Грузинский эксперимент: забытая революция 1918–1921 гг.

В свободное от рассмотрения подобных дел время сельские собрания занимались составлением новых законов, например, запрещавших дорогие похороны и свадьбы или пьянство. Запрет на пьянство являлся общей чертой крестьянских восстаний того времени. Историк Стивен Джоунс отмечает: «Такой “пуританизм” был характерен и для других восставших крестьянских сообществ: в 1905 г. В Украине, например, крестьянский сход Ракитинской волости постановил положить конец пьянству и воровству. Питейные заведения часто закрывались или даже сжигались для предотвращения пьянства, которое подрывало дисциплину, необходимую для успешного самоуправления»^[32].

На сельских сходах также обсуждались учебные планы для школ и назначение учителей. Как отмечал Виллари, «место русских школ заняли грузинские, в которых дети обучались грамоте и счету в сочетании с социалистическими принципами, на родном языке»^[33]. В некоторых селах религиозные церемонии были заменены на светские. Крестьяне общими силами, работая посменно, поддерживали местную инфраструктуру, включая дороги и мосты.

К началу общероссийской революции сельские сходы в Гурии стали привычным делом и проходили еженедельно. Одно из свидетельств о них принадлежит Николаю Марру, который сам родился в Гурии. В советское время он стал видным лингвистом, хотя после смерти подвергся нападкам Сталина в его печально знаменитой брошюре «Марксизм и вопросы языкознания». Марра поражала «интенсивность общественной жизни в деревнях»:

«Собрание следовало за собранием, и удивительно было наблюдать, как крестьяне, обремененные работой в поле и повседневными заботами, активно участвуют в дебатах, которые длятся часы, а иногда и дни. Сегодня суд, завтра обсуждение главных социальных вопросов с известным странствующим оратором, послезавтра решения местных вопросов: школы, дорога, земля и т. д., и т. п.»^[34]

Как отмечал Марр, тон обсуждениям на сельских сходах задавали городские рабочие. Крестьян больше всего волновали вопросы повседневного плана, к событиям общенационального масштаба они в основном были равнодушны. Задача социал-демократов заключалась в том, чтобы донести смысл этих событий до крестьян, и это у них хорошо получалось. Так, после «кровавого воскресенья» в январе 1905 г. гурийцы отказались молиться за царскую семью и уничтожили портреты императора.

В конце 1904 г. крестьяне под руководством социал-демократов начали формировать вооруженные отряды самообороны – «Красные сотни». Содержавшиеся за счет сборов с сельских жителей, они фактически заменили собой царскую армию и полицию в уезде. «Красные сотни» осваивали искусство восстания, учились строить баррикады, захватывать поезда. В воспоминаниях одного из бывших участников «Красных сотен», опубликованных в Советском Союзе полвека спустя, упоминается и о таких особых заданиях, как помощь восставшим рабочим в Тифлисе в декабре 1905 г.^[35]

Гурийские друзья Виллари не сомневались в способности «Красных сотен» противостоять регулярным царским войскам: «Мне рассказывали о частых сборах вооруженных гурийцев для отработки маневров, стрельб и прочих военных учений, включая оказание медицинской помощи раненым. На широкую ногу была поставлена контрабанда оружия через турецкую границу и по морю; иногда даже захватывались правительственные оружейные склады»^[36]. Впрочем, сила «Красных сотен» преувеличивалась, и если для местных землевладельцев эти вооруженные отряды представляли реальную угрозу, то справиться с регулярной армией они не могли.

В 1905 г., когда всю империю охватили волнения, царские власти в Грузии всерьез задумались о подавлении Гурийской республики. 2 февраля того года уездный прокурор жаловался начальству в Тифлисе:

«За последние две недели положение в Озургетском уезде ухудшилось настолько, что сейчас здесь царит полная анархия. На всей территории уезда хозяйничает Комитет и его агенты, и только появление значительного отряда жандармов или казаков мгновенно восстанавливает власть правительства»^[37].

