Может, я и зря не пошел в Бастион. Все мое любопытство. Ждать пришлось еще несколько часов. У меня затекли все мышцы, и ужасно хотелось спать. Я как раз придумывал предлог, чтобы покинуть наш пост, как вдруг понял, что уже некоторое время смотрю на человека, деловито срезающего с женщины, подвешенной на невесть откуда взявшихся в стене крючьях одежду. Я толкнул в бок Лето, и тот сразу завопил:

– Стреляй!

Вжикнули тетивы, десяток стрел вонзилось в спину и правый бок маньяка. Я пока не мог даже взгляд на нем сфокусировать. Просто видел какого-то абстрактного человека. Будто на стене нарисованного. Он коротко застонал и взмахнул ножом, распарывая живот своей жертвы. Хлынула кровь, мы бросились вперед, но солдаты успели раньше.

Это был невысокий человек, похожий на воина примерно как драная гиена на слона. Умирать он не хотел, несмотря на торчащие из него стрелы. Он катался по земле, выл по-волчьи, выкрикивал какие-то отрывистые фразы. А мы стояли вокруг и смотрели. Что-то звякнуло о мостовую. Наконечник стрелы с обломком древка. Только что выпавший из тела иерарха. Он снова прокричал фразу на незнакомом языке. Я наклонился ближе.

– Он исцеляется!

– Надо его связать и доставить на допрос! – предложил один из солдат.

Каца покачал головой. Он стоял неподвижно, будто был занят какой-то магией. На мостовую упал еще один обломок стрелы. Иерарх застонал, выгнулся дугой и открыл глаза. Они сверкнули злобой и безумием. И тогда я сделал то, чего сам от себя не ожидал – я выхватил меч, воткнул его в горло валяющемуся перед нами на мостовой человеку и с хрустом провернул. Кровь, полившаяся из раны, показалась мне черной…

***

Я никого не хотел видеть. На стук в дверь реагировал рычанием. Во входящих без стука швырялся тем, что попадалось под руку. И для этих целей я специально подложил поближе к себе десяток бронзовых кратеров, из которых обожали пить вино островитяне.

– Жаба, – раздался из-за двери голос Лета.

– Убирайся, – прорычал я.

– Увы, – вздохнул Лето. – Я бы с удовольствием, но у меня приказ царя. Вообще-то, приказ относится к завтрашнему утру, но я хочу предупредить тебя пораньше. Чтобы ты успел привести себя в порядок.

Царь прибыл на Тамар сам? Ну что ж, в таком случае жди дерьмовых перемен. Раз царь официально прибыл, значит с ним его обожаемый труп.

– Какого еще гиеньего дерьма от меня надо царю? – спросил я.

– Завтра большой военный совет, – сказал Лето бесстрастно. – Царь приказал притащить тебя хоть связанным, хоть мертвым. Так что лучше приходи сам, живым и своими ногами.

Большой военный совет! Это значит, война на Тамаре признана полностью завершенной, и наступает новый этап – высадка на материк. А может царь хочет обсудить совсем не это, а рассказать нам, наконец, ради каких гиен мы вообще затеяли эту войну?! Я так дерьмово себя не чувствовал с тех пор, как мы раздавили племя горцев… Как же оно называлось? Такры? Краксы? Не помню. Они ели своих детей. Захватывали рабынь, трахали их, чтобы они рожали, пока не сдохнут, а детей ритуально поедали. Мне еще долго тогда кошмары снились, я же был тогда в составе посольства. Мы не договорились. Вот и сейчас – будто дерьма нахлебался. Хорошо, что никто и не подумал меня наказать за убийство этого ублюдка. Никто вообще ничего сделать не смог. Каца сказал, что там какая-то магия была, но он не понял какая.

Я встал и открыл дверь. Лето отшатнулся, на всякий случая защищаясь. Ага, значит, это он был тот, в кого я почти попал тяжелым подсвечником. Я ухмыльнулся и сделал приглашающий жест:

– Заходи! Ты же принес нам вина?

