Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

Оторвав взгляд от своего конспекта, я увидела, что все они выпрямились на своих стульях. Похоже, мне удалось завладеть их вниманием.

– Хорошо, давайте рассмотрим несколько примеров, – предложила я. Включив проектор, я вывела на экран серию фотографий – окровавленное нижнее белье, перевернутые вверх дном спальни, крупные планы женских лиц в ссадинах и кровоподтеках. Кое-кто из агентов делал записи, но большинство просто вглядывались в свидетельства жестоких преступлений. Теперь никто уже не улыбался.

Первая лекция прошла довольно успешно, и вскоре меня пригласили вести регулярные занятия. Если не считать нескольких секретарей и делопроизводителей, я была единственной женщиной в стенах здания Бюро. А с учетом моей области знаний можно было только представить, какие слухи ходили обо мне как о новом эксперте ФБР по сексуальному насилию. Но Хэйзелвуд старался, чтобы у меня не возникало никаких проблем. Он находил время, чтобы объяснить мне тот или иной нюанс культуры Бюро и поинтересоваться моим мнением о делах, по которым работали он и его коллеги. Обычно мое общение с сотрудниками происходило в форме короткой беседы на абстрактные профессиональные темы. Но были и примечательные исключения.

Однажды агент Хэйзелвуд познакомил меня с двумя своими коллегами – Робертом Ресслером и Джоном Дугласом.

– Им хочется побольше узнать о ваших исследованиях, – сказал он перед тем, как мы вошли в лифт, который повез нас в подземные помещения Академии. – Они заинтересовались вашей работой, потому что… – он замялся, но вскоре продолжил: – Вообще-то я, наверное, не должен был этого говорить, но у них есть один проект, который, возможно, будет вам интересен.

Хэйзелвуд был прав. Я сразу же нашла общий язык с Ресслером и Дугласом. Отчасти потому, что меня не смущали разговоры о насилии, и потому, что оказалась в числе немногих, кто выказал неподдельный интерес к их работе.

– Мы называем это исследованием криминальной личности, – сказал Дуглас. – Однажды мы были в командировке, и Боба посетила идея поездить по тюрьмам и пообщаться с сидящими там серийными убийцами. У нас было много случаев преступлений без видимых мотивов, и мы подумали, что никто не сможет пролить свет на эти преступления, кроме самих преступников. Мы смогли поговорить со всеми – от Эдмунда Кемпера^[4] и Серхан Серхана^[5] до Ричарда Спека^[6].

– Но куда сложнее разобраться в том, о чем эти записи говорят на самом деле. Пока это просто коллекция интервью, – продолжил Ресслер. – Вот поэтому-то нас и зацепили рассказы Хэйзелвуда о вашей работе. Может быть, ваши методы как-то пересекаются с тем, в чем мы пытаемся разобраться? Как думаете?

Заинтересовавшись, я согласилась прослушать записи разговоров с заключенными прямо сейчас.

Это было сродни тому, чтобы подслушивать самые откровенные речи человеческого отребья. Раз за разом я нажимала кнопку паузы, чтобы перевести дух, и снова включала запись. Они были так высокомерны, эти убийцы! Но их рассказы так завораживали, от них было трудно оторваться. В то же время эти интервью были плохо структурированы и не опирались ни на одну из общепринятых научных методик. В них полностью отсутствовали плановый подход и расчет на последующий анализ. Похоже, ставилась одна-единственная цель: разговорить убийцу. Тем не менее я была впечатлена. Ресслер и Дуглас провели поведенческое исследование совершенно нового типа. Так я им и сказала на нашей следующей встрече:

– Это может вывести на совершенно новое понимание поведения преступников. Насколько мне известно, никто никогда не пытался разобраться в причинах, по которым серийные убийцы убивают. А ведь выводы могут быть весьма существенными.

– Я так и знал, – улыбнулся Дуглас, посмотрев на Ресслера.

Но тот не спешил радоваться. Он пристально смотрел на меня.

– Что именно в этом есть? По мне, так это просто болтовня кучки психов, фантазирующих на тему собственных преступлений, и не более того. Я что-то не понимаю?

