Дженис Джоплин – жемчужина рок-н-ролла

В неполной средней школе Вудро Вильсона Джоплин проявила себя очень способной ученицей: как талантливый автор школьной газеты Sea Breeze и издававшегося на мимеографе литературного журнала Driftwood, а также как замечательная художница. Работая волонтером в библиотеке, она создала серию иллюстраций для «Волшебника страны Оз» для летней программы чтения^[19]. Ее одноклассник Дэвид У. МакФэдден рассказывает: «Ходили слухи, что после работы Дженис целовалась с парнями за зданием библиотеки».

Если в школе ей нравился какой-нибудь симпатичный парень, вроде светловолосого Тима Берримана, она пыталась очаровать его остроумными непристойностями. Тим и Дженис вместе проходили юношеский курс по спасению утопающих, и ему приходилось тащить ее через школьный бассейн в позиции захвата через грудь. «Она была плоскогрудой мелочью в свои четырнадцать, как и все остальные девчонки здесь», – говорит Тим. Но Дженис было трудно противостоять, если она положила глаз на кого-то. Однажды Тим стоял в коридоре рядом с классной комнатой миссис О. Фламмерфелт, Дженис подошла к нему и вручила коробку. «Взгляни на это», – сказала она. На коробке была этикетка «Семейные драгоценности», и когда Тим открыл ее, он увидел два покрытых блестками грецких ореха, подвешенных и связанных вместе золотыми лентами. Как говорит Тим сейчас: «Молодые леди четырнадцати лет не делали ничего подобного в Порт-Артуре».

Дженис, взбалмошная, неординарная, с грубыми чертами лица, не пользовалась популярностью. Парни сторонились ее, предпочитая красивых и скромных девушек. Спустя годы в интервью Джону Бауэрсу для Playboy Дженис сумела выразить трагедию своей юности всего одной фразой: «В четырнадцать лет у меня совсем не было сисек». Ее одноклассник Джеймс Рэй Гуидри говорит: «Я был удивлен, когда услышал ее заявления о том, что в нее кидались камнями, потому что с самого начала учебы в неполной средней школе ее попросту игнорировали. В детстве Дженис была милой и симпатичной девочкой, но она не превратилась в девушку с тонкой талией, красивым лицом и соблазнительными формами. Средняя школа – самое ужасное время в жизни, время полового созревания и принятия сексуальной идентичности, формирования собственного образа. В этот период определяется, кто из мальчиков будет выглядеть взросло и солидно, а кто – останется ботаником. Девочки либо становятся принцессами, либо непопулярными тихонями. Для Дженис Джоплин была придумана отдельная категория: шлюха. В школьные годы ее не жаловали».

Неприятие со стороны мальчиков стало причиной антисоциального поведения. По рассказам Гуидри, Дженис начала общаться со шпаной. Милтон Хэни встретил ее на танцах на улице Проктер летом 1957-го, они вместе решили стащить выпивку. «Я украл Southern Comfort^[20], а Дженис – Johnnie Walker Black, после чего мы убежали на дамбу. Я сделал глоток Southern Comfort и сказал: „Слишком сладко“. Она ответила: „Я возьму“. Мы обменялись бутылками и продолжили вечеринку на дамбе. В конце концов, я ушел с другой девушкой, а Дженис осталась там и выпила все сама».

В интервью Джону Бауэрсу из Playboy Дженис рассказывала, что пользовалась вешалками для одежды, чтобы вскрывать машины. Она не уточняла, когда это происходило, но, скорее всего, примерно в то же время. В выпускном альбоме Сидни Лэнга Дженис назвала себя трудным ребенком, добавив, что ей было очень нелегко. Как-то на приеме у врача ее предостерегли, что если она не изменится, то к двадцати одному году окажется в тюрьме или в психиатрической больнице. Неизбежно поползли слухи, связанные с нескромными высказываниями самой Дженис. Несмотря на то что мать всегда наставляла ее «думать перед тем, как что-либо говорить», она не видела причин молчать. Как-никак ей нравилось, что ее тело развивается, а вместе с тем появляются новые приятные ощущения. Как она позднее споет в песне Tell Mama, с четырнадцати лет ей было известно, что суть жизни – в любви и сексе^[21].

