Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди

Предисловие автора
Часть вторая

Меня не было в Старке, Флорида, когда 24 января 1989 года Тед Банди отправился на свидание с «Олд Спарки», электрическим стулом в тюрьме Рейфорд. Тюремное предание гласит, что на «Олд Спарки» спилили старинный дуб, а обработали его заключенные на лесопилке и в столярной мастерской Рейфорда в 1924 году. Безукоризненной надежностью он не отличался и иногда поджаривал тела и подпаливал волосы казнимых убийц. Иногда для их умерщвления требовалось больше одного электрического разряда.

В 1986 году девятнадцать штатов перешли к «более гуманному» методу казни – смертельной инъекции. Но к «Олд Спарки» стояла очередь.

По какой-то причине я – вплоть до этой недели – не общалась ни с кем из свидетелей или участников казни Теда. Возможно, мне и на этот раз не хотелось знать всех подробностей последних мгновений его жизни.

Но летом 2008 года я получила запечатанный конверт размером 9 на 11 дюймов^[6] от доктора Артура Бернса, стоматолога из Флориды, чей коллега Кларк Хошалл-младший, доктор стоматологии, не только присутствовал на казни Теда, но и был буквально в метре от коленей Теда, когда сквозь тело прошел электрический ток.

И доктор Бернс, и доктор Хошалл помогали в опознании останков Кимберли Дайан Лич, маленькой двенадцатилетней девочки из Лейк-Сити, Флорида, последней жертвы Теда Банди. Хотя официальную справку об опознании подписал Бернс, именно Хошалл открыл маленькую деревянную коробочку с черепом и челюстью Кимберли.

Питер Липкович, судмедэксперт четвертого судебного округа штата Флорида, попросил Хошалла произвести стоматологическое опознание. Сделав анатомическое исследование черепа и рентгеновские снимки, Хошалл установил точное совпадение размеров и расположения зубов с недавним прижизненным стоматологическим обследованием Кимберли Лич.

Родители пеклись о ее здоровье.

Кларку Хошаллу задание давалось нелегко. У него была дочь Виктория, ровесница Кимберли Лич, и он не мог не ставить себя на место ее отца и переставать думать о том, как семья Кимберли переживет эту трагедию.

Сходные чувства испытал патрульный флоридской дорожной полиции Кен Робинсон, обнаруживший в свинарнике близ парка Сувани скелет Кимберли: ярость, что кто-то сотворил подобное с семиклассницей, и бессилие от невозможности ее спасти.

Думаю, скорбь полицейских, судебных экспертов и обвинителей понятна всем, поскольку дети – беззащитнее всех.

«Я был первый свидетель, приехавший на казнь Теодора Роберта Банди, – писал мне Кларк Хошалл. Впоследствии я говорила с ним по телефону. – Приехал я около трех часов ночи. Луну окружало гало, и с затянутого тучами неба она глядела как из бойницы. Массивную сторожевую вышку прямо за главными воротами окружал аккуратно стриженный газон, устилавший три разделенные спиралями колючей проволоки зоны. Трехметровые ограждения казались неприступными».

Другие свидетели приехали в тюрьму около пяти утра. Этого дня доктор Хошалл ждал больше десяти лет. «В профессиональном плане дело Банди – важнейшее в моей карьере судмедэксперта».

Кларка Хошалла, патрульного Кена Робинсона и прокурора Джерри Блэйр выбрали пассажирами первого микроавтобуса, доставлявшего Банди к месту исполнения смертного приговора, но прежде их, а также других свидетелей и высокопоставленных приглашенных угостили тюремным завтраком.

В иных обстоятельствах запах яичницы с беконом, блинчиков и кофе мог бы показаться соблазнительным, но в тот раз тарелки собрали почти нетронутыми.

«Есть я не мог, – рассказывал мне Хошалл. – Аппетита ни у меня, ни у других не было. Благодарные за угощение, мы помнили о предстоящем после завтрака. Рядом со мной сидел тюремный психолог. Я спросил его, есть ли для таких, как Банди, эффективное лечение. Он помолчал и произнес: «Только кувалдой промеж глаз».

Подали готовые пересечь лужайку микроавтобусы. В кармане у Хошалла лежал золотой крестик.

Прибыв первыми, он, Робинсон и Блэйр поспешили занять места в первом ряду. Кларк Хошалл сел напротив «Олд Спарки». От электрического стула свидетелей отделяла обшитая деревянными панелями перегородка со стеклом наверху.