– Пока в этих записях очень многого не хватает – сведений о семье, воспитании, истории преступлений, – ответила я. – Но все это можно исправить, если формализовать ваш подход и определиться с подходящей методологией. Чтобы создать основу для сравнения этих интервью между собой, вам нужен некий базовый вопросник. Вы должны отнестись к этой работе как к настоящему научному исследованию – с реальными целями по сбору данных и их анализу. Это единственный способ разобраться в том, что движет убийцами. И еще вам нужно опубликовать свои результаты, чтобы и другие могли проделать такую же работу.

В завершение нашего разговора Дуглас спросил, буду ли я им помогать.

* * *

Благодаря специфике их работы у Ресслера и Дугласа уже был доступ к уголовным делам серийных убийц, совершавших еще и акты сексуального насилия. Задача состояла в том, чтобы определиться с корректным комплексным подходом, который выдержит жесткую проверку специалистов ФБР. На самом деле Ресслера уже вызывали к директору Бюро Уильяму Уэбстеру, который попросил объяснить суть исследования криминальной личности. Внимательно выслушав подчиненного, Уэбстер заявил, что он не потерпит никаких исследований «на коленке». Ресслер уверил его, что их группа настроена очень серьезно.

Я же тем временем прекрасно понимала, что нас ждет. Скептическое отношение моих коллег-ученых, с которым я столкнулась в своих исследованиях по теме изнасилования, подготовило меня к любым формам бюрократического надзора и контроля. Я понимала, что наш проект воспримут как вызов сложившемуся порядку вещей. Над нами будут посмеиваться, нам будут чинить препятствия и надеяться, что мы потерпим неудачу. На взгляд подавляющего большинства людей, убийцы – просто ненормальные. Вот и все. Не надо искать какие-то подтексты, не надо пытаться извлекать уроки, и все усилия, потраченные в этом направлении, будут считаться потраченными даром. Но все это не имело для меня никакого значения. Я знала, что в психологии не бывает простых истин. И, что еще более важно, я знала, что качественное исследование всегда проливает свет на реальное положение вещей.

Моей главной заботой на тот момент было сделать нашу работу более удобной, то есть ее следовало разделить по меньшей мере на три четко обозначенные части. Для начала мы анализируем интервью с осужденными преступниками и стараемся объяснить на первый взгляд безмотивные преступления. Затем мы анализируем материалы дел тридцати шести серийных убийц, чтобы попробовать увязать информацию об их детстве, воспитании и личных особенностях с паттернами их преступного поведения. И наконец, мы создаем основу для построения психологического портрета преступника. Каждая из этих частей очевидным образом увязана с другими.

Пока же было непонятно, сколько времени потребуется Ресслеру и Дугласу, чтобы начать полностью доверять мне. Дело в том, что даже попросив меня помочь, в моем присутствии они тщательно подбирали слова в разговорах о жертвах и неохотно делились подробностями жестоких преступлений. Я не понимала, стараются ли они таким образом защитить меня или же защищают свои интересы.

Я решила придерживаться взятого курса и сосредоточилась на том, что могла контролировать. Поскольку интервью были главным инструментом сбора информации для этого исследования, имело смысл разработать методологию их проведения. Задача состояла в том, чтобы узнать о серийных убийцах как можно больше, сосредоточившись на трех главных моментах: почему эти люди убивали, что они думали о своих актах насилия и как эволюционировала их агрессивность. Для начала я разработала формуляр, состоявший из 488 пунктов для описания каждого преступника. Они касались всего: от анкетных данных до особенностей выбора жертв, мотивов и тактики нападений и множества других криминалистических подробностей. Этот инструмент был создан по аналогии с тем, который незадолго до этого выпустил мой коллега Ник Грот и который он использовал для исследования мотивов осужденных насильников из тюрьмы Сомерс в штате Коннектикут. Но главное отличие моего инструмента заключалось в том, что его должны были использовать не ученые, а агенты ФБР.

В результате этот шаблон для сбора информации получился обманчиво незатейливым. Он выглядел как вопросник и воспринимался как вопросник, но его реальной задачей было незаметно направлять беседу в том направлении, которое было необходимо сотруднику Бюро. Таким образом можно было получить нужную нам информацию, а не просто любую, которой решит поделиться преступник. Это был ключ к проникновению в сознание серийного убийцы с целью понять, как оно устроено и в чем состоят его отличия от сознания, например, простого воришки или законопослушного гражданина. Я постаралась выстроить вопросы так, чтобы поддерживать основной упор на рассказах обследуемого о своих преступлениях, истории его агрессивного поведения и воспоминаниях из детства о зарождении фантазий и мыслей о жесткости.