Летом 1957-го, когда Дженис переходила из неполной средней в среднюю школу, она познакомилась с Джеймсом Лэнгдоном, вместе с ней игравшим в небольшой театральной постановке «Женщина-солдат». «Ее мать поразила меня – она была очень прямолинейной, критичной, непреклонной и холодной, – говорит Лэнгдон. – Дженис почитала и очень любила своего отца, считая его музыкально образованным. Однажды он сел, включил мне пластинку Казальса с исполнением виолончельных сюит Баха и расплакался».

Дженис как-то пожаловалась журналистам на то, что родители записали ее в «пропащие», еще когда она была совсем юной, и не меняли своего мнения, пока она не стала звездой. Довольная, что наконец получила признание матери, она заявила, что была в ссоре с ней с четырнадцати лет. Очевидно, это был тот самый возраст, на который пришлось испытание очень жестокой любовью, ведь позднее Дженис однозначно заявила журналисту Дэвиду Далтону: «Моя мать вышвырнула меня из дома, когда мне было четырнадцать». И возразила джазовому критику Нэту Хентоффу: «Моя мать пробовала сделать меня такой, как все… но я никогда бы не смогла».

Хьюстонский юрист Рой Мерфи III говорит: «Дженис пошла своей дорогой, когда ей было четырнадцать. Многие считали ее сумасшедшей. Ходил слух, что она заделалась художницей – ездила на территорию старого заброшенного автокинотеатра Surf Drive-in Theater рядом со школой, выставляла там мольберт и рисовала. Она была дикой, странной и необычной».

Осенью 1957-го она поступила в среднюю школу Томаса Джефферсона. «Несомненно, с ней происходило что-то не то, – говорит ее старый друг Чарли Уильямс. – Распространялись слухи, что Дженис напивается и спит с кем попало, что, конечно же, сказалось на ее репутации, которая катилась ко всем чертям. Она была мила и вдруг стала уродлива. Как будто бы ее самоуважение подверглось артиллерийской атаке».

Несмотря на отчаянное желание быть в центре внимания, Дженис понимала, что ей никогда не победить в любом из конкурсов: на лучшую чирлидершу, «Королевскую осанку», «Мисс идеальную секретаршу», «Футбольную милашку», «Типаж» или CavOilCade Queen^[22]. Больше всего она желала оказаться среди членов элитного отряда марширующих барабанщиков и горнистов Red Hussars, выступавшего на Cotton Bowl Classic^[23] и инаугурационных парадах в столице. К счастью для Дженис, в «Красные гусары» брали, основываясь на таланте кандидата, а не на результатах голосования. Учитывая ее энергичность и любовь к пению и танцам, она считала, что сможет попасть в него.

Аннет Ирвин, сидевшая прямо перед Дженис на уроках английского, тоже пробовалась в Hussars. Изнурительный процесс из пяти или шести этапов в течение двух осенних месяцев включал в себя оценку осанки, памяти, вокальных и танцевальных способностей, владение инструментами. Можно было вылететь на любом этапе. В том году прошли лишь 24 из 150 претендентов. Даже подруга Дженис Кэрол Скалко, которая была и чирлидершей, и «Самой популярной девушкой», и «Спортивной милашкой», не попала в Red Hussars из-за несоответствия требованиям к росту. В школе Томаса Джефферсона ходила шутка: «Чирлидерша – это неудавшийся Hussars».

Аннетт вспоминает: «Дженис и я выбыли одновременно, примерно на пятом этапе. Я помню, как она сверилась со списком в спортивном зале и зарыдала, когда не обнаружила себя. Я обняла ее и сказала, что все хорошо. Я часто задумывалась о том, сложилась бы ее жизнь иначе, будь она принята в Hussars. Может быть, этот отказ был очень важным для нее».