Джерри Блэйр сидел слева от меня, а Кен Робинсон – справа».

Двенадцать свидетельских мест были заняты почти бесшумно, а прибывшие позже встали вдоль тусклых и простых стен галереи.

По проходу за «Олд Спарки» охранники ввели Банди в «железных когтях» – наручниках с Т-образной распоркой – на каждом запястье. Когда его тащили, он качал головой и трясся.

Всю дорогу до «Олд Спарки» Тед упирался, но его одолели.

Никаких осмысленных последних слов заключенного Хошалл не помнит.

Дальнейшее его описание точно как медицинский отчет, запечатлевшийся в памяти образ.

«Банди было тяжело, он старался ни на кого не поднимать глаз, пока голову ему не зафиксировали в подголовнике. Справа от нижней челюсти по диагонали через лицо тянулся ремень, плотно закрепленный над левым ухом. Поверх носа и, закрывая левое веко, шел головной ремень. Правый глаз был открыт и смотрел прямо вперед».

«Я сидел напротив одного из чудовищнейших сексуальных маньяков нашего времени. Я впился взглядом в его правый глаз, а на его перекошенном лице прочел дикий страх, но слез у него не было. На выбритую макушку Банди положили свернутое влажное полотенце. Сверху надели медный колпак, увенчанный похожим на болт электродом. К медному электроду прикрепили электрический провод. От шапочки опускалась кожаная маска – вроде защитного щитка точильщика, только не из пластика, а из кожи».

Шанс на спасение у Теда оставался. Теоретически отсрочить казнь мог последний звонок. Телефон висел на стене прямо за «Олд Спарки», а рядом располагался рубильник.

Телефон зазвонил. Кто-то снял трубку, покачал головой, и как показалось Хошаллу, в миллионную долю секунды стоящий за электрическим стулом тюремщик нажал рубильник.

«Больше времени они давать ему не хотели. Все свершилось в тот миг, когда они не услышали вестей от губернатора».

Кларк Хошалл отрицает рассказы о трех «палачах» в масках, одновременно нажимавших рубильники, дабы не знать, кто исполнил приговор. «Рубильник за стулом был всего один».

«Сквозь тело Банди пронесся электрический ток. Напрягшись, оно натянуло прочно державшие его ремни, – писал Хошалл. – Ногти посинели. Я слышал, синюшный цвет губ и ногтей жертв нравился Теду».

Я спросила Кларка, послышались ли какие-то звуки.

«О да, гальванический гул, высасывающий из воздуха всю энергию. Краткий миг вроде всплеска. А потом – тишина. Первое, что я заметил сразу после казни – дым от плотно прижатой к заземленному электроду правой икры Банди».

Тюремный медик поднял с лица Теда маску.

«И снова, – вспоминал Кларк Хошалл, – я посмотрел прямо в правый глаз Банди. Только теперь зрачок был неподвижен, расширен, мутен и не реагировал на свет. Дополнительного беглого осмотра хватило для официального заключения о смерти».

Когда по телу Теда, оглашая комнату ревом, пронесся мощный электрический всплеск, Хошалл намеренно сжал золотой крестик.

Кен Робинсон это заметил и спросил его: «За кого?»

«За нее, разумеется». Оба мужчины верили в принцип «жизнь за жизнь». Выйдя, уже в коридоре Хошалл обратился к Робинсону.

«Были ли бы мы сегодня здесь – найди вы его и схвати в том свинарнике?»

«Нет, – ответил Робинсон. – Попадись Тед Банди в руки тем, кто обнаружил останки Кимберли, они бы наверняка его придушили».

Вместо этого Тед прожил еще одиннадцать лет. Но не дольше.

Я спросила Кларка Хошалла о его дочери Виктории, одногодке Кимберли, которой сейчас чуть за сорок.

«У нее все хорошо. Она счастлива, – ответил он. – У нее шестеро детей и благополучная жизнь».

Никто из нас не заговорил об очевидном.

Если бы.

Предисловие автора
Часть третья

Я каждую неделю получаю письма с вопросами о Теде. Некоторые из них повторяются. Я постараюсь ответить на них настолько исчерпывающе, насколько смогу. Многие ответы – всего лишь мое мнение, основанное на многолетнем изучении фактов.

Кто биологический отец Теда?