Параллельно мы изучали официальные рапорты о преступлениях, судебные фотографии, отчеты судмедэкспертов, результаты психологических освидетельствований и информацию о жертвах. На основании этих материалов можно было определить, насколько представления преступника соответствуют фактуре дел, и предъявлять ему любые несоответствия и расхождения.

В итоге мы разработали научный подход к классификации качественной и количественной информации, которую впоследствии можно было использовать для изучения психической организации особо жестоких преступников. Иначе говоря, это был способ расшифровки личностей убийц. Способ использовать против них их собственный разум.

Новости о том, что в Отделе поведенческого анализа ведутся новаторские исследования криминального поведения, распространились по Куонтико со скоростью лесного пожара. Некоторые группы в ФБР презрительно отзывались о нашем исследовании как о забаве кабинетных детективов или в лучшем случае как о ненадежном методе, неспособном конкурировать с работой полевых агентов. Впрочем, другие признавали практическую применимость нашей аналитики и хотели увидеть результаты ее работы. Предоставив фактические примеры, наглядно свидетельствующие о ценности нашей работы, мы смогли бы склонить мнение Бюро в свою пользу. И здесь вступал в игру третий этап исследования криминальной личности – собственно психологическое портретирование, или профайлинг. Он устранил бы разрыв между наукой и реальной действительностью. Профайлинг позволит агентам раскрывать сложные дела быстрее, чем прежде.

Соответствующие данные уже были собраны в ходе нашего исследования, нужно было только переработать их таким образом, чтобы превратить наше понимание психологии преступника в детальный план определения мотиваций и отличительных особенностей серийного убийцы.

Мы понимали, что этот метод должен быть простым для понимания, но при этом высокоэффективным инструментом. Мы назвали его процессом формирования психологического портрета преступника и разбили на пять последовательных этапов:

Исходные данные профайлинга. На первом этапе главное внимание уделяется сбору информации. Она включает в себя анализ места преступления (вещественные доказательства, имеющиеся свидетельства, расположение тел, орудия преступления), экспертные данные (причина смерти, ранения, прижизненные и посмертные половые акты и ранения, патологоанатомическое заключение, результаты лабораторных исследований), предварительный полицейский рапорт (общая информация, время совершения преступления, кто заявил о преступлении, социально-экономическая обстановка в районе, уровень преступности) и фотографии (аэрофотосъемка, место преступления, жертва).

Моделирование процесса принятия решения. На втором этапе рассматриваются вид убийства и характерные особенности, основной умысел, риски жертвы, риски преступника, эскалация событий, длительность периода совершения преступления и факторы местности.

Аналитичекая оценка преступления. На третьем этапе внимание направлено на реконструкцию данного преступления, классификацию преступления как организованного/дезорганизованного, смешанного, выбор жертвы, способы контроля над жертвой, последовательность событий, элементы инсценировки, мотивацию и динамику взаимодействия на месте преступления.

Психологический портрет преступника. На четвертом этапе создается обобщенный психологический портрет преступника. Определяются его физические особенности, привычки, пред- и постпреступное поведение. Следствию предоставляются рекомендации по сужению круга подозреваемых лиц.

Следственные действия и задержание. Здесь подразумевается совместная работа с местными правоохранительными органами по установлению личности преступника и его поимке.

Последний элемент пазла придумал Дуглас. Он решил, что лучшим способом продемонстрировать эффективность процесса профайлинга будет попросить местные правоохранительные органы прислать справки о их самых сложных нераскрытых делах об убийствах, с тем чтобы наша команда поработала над ними. Он особо подчеркнул, что ОПА должен быть в постоянной готовности прийти на помощь следственным органам на местах. «В этом и заключается весь смысл нашей работы, – сказал он. – Мы можем помогать акцентировать разыскные мероприятия на наиболее вероятных подозреваемых и предлагать проактивные методы выявления преступников».