Большой военный совет

На моей памяти большие военные советы царь устраивал всего трижды – когда стал таном Длинной Земли, когда захватил Тарму и после победы над Тиссой-Оборотнем. В остальном предпочитал обходиться тактическими совещаниями. Получалось, что нынешний военный совет – исключение, потому что прошлые происходили после серьезных или очень серьезных побед. Захват острова Тамар таковой даже я не считал. Подумаешь, обветшалое государство, отягощенное долгой историей… Обычная, в общем, войнушка. Ничего особенного. Та же Тисса была куда страшнее. Она правила областью, севернее Улла-Кутта, этакая горная царица. Когда она явилась на переговоры, умилился не только царь – такая она была аппетитная, миленькая и юная, прелесть просто. Серьезное гладкое личико совсем еще девочки. И ростом чуть выше табуретки. Страшное началось потом, когда выяснилось, что вся эта пухленькая миловидность – ерунда. Девчонка оказалась грозным противником и втянула царя в муторную затяжную войну, чуть не отбила Улла-Кутта, и полгода продержала в осаде Дикую Сливу – один из ключевых городов-крепостей на северо-востоке. Через год после первой встречи царь уже не умилялся кругленьким щечкам Тиссы. Он приходил в бешенство при ее упоминании. Он даже казнил несколько человек. «Неужели вы, боевые ветераны, не можете расправиться с какой-то пигалицей, нацепившей корону?!»

Она проиграла полевую битву при броде Левкоя. Ее взяли в плен и казнили. Я стоял неподалеку от царя и видел, как по его лицу текли слезы, когда палач вспорол грудь Тиссы-Оборотня, чтобы достать еще бьющееся сердце.

***

– Жаба?! – к реальности меня вернул Лето. – Ты не спишь? Скоро твое соло.

Отличное время мне выбрали – сразу после Рага. Он как раз заканчивал рассказывать про успехи своих мародеров. Самое странное, что на сей раз они действительно себя неплохо показали. Во всяком случае, у меня только один раз возникла серьезная претензия – когда я потребовал мелкий тягловый скот, а они зачем-то пригнали три десятка дойных коров. Бедных буренок пришлось пустить на мясо.

А выступать мне было страшновато. Я согласился на уговоры служителя змей и закупил у него партию новых лекарств. Из змеиных ядов и как-то по-особенному приготовленных трав. Он меня убедил, когда растер мои постоянно ноющие колени вонючей желтой мазью, и они перестали болеть как по волшебству. «Только колдовства тут никакого нет, – сказал тогда служитель. – Просто каждую вещь в этом мире можно применить как во зло, так и во благо».

– Время не стоит на месте, – начал я свою речь и рассказал им про служителей змей, научившихся использовать ползучих гадов для лечения ран и болезней. Про особую действенность новых лекарств, про белый порошок, снимающий воспаление (двое присутствовавших лекарей энергично закивали). А под конец предложил всем вспомнить про дознавателей, методы которых сначала тоже шокировали. Зато теперь никто даже не удивляется. И что магии в Храме Змея никакой нет.

Я переводил взгляд с одного лица на другое, и меня постепенно отпускало – кажется, мне удалось убедить если не всех, то большинство. Я взглянул на царя, и тот кивком позволил мне вернуться на место. А на трибуну поднялся Яблочный Пирог.

Все-таки, большой военный совет совершенно бесполезная штука. Полевые и тактические советы гораздо более полезны. Собственно, сейчас нужен обычный малый сбор с обсуждением дальнейшей стратегии на море и на суше, а не эта торжественная тягомотина.

Я слушал вполуха. Таска – Яблочный Пирог был худшим из младших стратегов. Сначала он командовал конницей, потом просто таскался вслед за царем, а сейчас вот в его ведении находится желтый флот. Я никогда не понимал, почему царь ему благоволит. Единственным достоинством Яблочного Пирога было умение все на свете рассказать так, будто он один молодец, а остальные гиеньи выкидыши, слепые, глухие и бесталанные. Вот и сейчас он объяснял, что потери в желтом флоте – это вина тех, кто не успел переоборудовать разрушенную верфь, плохого снабжения и еще – необученность команд. Царь слушал. Внимательно.

