Глава 13
Утром Лена так сладко потянулась, что крепкий топчан, сколоченный самим дядей Вовой, крякнул в ответ. Девочка улыбнулась и толкнула створки окна. Вид потрясающий!
Мало того, что терраска расположена на втором этаже, так еще и сам дом построен на левой , высокой стороне улицы. Такая безбрежная ширь и бездонная синева! Протянешь руку – и дотронешься до неба или даже до горизонта. Смотришь в даль, и, кажется, что паришь над раскинувшейся поймой некогда широкой реки Тузловки, над плодородными обширными полями, где сторож нужен был для того, чтобы кормить прошеных и непрошеных гостей арбузами и собирать в туесок арбузные семечки для селекции.
Наконец-то, Лена свободна, как ветер. Небо голубое-голубое, и полный штиль!
Помочь бабуле разложить на фанерке абрикосы – минутное дело. Сложнее наставить сестру на путь истинный.
–Люда, ты помнишь свое обещание? – спросила тихо Лена, высыпая из фартука подобранные янтарные шарики.
–Ну, помню, помню, – прозвучало недовольно в ответ. – Буду рядом с бабулей. Иди уже, не волнуйся!
–Смотри! Я, может, лишь завтра приду. Никуда не уезжай без меня. А то спасать будет некому. Хорошо?
–Ладно, – протянула сестра и буркнула, – Я и сама больше не полезу в этот вонючий канал.
Да, нахлебалась она тогда тины вдоволь, пока Ленка добежала, доплыла и выволокла ее, испуганную, на берег. Сережка с Ильей, растерянные и виноватые, уже позже на карачках вылезали следом из воды. А ведь она звала их, кричала, что тонет! Не верили.
Лена услышала бурчание, улыбнулась и погрозила сестре пальцем. Все, можно спокойно идти.
Она шла быстро вперед, не обращая внимания ни на жару, ни на пугающую пустынность, будто вымершей улицы, а стаю злобных бродячих собак, лежащих в пыли посреди улицы, заметила, лишь пройдя мимо, когда огромная рыжая сука подняла голову и лениво зарычала. Обменявшись удивленными взглядами, они равнодушно отвернулись друг от друга. Конец улицы упирался в Триумфальную арку, построенную в честь приезда в город царя Александра 11. Она делила Герценовский спуск на две трассы: одна шла вверх, в центр казачьей столицы, другая – вниз, в донские степи. Осталось перебежать двойную дорогу, пересечь трамвайные пути и – дом Ежовых.
Уставшая, Лена подходила к добротному деревянному особняку, где когда-то жила Гера и куда приезжала при каждой возможности, беря с собой старшую дочь. .
Лене тоже нравился просторный светлый дом с широкой верандой во весь фасад, с резными крашеными ставнями, которые ночью обязательно закрывались, чтобы приглушить шум пробегающего мимо трамвая.
Она остановилась перед забором из зеленого штакетника, оглядела широкий заросший травой двор. Никого. Наверное, отдыхают. Калитку держало накинутое на столб кольцо. Взявшись за него, Лена тут же отдернула руку. Раскаленное железо больно обожгло пальцы. Сняв босоножек, девочка откинула им кольцо и прошла босиком мимо дома к длинному добротному строению, из которого доносился звук струи, бьющей о дно пустого ведра. Здесь под одной крышей разместилось все хозяйство: и летняя кухня, и и хлев, и склад с дровами и углем, и сеновал, и курятник, и поросята с хрюшкой.
У дверей хлева неизменно стояли вилы, которыми орудует деда Тима, доставая для коровы сено. Но самое интересное и диковинное – печь посередине база, где летом готовила еду хозяйка. Лена всегда смотрела на нее, как на рудиментарный атрибут казацкого хозяйства. Но бережливая казачка не торопилась от нее избавляться, не доверяя газовым баллонам.
Тамара Федоровна, жена деда Тимы цедила молоко и, услышав стук шмякнувшейся о камень калитки, вздрогнула, насторожилась и испугалась. Сердце забилось, руки задрожали. Кто это? Покупателям рано, а к Генке всякие шляются. Одной в доме страшно. Разве думала она, что на старости лет будет жить, как на пороховой бочке?!