Так и есть. Друг Дженис Грант Лайонс, бывший футболист, рассказывает: «Она должна была снять блузку на собрании учеников перед матчем. Она определенно хотела, чтобы у окружающих создалось впечатление, что она очень дикая девчонка, шлюха». Нельзя сказать, что у нее не было друзей и поклонников. Продолжает Дэвид Макфаддена: «Она была очень веселой, умной и талантливой. Могла пошутить, принять типичную тинейджерскую остроту в свой адрес и находчиво ответить. Она выглядела по-мальчишески, а ее грубоватая манера поведения часто приводила к перепалкам с другими людьми. Любой, кто захотел бы посмеяться над ней, получил бы достойный отпор».

Одним из ее поклонников был Майк Ховард, который ценил Дженис за талант и сексуальность. Однажды они с другом отправились к Дженис домой, чтобы рисовать плакаты к предстоящим выборам. Визит закончился игрой в «пуговичный покер» – замедленную версию покера на раздевание. К концу игры у Дженис были расстегнуты три пуговицы на рубашке, и парни сумели хорошо поразглядывать ее лифчик. Как говорит Майк, «этого было достаточно для бесконечных фантазий на многие дни вперед. Эй, для 1959-го это было очень горячо. Мы с другом поделились историей о покере с Дженис с другими приятелями, и я подозреваю, что в школьных сплетнях речь уже шла о том, что мы катались по полу в чем мать родила, обмазавшись растительным маслом. Конечно же, нам с другом совершенно не хотелось разоблачать нелепицы, ведь мы выглядели так круто!» Подписывая Майку выпускной альбом «Желтая куртка», Дженис нарисовала комбинацию из трех игральных карт червонной масти.

Дженис собиралась стать художницей и начала рисовать многочисленные полотна, хотя и знала, что ей нужна будет какая-нибудь профессия, чтобы обеспечить себя в случае чего. Она намеревалась стать медсестрой после окончания средней школы, где активно посещала курсы «Будущие медсестры Америки». Как-то на занятии преподаватель рассказывал: «Для того чтобы определить, есть ли у пациента паразиты, нужно взять образцы анализов».

«Как это сделать?» – спросила одна из учениц. «Посрать», – заявила Дженис.

Однажды девушки поехали на экскурсию в больницу в Хьюстоне, где наблюдали за операцией на желчном пузыре. Некоторым стало дурно, но Дженис «…смотрела не отрывая глаз, – говорит Линда Хиггинботэм Кэрролл, одна из двадцати восьми девочек. – Врачи доставали внутренности, фууу, они выглядели как спагетти!» Сразу после операции Дженис толкнула локтем Линду, сидевшую с головой между коленями, и сказала: «Теперь можешь смотреть. Они уже закончили зашивать. Пойдем в кафе и поедим!»

В этот вечер девушки решили улизнуть из номера в отеле, чтобы провести ночь в городе. Кто-то донес сопровождающему, и по возвращении в Порт-Артур их вызвали на ковер. «Девушки свалили все на Дженис, – говорит Линда. – Они сказали директору школы: „Это Дженис подбила нас“. Подстава. Они знали, что им поверят, если они скажут, что Дженис сделала это. Меня спросили, и я ответила: „Я тоже хотела пойти. Но никто не выкручивал мне руки“. Я не знаю, почему они не отстранили меня от занятий, я тоже была не особо популярна в школе. Но они отстранили Дженис».

В первый год учебы в средней школе, с 1958-го по 1959-й, Дженис сошлась с группой ярких привлекательных парней. С ними у нее началась та жизнь, о которой она всегда мечтала; трое из них первыми поддержали ее устремления стать великой певицей. Джим Лэнгдон, Дэйв Мориарти и Грант Лайонс были красивы, умны, порядочны и обладали тонким музыкальным вкусом. Они ответственны за тот год, который, возможно, был самым счастливым в жизни Дженис.