Достоверно не установлено. Его мать Элеонор Луиз Кауэлл говорила лишь, что он «моряк». В свидетельстве о рождении отцом записан Ллойд Маршалл, тридцати лет, ветеран ВВС, выпускник Университета штата Пенсильвания. Отцом называли и Джека Уортингтона. Родился Тед 24 ноября 1946 года в приюте для матерей-одиночек Элизабет Лунд в Берлингтоне, штат Вермонт, а в его свидетельстве о рождении стоит штамп «внебрачный».

Многие подозревают, что он – дитя инцеста и его отцом был славившийся буйным нравом дед. Насколько мне известно, анализа крови для проверки этого предположения у Теда не брали. Анализ ДНК появился пятьдесят лет спустя. Фамилий у Теда было много: Кауэлл, Нельсон, Банди и все те фамилии, которые он крал у других для самозащиты, находясь в бегах.

Правда ли, что у сидевшего в тюрьме Теда Банди родился ребенок?

Полагаю, да. Женщина, часто приезжавшая на свидания в тюрьму Рейфорд, в Старке, штат Флорида, рассказывала мне, что в начале восьмидесятых заключенные собирали деньги и подкупали охранников для интимных свиданий с посетительницами. Для зачатия времени и уединенности женам или подругам вытянувших жребий счастливчиков действительно хватало. Кроме того, говорят, рожденная Кэрол Энн Бун девочка очень похожа на Теда.

Где сейчас Кэрол Энн Бун и ее дочь?

Стараюсь не узнавать о бывшей жене (она развелась с ним до исполнения приговора) и дочери Теда. Мое незнание не позволит мне написать о подробностях их личной жизни, и их не потревожат журналисты. Слышала, что дочь Теда милая образованная молодая девушка, но где они с матерью живут, представления не имею. Они настрадались.

Где сейчас Мег Андерс и ее дочь, в семидесятые считавшая Теда отцом?

О них я тоже знаю немного. Дочери Мег сейчас около сорока. Много лет назад Мег написала под псевдонимом Элизабет Кеньон книгу «Призрачный принц: моя жизнь с Тедом Банди», опубликованную небольшим и уже несуществующим сиэтлским издательством. Недавний звонок дочери Мег, Лианы Андерс*, меня поразил. Тед ранил и ее чувства. Ее терзает чувство вины перед всеми убитыми Тедом девушками. Она мучается невозможностью вернуться в прошлое и удержать его от убийств. Я сказала ей, что она не в ответе за совершенное им. В ту пору она была маленькой девочкой, любившим и доверявшим Теду ребенком. Однажды она, возможно, напишет о своих чувствах, а Элизабет Кеньон, надеюсь, еще увидит переиздание своей книги.

Сняты ли с Теда Банди обвинения в каких-либо убийствах?

Официально в одном или двух. Я считала Теда убийцей Кэтрин Мерри Девайн, якобы встреченной им в Университетском квартале в декабре 1973 года. Так же считали ее родители и многие детективы. Но был еще один подозреваемый, и детективы округа Терстон в штате Вашингтон «пасли» его все двадцать восемь лет, пока убийство оставалось нераскрытым. Это Уильям Э. Косден, еще в Мэриленде осужденный за изнасилование и сомнительно оправданный по обвинению в изнасиловании и убийстве.

В марте 2002 года ДНК образцы крови с тела и одежды Кэтрин Мерри Девайн сравнили с ДНК Косдена и они полностью совпали. Косден считал, что не оставил следов. Он гостил у родственников, владевших автомастерской на заправке в Олимпии, когда там по пути из Сиэтла оказалась четырнадцатилетняя Кэтрин. Ему удалось втереться ей в доверие.

Теперь он надежно заперт в тюрьме.

Был ли Тед Банди в глубине души славным парнем?

Нет.

Вам было когда-нибудь страшно рядом с Тедом Банди, в особенности когда вы оставались наедине в ночные смены в центре психологической поддержки?

Еще раз отвечу – нет. Я всегда гордилась умением распознавать людей с отклонениями как благодаря врожденному чутью, так и соответствующим знаниям и специальной подготовке. Но впоследствии я долго ругала себя за то, что не смогла разглядеть за личиной Теда ничего пугающего или тревожного. Со мной он был очень мил. Беспокоился о моей безопасности и казался чутким. Только моя собака, обычно ластившаяся ко всем, сразу его невзлюбила. Всякий раз, когда Тед облокачивался на мой рабочий стол, собака начинала рычать, и шерсть у нее на загривке поднималась дыбом.

Отсюда следует простой вывод: «Всегда слушайте свою собаку!»