Но увидев Лену через открытую дверь кухни, облегченно выдохнула про себя
– Ну, вот, еще одна нахлебница явилась!
Она отвернулась, загремела пустым ведром, как бы торопясь доделать начатое. Лена остановилась посреди база и хотела уже идти в дом, в комнату Гены, но увидела висевший на двери замок. « Вот это да! – подумала она, – раньше на палочку закрывали, а теперь амбарный повесили!» Вздохнула и решительно двинулась вперед.
–А, Лелечка! – наиграно радостно воскликнула Тамара Федоровна. – Здравствуй, деточка, здравствуй!
Лена недовольно насупилась. Ей не нравилось это чужое имя, которым так настойчиво звала ее Тамара Федоровна.
–Одна приехала? Нет? А где же мама? – сыпала вопросами женщина, не ожидая ответа и не переставая работать.
Она суетилась, переставляя на чистом столе трехлитровые банки с молоком и убирая пустые, сверкающие, выжаренные на солнце.
А Лена, глядя на мамину мачеху, думала, что та совсем не изменилась. Такая же красивая, статная, чернобровая, без единой полоски седины в черных, как смоль, волосах. Коса, как у настоящей казачки, закручена на затылке и закрыта белоснежной косынкой.
.-Вот и хорошо, деточка, что приехала. Мои кровиночки, внученьки, тоже здесь, тоже в гостях у бабушки. Все веселей будет вам вместе, а сейчас спят. Отдыхают. – радостно щебетала она.
У Лены сразу испортилось настроение: толстые неповоротливые близнецы с длинными густыми косами всегда норовили ущипнуть, подколоть, наговорить. Если Лене удавалось доказать свою невиновность, они целовали свою бабуленьку и, смеясь, уверяли. что тупая Лелька не понимает шуток, и наказание все равно было неизбежным. Спят? Ведь полдень уже! На удивленный взгляд Лены объяснила:
–А что же ты хочешь?! Твои ровесницы, а уже этой весной художественную школу закончили с отличием и их сразу пригласили на Одесскую киностудию, мультики рисовать. Работать! Устали, мои ласточки.
От бесконечной гордости она светилась, счастье переполняло ее, и она не удержалась:
–А Генка устроился гайки крутить в депо за копейки. Мои девочки и то больше получают! А он перебивается с хлеба на воду.
Перехватив укоризненный взгляд девочки, она возразила:
–А что, деточка, хватит, вырос уже, женился, пора и самому зарабатывать. Давай и ты бабушке помогай. Надо вон собрать абрикоски под деревьями. Видишь, сколько их уродилось в этом году! Не годится добру пропадать! Хорошие высушим, остальные поросеночку, ему тоже витаминчики нужны. А я пойду курочек напою.
–Баба, а мне можно попить? – наконец, смогла вставить слово Лена.
–А как же, деточка, а как же! В ведерочке, только принесла из колодца. Холодненькая, родниковая.
Лена вошла в просторную летнюю кухню. Новое железное ведро, накрытое крышкой, стояло в углу на свежевыкрашенной табуретке. Девочка сняла с гвоздика кружку и залпом выпила первую, не почувствовав вкуса. Зачерпнув еще родниковой воды, пила медленно, наслаждаясь каждым глотком.
Тамара Федоровна тем временем успела напоить кур, вымыть руки под рукомойником, прибитым к кухонной стенке, выплеснуть воду в траву из таза, что стоял под ним, и заговорила опять так же быстро, как и двигалась:
–А я только что с поймы пришла. Подоила коровку и домой быстренько. Дедушка сейчас молочко принесет. Скоро люди придут, молочко возьмут, а завтра с дедушкой раненько на базар пойдем. Опять же за творожок тоже хорошо платят. Ну, деточка, чего же ты сидишь?! Иди, иди!
–Может, я чуть позже их соберу. Жарко еще.
–А абрикоскам на солнышке, думаешь, не жарко! Совсем привяли, бедные, – сокрушалась хозяйка.
–А Гена скоро придет? – отчаявшись, спросила Лена.
