Белый Шанхай

6

Вернулся из конторы Тони Олман, и слуги подали ужин. За столом было шумно и весело: Тамара учила сыновей делать катапульты из ложек и вязать морские узлы на салфетках. Тони, осипший после трехчасового выступления в суде, с аппетитом ел, больше всех смеялся и рассказывал о том, как полиция арестовала склад с контрафактными пластинками на двадцать тысяч долларов.

В Шанхае подделывали и копировали всё, что рекламировалось в прессе, – от таблеток от кашля до тетрадей с нотами, – и Олман вел дела компаний, которые пытались бороться с китайскими мошенниками. У него в штате состояло несколько сыщиков: они вынюхивали, на каких складах хранятся незаконно отпечатанные книги и пластинки, и после этого Олман добивался либо денежной компенсации, либо уничтожения товара. Но тем, кто занимался не копированием, а подделкой, спуску не давали, ибо преступники замахивались на святое – на репутацию фирмы.

– Как же вы отличаете контрафакт от подлинника? – спросила Нина.

– По этикеткам, – объяснил Тони. – Наборщики в местных типографиях не знают иностранных языков и часто ставят буквы вверх ногами или путают их местами. Ещё один верный признак – в предложениях нет пробелов или знаков пунктуации. Когда мой сыщик находит подделку в магазине, он выдает себя за крупного оптовика и по цепочке выходит на изготовителя.

– А почему полицейские сами не ведут расследования?

Переглянувшись, Тони и Тамара рассмеялись.

– Любая чиновничья должность в Китае – это не место службы, а место кормления. Если полицейским не дать взятку, они палец о палец не ударят.

– А если изготовители контрафакта дадут взятку побольше?

– На этот случай у нас есть Дон Фернандо, – сказал Тони. – Он умеет решать подобные вопросы.

Нина усмехнулась: так вот почему Олман водил дружбу с портовым бандитом!

В течение всего вечера она приглядывалась к Тони. Он действительно боготворил жену: все его байки предназначались ей; он сам подливал ей апельсиновый сок и следил, чтобы её не продуло на сквозняке. Первый раз в жизни Нина видела успешного, сильного и богатого мужчину, который предпочитал калеку всем остальным женщинам мира. Это было странно и восхитительно.

Когда горничная объявила, что за гостьей приехал таксомотор, Тони пошел провожать Нину до крыльца.

Спустилась ночь, и слуги зажигали гирлянды китайских фонарей вдоль подъездной аллеи.

– Спасибо вам! – тихо сказал Тони, пожав Нине руку. – Я очень рад, что Тамара познакомилась с вами: мы давно не видели её такой веселой.

Нина смутилась:

– Не за что…

Клим говорил, что самое важное – это чувствовать себя любимым, здоровым и способным на великие дела. Из трех пунктов у Тамары присутствовал только один – любовь мужа и детей, и это позволяло ей держаться на плаву. А у Нины было только здоровье, но, если бы она завтра сломала позвоночник, о ней никто бы не позаботился.

Глава 5. Голубой экспресс

1

Записная книжка «Доходы и расходы»

Эдна привела меня в святая святых – редакцию «Ежедневных новостей Северного Китая». Кто-то называет это издание «империалистическим рупором», кто-то – «сборищем недотеп в розовых очках», кто-то – «либеральной газетенкой». Определенно можно сказать только одно: «Ежедневные новости» – это самая популярная, влиятельная и престижная иностранная газета, когда-либо созданная на территории чужого государства.

Увы, главный редактор, мистер Грин, не поверил, что из меня может выйти толковый репортер. Он выслал меня за дверь кабинета, но я слышал, как он втолковывал Эдне:

– Ваш протеже не в состоянии грамотно писать по-английски, и я не собираюсь нанимать для него отдельного редактора. Если у человека нет квалификации, ему надо работать курьером, а не журналистом.

– Прекрасно! – воскликнула Эдна. – Зачислите Рогова на должность курьера. Он будет моим личным помощником.