Пять дней спустя генерал-лейтенант Малама, в то время наместник на Кавказе, телеграфировал в Санкт-Петербург министру внутренних дел: «Положение в Озургетском уезде и прилежащих районах приобретает характер восстания, что выражается в открытом неповиновении властям, убийствах правительственных чиновников, помещиков, священников и лиц, не сочувствующих революционному движению. Население отказывается от клятвы на верность Государю и присягает революционному комитету. Правительственные служащие бегут. Все принятые до сих пор меры, включая привлечение армии, не дали результатов»^[38].

Для восстановления порядка Малама принял решение послать в уезд сильную, вооруженную артиллерией экспедицию во главе с генерал-майором Алихановым-Аварским. Но последний не успел ничего предпринять, экспедицию отменили. Царь назначил нового наместника – либерально настроенного графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова, а тот посчитал необходимым сначала расследовать факты.

Позднее Филипп Махарадзе характеризовал Воронцова-Дашкова как «самого разумного представителя самодержавия на Кавказе», который вполне заслужил свою репутацию либерала. В качестве главы миссии по расследованию положения в Гурии Воронцов-Дашков назначил тайного советника князя Н. А. Султан-Крым-Гирея, видного деятеля Кавказского сельскохозяйственного общества, известного своими либеральными взглядами. Выбор Султан-Крым-Гирея объяснялся «как его нерусским происхождением и связями, так и его взглядами»^[39].

Еще до того, как Воронцов-Дашков прибыл на Кавказ и вступил в должность наместника, Султан-Крым-Гирей отправился в Гурию в сопровождении журналистов ведущих газет. С точки зрения правящего режима, его миссия закончилась полным провалом. Отчасти это было связано с тем, что власти сняли цензурные ограничения, и журналисты могли свободно писать об увиденном в Гурии. Либеральные чиновники рассчитывали, что некоторая доза гласности позволит снизить накал напряженности в регионе, но добились прямо противоположного результата. Социал-демократы сполна воспользовались открывшейся возможностью для пропаганды и агитации на гораздо более широкую аудиторию, причем не только в Гурии. Информация о происходящем в этом краю оказалась искрой, из которой разгорелось пламя в прежде спокойных районах Грузии. Вскоре волнения начались даже в восточной части страны.

Крестьяне, выступавшие на встречах с Султан-Крым-Гиреем, удивительно внятно и грамотно излагали свои требования, в которых местные заботы сочетались с постановкой более общих политических вопросов. Еще до приезда князя крестьяне выбрали делегатов для переговоров с ним, а затем разыграли для него показные «выборы». Все без исключения делегаты были проверенными социал-демократами. Но произносили речи не только подготовленные социал-демократические вожди. Как отмечает Джоунс: «Спонтанные выступления крестьян на собраниях показали, насколько политически подкованными были многие из них»^[40].

На одном из таких собраний в селе Жвартсма, на котором присутствовало около тысячи крестьян, был оглашен список из пятнадцати требований. Кроме вопросов сугубо местного значения, он включал требования созыва Учредительного собрания, свободы слова и собраний, отделения церкви от государства, бесплатного обязательного образования и роспуска регулярной армии. Шокированный князь-либерал отвечал на это, что даже конституция Французской республики не удовлетворила бы гурийцев.

Требования различались от села к селу. В Бахви, например, приоритетным являлся вопрос о государственных налогах, в то время как во многих других селах особенное недовольство вызывал призыв в армию. Но что удивительно, нигде мы не встречаем каких-либо проявлений грузинского национализма и антирусских настроений. Гурийские крестьяне, как и в целом грузинское социал-демократическое движение, видели себя частью той же страны, что и их русские собратья. Как вспоминал Жордания, грузины приветствовали присутствие на своей земле российской армии (но не царских чиновников), видя в ней гарантию безопасности от соседней Турции. Хотя гурийцы, без сомнения, желали для себя большей автономии, никто еще не помышлял о независимом грузинском государстве.

В отчете для начальства Султан-Крым-Гирей предлагал пойти на некоторые уступки крестьянам. Но в условиях разрастания революции в центральных областях империи этот совет пришелся некстати. Власти решили нанести ответный удар – дни Гурийской республики были сочтены.