–Конечно, деточка, конечно. Вот соберешь абрикоски, он и придет, – успокаивала женщина лилейным голоском.
Девочка поднялась со стульчика. Просить платок на голову не стала, Сорвала с дерева лист, плеснула на него водой и прилепила к обожженному носу.
Три огромных дерева росли рядом. Ветки каждого свисали до земли под тяжестью урожая. Абрикосы, крупные, сочные, устилали землю вокруг. Кажется, их давно уже не собирали, и это сладкое оранжевое чудо образовало удивительный фруктовый ковер. Два пустых бака и выварка с корытом стояли около штакетника. «Да тут до вечера спину не разогнуть, – возмущенно подумала Лена, сгребая абрисы в кучку. – Хоть бы Генка быстрее пришел и спас, как всегда». Но его не было, а тара медленно наполнялась, и опять очень хотелось пить.
Глава 14
Деду Тиму она увидела сразу, как только открылась калитка. Высокий, худой и сутулый, он бережно нес эмалированное ведро, закрытое крышкой.
–О, кто к нам приехал! – радостно заулыбался он, и осторожно поставил ношу на табурет двумя руками, огромными, с длинными, толстыми пальцами. Наклонившись, скривился от боли в спине, постоял, отдышался и, придерживая себя за талию, неторопливо разогнулся.
– Вот и молодец, что приехала, – улыбнулся он.
Два года назад Лена впервые назвала его жестким словом «дед», и сама испугалась, услышав звучание вылетевшего дерзкого слова, бьющего, как хлыст. Это было, когда он приехал после полутора лет разлуки, потому что в Новочеркасск никого не впускали и не выпускали после расстрела рабочей демонстрации.
Деда Тима приехал один, обвешанный сумками и авоськами, и сильно постаревший. Те морщины, что покрывали его худое лицо мелкой сеткой, превратились в глубокие борозды, а серые волосы, стали белыми и такими тонкими, бесцветными, что кажется, вот-вот растают.
Гера, счастливая, радостно разбирала подарки, рассказывала о детях, об Иване и все расспрашивала о брате, который окончил училище, и обрадовалась, когда отец, сокрушаясь, сказал:
– Только вот беда: в армию его не берут. Пошел в депо работать.
– Папа, да это же хорошо!
– Ну, да, – нерешительно согласился он и добавил, – только Томочка говорит, в армии из него сделали бы здорового человека.
Гера решила промолчать.
Вечером пришел Иван. Накрыли на стол. Дедушка снова обо всех рассказывал. Сидели долго, пили чай, словно ждали чего-то. Лене надоело слушать одно и то же, и она ушла читать в соседнюю комнату.
Как ни интересна была книга, а все-таки девочка уловила обрывки очень тихого таинственного разговора, перемежающегося с тягостной тишиной, и отдельные фразы, сказанные громче обычного. Насторожилась…Не поднимая головы, прислушалась к глухому голосу деда, но мало что поняла.
– Да как же выбраться?! Кордон из солдат стоял вокруг города – мышь не проскочит
Иван наклонился и тихо попросил:
–Пап, ты расскажи, что было! Почему стреляли, из-за чего?
– А что рассказывать?! -вздохнул мужчина, – у вас, небось, такая же картина была. Есть нечего, магазины пусты, за хлебом очередь с четырех часов утра и только две булки в одни руки. У нас хоть огород есть, а тем, кто в квартирах – совсем худо. Вот рабочие и вышли к Атаманскому дворцу. Шли, думали: власть их выслушает. Мишка с Никольской утром агитировал ,а уже тогда было ясно: нельзя идти. Солдат нагнали в город видимо- невидимо. Танки ночью по Герценовскому спуску грохотали. А он мне все про родную власть рассказывал… Видел я ее в гражданскую!