Джим играл на тромбоне, Дэйв был редактором школьной газеты, а Грант – игроком футбольной команды университета. У них никогда не было проблем в общении со сверстниками, но они все равно были такими же, как Дженис, аутсайдерами, ненавидящими провинциальность жителей Порт-Артура. Поначалу они противились дружбе. Она не унималась и наконец, как говорит Джим, «прокралась» в компанию. Их близость была больше нацелена на совместные пьянки, шалости и на музыку, чем на секс, однако они получили некоторый ранний сексуальный опыт. «Ни у кого из нас не было романтических привязанностей, – говорит Джим. – Что не означает отсутствия случайных сексуальных контактов. Все мы были молоды и использовали это время для экспериментов, я – точно, может быть, и еще несколько парней в компании. Время от времени – на тусовках и просто когда слонялись вместе».

Я решил узнать мнение звезды футбола по этому вопросу. Во время визита к Гранту Лайонсу в Сан-Антонио я спрашиваю: «Я так понимаю, сексуальных экспериментов хватало». «Еще как», – отвечает Грант.

* * *

С тех пор как она стала частью компании, никто в средней школе не смел ее трогать. Грант умудряется выглядеть одновременно угрожающе и деликатно, и ни при каких обстоятельствах вам не захочется связываться с ним. Он пытается заверить меня, что их компания не организовывала специального защитного отряда для Дженис, но ясно, что в школе пошли слухи о том, что с ней лучше не шутить или придется иметь дело с ее новыми друзьями. Обсуждая Джима, Гранта и Дэйва во время интервью для Playboy, Дженис говорила: «Они читали книги, они размышляли, и я начала тереться возле них. Мы считали себя интеллектуалами, и, как мне кажется, мы ими и были».

В один вечер они напились и забрались на мост Рэйнбоу высотой триста футов, пересекающий реку Сабин. Грант рассказывает: «Это необычный мост – высокий, с крутым уклоном и узкий. Мы шутили, что именно из-за него каджуны^[24] остаются в Луизиане. Они видят мост Рэйнбоу, разворачиваются и едут назад. Мы подъехали к основанию моста, припарковались и поднялись наверх по пешеходной дорожке. Потом перелезли через ограждение и спустились по маленькой лестнице на балки под мостом. Там мы и стояли, на высоте в триста футов, на этих балках и выпивали. К сожалению, вниз начали лететь банки, и мы привлекли внимание».

«Кто-то сообщил в полицию, что мы собираемся совершить самоубийство. Закончив дурачиться, мы спустились вниз по пешеходной дорожке. Там везде стояли полицейские машины с включенными фонарями, копы сняли у нас показания, но ничего не сделали. Я думаю, что это Дженис бросила вниз банку пива и попала в лодку».

Во время моей встречи с Дэйвом Мориарти в Остине он показывает мне зеленое каноэ, на котором они плавали по реке Сабин. «Это последняя крупная водная артерия в США, которая еще не подверглась индустриализации, – говорит Дэйв. – Там до сих пор стоят сваи времен Гражданской войны. В прошлом можно было дойти на пароходе аж до Дентона. Однажды наша компания вышла в трехдневный тур по Сабин до самого Дьюивилла». Все они весело выпивали по дороге и не заметили надвигающийся шторм – береговой охране пришлось тащить их на буксире. По словам Дэйва, такое случалось не раз.

Дженис однажды сказала, что стала певицей потому, что Грант Лайонс одолжил ей свои записи Бесси Смит и Лидбелли. А десять лет спустя Дженис сама считалась лучшей блюзовой певицей своего времени. Она почтила память Бесси, купив надгробие для ее безымянной могилы.

Бесси родилась 15 апреля 1894 года в Чаттануге, Теннесси, и начинала петь в хонки-тонках^[25], шоу исполнителей негритянских песен, на карнавалах и в кабаре. Представители Columbia Records нашли ее в клубе в Сельме, Алабама, и уже к концу следующего года Бесси продала два миллиона записей.

Перед выступлением Бесси всегда требовала выпивку, опустошая пинту чистого джина одним глотком. На протяжении всего концерта в ее губах дымилась сигарета. «Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь вкладывал столько страдания и мук в песни своего народа», – говорит ее пианист Кларенс Уильямс. Вне сцены Бесси Смит продолжала пить и веселиться до отключки. Будучи пьяной, она делала что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание: дралась, швырялась деньгами, орала. К 1927-му она перегорела, а умерла от травм, полученных в автомобильной аварии 26 сентября 1937-го. Ей отказали в приеме в одной из южных больниц только для белых, и она истекла кровью во время транспортировки в другую больницу.