В середине 1905 г. новый наместник на Кавказе, который ранее «ошибся» в выборе Султан-Крым-Гирея для гурийской миссии, принял еще одно странное решение. Новым Кутаисским губернатором – вместо сторонника твердой руки, готового подавить восстание в Гурии, – он назначил 45-летнего либерала Владимира Александровича Старосельского. Родившийся в семье судьи Старосельский получил диплом агронома в Московской сельскохозяйственной академии. С 1888 г. жил в Грузии, где был одним из организаторов борьбы с филлоксерой – разновидностью тли, вредящей виноградным лозам (важное дело, учитывая, что Грузия всегда славилась своими виноградниками).

Старосельский знал из полицейских докладов, что ситуация в Гурии давно вышла из-под контроля. Глава кутаисской полиции уподоблял революционное движение «гигантскому котлу с герметически закупоренной крышкой, наполненному водой и подвешенному над пламенем огромной силы. Очевидно, что рано или поздно стенки котла не смогут больше выдерживать давления пара, образующегося от кипения воды и не имеющего выхода; произойдет взрыв, и осколки разлетятся во все стороны»^[41].

Полиция зачастую являлась единственным источником, который позволял составить подлинную картину происходящего, но Старосельский не внял ее предупреждениям и предоставлял гурийцам свободу действий в течение бо́льшей части 1905 г. Он не просто придерживался позиции невмешательства. По некоторым сведениям, он освобождал заключенных, посещал собрания революционеров и даже разъезжал по железной дороге под защитой социал-демократических комитетов. Согласно официальным советским источникам, Старосельский «использовал служебное положение для содействия революционному движению и был прозван “красным губернатором”»^[42].

В конце 1905 г. вся западная Грузия была в руках революционеров. Ни один поезд не мог пройти через ее территорию без разрешения социал-демократического комитета. Попытки восстановить порядок с помощью армии и полиции отражались повстанцами. В бою у села Насакераи, продолжавшемся два дня, 4000 гурийцев наголову разбили взвод казаков.

В октябре даже у наместника-либерала лопнуло терпение, и генерал Алиханов получил приказ подавить восстание силой. После протестов Старосельского и других на какое-то время военная операция была приостановлена. Но долго так продолжаться не могло. В январе 1906 г. Старосельский был отстранен от должности главы Кутаисской губернии.

После увольнения он обосновался в Екатеринодаре, где какое-то время был секретарем местного социал-демократического комитета. Участвовал в IV съезде РСДРП в Стокгольме, где могло состояться его знакомство со Сталиным. В 1908 г. Старосельский эмигрировал в Париж и присоединился к большевикам. Он писал книги по истории революционного движения и виноградарству и умер в безвестности в 1916 г.

Итак, граф Воронцов-Дашков крупно просчитался с либералами Султан-Крым-Гиреем и Старосельским. Первый в ходе гурийской миссии умудрился содействовать распространению восстания на другие области. Второй заслужил прозвище «красный губернатор». Но вскоре ситуация изменилась.

В декабре 1905 г. потерпело поражение Московское восстание; по всей империи революционная волна пошла на спад. Неудачей закончилось и восстание рабочих в Тифлисе. Наконец-то для властей настал удобный момент, когда они могли отправить генерала Алиханова, «известного усмирителя бунтов», в Гурию^[43]. После смещения «красного губернатора» вся Кутаисская губерния была передана под его начало.

Алиханов потребовал распустить революционные комитеты и «Красные сотни». Изданная им декларация из шестнадцати пунктов, помимо прочего, требовала «погашения всех недоимок, восстановления сожженных правительственных зданий, прекращения бойкота и выдачи всех революционеров»^[44]. Посланным на усмирение Гурии войскам было приказано расстреливать всякого, кто окажет сопротивление. Социал-демократы решили дать бой у Сурамского перевала, где проходит железнодорожный туннель, но не смогли сдержать превосходящие силы под командованием Алиханова. В начале 1906 г. началось повторное завоевание Гурии царскими войсками.

Алиханов был безжалостен. Одна из социал-демократических газет сообщала: «Ужасное время настало в Гурии. Города Озургети более не существует… Сотни домов в деревнях обращены в пепел… Солдаты денно и нощно грабят села…»^[45]. В Гурию было введено двадцать батальонов пехоты с двадцатью шестью орудиями и эскадроном казаков. Конечно, «Красные сотни» не могли их остановить.