***

– Он ввязался в бой с торговцами Белафорта, – прошептал мне на ухо Лето. – Потерял две биремы и когг. А торговцы, к тому же, еще и ушли. Самое смешное, что он умудрился выкрутиться, представив дело так, будто под личиной простых торговцев скрывались чуть ли не старшие иерархи.

Я хрюкнул, сдерживая смех. Царь строго посмотрел в нашу сторону, и мы примолкли.

Ого, а вот и Каста-Песок. Думал, я уже и не увижу его никогда. Он казался стариком, еще когда мы были пацанами и придумывали планы захвата власти. Главный Стратег царя. Сейчас он выглядел еще страшнее, чем раньше – в походе на восток он лишился левого глаза и правой кисти. Теперь место руки занял устрашающий крюк.

– Вы все уже столкнулись с Белафортом, так? – пророкотал он, не успев дойти до трибуны. – Здесь еще есть сомневающиеся в том, что этот город должен быть разрушен и смешан с гиеньим дерьмом?

Молчание. Одобрительное молчание. Напряженное.

– Сейчас переломный момент, – крюк со стуком опустился на трибуну. – Мы с вами должны решить, довольствуемся ли мы с вами завоеванием острова Тамар или идем до конца. Будто трудно. Будет так трудно, как не было до сих пор. Перед нами грозный, злобный и изворотливый противник…

Да… Каста был склонен к краснобайству всю жизнь, сколько я его знаю. И не слушать его не получалось. Его голос заглушал все остальные звуки.

На трибуну поднялся Груша. Я его плохо знал, никогда толком не сталкивались. Он занимался конными лучниками. Царь недавно приблизил его к себе и сделал младшим стратегом. Что-то в нем мне сразу не понравилось. Его простоватое косоглазое лицо совсем не подходило чину и титулу. Он заговорил. Я насторожился.

– Лето, – я наклонился к приятелю. – А чем славен Груша, что-то не припомню?

– Был идиотом, – ответил Лето. – Но потом вдруг стал другим человеком, будто его подменили.

– Будто подменили… – машинально повторил я и уставился на лицо младшего стратега повнимательнее.

– Сова погиб, – без перехода сказал Лето. – Только сегодня узнал. В морском сражении у Чаячьих Столпов.

Я промолчал. А что тут скажешь? Жаль Сову, он нам всем как отец был. Случайность? Я снова посмотрел на простецкую ряшку младшего стратега. Может быть, и нет…

Остах-Рубище начал с планов постройки новых и реконструкции трех старых верфей на Тамаре. А еще показал рисунок нового корабля – пентеры. Первый такой боевой корабль скоро прибудет к нам сюда. Если повезет, то завтра. Я сделал у себя пометку, что мне обязательно надо с ним переговорить и показал ему зеленую карточку. Он кивнул, что увидел.

Дальше выступили Гурта и Шаго – командующие синим и черным флотами. Гурта похвастался, что они смогли подойти к Лавате – порт невдалеке от Белафорта, на который будет нацелен наш следующий удар. И с суши, и с моря.

А я смотрел на Шаго. Надо же, молодец парень. Я его подобрал в разрушенной деревне в горах. Родителей его убили, да и не только их. Всю деревню пустили под нож. Какие-то клановые счеты. А он выжил, потому что спрятался так, что не нашли. Я его в обоз пристроил и стал он у меня на посылках бегать. Расторопный, исполнительный… Но хорошего помаленьку. Его забрал Сова и превратил в весьма сносного воина. И вот теперь гляди-ка, младший стратег и командующий флотом.

– Шаго молодец, – прошептал Лето. – Он накрыл на одном из необитаемых островков базу.

– Белафорта? – переспросил я.

– Нет, Тамара! – ехидно заметил Лето. – Конечно Белафорта, за какой гиеной Тамару базы у себя под боком?

***

Улизнуть мне не дали. Я уж было подумал, что про меня забыли, и намылился к лестнице, но меня успел догнать Каца.