И тут Лена впервые услышала странный звук, похожий на всхлип. «Не может быть! Дедушка плачет?!» – мелькнула мысль, но девочка не могла поверить своим ушам
. -Полдня стояли. Никого! Ждали. Може, кто из администрации выйдет. Вдруг над ними вертолет. Кто-то как закричит: « Товарищ Микоян, миленький, сюда! К нам!» Толпа радостно подхватила. И тут застрочили пулеметы на танках, которые окружили площадь. Что там началось!! Что началось… Не сразу поняли… Крик, стон, плачь… Люди врассыпную, а им вдогонку тра-та-та-та… Кровищи! Три дня машинами площадь мыли. Опять казаков истребляли! За что?!
Голос затих. Тишина. Только ложка о стенки чашки стучит, ходики тикают, да то ли всхлип, то ли сморкается кто-то
– Ты что там был? – испугалась Гера.
– Нет. В первый день столько солдат было, что не выйти со двора. Застрелят. А потом… Потом вызывали в милицию, проверяли, где был 2 июня тысяча девятьсот шестьдесят второго года и подписку брали, чтобы никому не рассказывать, не писать о расстреле. Все письма вскрывали, читали и зачеркивали все, что касалось июньских событий. Кто избежал смерти на площади, тот на десять лет угодил в тюрьму.
– А что с Венькой, что? – возбужденно зашептал Иван.
– Дружка твоего машина с солдатами задавила. Симку, Славина, Глеба Ярого… Молодые…
Опять всхлипы, и Лена поняла – плачь. Дед плачет! Она сидела в соседней комнате и возмущалась про себя: « Разве это мужчина! Слабак! Никакой силы воли!»
Лена не видела, что слезы текли и по щекам Ивана, а Гера, переставляла чашки и прерывающимся голосом шептала:
– Вот, она, народная власть! Что же это а?
– Да, хорошая власть, да дуракам досталась. Последних казаков истребляют! – приглушенно, со злостью сказал Иван. -У Веньки трое пацанов осталось… Передашь вот от нас с Герой.
Тимофей Егорович сунул деньги в карман и заплакал, как ребенок. Они долго сидели за столом, пили чай с вареньем и говорили, говорили, а закончили рюмкой, не чокаясь, как на поминках.
С того вечера не уважала она маминого отчима и называла только словом «дед».
– Лена, прекрати сейчас же! Ты не должна так называть дедушку! – возмущалась Гера.
А Лена, насупившись, только пожимала плечами. Слабак, он и есть слабак! Мужчина не должен плакать.
А дедушка, не желая быть причиной ссоры, примиряюще разводил длинными руками и виновато говорил:
–Не надо, Гера! Пусть будет так. Дед так дед!
Этим он еще больше злил максималистку, которая смотрела на белого, как лунь, деда и думала: « Вот поэтому и сына не защитил от своей женушки, и мама убежала из дома девчонкой. Хотел, наверное, и вашим хорошо сделать, и наших не обидеть. А на двух стульях не усидеть!»
Это было давно, а сейчас Лене жаль деда Тиму.Глава 15.
За год дедушка сильно изменился. Похудел, когда-то широкие плечи будто высохли, а руки стали еще длиннее.
Лена встала навстречу, Тимофей Егорович притянул к себе внучку за плечи и уткнулся губами в нежную щеку, потом легонько надавил ей на плечи, усаживая на табуретку.
–Ну, рассказывай, как поживаете, как там мама, отец? Одна приехала?
–Да все хорошо, дед, нормально. Приехала с Людкой.
Она смотрела на его красные, слезящиеся глаза, сутулую спину и думала: « Какие же они разные с Геной! Дед – столб коломенский, сын – еле дотягивает до понятия «средний рост», вытянутое лицо отца с большими ушами и длинным острым носом резко противоположен круглолицему с приплюснутым носом, конопатому сыну. Он так же не похож на деда Тиму, как и я на своего смуглого отца Ваню. Странно! Интересно, а что об этом думает Гена?»
–Гера там как поживает? – спросил дед.
Но ответа услышать не успел. В кухню вошла Тамара Федоровна, недовольно посмотрела на праздно сидящих, загремела посудой и, на ходу вытирая руки о фартук, быстро сказала, глядя на мужа:
–Иди, Тиша, поменяй водичку цыпляткам. Потом, вечерком, посидим. Поговорим.