Хотя формальной капитуляции так и не последовало, социал-демократические комитеты, все еще пользовавшиеся безраздельным влиянием в крестьянских массах, убедили гурийцев прекратить сопротивление. Социал-демократическая газета «Элва» писала: «Гуриец, который прежде гордо давал отпор каждому бессовестному действию бюрократии, сегодня, склонив голову, с триколором и портретом самодержца, хлебом-солью встречает своего смертельного врага»^[46].

В конце марта 1906 г. Гурийская республика прекратила свое существование. Примерно 300 повстанцев был сослано в Сибирь. Вопреки всему крестьяне остались верными сторонниками социал-демократов и в последующем голосовали за них при каждой возможности. Иногда они платили за это высокую цену. Так, в одном из сел, захваченных солдатами во время экспедиции Алиханова, жители двадцать дней подвергались порке, но не выдали имен своих вождей.

История Гурийской республики, как и Парижской Коммуны, закончилась победой реакции и кровавой расправой. Но, в отличие от Коммуны, она стала предвестником более широкого эксперимента по созданию «революционного самоуправления» в масштабе всей страны, который продлился несколько лет. Ни парижские коммунары, ни гурийские социал-демократы не создали идеальное общество, да и не ставили перед собой такой цели. Их главной задачей было выжить перед лицом неизбежного вторжения многократно превосходящих вооруженных сил врага. В конечном счете, достижения и тех, и других оказались скромны. Парижская Коммуна передала несколько брошенных хозяевами фабрик и мастерских рабочим, отменила ночной труд в пекарнях, отделила церковь от государства и платила чиновникам жалование, не превышающее зарплату рабочего – только и всего.

Гурийцы решили земельный вопрос, распределив землю среди крестьян, и ограничили власть церкви и государства. В своих селениях они установили своеобразную прямую демократию с еженедельными сходами. Ввели систему правосудия, которая, несмотря на свою примитивность, отличалась от старорежимных судов в лучшую сторону. Наконец, они предоставили женщинам возможность публично выражать свое мнение, влиять на повестку дня и голосовать. Отметим, что все это происходило задолго до революции 1905 г., когда царский режим все еще был силен.

Через десять с лишним лет после подавления Гурийской республики Ленин размышлял о проблеме государства. Итогом его раздумий стала небольшая книга «Государство и революция». В ней он довольно подробно разбирает Парижскую Коммуну, но ничего не говорит о Гурии. Но это не значит, что Ленин не знал о гурийских событиях.

В послесловии к «Государству и революции» он пишет, что планировал главу, посвященную опыту русских революций 1905 и 1917 гг. Но из-за начавшихся революционных событий «кроме заглавия, я не успел написать из этой главы ни строчки». «Такой “помехе”, – прибавляет он, – можно только радоваться»^[47].

Маловероятно, однако, что Ленин стал бы подробно писать о Гурии, будь у него даже время. Его враждебность к меньшевикам к тому времени зашла слишком далеко. Детальный рассказ о Гурийской республике не только представил бы их в выгодном свете, но и осветил бы вопрос, по которому лидер большевиков соглашался с ними, – вопрос о земле. Как отмечает Джоунс: «От Ленина не ускользнуло значение успеха социал-демократии в Гурии. Хотя конечной его целью была национализация земли, он хорошо понял, почему грузины настаивали на включении крестьянства в социал-демократическую революционную стратегию»^[48].

Но если Ленин хранил молчание о крестьянском восстании в Грузии, то граф Лев Толстой писал:

«Непременно надо познакомить людей с тем огромной важности событием, которое происходит в Гурии. Хотя я и знаю, что гурийцы не имеют понятия о моем существовании, мне все-таки очень хочется передать им выражение тех чувств и мыслей, которые вызывает во мне их удивительная деятельность. Если вы можете и найдете это удобным, передайте им, что вот есть такой старик, который двадцать лет о том думает и пишет, что все беды людские оттого, что люди ждут себе помощи и устройства жизни от других, от властей, а когда видят, что от властей им нет помощи и порядка, то начинают осуждать властителей, бороться против них. А что не надо ни того, ни другого: ни ждать помощи и порядка от властей, ни сердиться на них и воевать с ними. А надо одно: то самое, что делают они, гурийцы, а именно: устраивать свою жизнь так, чтобы не нуждаться во властях»^[49].