Критик Джордж Авакян назвал Бесси «повелительницей вокальных интонаций», отмечая ее «мощный покоряющий голос, который сочетал силу и даже резкость с непреодолимой природной красотой». Она оказала влияние на Дженис Джоплин не только в музыкальном плане, но и стала образцом для подражания в жизни. «Она научила меня петь, – говорила Дженис. – Серьезно, благодаря ей я стала певицей».

Дженис научилась исполнять блюз, часами слушая Бесси и повторяя за ней. «Мы набивались в машину, – рассказывает Грант, – и ездили по „треугольнику“ – до Бомонта и Оринджа и обратно. Как-то Дженис сидела на заднем сиденье, мы же горланили одну из песен Одетты^[26]. Она презрительно пробормотала что-то по поводу нашего исполнения, а потом так мощно и захватывающе запела, что мы умолкли и больше уже не открывали ртов».

Хотя в 1957-м рок-н-ролл правил бал, Дженис черпала вдохновение в блюзе. Она купила пластинку Одетты и ориентировалась на бесстрашные и маскулинные звуки фолка и блюза. Ей нравился Muleskinner Blues^[27] в исполнении Одетты, который оказал значительное влияние и на Боба Дилана. Смешение популярных баллад и блюза, произведенное Одеттой, проложило путь знаменитому дилановскому слиянию фолка и рока в середине 1960-х и, позднее, взрывному миксу рока и блюза Дженис. Она без конца слушала записи Одетты, запоминая не только слова, но и стилистику подачи. На одной из вечеринок в доме на пляже в Сабин Пасс Дженис вместе с Мориарти, Лэнгдоном и Лайонсом разговаривали и пили пиво, вдруг решив пройтись до будки береговой охраны. Они посмотрели на море и болота через массивные стеклянные стены со всех сторон дома. Дженис зажгла свечу, Джеймс Лэнгдон принес бутылку виски Jim Beam, а Дэвид Мориарти открыл несколько банок с Соса-Cola. Немного спустя Грант заметил, что было бы чудесно взять с собой фонограф. Внезапно Дженис запела одну из песен Одетты, поразив всех силой, убедительностью и мелодичностью своего голоса. После внушительного и захватывающего окончания она осмотрела комнату, вглядываясь в охваченные благоговением лица ее первых поклонников. Их похвалы одновременно порадовали и смутили ее, и она сказала им идти нахер.

Грант Лайонс до сих пор в форме, атлетически сложен и гибок. Его шерстяной свитер и мягкие темно-желтые вельветовые штаны делают его похожим на члена Лиги Плюща или Ральфа Лорена. Однако он говорит мне, что во времена игры в футбол в школе Томаса Джефферсона выглядел по-другому: «Я носил старые вещи моего отца, которые смотрелись совершенно нелепо. Так мне сейчас говорят. Большие квадратные плиссированные штаны. Он их больше не носил, поэтому я их взял. Дженис одевалась практически так же, как мы, и не красилась. Для девушки себе на уме, в которой бурлили соки творчества, такое окружение было совсем развращающим. Я помню, что во времена начала учебы в средней школе я был очень одинок. Я был сам по себе: у меня не было друзей – ни из числа спортсменов, ни среди остальных; я ни с кем не встречался. Мое участие в общественной жизни было нулевым. Я не купил себе кольцо своего класса^[28] и сомневаюсь, что Дженис его приобрела. Мне не терпелось оставить школу Томаса Джефферсона в прошлом. Это было конформистское, ограниченное, антиинтеллектуальное место; деревенщина – неподходящее слово, но общество явно было не слишком утонченным».