Лена вопросительно посмотрела на деда, ей надо было еще письмо ему передать от мамы, да и опять идти на жару собирать абрикосы тоже не хотелось, но Тимофей покорно встал, с виноватой улыбкой развел руками перед внучкой, мол, ничего не поделаешь, работать надо, и ушел.
Лена с укором смотрела вслед деду, и вдруг услышала шуршащие по гравийной дорожке шаги. Девочка перемахнула через низенький заборчик, отделяющий двор от сада, и, помахав рукой, закричала идущему к дому Геннадию. Он остановился и равнодушно посмотрел на подбежавшую племянницу. Худое небритое лицо, бледные щеки, новые глубокие морщины вокруг рта, а брюки висят так, что даже ремень не может их удержать на поясе, болтаются на бедрах. Кончик приплюснутого курносого носа и тот поник.
– Гена, здравствуй, – говорила Лена, обнимая дядю. – Ты не рад!?
Она вглядывалась в родное лицо и, ничего не понимая, спросила, как в детстве:
– Где же ты был так долго! Я тебя тут жду, жду, а ты все не идешь!
Он улыбнулся через силу, обнял ее за плечи, поцеловал в щечку.
– Ну что ты! Конечно, рад. Пошли в дом. Просто устал.
Они, молча, поднялись по лестнице. Лена, чувствуя подавленность дяди, не спрашивала больше ни о чем, и только растерянно поглядывала по сторонам.
Она заметила, как выглянула из кухни и тут же спряталась Тамара Федоровна, и было странно, что дядя идет в дом, а не в кухню: ведь с работы человек пришел – есть хочет! И шел он как-то странно: не просто подпрыгивал, а заваливался немного на бок, и правую руку засунул в карман, будто придерживал ею что-то. « Наверное, ремень слабый,» – подумала Лена.
Открытая дверь упала в темноту, и на Лену пахнуло каким-то смрадом, чем-то протухшим. Не оглядываясь, Гена быстро прошел из коридора в комнату, бросился навзничь на кровать.
Несколько секунд Лена стояла в нерешительности, потом, дотронувшись до угловатого плеча, тихо спросила:
– Устал?
Он вздрогнул и не ответил.
– Ну, полежи, отдохни,
Огляделась. Все по-прежнему. Старенькая одинокая мебель… Она подошла к тумбочке, наполненной пластинками, и открыла крышку приемника, пальцем прочертила по диску проигрывателя свой вензель. Это ее учитель пения. Когда-то она все лето здесь пела с Бернесом, Утесовым. Домой привезла толстую общую тетрадь с песнями.
А в углу – этажерка с книгами. Лену неприятно удивил густой слой пыли на верхней полке. Книги, старенькие, потрепанные, клееные переклеенные, с обложками и без стояли плотно, как солдатики, на трех полках. Невероятное богатство! Здесь она впервые прочитала книги Дюма, Верна, Рида. Они достались Гене от библиотекарши районной библиотеки. Спасибо ей. И обогревала, и обучала, и прикармливала сироту.
Какой воздух! Затхлый, неживой! Душно. Лена вошла в новую аккуратную комнатку с выходом на деревянную террасу, открыла окно. Около стены стояла раскладушка без матраса со смятым тонким одеялом. Пристройка выглядела ненужной, никчемной, бесполезной.
Задумавшись, Лена не слышала скрипа кровати и шагов мужчины, который подошел к ней тихо сзади и хрипло спросил:
– У тебя рубль есть?
– Да, вот, возьми, – протянула она, обернувшись.
Он взял деньги, сунул в карман и извиняющимся тоном пояснил:
– Понимаешь, зарплата только завтра, а есть хочется сегодня.
Лена понимающе кивнула:
– Да, ладно тебе, все нормально, не волнуйся.
Он заметно повеселел, даже улыбнулся.
– Ну, так пойдем в магазин маслица, картошечки купим. Пожарим. И Нинка как раз с работы придет. Пировать будем.
Глава 15
Они шли рядом, размахивая руками, и Лена решилась спросить о том, ради чего приехала.
–Ген, скажи, а ты знаешь моего родного отца?
Спросила, а внутри все сжалось, дыхание остановилось, и отпустило только тогда, когда прозвучало:
–Конечно, знаю.