Толстой умер через четыре года после поражения Гурийской республики, а стало быть, не увидел того, что пришло ей на смену – основанную в 1918 г. Грузинскую Демократическую Республику. Для таких деятелей, как уроженцы Гурии Жордания, Хомерики, Рамишвили и другие, Гурийская республика явила собой важный урок, который предстояло учесть в ходе эксперимента по строительству демократического социализма – теперь уже в масштабах всей Грузии.

3. Эксперимент начинается

Время между подавлением Гурийской республики в начале 1906 г. и падением царского режима в марте 1917 г. было неспокойным для всей Российской империи. В конце 1905 г. царь пошел на некоторые уступки, включая создание подобия парламента, именуемого Государственной Думой.

На думских выборах в Грузии меньшевики одержали убедительную победу. Большинство их лидеров стало депутатами – в том числе Жордания, Церетели и Рамишвили. Жордания даже был избран руководителем социал-демократической фракции в недолго просуществовавшей I Думе. Во II Думе руководство возросшей фракцией социал-демократов перешло к Ираклию Церетели. Царя и его премьер-министра вовсе не радовало значительное присутствие социалистов в Думе – и в результате так называемого Третьеиюньского переворота 1907 г. члены социал-демократической фракции были арестованы и отправлены в ссылку в Сибирь. Предлогом послужила якобы продолжающаяся агитация социал-демократов в армии. Правительство обвинило их в подготовке вооруженного восстания и потребовало от Думы снятия неприкосновенности с 55 депутатов-социалистов. Получив отказ, 3 июня правительство арестовало названных депутатов, а саму Думу досрочно распустило. В российском парламенте никогда больше не возникло столь крупной фракции социалистов. После роспуска Думы Жордания жил попеременно в Финляндии, в Санкт-Петербурге, в Баку, в Грузии, его несколько раз арестовывали.

Что касается грузинских большевиков, то они оставались маленькой группой с немногочисленными сторонниками, активной главным образом в Баку. К началу войны в 1914 г. большевики и меньшевики действовали фактически как две отдельные партии как в Грузии, так и во всей империи. Начавшись с незначительного спора по поводу формулировки параграфа устава об условиях членства в социал-демократической партии, в последующие несколько лет раскол между двумя фракциями стал необратимым. Ленин был убежден в необходимости дисциплинированной централизованной организации, состоящей из «профессиональных революционеров». Меньшевики предпочитали массовую партию по типу германской социал-демократии. Последователи Ленина все больше склонялись к той точке зрения, что с падением царского режима социалисты должны будут взять власть и в процессе «непрерывной революции» возглавить переход России от докапиталистического общества сразу к обществу посткапиталистическому. Меньшевики же придерживались более ортодоксальной марксистской позиции, утверждая, что произвольно «пропустить» какую-либо стадию исторического процесса невозможно, и что Россия, как и любая другая страна, должна пройти через этап буржуазно-демократического развития. Годы ожесточенных фракционных битв вконец рассорили маленькую группу социалистов, которая когда-то познакомила Россию с марксизмом и издавала пользовавшуюся большим влиянием подпольную газету «Искра».

Во время Первой мировой войны ряд грузинских меньшевиков, в том числе Жордания, сочувствовали Антанте. Большевики во главе с Лениным исходили из непримиримой враждебности к царскому режиму и призывали к превращению «империалистической войны» в войну гражданскую – позиция, получившая название «революционного пораженчества».