Обилие ответов, посыпавшихся из полицейских участков в разных уголках страны, говорило само за себя. Только за первые два месяца ОПА получил несколько десятков дел. И поскольку это количество продолжало прибывать, нашей команде пришлось ввести правило, согласно которому местные правоохранительные органы обязаны расследовать дело самостоятельно на протяжении как минимум трех месяцев, прежде чем обратиться за помощью в ФБР. Тем не менее дел, присланных нам на рассмотрение, более чем хватало. Пора было приниматься за эту работу.

Над каждым делом тщательно работала команда из восьми человек с участием 3–6 сотрудников ОПА. Одновременно рассматривалось сразу несколько дел. Ситуация осложнялась тем, что профайлинг был всего лишь частью нашей исследовательской работы, которая, в свою очередь, составляла незначительную часть наших обязанностей. Исследования приходилось втискивать в перерывы между лекциями, выездными семинарами, участием в расследованиях и всем остальным, чем Бюро считало необходимым нас загрузить. Еще одной проблемой было введенное Дугласом и Ресслером жесткое правило: никто не имел права начинать профайлинг, не получив от местных следователей всю информацию, которой они располагали. С учетом неотложного характера дел о серийных убийствах и вероятности повторных нападений дожидаться ее поступления было трудно. Но это было правильно как методологически, так и с точки зрения соблюдения принципов нашей работы. Кстати, одного сурового взгляда Ресслера или Дугласа было более чем достаточно, чтобы человеку больше не пришло в голову отклониться от установленного порядка действий.

Несмотря на все препятствия, работу в выходные, бессонные ночи, когда мы все же собирались для работы над психологическим портретом, работа спорилась. На каждое расследование назначался ведущий сотрудник, который заранее получал для ознакомления все необходимые материалы. В предельно сжатой форме он представлял дело остальным собравшимся.

После этого начинался собственно профайлинг. Команда перебирала все нити дела: улики, оставленные на месте преступления, характерные особенности жертвы и нюансы нападения. Таким образом, мы получали возможность увидеть этот случай глазами преступника и приступить к подробнейшему описанию этого человека. Мы могли сосредоточиться на уникальных особенностях его личности и поведения, чтобы представить себе неизвестного подозреваемого и его следующие шаги. Говоря простым языком, профайлинг был нашим способом мысленно проложить себе путь в сознание преступника.

Атмосфера этих совещаний была оживленной, описания яркими, а споры горячими. Они всегда заканчивались составлением подробного психологического портрета, который ведущий сотрудник мог отослать органу правопорядка, попросившему нашей помощи.

В числе самых первых дел было одно особенно чудовищное, которое поступило из Небраски. Оно привлекло внимание начальника ОПА Роджера Депью, который сразу же вызвал Ресслера и велел ему отправляться на место первым же авиарейсом. К этому моменту от руки серийного убийцы погибли уже два ребенка. Никаких зацепок у местных следователей не было. Однако из присланных ими фото с мест преступлений и патологоанатомических заключений со всей очевидностью следовало одно: этот убийца становится все более жестоким и уверенным в своей безнаказанности. Если его не остановить, вскоре появится третья жертва, затем четвертая, а потом их будет становиться все больше и больше. Время шло. Нужно было ускоряться.

Глава 2
Бомбоубежище

«Рано или поздно каждый серийный убийца делает  ошибку. Просто никогда не знаешь, что это будет  за ошибка», – сказал Ресслер после пропажи первого мальчика из Небраски. Я не впервые слышала от него эти слова. Собственно говоря, в тот или иной момент их произносили все сотрудники. Это был местного рода афоризм, прописная истина, к которой они прибегали в особо тяжелых случаях. И мне кажется, что это корпоративное иносказание оптимизма и эмоциональной поддержки помогало, обнадеживало. Но в то же время мне казалось, что это еще и своего рода оправдание, неявное признание нашего недостаточного контроля над смертельно опасными ситуациями. Это беспокоило меня и вместе с тем мотивировало работать над тем, чтобы изменить ситуацию. И я знала, что профайлинг может дать нам преимущество над преступниками, поможет изменить ход игры. Нам больше не придется дожидаться, пока серийный убийца совершит ошибку. Мы сможем вычислить его еще до того, как он пойдет на новое преступление. Как раз об этом я размышляла тем декабрьским утром, когда Ресслер попросил меня присутствовать на совещании по делу в Небраске. Его просьба застала меня врасплох.