Вы не думаете, что Теду Банди следовало сохранить жизнь, дав психиатрам возможность как следует его изучить, пока он отбывал пожизненное заключение?

Нет, не думаю. Тед мог бы снова сбежать и стал бы намного опаснее прежнего. Он одурачил многих образованных, умудренных опытом людей – в том числе меня – и мог продолжать дурачить снова и снова. Слишком велик был риск.

Каков был у Теда Банди коэффициент умственного развития?

124 балла по стандартной шкале Векслера – Беллвью. Достаточно для окончания колледжа и получения дальнейших академических степеней, но Банди отнюдь не гений.

Где похоронен Тед Банди?

Известно только его ближайшим родственникам. Его тело кремировали. Согласно завещанию Теда его прах развеяли в Каскадных горах, штате Вашингтон. Разумное решение во избежание осквернения могилы.

Были ли вы влюблены в Теда Банди?

Нет. К счастью, Тед всегда оставался для меня только другом. В семидесятые и еще долгие годы спустя я была влюблена в следователя из отдела убийств. В этом году меня шокировали слова одной студентки о том, что их преподаватель на лекции заявил, будто у меня с Тедом был роман и мы даже собирались пожениться. И это лишь одна из многих сплетен, которые я обязана тотчас пресекать. Мой редактор помог мне найти объявление на eBay о продаже копии моей подержанной книги. Два предложения в ее описании продавцом полностью исказили содержание. Вместо состоявшей с Тедом в отношениях Кэрол Энн Бун стояло мое имя. Оттуда ошибка разлетелась по многим интернет-сайтам. Позорно и абсолютно не соответствует действительности.

Тед Банди был сумасшедшим?

Нет. Пожалуйста, читайте первую часть этой главы.

Из вчерашнего электронного письма:

«Во многих газетах я читала, что в июле 1986 года казнь Банди отсрочили за 15 минут до начала. И вновь в октябре всего за 7 часов. Это правда или газетные сенсации? Не менее важный вопрос состоит в том, почему Тед Банди, которому оставалось жить всего 15 минут или 7 часов, не признался до января 1989 года? Разве адвокат не сказал ему, что он мог избежать смертной казни? Чего он ждал? Почему он не разыграл эту карту еще в 1986 году? Откуда он знал, что не будет казнен?»

Во-первых, в 1986 году казнь отменили не за 15 минут, а за 15 часов. В ноябре того года казнь отложили за семь часов. Его адвокаты подали 18 апелляций. Мне кажется, он почувствовал себя неуязвимым – шанс неизменно представлялся. И всякий раз он не знал, сядет ли на «Олд Спарки».

Он рисковал, и ему раз за разом везло. Ни я, ни кто-либо другой не знает, что думал Тед. И это подводит нас к самому животрепещущему вопросу.

Каким же Тед Банди был на самом деле?

Не знаю. Он сочетал в себе черты многих людей. Он был актером, лжецом, вором, убийцей, интриганом, льстецом, охотником, соблазнителем, образованным, но не гением, и обреченным.

Думаю, даже Тед не знал, какой он на самом деле.

А теперь к истории человека по имени Тед Банди – с самого начала.

Энн Рул,

2008 год

Вступление

1980 год

Полдюжины лет назад эта книга задумывалась и начиналась совершенно иначе. Ей предстояло стать написанной криминальным репортером хроникой, повествующей о серии необъяснимых убийств юных красавиц. Сам жанр диктовал ее как отстраненный результат обширного исследования. И разумеется, моя жизнь никак не мыслилась ее частью. Но книга превратилась в очень личную историю уникальной дружбы, перевесившую факты моих исследований. Шли годы, и я узнала, что оказавшийся в эпицентре постоянно расширявшегося полицейского расследования незнакомец отнюдь не незнакомец. Он – мой друг.

Одно дело – писать книгу о неведомом подозреваемом в убийстве. И совсем иное – о давнем и небезразличном знакомом. А вышло именно так. Контракт на эту книгу я подписала за много месяцев до того, как главным подозреваемым в более чем дюжине убийств стал Тед Банди. Моя книга будет не о безличном имени из газет, не об одном из миллионов мужчин, проживающих в районе Сиэтла. Она будет о моем друге Теде Банди.

Мы могли вообще никогда не встретиться. Логическая, статистическая, демографическая вероятность того, что мы с Тедом Банди встретимся и станем хорошими друзьями, темна и труднопостижима. Мы в одно и то же время – и не один, а много раз – жили в одних и тех же штатах, но долгие годы встрече препятствовала десятилетняя разница в возрасте.