В марте 1917 г. царский режим пал в результате народной революции. Но в Грузии он как бы исчез сам собой. На окраинах империи, в том числе в Закавказье – в Грузии, Армении и Азербайджане, крушение царизма стало неожиданностью и создало политический вакуум. О свержении самодержавия грузинские социал-демократы узнали из загадочной телеграммы, полученной от находившегося в Петрограде Г. Пагавы. «Господин Правительский, – говорилось в ней, – умер. Сообщите родственникам и друзьям». Жордания, Рамишвили и другие немедленно направились во дворец кавказского наместника, где Великий князь Николай Николаевич объявил им, что покидает Тифлис. При этом он выразил уверенность в том, что социал-демократам можно доверить власть, ибо они «на стороне порядка»^[50]. Социал-демократы являлись в Грузии единственной массовой партией, имевшей поддержку среди интеллигенции, городских рабочих и крестьян. Их лидеры понимали свою историческую задачу в классически-марксистском ключе и не верили в возможность создания посткапиталистического общества в стране, которая еще не прошла через капитализм. Они хорошо помнили предупреждения Маркса и Энгельса о трагических последствиях, которые будет иметь попытка революционеров у власти осуществить трансформацию еще не созревшего для этого общества. В «Крестьянской войне в Германии» Энгельс писал: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение еще недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство»^[51].

Ни Грузия, ни Россия в 1917 г. еще не созрели для чего-то большего, чем то, что именовалось марксистами «буржуазной революцией» с учреждением демократической республики в качестве первого шага. И если обстоятельства вынудили грузинских социал-демократов взять власть, то они не собирались использовать ее для преждевременного строительства социализма. Вместо этого они следовали положению «Манифеста Коммунистической партии» о том, что «первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии»^[52].

В их намерения не входило и отделение от России. В Грузии имелись националисты, но у них не было своей партии. С другой стороны, некоторые лидеры грузинских социал-демократов играли весьма заметную роль в российской политике – возглавляли социал-демократическую фракцию в Государственной Думе и позже Петроградский Совет и ВЦИК, входили во Временное правительство. Свержение самодержавия открывало новые возможности для построения демократии и федеративного государства. Независимость Грузии, таким образом, не стояла на повестке дня.

Как и в России, в течение первых нескольких месяцев 1917 г. в Грузии возникли и окрепли Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Преобладали в них социал-демократы. Грузинские большевики были крайне малочисленны и не пользовались влиянием. В отличие от России, где растущие разногласия между Советами и Временным правительством создавали ситуацию «двоевластия», в Грузии Советы и национальное правительство с самого начала контролировались одними и теми же людьми – местными социал-демократами. Соответственно, популярный лозунг российских большевиков «Вся власть Советам» здесь не имел никакого смысла.

Усилия Временного правительства по утверждению своей власти на российских окраинах, в том числе и в Грузии, наталкивались на серьезные трудности. Созданный им особый комитет по делам Закавказья, ОЗАКОМ, на деле оказался беспомощным. В Грузии, Армении и Азербайджане население самостоятельно создавало институты нового общества.

Одним из таких институтов, обладавших реальной властью, был Тифлисский Совет, образованный 16 марта 1917 г. С самого начала он дал понять, что не имеет намерения добиваться отделения от России – в первом его заявлении говорилось, что цель Совета – «содействовать установлению в России демократической республики»^[53].

Через два дня после начала работы Совета Жордания ясно обрисовал взгляды грузинских социал-демократов на революцию: «Настоящая революция по своему содержанию не является начинанием какого-то одного класса. Пролетариат и буржуазия совместно управляют делами революции»^[54]. Это было классическое меньшевистское понимание природы революции (буржуазно-демократическая, а не социалистическая) в Грузии и в России. Меньшевики преобладали в Тифлисском Совете, как и в Советах в Кутаисе, Батуме и других.

Задолго до образования независимого государства в Грузии начала формироваться своя армия. 5 сентября 1917 г. в Тифлисе была создана Народная гвардия (поначалу называвшаяся Рабочей или Красной гвардией). В лице этих вооруженных городских рабочих, горячо преданных партии, социал-демократы располагали серьезной силой. Возглавил гвардию тридцатилетний Владимир «Валико» Джугели. Управлялась она на выборных началах, ее генеральный штаб избирался на срок в один год. Имелись у нее также образовательный и сельскохозяйственный отделы. В годы независимости Грузии, переименованная в Национальную гвардию, она подчинялась не министру обороны, а непосредственно парламенту, в котором доминировали меньшевики.