В отделе я занималась исследовательской работой и разработкой методов профайлинга, но не была агентом и никогда не спускалась в бомбоубежище для встреч по активным делам. Но ему нужна была помощь для того, чтобы разобраться с этим делом, прежде чем случится еще одно нападение.

Настрой Ресслера передался всем, кто собрался тем утром на совещание. Войдя в бомбоубежище, он сразу же погасил верхний свет, подошел к проектору и обратился к присутствующим: «Итак, включаем мозги. Этот урод охотится на детей. И я не хочу, чтобы пострадал кто-то еще. Известно о двух его жертвах, но, возможно, их было и больше».

* * *

Ранним воскресным утром сентября 1983 года тринадцатилетний Дэнни И. вышел из дома, чтобы, как обычно, доставить газеты жителям городка Бельвью, штат Небраска. За окнами было еще темно. Стараясь не шуметь, Дэнни пробрался по коридору мимо родительской спальни и вышел из дому. Мальчик покатил свой велосипед к выезду со двора дома. Вдалеке мелькнул свет автомобильных фар. На часах было пятнадцать минут шестого. Дэнни подъехал к круглосуточному магазинчику, взял предназначенную ему пачку газет и поехал развозить их по своему обычному маршруту.

Пару часов спустя отца Дэнни разбудил телефонный звонок. Это был старший бригады разносчиков газет.

– У меня тут жалобы на недоставку. Можете позвать к телефону Дэнни? – проворчал он.

– Не может такого быть, – ответил отец Дэнни и крикнул: – Сынок, ну-ка подойди!

Из комнаты мальчика не доносилось никаких звуков. Отец постучал в дверь, потом подождал пару секунд и снова крикнул:

– Дэнни!

И на этот раз ответа не последовало. Дэнни в комнате не было. И его велосипеда тоже. Обеспокоенный отец мальчика сел в машину и отправился по маршруту доставки. Для начала он поговорил с продавцом круглосуточного магазина, потом проехал мимо нескольких домов и, наконец, обнаружил прислоненный к забору велосипед сына. Но самого Дэнни нигде не было. Едва початая аккуратная пачка газет так и лежала в холщовой сумке, притороченной к велосипедному багажнику. И тогда отец Дэнни вызвал полицию.

Местные следователи без промедления организовали поиски. Полицейские прочесывали окрестности и методично обходили все дома. Они тщательно исследовали велосипед Дэнни, но никаких повреждений или следов борьбы не обнаружили. Они связались со всеми родственниками и друзьями мальчика, но никто не знал, где может находиться Дэнни. Один из опрошенных сказал, что видел неподалеку от места обнаружения велосипеда незнакомую машину, и описал человека, который вышел из нее и что-то высматривал на улице. Но никаких характерных деталей или зацепок в этой информации не было. Дэнни как будто растворился в воздухе.

Следователи расширили зону поиска, и через двое суток труп мальчика был обнаружен в густой траве у обочины проселочной дороги. Его запястья и щиколотки были связаны за спиной. Рот заклеен скотчем. Тело было изуродовано: страшная резаная рана на плече, лицо в кровоподтеках, глубокая рана на ноге, иссеченная ударами ножа шея и многочисленные ножевые ранения в грудь. Мальчик был раздет до трусов, остальную одежду так и не нашли.

По заключению патологоанатома, смерть Дэнни наступила в результате потери крови от многочисленных колото-резаных ран. Крестообразные ранения спины и ног были, по всей видимости, нанесены посмертно, а их конфигурация могла что-то символизировать. С другой стороны, изрезать тело могли и просто ради садистского удовольствия, на что указывало полное отсутствие части плоти на плече погибшего. Признаков сексуального надругательства не было. Преступник практически не оставил никаких улик. Правда, в рапорте было отмечено, что жертву связали очень необычным шнуром с голубыми вплетениями, которые стали заметны только после срезания пут с щиколоток и запястий мальчика.

