нет. Не имеет смысла. Через двадцать лет после этой войны начнётся новая. Та война будет ещё страшнее. К власти придёт человек, который будет истреблять целые нации просто из ненависти к ним. После каждой оккупированной страны он захочет больше новых земель и это погубит его авторитет, затем его армию, а потом и его самого. Но быстро это всё не закончится. От этой войны весь мир ещё много лет будет сильно трясти. А нам придётся долго ждать. Так что, друг мой, запасайся терпением. Будем ждать лучших времён.
О чём говорил бармен, а главное – с кем?
Они так и не узнали этого. Бармен закрыл дверь, а перед этим с кем-то попрощался.
Гарри проследовал за Альбертом, когда тот вновь спустился в подвал.
Каким-то непостижимым образом все полки бара были забиты до отказа, хотя ещё недавно они располагались за стойкой (когда наблюдали за светом в подвале) и своими глазами видели, что в баре оставались лишь две полупустые бутылки.
Мистика!
Стоило Луи немного приблизиться к впереди идущему Гарри, как из подвала донёсся голос Альберта:
– Парни, можете брать любую выпивку! Так и быть! За смекалку две рюмки за счёт заведения!
89 день в баре.
Бруно, Самюэль, Бальтазар, Ганс и Луи сидели за одним столом. Каждый пил что-то своё. Тем вечером вся компания за столом спорила о том, чей народ сочиняет лучшие анекдоты.
Первым развеселить друзей решил Бруно:
– Приплыли, значит, португальцы в Южную Америку. Организовали колонию, начали возводить дома, обмениваться товарами с местными племенами, и всё такое. Но вдруг что-то пошло не так и португальцы начали воевать с аборигенами. День воюют, десять отдыхают. День воюют, десять отдыхают. Прошёл целый год, а битвы как по расписанию: день воюют, десять отдыхают. И вот на второй день после конца очередной схватки два конкистадора находят кокаиновый куст. Засуха затянулась, куст высох, а до следующего сражения ещё целых восемь дней. В общем, решили они расслабиться. Взяли высохший куст, отправились на пляж, стёрли его в порошок, подожгли и приставили свои морды к дыму. Проходит несколько минут и тут из джунглей выбегает индеец. Бежит в чём мать родила, поднял копьё, что-то кричит и летит на конкистадоров. А они стоят и никакого внимания. Индеец добегает до них и останавливается. Конкистадоры стоят спокойно, даже не шевелятся. Индеец почесал в затылке, подумал и спросил: «Вы чего не обороняетесь? Я же вас убить собираюсь». Потом один из конкистадоров говорит: «Друг, ты что-то поторопился. Мы позавчера бились. Прибегай дней через восемь, как раз мы к тому времени так надышимся, что нам вся эта война будет по барабану».
Недолгий смех сменил голос Бальтазара:
– Бороздит корабль океан сто дней и сто ночей. Все сидят без добычи. Ни одного судна. Грабить некого. Как будто все корабли на дно канули. И тут заходит матрос в каюту к капитану и говорит: «Капитан, мы обнаружили судно». Капитан рванул на палубу. Все смотрят, что к ним подплывает корабль с такими же пиратами, у которых застой. Грабят и убивают и те, и другие. Капитаны подумали-подумали, и потом один говорит другому: «А хрен с ним, с грабежом. Поплыли на запад. Там первоклассный бордель». Другие идею поддержали. Вечером причалили оба корабля к гавани. Все до последнего пирата зарулили в публичный дом. Не успели капитаны переступить порог, как оба положили глаз на хозяйку борделя. Ну и начали бодаться, кому достанется бабёнка. Хозяйке не понравилось, что её делят как какую-то добычу и громко объявила во весь голос: «ЗНАЧИТ ТАК, ГОСПОДА! МОРДОБОЙ МНЕ ЗДЕСЬ НЕ НУЖЕН! ПОЭТОМУ СЕГОДНЯ КЛИЕНТЫ НЕ ОБСЛУЖИВАЮТСЯ И ЗАВЕДЕНИЕ ЗАКРЫВАЕТСЯ ДО УТРА! ТАК ЧТО ДО РАССВЕТА НИКТО НИЧЕГО НЕ ПОЛУЧИТ!» Услышав эти слова, один из капитанов говорит другому шёпотом: «Сопротивление». Второй капитан достал пистолет, выстрелил в потолок и крикнул «НА АБОРДА-А-А-АЖ!».
Смеялся над своим рассказом только сам Бальтазар.
Настала очередь Ганса:
– Был у фермера большой скот: быки, овцы, свиньи, козы, куры. В общем полно всего. Жена, дети, крыша над головой. Всего в достатке. Вдруг, почувствовал он, что чего-то не хватает. И решил пойти к мудрецу за советом. Пришёл и говорит, мол, еда есть, кров есть, жена, дети, работа. Но хочется чего-то ещё. Мудрец отвечает ему: «Завтра пойдёшь в соседнюю деревню и навестишь жену тамошнего мясника». Фермер так и сделал. Проходит неделя, он опять приходит к мудрецу за советом. Мудрец говорит: «Отправляйся на восток, доберёшься до озера и там ты встретишь русалку». Фермер так и сделал. Проходит месяц. Приходит снова к мудрецу за тем же самым. Мудрец говорит: «Езжай в город и найди дом на южной части реки, где живут сёстры-близняшки». Фермер выполнил всё в точности со словами мудреца. Проходит два месяца. Тот же повод. Просит фермер совета у мудреца, а мудрец отвечает ему: «Иди в задницу, тварь ненасытная! Чужую жену трахал! Русалку трахал! БЛИЗНЯШЕК трахал! Чего тебе ещё надо!? Знал бы ты каково мне, импотенту, сидеть тут на одном месте круглые сутки и раздавать советы, пока кто-то где-то чпокается!?»
Всё вокруг заполнилось диким хохотом. Пришло время Самюэлю повеселить компанию:
– Собрались волк, кролик и хомяк перебраться из леса в джунгли. Дошли до границы. Встали на посту. На посту стоят два медведя в касках с винтовками. Чтобы пропустили через границу, нужна была веская причина. Вот и спрашивает медведь у волка: «С какой целью в джунгли собрался?». Волк отвечает: «Буду всех в страхе держать. Надо же среди зверей порядок поддерживать». Медведь говорит: «Убедил. Проходи». Настала очередь кролика. Медведь задаёт тот же вопрос: «Зачем в джунгли собрался?». Кролик отвечает: «Я слышал, что на той стороне кроликов мало осталось. Буду день и ночь заниматься размножением». Медведь говорит: «Есть такое дело. Проходи». Подползает хомяк. Медведь смотрит угрожающим взглядом на грызуна. Хомяк подумал-подумал и говорит: «Ну кого-то же надо всё время чморить».