«С компанией был связан ряд девушек – Патрисия Дентон, с которой у Дэйва были отношения, Олли Томпсон, Гленда Берк, но ни у кого из них не было того статуса, которого достигла Дженис. Она стала одним из парней, и мы были единственными битниками в Порт-Артуре». Часто компания приезжала в Луизиану, зависая в притонах Винтона, Старкса и Туми, расположенных через реку. Однажды они отправились на фестиваль креветок, съехав с шоссе у озера Чарльз и углубившись в страну каджунов. Дженис напилась в одном очень злачном заведении в Кэмероне и заигрывала с «енотозадыми», как иногда называют каджунов. Вскоре один из них подошел к парням и попытался купить ее. Дженис поддержала идею, и начался торг о цене.

«Сколько ты мне за нее дашь? – спросил в шутку Грант. Они долго торговались, пока до них не дошло, что каджуны были совершенно серьезны. – Дженис не беспокоило происходящее. Она не поменяла стиль своего поведения, вызывающий и откровенно сексуальный. С одной стороны, мы пытались утихомирить ее, с другой – убедить этих парней в том, что все это шутка, не довести их до бешенства. Ничего в итоге не случилось, но нам пришлось поспешно убраться оттуда».

Один раз Дженис решила, что хочет поехать в Новый Орлеан – пройтись по барам, послушать музыку. Когда ее мать не дала своего разрешения, она украла семейную машину, Willis, продала один из своих рисунков Кэмми Оливер и взяла с собой Лэнгдона и еще нескольких парней, чтобы разделить плату за бензин. Они всю ночь развлекались во Французском квартале и поехали домой, только когда на улице Бурбон наступил рассвет.

«Парень за рулем был лихим водителем, – вспоминает Джим. – В районе Кеннера шел дождь. Мы притормозили на светофоре. Но это был старый Willis – тормоз заклинило, и мы врезались прямо в зад впереди стоявшей машины». Никто не пострадал, но передняя часть маленького Willis не подлежала восстановлению. Приехали полиция и эвакуатор, после проверки удостоверений личности и водительских прав копы узнали, что все участники аварии были из другого штата.

Их отвезли в полицейский участок. По пути Дженис была «довольно болтлива», и полиция выяснила возраст каждого. Оказалось, что трем парням было по восемнадцать, а Дженис еще не достигла совершеннолетия. «Мы пытались делать вид, что ничего особенного не произошло, – рассказывает Джим, – но они начали говорить, что привлекут нас к ответственности по акту Мэнна»^[29]. Испугали до смерти. Когда мы приехали в участок, полицейские позвонили родителям Дженис, и ее мать сказала: «Нет, я их знаю. У них не было никаких преступных мотивов. Они просто сумасшедшие. Мы пришлем вам деньги. Посадите Дженис на автобус. Убедитесь, что она отправится на автобусе в Порт-Артур. Но нам нет дела до того, что будет с остальными».

Джима и других парней полиция высадила на трассе, и им пришлось добираться домой в Техас автостопом. Они перешли через мост в Батон-Руж и там сумели поймать попутки.

Джим Лэнгдон и его друзья были на класс старше Дженис, и когда они поступили в колледж, ей, к несчастью, пришлось остаться один на один с травлей со стороны одноклассников. Она взбесила многих учеников тем, что выступила против сегрегации, после чего ее прозвали «любовницей ниггеров». Подписывая альбом «Желтая куртка» Рональда Количии в этом году, она нацарапала дерзкое послание с проклятьями в адрес Ку-клукс-клана и карикатурами на их колпаки и горящие кресты. Она могла бы оправдать себя в глазах расистов Порт-Артура и принять участие в соревнованиях по местному виду спорта «сбивание ниггера», но она отказалась.

«Группа подростков залезает в машину с длинной толстой палкой и быстро разгоняется, – рассказывала Дженис. – Когда они видят „пика“^[30] на велосипеде или пешком, то высовывают палку в окно и сбивают его». Ее недруги кидали в нее монетки на перемене. «Они говорили, что ей нужны деньги, и ни во что не ставили, – говорит ее одноклассница Мишель Соренсон. – Обзывали ее дешевой шлюхой. Как-то написали „СВИНЬЯ“ на баннере, который она кропотливо готовила к футбольной игре, а когда она пришла в школу в черном трико, один остроумный малый сказал: „Знаешь, Дженис, однажды ты попадешь в шоу-бизнес“. Дженис улыбнулась и спросила: „Ты правда так думаешь?“ „Конечно, – ответил он. – Станешь клоуном“».