– А ты куда? Нам приказано к царю на малый совет!

– Хотел сделать вид, что не слышал, – вздохнул я.

– Не успел! – Каца злорадно захохотал.

Стратеги сгрудились возле карты. За тонкой ширмой стоял гроб мертвого советника. Я присел в уголке. Приняли решение, что армия пойдет к Лавате сушей, через пустыню Красных Волков. Для этого нужно будет построить большой укрепленный лагерь, куда будет подвозиться вода и провизия с острова, и две промежуточных стоянки, которые построит авангард. Туда провизия будет доставляться мобильными обозами. Я записал все, что мне было нужно, но рта пока не отрывал.

Я встретился взглядом с Сегией, который тоже не принимал участия в обсуждении продвижения армии. Прикрытие с моря черным, белым и красным флотами его тоже не интересовало. Он вглядывался в лица. Будто приценивался.

Резюме царя расставило все по местам – если действовать по его плану, то времени у нас почти что и нет. Я старался не показывать своей озабоченности, но на меня царь и не смотрел. Мои заботы его вообще не волновали. Зато он увидел неодобрение на лице Остаха-Рубище.

– Славный флотоводец имеет что-то против моего плана?

– Мой царь, мы уже втянуты в тяжелейшую войну на море. Если сейчас мы отдадим столько ресурсов на пеший поход, то, боюсь…

– Боишься?! – в глазах царя сверкнула ярость. Боевое безумие. Священное бешенство. Я мысленно пожалел Остаха, он был отличным парнем. Не успел вовремя почувствовать опасность…

Из-за ширмы появился еще один человек. Незнакомый. Он остановился посреди зала, позволяя себя рассмотреть. А царь поднялся со своего стула и, широко улыбаясь, подошел к нему. Я почти не слышал, как он представлял нового стратега и флотоводца. Лицо. Меня взволновало лицо человека, сидевшего до поры за ширмой возле гроба мертвого советника. Что-то в нем было… знакомое? особенное? Глаза разного цвета, слабое расходящееся косоглазие, родинка на лбу над левой бровью. Особенная родинка. Напоминающая знак «Ши» из древесного алфавита.

– Эй? – Каца ткнул меня в бок. – Это что, твой приятель?

– Впервые вижу, – буркнул я. – А ты?

– Я в выигрыше, – Каца хмыкнул. – Встречаю второй раз. И раньше считал, что он чистит ковры в царских покоях…

– Ах, вот оно что… – протянул я.

– Да, – кивнул Каца. – Вот такое тут у нас веселенькое дерьмецо. Ты знаешь какой-нибудь хороший кабак в городе?

– Из тех, где пиво покислее, а публика пошумнее? – съязвил я.

– Можно и такой, – согласился Каца. – Главное, чтобы поговорить можно было без помех.

Я знал, конечно. Из всех имевшихся на Тамаре кабаков уцелело три – «Стол и кров», «Горячее и горяченькое» и «Пустая бочка». Первый был скорее гостиницей, в «Горячем и горяченьком» кроме еды предлагали девочек, мальчиков и прочие удовольствия, вплоть до самых изощренных. А вот «Пустая Бочка» нам подходила. Там наливали, не отягощаясь приготовлением изысканной закуски, и собиралась там такая пестрая публика, что любые шпионы застрелились бы от безысходности. Из арбалета, после того как потерпели бы неудачу с луком.

***

В кабак я не пошел. Сначала собирался, но потом завернул по дороге к Брану-Торопыге. Его госпиталь разместили в правом крыле Бастиона, а самому ему выделили прямо-таки царские покои, не меньше. Правда он их не смог использовать с размахом, как и я дворец в свое время. Так что ютился в одной комнатке, как обычно.

– Жаба, – он поднял на меня усталые глаза. – Хорошо, что пришел. Давай выпьем.

– Хорошее начало, – буркнул я. – Случилось что?

– Сам не знаю, – вздохнул Торопыга.