Ее супруг регулярно платит за размещение рекламы в «Ежедневных новостях», поэтому мистер Грин не стал спорить.

Я делаю всё, чтобы отплатить Эдне добром. Раньше ради одной статьи она полдня бегала по городу и ещё полдня сидела за пишущей машинкой, а теперь мы делим работу пополам: я ищу сюжеты о лошадиных аукционах, трамвайных воришках, подпольных кулачных боях и т. п., а Эдна превращает всё это в довольно остроумные заметки.

Среди журналистов идет постоянное соперничество: чьи статьи на этот раз передерет китайская пресса. Незаконную публикацию ещё надо заслужить; такой чести удостаиваются только лучшие из лучших. Эдна на данный момент – безусловный лидер гонки, чем я весьма горжусь.

Как только у меня появилось постоянное жалованье, я сказал Аде, что настала моя очередь платить за жилье, и теперь она молится, чтобы меня не выгнали с работы. По её мнению, меня занесло чуть ли не в Царствие Небесное: ведь я каждый день здороваюсь с местными знаменитостями. Они, правда, не кланяются мне в ответ, но это не имеет значения.

Мне всё-таки хочется работать самостоятельно, и я попробовал написать на английском статью об Улице Непрерывного Счастья – так называют несколько кварталов вдоль Фучоу-роуд. В тамошних Домах Поющих Дев богачи покупают себе иллюзию влюбленности.

Браки в Китае заключаются по сговору родителей, романы на стороне караются очень строго, а дружить и откровенничать с женами не принято: они живут в своей половине дома, а мужья – в своей. Для респектабельных господ Дом Поющих Дев – одно из немногих мест, где можно без стеснения проявлять свои чувства.

Клиент снимает номер и приглашает туда девушку, которая въезжает к нему на плечах слуг – сильно накрашенная, разряженная в шелка и надушенная терпкими духами. Пока гость ужинает, барышня поет ему или читает поэмы.

Никто не может прийти и заплатить за девушку, как в обыкновенном борделе: за ней надо ухаживать, говорить комплименты и дарить подарки. Иной раз приходится потратить несколько недель, а то и месяцев, прежде чем тебе ответят взаимностью. И хоть вечер в обществе красоток обходится в шестьдесят-семьдесят долларов, спрос на их услуги не иссякает.

Участь самих девушек незавидна: когда им исполняется двадцать два года, их изгоняют с Фучоу-роуд, а в случае беременности или болезни это может произойти ещё раньше. Если барышне удается что-то скопить, она открывает лавку или собственный Дом Поющих Дев, а если нет – дело кончается дешевым борделем.

Я был уверен, что написал вполне достойную статью, но Эдна исчеркала её вдоль и поперек.

– У вас всё есть: детали, чувства… только нет элементарной грамотности, – сказала она. – Я не знаю, что с вами делать!

Что делать – как раз понятно. Я засиживаюсь в редакции дотемна и пишу бесконечные изложения: просматриваю чужие статьи, а потом пытаюсь скопировать их по памяти. Дело идет туго, и у меня нередко опускаются руки. Но я утешаю себя мыслью, что талант – это непреодолимое желание заниматься своей работой, несмотря на неудачи и отсутствие прогресса. Впрочем, я больше не путаюсь в артиклях и глаголах – а это немало! Ведь когда-то мне казалось, что английская грамматика мне недоступна.

2

Мистер Грин сказал, что прибавит Климу жалованье, если тот возьмет на себя переписку с китайцами, которые покупали «Ежедневные новости» ради изучения английского языка. Половина писем, приходящих в адрес редакции, содержала вопрос: «Я не могу найти в словаре такое-то слово. Что оно значит?»

Редакция была вынуждена отвечать, потому что китайская молодежь обеспечивала газете солидный доход. Всё уже было проверено: если студент присылал конверт с маркой и не получал ответа, он принимался ругать «Ежедневные новости» на каждому углу и из чувства протеста подписывался на конкурентов. А если ему приходило письмо, он был сам не свой от радости и служил самым лучшим агентом по подписке.