Когда в 1971 году мы все-таки встретились, я была почти тридцатипятилетней полненькой мамой четверых детей на грани развода. Теду было двадцать четыре года – красавец-старшекурсник психологического факультета Вашингтонского университета. Случай свел нас во вторник на ночном дежурстве на телефоне доверия центра психологической поддержки Сиэтла. Сблизило нас почти мгновенно возникшее взаимопонимание.

Я работала на телефоне доверия, была волонтером, а Тед, студент на практике, получал два доллара в час. Он задумал поступать в юридическую школу, а я надеялась, что моя карьера начинающего внештатного автора перерастет в приносящую семье доход основную работу. Бакалавр Вашингтонского университета по специальности «писательское мастерство», я почти не занималась писательством до 1968 года, когда стала корреспондентом по Северо-Западу в специализирующемся на детективных рассказах журнале «Настоящий детектив» и родственных изданиях. Писала я рассказы об особо тяжких преступлениях, совершенных на территории от Юджина, штат Орегон, и до канадской границы.

Казалось, занятие подходило мне как нельзя лучше. В пятидесятые я была сотрудницей полиции Сиэтла, и сочетание интереса к правоохранительным органам и к писательству служило мне отличным подспорьем. В университете я специализировалась на патопсихологии^[7] и получила степень младшего специалиста полицейских наук, что давало мне возможность с определенным знанием дела писать о криминалистических достижениях в полицейских расследованиях. К 1980 году я осветила более 800 дел, преимущественно убийств по всему Северо-Западному побережью, завоевав доверие сотен детективов отделов убийств. Один из них удостоил меня несколько обескураживающей похвалы: «Энн, ты прямо как один из моих парней». Не сомневаюсь, с Тедом меня сблизил и дал почву для разговоров взаимный интерес к закону, равно как и к патопсихологии. Тем не менее между нами всегда, казалось, было нечто большее, нечто трудноуловимое. Один раз об этом упомянул и сам Тед в письме, отправленном из тюремной камеры – одной из множества камер, в которых он сидел.

«Ты называла это Кармой. Может быть. Но какая бы сверхъестественная сила не руководила нашими судьбами, порой она сводила нас в ситуациях, расширяющих сознание. Мне остается верить, что эта невидимая рука еще нальет нам охлажденного шабли в не такие злокозненные, а гораздо более мирные времена, ожидающие нас в будущем. Люблю, Тед».

Письмо датировано 6 марта 1976 года, и мы никогда больше не встретились с глазу на глаз вне стен тюрьмы или хорошо охраняемого зала суда. Но своеобразная связь осталась.

Итак, Тед Банди был моим другом в хорошие и плохие времена. Много лет я верила ему, надеясь, что все подозрения ложны. Мое решение мало кому понятно. Не сомневаюсь, многих оно разозлит. И при всем при том историю Теда Банди надо рассказать, и надо рассказать во всей полноте, как будто из ужасных 1974–1980 годов может вырасти некое добро.

Я долго думала над своим двойственным отношением к Теду. Как профессиональная писательница я получила историю всей жизни – историю, о ниспослании которой молится любой автор. Вряд ли есть другой писатель, настолько сопричастный всем аспектам истории Теда. Очень часто долгими ночами мне, напротив, искренне хотелось писать о совершенно незнакомом человеке, который никогда не делится с тобой надеждами и мечтами. Мне хотелось вернуться в 1971 год и стереть все произошедшее, чтобы думать о Теде как об открытом, улыбающемся молодом человеке, каким я его знала в ту пору.

Тед знает, что я пишу эту книгу. Он всегда знал и продолжал мне писать и звонить. Я подозреваю, что он знает, что я постараюсь показать его с разных сторон.

Его представляли идеальным сыном, идеальным студентом, повзрослевшим бойскаутом, гением, голливудским красавцем, будущим светочем Республиканской партии, чутким психиатром на социальной работе, подающим надежды юристом, заслуживающим доверия другом и молодым человеком, чей будущий успех не вызывает сомнений.

Он все – и ничего из перечисленного.

Тед Банди абсолютно не вписывается в шаблон. Невозможно взглянуть в его досье и сказать: «Видите, это было неизбежно, что он стал таким».

На самом деле это непостижимо.

Энн Рул,

29 января 1980 года