По просьбе руководителя оперативного отдела ФБР в Омахе Ресслеру поручили подготовить предварительный психологический портрет преступника. Ресслера неприятно поразила схожесть этого случая с двумя другими, находившимися в поле зрения ФБР. Это были нераскрытые дела, связанные с убийствами мальчиков примерно такого же возраста, как и Дэнни. Годом раньше в окрестностях Де-Мойна воскресным утром тоже пропал мальчик, развозивший газеты. Его так и не нашли. Во Флориде исчез его сверстник, приехавший вместе с матерью на уличную ярмарку. Спустя несколько дней его голову нашли в канале. Несколько очевидцев рассказали, что некий мужчина выходил с этим мальчиком с ярмарки, посадил его в машину с номерами другого штата и уехал. Но никто не опознал этого мужчину и не запомнил номера автомобиля. Расследование вскоре заглохло.

Поговорив со следователями из Небраски, побывав на месте преступления и ознакомившись с документами по делу, Ресслер решил, что Дэнни скорее всего стал жертвой серийного убийцы. Исходя из этого, в своем предварительном психологическом портрете преступника он описал убийцу как мужчину не старше двадцати пяти лет, который, по всей вероятности, знал Дэнни и считал убийство актом доминирования и контроля. Отсутствие следов полового насилия говорило о том, что преступник не интересуется сексом, по крайней мере, в обычном понимании этого термина. Вполне возможно, что он вообще асексуален. На тот момент в распоряжении Ресслера было не слишком много информации, поэтому в этом первоначальном психологическом портрете он исходил в основном из возраста жертвы, низкого уровня преступности в данной местности и типологии известных серийных убийц с аналогичными жертвами.

Свой анализ Ресслер представил сводной оперативной группе с участием полицейских, военных и сотрудников местного отдела ФБР. В опыте работы всех, кто присутствовал, столь жестокого детоубийства не было. Но все понимали, что тесная координация усилий и совместное использование экспертных знаний дают реальную возможность раскрыть это дело.

* * *

– К сожалению, из этого первоначального психологического портрета следует очень немногое. – Ресслер снова включил верхний свет. – Описание носит слишком общий характер. Белый молодой человек, работает в этих местах, возможно, участвует в каком-нибудь общественном объединении, чтобы считаться своим. Информации для работы было совсем немного. Кое-что делалось, конечно: экспертизы, полиграф для очевидцев, словесные портреты каких-то людей, которые могли быть поблизости в момент похищения. Но, в общем и целом, это ничего не дало. Вот такой у нас случай номер раз. Дэнни. Вопросы?

Первым заговорил Хэйзелвуд:

– А кусок плоти, срезанный с плеча мальчика, его нашли или нет?

– Не нашли, – ответил Ресслер.

– А какого он был размера?

– Примерно с долларовую монету^[7]. – Ресслер на мгновение задумался. – Такой очень аккуратный срез, типа как кусок колбасы отрезали, что ли.

– Послушай, Боб, – подключился Дуглас. – А обочина дороги – это только место сброса тела или и место убийства тоже?

– Достаточно четко установлено, что эта дорога была только местом сброса тела, – ответил Ресслер. – Если точнее, то на теле были отпечатки мелкого гравия, которого вообще не было на поле, где его обнаружили. Жертву либо убивали на гравии, либо оставили там на некоторое время, а потом перевезли на это поле.

У меня появилась идея.

На фотографиях было видно, что труп лежит у дороги фактически незамаскированным. Судя по всему, его сбросили в большой спешке. А спешка чревата ошибками.

– А следы шин проверяли? Экспертизу делали? Мне кажется, от тела избавлялись впопыхах.

– Следы протектора были слишком нечеткими. А отпечатков обуви не было вообще. Похоже, преступник просто притормозил у обочины, скинул труп и поехал дальше.

Поднял руку агент Кен Лэннинг:

– А что касается веревки с цветными вплетениями. Это что-нибудь дало? На конечностях жертвы были следы от нее?

– Хороший вопрос. На руках и ногах погибшего не обнаружили никаких следов того, что он оставался связанным достаточно продолжительное время. Даже трава оставила более глубокие следы, чем шнур. Саму веревку отправили на экспертизу, но она не совпала с уже известными образцами.

Лэннинг хотел было продолжить, но его перебил Дуглас:

– А как бы ты охарактеризовал погибшего? Пассивный? Агрессивный? Упорный?

– Такой типичный крепкий паренек со Среднего Запада. Ничего необычного. При обыске в его комнате не нашли ни наркотиков, ни чего-либо, указывающего на такого рода занятия, – ответил Ресслер.