Днем Клим не успел разобраться с почтой и на следующее утро явился в редакцию затемно. Стоило ему сесть за стол, как дверь распахнулась, и на пороге появился мистер Грин – маленький сухощавый джентльмен с растрепанной кудрявой шевелюрой и бородой.

– Где Эдна? – не здороваясь, спросил он. – Всё ещё в Кантоне?

Клим кивнул. Неделю назад Эдна отправилась на юг Китая – брать интервью у доктора Сунь Ятсена, убежденного националиста, возглавлявшего провинцию Гуандун. У этого господина были далеко идущие планы: объединить страну, отменить неравноправные договоры с Великими Державами и покончить с междоусобицей губернаторов. Китайская молодежь была готова носить Сунь Ятсена на руках, но иностранцы не воспринимали его всерьёз: у доктора не было ни денег, ни кадров для создания армии, а без военной силы в Китае не решалась ни одна политическая проблема. Многие говорили, что доктор сбрендил на старости лет, но Эдна всё-таки решила выяснить, что это за тип и на чем держится его популярность.

Грин скрылся у себя в кабинете, но вскоре вернулся.

– Рогов, вы слышали новость? – спросил он, озабоченно хмуря седые брови. – На «Голубой экспресс» напали разбойники. Триста пассажиров захвачено в плен, в том числе множество иностранцев.

Клим присвистнул от удивления. «Голубой экспресс» был гордостью китайских железных дорог: его купили в США специально для того, чтобы обеспечить надежное и удобное сообщение между Пекином и Шанхаем, и билеты на него стоили так дорого, что им пользовались только богатые коммерсанты и чиновники.

Грин принялся названивать кому-то по телефону:

– Мне нужно послать корреспондента в провинцию Шаньдун. Майкл сейчас в отпуске, Эдна – в Кантоне, так что поедете вы. Вам надо добраться до городка Линьчэн – там уже организован штаб по спасению заложников. Что значит «не можете»?! Во всех газетах будут экстренные сообщения, а мы что поставим? Ну и что, что там бандиты? Вы думаете, они каждый день захватывают поезда? Не валяйте дурака; вы просто трус!

Обзвонив нескольких человек, Грин в сердцах швырнул трубку на стол.

– Рогов, сколько времени?

– Без пяти семь.

– Вот дьявол! Поезд отходит через два часа, а я не могу никого найти!

Сердце Клима жарко стукнуло: вдруг это и есть долгожданный шанс отличиться?

– Я могу съездить в Линьчэн.

Грин в раздражении посмотрел на Клима.

– А вы-то куда суетесь?

– Я прошел через войну и не падаю в обморок при звуках выстрелов. Провинция Шаньдун – это разбойничий край: там каждая деревня – крепость. Спросите Эдну, умею ли я собирать сведения…

– Да знаю, знаю! – перебил Грин. – Ладно, времени всё равно нет… Возьмите мою машину и поезжайте на Ятс-роуд – там магазины уже открыты. Купите себе приличный костюм и сразу отправляйтесь на вокзал. Счет пусть пришлют на имя редакции. Как прибудете на место, отправьте мне телеграмму.

Получив от Грина удостоверение, Клим бросился вниз по лестнице. Он не сомневался, что сообщения о «Голубом экспрессе» займут первые полосы мировых газет.

3

Наскоро сформированный поезд вез в Линьчэн журналистов, военных и чиновников. Вагон потряхивало; за окном тянулись персиковые сады и залитые водой поля с молодой порослью риса.

Клим удивлялся причудливости судьбы: ещё с утра он был мелкой конторской сошкой, а теперь вдруг превратился в корреспондента солидной газеты – обладателя элегантного серого костюма, шляпы и купленных в ломбарде серебряных часов с надписью «За отличный глазомер».

В коридоре вагона Клим познакомился с Урсулой, маленькой черноглазой журналисткой из нью-йоркского новостного агентства «Интернешнл Ньюз Сервис». Они поболтали, вспомнили общих знакомых и договорились помогать друг другу. Как бы невзначай Урсула положила руку на плечо Клима, и он не смог удержаться от улыбки. Если не считать Адиных выкрутасов, когда с ним последний раз кокетничали дамы?