«Ученики плевались в нее в коридорах школы, – говорит Джим Сэллинг из Бомонта. – Во время обеда мы шли в мою машину и выпивали немного виски». Линда Р. Паллиэм рассказывает: «Я отчетливо помню, как девочки в раздевалке физкультурного зала бросали на нее беглые взгляды или украдкой смотрели, пытаясь понять, отличается ли она и „можно ли определить“, что она спит с футболистами». Билл Хэда говорит: «Некоторые парни указывали на нее как на девчонку, которая любит трахаться, секс-машину из Порт-Артура».

«Чувак, они унижали меня, эти мещане», – скажет Дженис позднее в интервью Playboy, подтвердив, что в нее кидались камешками на уроках и многие однокашники называли ее шлюхой. Причиной их грубого обращения, по ее словам, был отказ Дженис стать конформисткой, отстаивание своей свободы. Единственным светлым пятном ее выпускного года был здоровый парень по имени Уильям МакДаффи. Никто не кидался в нее, когда он был рядом. Они встречались в течение трех месяцев.

«Я приударял за ней некоторое время, – рассказывает Мак-Даффи. – Может быть, из-за ее дружелюбного характера, или из-за ее индивидуальности, или соблазнительного тела – кто скажет наверняка через тридцать лет? Я всегда думал, что она хорошо выглядела. Я знал, что пара синих джинсов отлично сидит на ней. С ней было весело, хотя иногда она бывала и в очень плохом настроении».

Несколько раз они выезжали за пределы штата в Луизиану, чтобы потанцевать в двух хорошо известных пивных – LuAnn’s и Buster’s. «После пары кружек пива, – вспоминает Макдаффи, – она расслаблялась и становилась легкомысленной. Она никогда не флиртовала с кем-нибудь еще, пока встречалась со мной, хотя мне говорили об обратном. В первый раз, когда я был слишком агрессивен на свидании, она влепила мне пощечину, прямо заявив, что „она не из таких девушек“. Это, конечно, могло быть сказано для отвода глаз, но я так не думаю. Кажется, что она слушала только свое сердце и была скрытной одиночкой. Мы не очень хорошо ладили с нашими родителями и смотрели на всех взрослых как на «узколобых». Когда мы шлялись по городу, она распевала популярные в то время хиты, повторяя, что ей нравятся те, что с «блюзовым битом». Мы ездили на остров Плэже, пили пиво и курили сигареты до часу или двух ночи. Занимались беспечным петтингом и целовались. Она говорила о том, как однажды станет медсестрой, однако часто упоминала, что чувствует себя запутавшейся и не знает, чего в действительности хочет от жизни».

Первый гомосексуальный опыт Дженис случился в выпускном классе, и, должно быть, эта ее попытка исследовать свою лесбийскую сторону требовала большой смелости, учитывая гомофобную среду, в которой она жила. Ее одноклассник Фрэнк Эндрюс рассказывает мне о первой девушке, с которой у Дженис были отношения, но просит сохранить ее имя в тайне. «Она училась в средней школе первый год, а Дженис была в выпускном классе, – говорит Фрэнк. – У нее были мужские черты, и пошли слухи о том, что они любовницы».

Такая же отвага нужна была Дженис и для отождествления себя с битниками. Брат Фрэнка Луи Эндрюс вспоминает, что, когда в Порт-Артуре открылась первая кофейня для битников Pasea’s, он похвалил Дженис за ее картины, которые там вывесили, а услышав однажды ее пение, сказал ей, что она станет звездой. «Потом мы вышли и сыграли в бильярд на поцелуи», – говорит он. Они вместе ходили в школу с восьмого класса. В. Дж. Харпер вспоминает, как Дженис посещала Keyhole, бильярдный клуб, принадлежавший Джеймсу и Гэрри Месье: «Дженис зависала там, хотя это было заведение только для мужчин».