– А что насчет орудий убийства? – спросила я. – Что-то есть по поводу типа ножа?

– Ранения были глубиной от трех до трех с половиной дюймов^[8]. Скорее всего это был какой-то охотничий нож. Без зазубрин, не обоюдоострый, ничего в этом роде. Такой можно без проблем купить в магазине, – сказал Ресслер.

– Я бы хотел обратить ваше внимание на велосипед, потому что это деталь, которую стоит выделить. Заметьте, его не бросили на землю, а аккуратно прислонили к забору. О чем это может говорить? Что мальчик знал этого типа? Или ему угрожали пистолетом? Налицо какой-то личностный аспект, очень важный в плане контроля. Это заметно по жестокости нападения и по тому, как мальчика связали. Но сексуального надругательства не было. Итак, что же происходило в течение двадцати четырех часов между похищением и смертью этого парнишки?

– Аккуратнее, Боб, – сказал Дуглас. – Ты немного забегаешь вперед, это уже профайлинг. Мы пока не знаем, было в этом что-то личное или нет.

Ресслер сделал паузу. Было слышно легкое жужжание неоновых ламп.

– Да, пожалуй, ты прав, – признал он. – Давайте перейдем ко второму убийству. Поговорим о том, что произошло в прошлую пятницу. – Он зарядил в проектор новую кассету слайдов и включил его. – Вы убедитесь, насколько похожи жертвы, насколько похожи места сброса трупов и насколько похожи ранения. Вообще в этих случаях очень много общего. Просто второй еще тяжелее.

* * *

Тринадцатилетний Кристофер У., сын офицера командного состава авиабазы Оффатт, был похищен около половины восьмого утра в пятницу, 2 декабря. Высокий и худой как тростинка, Кристофер был новеньким в этом районе и еще не успел обзавестись друзьями. Но в городке, находящемся всего в миле от авиабазы и населенном в основном военными, его знали как сына одного из старших офицеров. Неподалеку от этой авиабазы, расположенной к югу от Омахи, практически рядом с Бельвью, один из свидетелей и видел Кристофера, разговаривавшего с каким-то мужчиной. Этот свидетель находился достаточно далеко и не смог дать точных описаний этого человека, кроме того, что он был белым и «молоденьким». А еще он обратил внимание, что собеседники выглядели замерзшими. Кристофер забрался на заднее сиденье машины неизвестного без малейших признаков принуждения или борьбы. «Я решил, что мальчику просто предложили подбросить его до школы», – рассказал свидетель. Это был последний раз, когда Кристофера видели живым. Через три дня его труп нашли в месте, очень похожем на место обнаружения предыдущей жертвы. В те выходные по всему штату прошли сильные снегопады, и труп Кристофера обнаружили по чистой случайности. Компания охотников выехала за город пострелять тетеревов. Припарковав свою машину у обочины, мужчины заметили две цепочки следов, уходивших от дороги, и только одну в обратном направлении. Пройдя по следам около 150 ярдов^[9], они наткнулись на тело, которое еще не замело снегом.

Приехавшие на место полицейские сразу же связали это убийство с предыдущим. Как и Дэнни, Кристофер был раздет до трусов. На теле были аналогичные раны в области груди и живота, шея перерезана ударом ножа от задней части к подбородку. Возможно, это была попытка отрезать голову. Никаких признаков полового акта не было и в этом случае.

При всей схожести жертв и мест обнаружения тел имелись и три заслуживающих внимания отличия. Во-первых, одежда второго погибшего была аккуратно сложена стопкой всего в паре футов от его тела, тогда как одежду первой жертвы так и не нашли. Во-вторых, при последнем по времени нападении не использовались веревки. И в-третьих, согласно предварительному заключению судмедэкспертизы, Кристоферу нанесли значительно больше посмертных ножевых ранений.

* * *

– Вот что мы имеем, – начал свой доклад Ресслер. – Подробности продолжают поступать, и появился еще один свидетель, которого нужно опросить. Но на данный момент это все, что известно опергруппе. Местная полиция хочет запросить помощи у жителей через телевидение и газеты. Организована горячая линия, по которой можно сообщить информацию о подозрительных лицах, вроде данных номерных знаков или примет. Кроме того, общественность попросили оповещать обо всех, кто заговаривает с детишками или подкарауливает их. Вопросы?