В прошлой жизни.

Всё-таки белые рубашки и шелковые галстуки способны творить чудеса.

4

Провинция Шаньдун – дикий неприветливый край: отвесные склоны, непролазные леса и низкие облака, блуждающие над горами.

Газетчикам показали место крушения «Голубого экспресса» и рассказали, как всё случилось. В два ночи машинист увидел подозрительные тени, мелькавшие на путях, попытался затормозить, но было поздно: рельсы впереди оказались разобранными. Состав полетел под откос, спящие люди попадали с полок, а сверху на головы повалился багаж.

Раздались выстрелы и страшный вой. Охрана «Голубого экспресса» сообразила, что это налет, и попряталась кто куда. Нападавшие разбивали прикладами окна, перескакивали прямо из седел в купе и вышвыривали наружу вещи и людей. Босых, обряженных в пижамы пленников повели в горы, а грабеж продолжался до самого утра. Растащили всё: от чемоданов до дверных ручек и пепельниц.

Присланные губернатором чиновники уже приступили к расследованию происшествия, но пока удалось выяснить только одно: на «Голубой экспресс» напали местные бандиты.

Клим ходил вдоль изрешеченных пулями вагонов. В одном из разбитых окон торчал кусок стекла, залитый засохшей кровью, а рядом на стене виднелись смазанные отпечатки ладоней: кто-то попытался выбраться наружу, да так и не смог.

Потом журналисты отправились в Линьчэн – маленький городок, окруженный высокой крепостной стеной.

По грязным кривым улочкам носились ошалевшие солдаты и чиновники. Местные старики сидели на крылечках и провожали чужаков затуманенными взглядами. Их коричневые лица лучились морщинами, а вокруг ввалившихся ртов расплывались клубы густого белесого дыма – бог весть от какой травы, набитой в крохотные глиняные трубки.

Клим отправил Грину телеграмму с описанием катастрофы и первыми сообщениями официальных лиц: гарнизон Линьчэна уже выслал отряд на выручку пленникам, однако солдаты не смогли к ним приблизиться, так как бандиты использовали людей как живой щит.

В телеграфной конторе Клим вновь столкнулся с Урсулой, и та рассказала ему, что из Пекина прибыл представитель американской дипломатической миссии Рой Андерсен, который должен был вести переговоры с похитителями.

– Где он остановился? – спросил Клим.

– В своем вагоне; все гостиницы забиты. Завтра в восемь утра мистер Андерсен пообещал встретиться с журналистами.

Клим и Урсула долго бродили по городу, пытаясь найти пристанище, и в конце концов даму взяли к себе итальянские коллеги, которые сняли на ночь крытый фургон. Климу места не хватило, и он отправился назад на станцию.

Из Шанхая пришел ещё один поезд, и всё пространство вдоль путей было забито солдатами, родственниками заложников и окрестными крестьянами, которые, испугавшись бандитов, перебрались под защиту крепости.

Народу было столько, словно в Линьчэне расположился военный лагерь. Пылали костры; кто-то рыдал, кто-то пел, кто-то предлагал на продажу хворост, чай и холодный рис.

Даже под вагонами сидели люди. Клим достал карманный фонарик: так и есть, между колес прятался целый выводок ребятишек.

Луч фонаря скользнул по подножке вагона и осветил дамские туфли и белый подол платья, расшитый красными маками. Клим поднял фонарь и замер. Господи боже мой… Нина!..

Она загородилась от света и попросила по-английски:

– Уберите фонарь!

Клим нажал на кнопку, и всё провалилось во мрак.

– Хэлло, дорогая!

– Ты? – выдохнула она.

Глаза постепенно привыкали к темноте: в воздухе соткалось светлое платье с теперь уже черными маками, потом Нинино лицо в обрамлении кудрей – чудесный призрак, занесенный на край земли.

Клим ждал, что она скажет. Нина тоже ждала.