Тем временем в Петрограде в начале ноября 1917 г. власть захватил Военно-революционный комитет под руководством Троцкого. Под прикрытием Съезда Советов большевики объявили о создании нового правительства – Совета народных комиссаров с Лениным во главе. Вслед за успешным переворотом в Петрограде, где Временное правительство не смогло оказать никакого сопротивления, последовала борьба за установление Советской власти в других частях Российской империи. Однако южнее Главного Кавказского хребта большевикам утвердиться не удалось. В Грузии социал-демократические лидеры, которые ждали выборов в Учредительное собрание, были возмущены большевистским переворотом и не признали его итогов.

Первоначально они предполагали, что правление большевиков долго не продлится. 8 ноября, на другой день после переворота в Петрограде, на совещании регионального руководства Советов и лидеров партий социал-демократов и социалистов-революционеров была принята резолюция, требовавшая «мирной ликвидации восстания», «демократизации режима» и созыва Учредительного собрания. Через три дня Жордания выступил перед представителями всех революционных партий в Тифлисе. Он начал с напоминания о том, что в течение сотни лет Закавказье тесно сотрудничало с Россией и считало себя ее частью. «Теперь же нас постигла беда, – продолжил он. – Связь с Россией оборвалась…»^[55].

Первым делом местные власти должны были устранить возможность военного переворота – в стране все еще находились тысячи российских солдат, и многие из них симпатизировали большевикам. Для того, чтобы у демократических сил в Грузии была собственная хорошо вооруженная армия, Народная гвардия во главе с Джугели, в прошлом большевиком, 12 декабря захватила Тифлисский арсенал, который охраняли пробольшевистски настроенные российские солдаты. От имени Тифлисского Совета Джугели приказал им сдаться, что они и сделали после незначительного сопротивления. Известие об этом сильно огорчило Ленина.

Разоружение пробольшевистски настроенных русских войск представлялось событием настолько выдающимся, что в течение последующих нескольких лет 12 декабря отмечалось как национальный праздник, уступающий по значимости только Дню Независимости. Однако в стране еще оставалось много вооруженных российских солдат, что представляло реальную угрозу для местных властей.

Несмотря на большевистский переворот, выборы в Учредительное собрание прошли в назначенное время по всей бывшей Российской империи. Результаты первых в истории страны (и единственных до 1990-х гг.) свободных выборов не могли порадовать большевиков. Партия Ленина получила менее четверти голосов, а безусловными победителями стали социалисты-революционеры.

Всего на выборах проголосовало свыше сорока восьми миллионов человек. Вот как распределились голоса (данные по всей бывшей Российской империи):^[56]

Партия социалистов-революционеров – 19.110.074 (39,5 %)

Большевики – 10.889.437 (22,5 %)

Кадеты (Конституционные демократы) – 2.180.488 (4,5 %)

Социал-демократы (меньшевики) – 1.522.467 (3,2 %)

Трудовая народно-социалистическая партия – 439.200 (0,9 %)

Национальные партии социалистического характера – 7,030,000 (14,5 %)

Национальные партии несоциалистического характера – 4,670,000 (9,6 %)

Все прочие (правые либералы, консерваторы, казаки, конфессиональные группы и т. д.) – 5 %

Хотя в целом меньшевики значительно уступили большевикам, в Закавказье дело обстояло совершенно иначе. Здесь большевики получили всего 86 935 голосов, в то время как меньшевики – 662 000. Таким образом, социал-демократы вышли безусловными победителями на выборах в Закавказье – более того, на жителей региона пришлась почти половина голосов, поданных за социал-демократов во всей бывшей Российской империи.

Учредительное собрание в конечном итоге открылось в январе 1918 г. в Петрограде, но заседало меньше одного дня, так как большевики решили избавиться от этого органа, который больше не считали легитимным или представительным. Вслед за его насильственным разгоном перед окраинными регионами, фактически вышедшими из-под контроля петроградского правительства, встал вопрос о дальнейших действиях. В Закавказье Грузия, Армения и Азербайджан решили наладить взаимное сотрудничество.