Он ответил так буднично и просто, что девочка остановилась перевести дух. Чувство страха, боли, радости – все перемешалось. Тайна раскрыта?! Отчего же в груди, вместе с ощущением победы, возникло желание закрыться руками, не пустить эту правду, защитить от нее сердечко? Наверное, еще теплилась надежда, что догадка не верна, что она родная дочь, и Лена, недоверчиво посмотрев на дядю, спросила:
–Правда?! И ты можешь меня к нему отвести? А кто он? Где живет?
–А почему бы и нет! Только он в Ростове живет, там же, где и ты жила с Герой.
Он отвечал, не задумываясь и не удивляясь ее вопросам, будто знал, что его об этом когда-нибудь все равно спросят.
–Зовут Григорием, Григорием Стелиным. Только я его давно не видел. А Герка знает о твоих желаниях?
– Нет, конечно! Смотри никому не говори, – и добавила, как заговорщик: это будет нашей тайной, ладно?
–Угу!
–Значит, завтра и поедем! – заявила девочка решительно.
–Завтра? – он задумался. Он всегда восхищался ее решительностью, но завтра… Он так устал и никого не хотел видеть. Но лучше уж поехать к Гришке, чем идти домой, – Ладно, с утра отработаю, ты пока выспишься, зарплату получу и поедем.
Лена, довольная и счастливая, взяла Гену за руку и, касаясь плеча друга, зашагала вверх вдоль Герценовского спуска,
Закупив продукты в магазинчике, они весело спускались к дому. Исчезло равнодушие Геннадия, он приободрился, и между ними установилась прежняя связь, когда один чувствовал и понимал другого без слов. Это было единение душ, которое вызывало чувство восторга и уверенности в жизни: ты не один.
–Обойдемся и без нее, и без ее молока! Да?
–Угу! – кивнул Гена, не глядя на попутчицу.
–А то тараторит, тараторит, не успеваешь понять, чего она хочет. А как ласково говорит… Даже руками себе помогает проявлять эту нежность, – рассуждала девочка.
–Когда это ты успела заметить?
–Да всегда, как с ней встречаюсь. Тарахтит, а сама рукой гладит по голове, а у меня от этого прикосновения холодеет все внутри.
–Угу, и съеживаешься, сворачиваешься, чтоб не достала. Да, в детстве и у меня так же было, потом прошло. А ты голову опускала?
–Да, она сама опускается!
–Тогда она обхватит двумя руками твою голову, поднимет ее и ласково так говорит: «Смотри мне в глаза, деточка! Смотри в глаза, когда с тобой старшие разговаривают!»
Лена подхватила:
–А глаза черные, страшные и не мигают, дрожь пробегает по телу. Ну ее! Расскажи лучше о себе. Как живешь, Ген?
Она мгновенно поняла, не договорив фразу: зря спросила. Он замкнулся, ушел в себя, будто ракушка захлопнула створки.
Раньше Лена чувствовала свою власть над Геннадием, а он улыбался, понимая это. Не противился. Им было легко, свободно. А сейчас Лена с состраданием поглядывала на посеревшее, осунувшееся лицо дяди, на худые, конопатые руки с грязными ногтями и чувствовала отдаленность. Чужой? Нет, скорее, незнакомый, несчастный, тонущий в хаосе жизни. Но как помочь?
–Вот, что делает женитьба! – подумала она, вздыхая, а вслух произнесла, откинув прочь плохие мысли:
–Ну, ладно, не будь букой! Сейчас поужинаешь, и совсем другое дело будет!
Она примиряюще прижалась к его плечу, взяла за руку, но он отдернул ладонь, будто обжегся, остановился, посмотрел на девочку: « Какая она светлая, чистая! Прикасаться к ней – значит запачкать, замарать грязной, в мазуте рукой что-то белоснежное, радостное». Геннадий спрятал руку в карман и недовольно сказал:
–Да, идем скорее. Есть хочется.
Лена обиженно дернула плечом, но, посмотрев на серое, изможденное лицо друга, передумала сердиться.