– У нас в вагоне электричество погасло, – наконец выговорила она. – Проводника нет – видно, убежал куда-то…

Удивляясь собственному хладнокровию, Клим протянул ей ладонь:

– Пойдем искать твоего проводника.

Она не оттолкнула его и, опершись на руку Клима, спустилась по ступенькам на землю.

В других вагонах с электричеством всё было в порядке: Нина то входила в золотые квадраты света, лежащие на насыпи, то вновь пропадала во тьме. Под ногами шуршали мелкие камешки; в прохладном воздухе аромат Нининых духов мешался с запахом дыма.

Довелось же встретиться! По телу Клима перекатывались волны горячей дрожи; сердце оглушительно билось, по лицу гуляла недоверчивая ухмылка. Он и верил, и не верил в случившееся.

– У тебя в Линьчэне дела? – спросил Клим.

– Да.

– Где ты живешь?

– В Шанхае.

– А чем занимаешься?

– Всем понемногу.

Нина не желала рассказывать о себе. Спрашивать ни о чем нельзя, ревновать нельзя, можно только смотреть на свою жену и внутренне содрогаться: «Как любил её, так и люблю; ничего не изменилось».

– Бог с ним, с проводником, – внезапно сказала Нина. – Я хотела почитать, но сейчас всё равно поздно.

Вот, собственно, и всё. Виде́нию пора домой, в его сказочные миры.

– Ты где остановился? – спросила Нина. – Хочешь, в мое купе пойдем? У меня одно место свободное.

Словно удар невидимой бесшумной бомбы по груди.

– А Лабуда возражать не будет? – хмуро осведомился Клим.

– А я должна спросить у него разрешения?

Клим вошел вслед за Ниной в темный коридор вагона и включил фонарь, чтобы ей было легче найти свое купе. Он ждал подвоха, появления заспанного любовника или Нининых насмешливых слов: «Прости, я пошутила»… Но ничего подобного не произошло.

Она взялась за бронзовую ручку и отодвинула дверь в сторону.

– Заходи.

Купе первого класса: полуопущенная штора, смятая постель, безжизненная лампа над изголовьем.

– Чемодан закидывай на верхнюю полку, – распорядилась Нина. – Спать можешь на диване.

Клим повесил пиджак на одну из вешалок и развязал галстук. О, господи, зачем Нина позвала его к себе?

– Выключи, пожалуйста, фонарь, – попросила она и, встав одним коленом на постель, потянула вниз оконную штору.

Темнота была настолько густой, что возникла иллюзия громадного пространства – словно вокруг ничего не было, кроме вселенской пустоты.

Столько месяцев прошло, а каждый Нинин вздох, каждый шорох были знакомы. Вот она вынула гребень из волос, вот скинула туфли…

– Ты устроился в какую-то газету? – спросила Нина.

– Да.

– А где именно ты работаешь?

– В одной редакции. – Клим невольно подражал её односложным ответам.

Что он мог сказать Нине? Что числится курьером и живет в Доме Надежды вместе с пятнадцатилетней девчонкой? Что все эти месяцы он ходил по городу и всматривался в лица прохожих, надеясь случайно встретить свою жену?

Нина стояла перед ним – родная, невидимая и абсолютно недосягаемая. Господи, не надо строить иллюзий: она никогда не вернется.

– Нам надо оформить развод, – произнес Клим ровным голосом. Лучше не ждать, когда Нина первой заговорит об этом.

– Ты кого-то себе нашел? – удивилась она.

– Брак – это как дом: если не живешь в нем, надо пустить жильцов или снести всё и построить что-то новое.

Чуть слышно скрипнула половица, и шелковый подол скользнул по колену Клима. Нина была так близко, что он ощущал её дыхание на своем виске.

– С разводом ничего не выйдет, – сказала она. – У нас нет свидетельства о браке, так что мы можем развестись, только поженившись заново.

Клим уже ни о чем не думал. Притянув Нину, он усадил её себе на колени. Она слабо вскрикнула: «Ты что делаешь?!», – но он прижал её голову к своему плечу и поцеловал в губы.