Билли Джин Чендлер слышала, как Дженис читала свои собственные стихи в кофейне: «Она врубалась в Джека Керуака до того, как он стал модным». Билли Джин и Дженис как-то были на двойном свидании, и Билли Джин свела ее с эгги^[31] из Техасского университета A&M Дадли Уайсонгом, который позднее стал профессиональным игроком в гольф. «Моим родителям Дженис очень нравилась, – говорит Билли Джин, – мама обрамляла ее рисунки. Дженис делала наброски и дарила. Она их даже не подписывала».

Ванда Дион вспоминает, что Дженис носила в школу только черную одежду, включая черные колготки, – в стиле битников. Другой одноклассник, чье имя он просил не называть, говорит, что Дженис день за днем надевала одно и то же: «кеды, белую рубашку ее отца с черным поясом и трико». Как Джоплин однажды выразилась, ее единственным стремлением было жить жизнью битника в определении Джека Керуака: тусоваться, встречаться с хипстерами, курить траву, пить дешевое вино, ходить на поэтические вечера и трахаться каждую ночь.

Джим Лэнгдон учился в колледже в близлежащем Бомонте, так что ей регулярно удавалось с ним повидаться. Когда я задаю Джиму вопрос о том, насколько правдивы обвинения со стороны предыдущего биографа Дженис в том, что он иногда использовал ее, чтобы шокировать людей, он отвечает: «Такое действительно происходило чаще чем пару раз. Мы отправлялись на претенциозное мероприятие и использовали секретное оружие – Дженис. Эффект был гораздо сильнее, чем если бы на ее месте был мужчина».

Как-то они пошли на вечеринку, которую устраивала бомонтская светская львица, посещавшая занятия по писательскому мастерству в Университете Ламара вместе с Джимом. «Там были все ее утонченные друзья из бомонтского общества, – говорит он, – разодетые в вечерние наряды». Дженис пришла с бутылками в обеих руках и сказала хозяйке: «Заканчивай с этим дерьмом». «Ее выражения просто потрясли их. Гости побледнели. Мэри Фридман [автор биографии Дженис „Погребенная заживо“] интерпретировала это цинично, как будто бы мы использовали Дженис и манипулировали ею, но на самом деле мы устраивали все это вместе, ради шутки; мы были саботажниками».

Многие из одноклассников Дженис рассказывали, что она пришла на выпускной вечер пьяной. Учившаяся с ней в одной школе с седьмого класса Пэт Флауэрс утверждает, что Дженис появилась в аудитории не только «пьяной, но и с солнечными ожогами, а надето на ней было только купальное бикини».

Трудно сказать, где кончается правда и начинается легенда, однако я доверяю свидетельствам Джорджа Арены-мл. из Ричардсона, Техас, с которым мы обсуждали это 10 октября 1990 года. После выпуска он поступил в Техасский университет A&M, служил офицером во Вьетнаме, а сегодня занимается собственным строительным бизнесом. Он вспоминает, что выпускной вечер для пяти сотен человек проводился на стадионе, и каждого из них вызывали подняться на сцену, а для этого нужно было пройти через поле. Все было традиционно: выпускники в мантиях и квадратных академических шапочках, оркестр, играющий «Торжественные и церемониальные марши» Эдуарда Элгара.

«Когда ее вызвали, Дженис поднялась, и стало понятно, что она вдрызг пьяна, – вспоминает Джордж. – Она, шатаясь, пробрела через поле и прошла по сцене пьяной на глазах у половины Порт-Артура. Она нарушила все правила жизни в городе реднеков».

Позднее Джоплин объясняла, что причиной произошедшего была ее ярость из-за непринятия. «Каждое мое начинание отвергалось, – говорила она, – и мне было больно».

У Дженис и Гранта Лайонса тем летом после выпуска завязались отношения. Он приехал домой из Университета Ту-лан и выглядел более светловолосым, крупным и лучше, чем когда-либо. Теперь, уже без компании, он и Дженис могли выразить свои чувства друг к другу. «Это была мимолетная связь, – рассказывает мне Грант. – Мы немного поваляли дурака. Как-то залезли на чей-то задний двор, залитый лунным светом – настоящая романтика».