Прав дядя Вова: надо бы Гену полечить. Давно пули свистеть перестали, но закончилась ли война? И кто гибнет теперь? Дети войны, как хилые колоски, побитые морозом, так и не оправились от страданий и лишений, так и не смогли занять достойного места под солнцем.
Чтобы вернуть прежнюю непринужденность, девочка улыбнулась и, указывая на дом Самойлихи, мимо которого они проходили, сказала:
–А помнишь, как мы с тобой влетели на велосипеде в эти бревна? Ты ведь тогда меня спас. Смотри, они до сих пор лежат около забора!
Геннадий, молча, кивнул, шагая рядом.
–Как только ты успел сообразить в них въехать, а то бы нас точно раздавил трамвай!
–Еще неизвестно, что лучше. Может, и проскочили бы, – угрюмо возразил спутник.
–Ну, ты даешь! Тогда бы мы вылетели на трассу.
–Ну да. Знаешь, я до сих пор не могу понять, как это получилось, почему тормоза отказали!? Причем оба: и ручной, и задний!
–И что? Думаешь- она?
–Кто его знает! Только у нее зимой снега не выпросишь, а тут купила целый велосипед!
–Ну, во-первых, у тебя был День рождения, во-вторых, она боится соседских пересудов.
–Это ты права. Соседи наперебой хвалили мачеху, которая так любит и заботится о сироте. Она, довольная, улыбалась, а отец такой же счастливый, с гордо поднятой головой выгонял на заре коров в стадо.
–Забудь! – тряхнула головой Лена. – Это уже пройденная тема.
–Знаешь, а я ведь проверял их утром, тормоза действовали, а в обед… И самое интересное, что ее нигде не было: ни в толпе, ни дома. Гера нас в больницу отвозила.
– Ни пойман – не вор, – философски заключила Лена. – Рука до сих пор болит?
– В местах перелома на смену погоды и еще иногда не держит.
– Да тебе досталось! Сколько метров летел через руль! Но ты молодец: не ревел!
Он, довольный похвалой, усмехнулся и прибавил шагу.
Поужинали быстрее, чем готовили. Лена старалась как можно больше подложить в тарелку дяде, но Нинка, его жена, была такой же голодной. А Лена не против: выпила кипятку с вареньем, хлебом и спать.
Постелили на раскладушке, в отстроенной комнатке. Заснуть невозможно! Еще
несколько часов, и – она увидит своего отца! Рядом с Геной она гнала мысли об отце, потому что чувствовала, как нужна дяде, нужно ее участие и сочувствие. Но, оставшись одна, дала полную волю своей радости. Сказка, да и только!
А какая темная вязкая ночь на Дону! Может, потому что здесь степь целуется с небом, и цикады, как истинные музыканты, восхваляют красоту черной царственной ночи?! Родившийся месяц так нежен и так тонок, что Лене захотелось спеть ему колыбельную, как младенцу. Все ее страхи оказались лишними. Гена – настоящий друг. Как быстро он понял ее!
Девочка опять перевернулась, сбросила простыню, подошла к раскрытому окошку. Воинственное жужжание комаров, пытающихся пробиться сквозь марлю, развеселило Лену, и она торжествующе сказала насекомым:
–Ну, вот, комары, комарики! А вы не верили, что я найду его, что моя жизнь измениться.
Она закружилась и, улыбаясь, прыгнула на раскладушку. Та прогнулась, заскрежетала, и к этим звукам прибавился сдавленный стон или смех. Лена не разобрала. Застыла и услышала неразборчивый шепот из соседней комнаты, потом стон со смешком и возней на ложе. Лена улыбнулась опять. Она тоже хотела племянника, маленького, конопатенького.
–Ой, больно! – вдруг громко запротестовала Нинка, и за словами последовал звонкий шлепок. Потом босые ноги пробежали к двери. Пахнуло чем-то протухшим. Тишина.
–На пей! Тише, тише. Пей же! – уговаривала Нинка мужа, а Лена удивленно, со страхом, который появился неожиданно внизу живота и застыл под ложечкой, слушала какое-то глухое дикое рычание, которое постепенно становилось тише и, наконец, сменилось мирным посапыванием.