Штора на окне налилась пульсирующим красноватым светом – видно, снаружи что-то плеснули в костер. Невидимые люди запели хором варварскую песню, пронзительную и непонятную.

В голове у Клима царил радостный ужас: «А, будь что будет!» Его ладонь направилась по Великому шелковому пути – вниз до Нининой талии, потом вдоль бедра, туго охваченного натянувшейся тканью. Нина стиснула руку Клима, словно не хотела пускать её дальше, и тут же сама принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

* * *

Нелепое, восхитительное счастье: выяснить, что цепочки нательных крестов перепутались, а потом при свете фонарика разбирать их. Возиться, как подростки, устраиваясь на узком железнодорожном диване; решать, кому куда положить руку, а куда – голову, чтобы обоим было удобно. Что-то шептать, смеяться, пытаться осознать случившееся и, засыпая, блаженно вздыхать:

– Да, докатились… Нет, так нельзя…

Глава 6. Бывшие супруги

1

Тони Олман был прав: небольшой взятки оказалось достаточно для того, чтобы оформить документы в Комиссариате по иностранным делам. Вскоре на одном из домов близ Тибет-роуд появилась полированная табличка: «Консульство Чехословацкой республики», – и в жизни Нины началась новая, маскарадная пора.

Тамара запретила Нине рассказывать посторонним об ужасах большевистского переворота:

– В вашем положении искать сочувствия не только бессмысленно, но и вредно. Люди способны жалеть ближних только тогда, когда представляют себя на их месте. Вы ведь не хватаетесь за сердце, когда вам говорят об урагане в Вест-Индии? Ну так и не ждите сострадания по поводу революции в России.

– Люди не сочувствуют нам, потому что ничего о нас не знают! – горячилась Нина. – А я могу многое рассказать…

– И тогда ваши гости решат, что вы принадлежите к неудачникам, которые проворонили свою страну. Джентльмены из Шанхайского клуба уверены, что на месте русских беженцев они бы повели себя по-другому и, доведись им командовать Белой армией, они бы точно выиграли Гражданскую войну.

– Любой дурак может выигрывать войны, не выходя из курительной комнаты. Посмотрела бы я на этих вояк, если бы у них не было ни подкреплений, ни патронов, ни транспорта!

– Вы собрались их разубеждать? – улыбнулась Тамара. – Поверьте, будет куда лучше, если вы станете рассказывать о жизни европейской аристократии – эта тема всегда находит спрос.

У Тамары сохранились подшивки старых русских журналов, и Нина дни напролет изучала описания театральных премьер и дипломатических приемов, а потом пересказывала их перед зеркалом и заучивала подходящие к случаю английские слова.

Маскарад «Через сто лет» прошел с большим успехом: благодаря наставлениям Тамары из Нины получилась прекрасная хозяйка. Китайская казна недосчиталась таможенных сборов на десять ящиков шампанского, и вскоре Дон Фернандо отсчитал Нине её первый гонорар:

– Неплохо вам за танцульки платят, а? Почище, чем какой-нибудь балерине! Вы пляшите, пляшите – а мы будем денежки зарабатывать!

Через пару недель Нина пригласила новых знакомых на маскарад «Двойники знаменитостей», и эта вечеринка тоже удалась на славу. Среди гостей были три чернокожих танцовщицы Флоренс Миллз, два усатых импресарио Томаса Бичема, четыре актрисы Мэри Пикфорд и один Лев Троцкий, который приставал к дамам и требовал отдать ему «награбленные бриллианты».

Перед каждой вечеринкой Тамара давала Нине задание – ввернуть в разговор нужную фразу или немного пофлиртовать с указанным господином. Она получала большое удовольствие, мороча головы бывшим друзьям.

Всё шло прекрасно, но Нина недолго радовалась успехам. Надо было смотреть правде в глаза: Тамара содержала её – точно так же, как богатые господа содержат любовниц. Нинин белый особняк, мебель и платья принадлежали Тамаре; её гости были знакомыми Олманов, а у самой Нины не осталось даже собственной биографии: она всем говорила, что переждала войну, катаясь на яхтах по Женевскому озеру.

Из-за бесконечных светских приемов фальшивое консульство было слишком на виду, и Нина содрогалась при мысли, что рано или поздно её выведут на чистую воду.

– Я и так могу проводить вечеринки для ваших знакомых, – говорила она Тамаре. – Может, нам лучше закрыть консульство?

Но та с негодованием отвергла эту идею:

– Дон Фернандо сбывает ваше шампанское секретарю губернатора. Если не будет консульства – у Тони не будет этих связей, а их было не так-то просто наладить.

* * *

Нина начала ходить по антикварным магазинам: красивые безделушки служили для нее символами богатства и уверенности в завтрашнем дне. На Рю Монтоба она покупала дымчатые акварели, фарфор и лаковые шкатулки; в магазинах на Бродвее – тончайшие вышивки и бутылочки для духов из зеленого и белого нефрита. Вскоре её дом стал напоминать музей, но это не добавило ему тепла и уюта. В жизни Нины не хватало главного: её никто не любил, да и сама она никого не любила.

Ей вспоминалось, как она лежала в объятиях Клима в их мрачной, пропахшей старьем владивостокской комнате. Он спал, ни о чем не подозревая, а она готова была визжать от отчаяния и страха перед будущим. Стены и потолок в их конуре были густо исписаны матерной бранью в адрес большевиков: раньше там жил прапорщик, который однажды напился до белой горячки и выстрелил себе в висок. Хозяйка сдала Нине комнату подешевле, потому что та согласилась отмыть от печки засохшие мозги.

Нина клялась себе, что у нее непременно появятся кровать, застланная шелковыми простынями, гардеробная комната и большая кухня с кладовой, набитой провизией. Она получила то, что заказывала, но это не принесло ей счастья.

Каждый день, бывая в доме Олманов, она наблюдала, как Тони ухаживает за Тамарой, и с изумлением думала: «У меня было всё то же самое! Как я могла не ценить этого?» А теперь единственное, что оставалось Нине, – это молча завидовать.

Она то и дело вспоминала о Климе и каждый раз обрывала себя: «Он никогда меня не простит. Да я его и не заслуживаю».

Ей надо было найти себе другого мужчину, но в присутствии иностранцев её одолевала напряженная неловкость, которую было нелегко скрывать. Кто бы знал, с каким облегчением Нина провожала последних гостей, засидевшихся на её вечеринках!

– Иржи, почему мы не вписываемся в шанхайское общество? – недоумевала Нина. – Люди заговаривают со мной о собаках или о матче по крокету, а мне зевать хочется от скуки. Неужели на свете нет более интересных тем? Как можно быть такими поверхностными?

Иржи разводил руками:

– Дело в нас самих. Мы с вами разучились жить по законам мирного времени, и это беда, что мы считаем глубокими только две темы – нашу эмиграцию и воспоминания о родине. Мы пострадали и, как поранившиеся дети, требуем к себе повышенного внимания. Война сделала из нас чудовищных эгоистов.

– Это мы эгоисты?! – возмущалась Нина. – Иностранцы вообще думают только о себе!

Иржи укоризненно качал головой.

– Когда вы в последний раз жертвовали на благотворительность?

– Ну… Я как раз собиралась…

– Вот то-то и оно. А ваши гости постоянно собирают деньги на приюты и больницы. И, поверьте, от этих «поверхностных» людей гораздо больше пользы, чем от дамочки, которая обворовывает китайскую казну.

Они ссорились, и после долгих баталий Иржи признавал, что он дразнит Нину только потому, что завидует её энергии и целеустремленности.

– Нет у меня никакой энергии! – злилась она. – Больше всего на свете я хочу выиграть сто тысяч в лотерею и поселиться в замке с толстыми стенами – чтобы никого не видеть и не слышать.

– Так зачем вам выигрыш? – веселился Иржи. – Сдайтесь полицейским, и вас отгородят от внешнего мира на ближайшие десять лет.