Торопыгу мы подобрали в странном городке под названием Хрода. Город был и вправду странным. Управлял им совет старцев, куда входили трясущиеся немощные старики. Войти туда можно было, только дожив до 80 лет. Царь даже трогать не стал это блаженное место. Просто заслал туда вербовщиков, резонно предположив, что они добьются в этих краях потрясающих результатов. Царь оказался прав, очень многие пожелали покинуть отчие дома. В числе прочих и одним из первых – Бран-Торопыга. Он оказался отличным врачом, просто гениальным. Чем и занимался с тех пор.

Бран поставил на стол непрозрачную черную бутыль и прозрачные до невидимости стаканы. Такой стакан даже в руку-то брать страшно, кажется, что сейчас брызнет острыми осколками. Вино тоже было черным.

– Жаба, скажи, пожалуйста, – отхлебнув глоток жидкости из своего стакана, спросил Торопыга, – тебе попадались когда-нибудь родинки… Такие фигурные, как будто буквы?

– Час назад видел, – брякнул я. – На лбу нового стратега-флотоводца.

– А у меня такие больные, – сказал Бран. – Три штуки. Никаких ран, пена изо рта, никого не узнают, глазами крутят.

Я выпил. Напиток был похож и не похож на вино. Я прислушался к ощущениям…

– …у второго была одна рана, будто разрез, – я понял, что пока я пытался распробовать незнакомое пойло, мой приятель продолжал говорить. – На правом плече. Будто сначала разрезали острым ножом кожу, потом сунули под нее что-то, потом это самое что-то вытащили. А третий вообще был без повреждений, его шлюха прибежала испуганная…

– А что за буквы на них? – спросил я.

– Древесный алфавит, – ответил Бран. – «Ингри», «Меа» и «Тук».

Мы помолчали. Потом у меня появилась какая-то мысль, но Торопыга успел раньше:

– А еще у меня в госпитале кто-то людей убивает, – выдохнул он, не глядя на меня. – Я пока молчу. Четыре трупа. Все с одинаковыми ранами – прокол спицей или чем-то другим столь же тонким. Кто-то подходит ночью, протыкает сердце и все. Я пока списал на обычную смертность…

– А молчишь почему?

Торопыга выразительно на меня посмотрел, и я заткнулся. Да уж, ситуация у него.

– Пойдем, покажешь своих больных! – я встал.

– Зачем? – спросил он.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Вдруг в голову что-нибудь придет…

А в голову приходило. Правда, медленно. Кое-что из давней истории. История была страшноватая, но я до сего момента был убежден, что она проходит по разряду «детские сказки на ночь». Мне и рассказывала-то ее бабушка. А теперь, похоже, придется отнестись ко всему этому посерьезнее. В архивах покопаться, например…

Тщедушное тело первого больного было пристегнуто к ложу кожаными ремнями. Сейчас, правда, без необходимости – он спал. Изо рта свисала ниточка слюны, закаченные глаза полуоткрыты. На руках и ногах синие пятна.

– Появились сегодня утром, – прокомментировал Торопыга.

– А тощий такой чего? – спросил я.

– Такой и был, – пожал плечами врач.

Второй пристегнут не был. Он лежал на спине, запрокинув голову, и тоже спал.

– Чем ты их накачиваешь? – спросил я.

– Маковым отваром, другое не помогает, – Бран снова пожал плечами. – Жаль, что я не колдун. У них в голове что-то происходит… Болезнь не телесная, а душевная…

Я подумал про Кацу, но отправлять за ним никого не стал – сам появится, мы же в кабак должны идти. Значит найдет. А мы тем временем подошли к третьему. Этого я знал. Он служил в Рваных ласточках, был одним из тех, с кем мы разбойников ходили ловить.

– Рваные ласточки здесь? – спросил я и с удивлением осознал, что мое сердце забилось быстрее.

– Нет, – покачал головой Бран. – Этот подался в регулярную армию.

Глаза его были открыты. Взгляд блуждал. Пальца перебирали край покрывала, будто он пытался ими что-то передать. Я сказал это вслух.

– Нет, ерунда, – ответил Торопыга. – Он и до болезни такой же был, друзья его рассказали. Манера такая у человека, мять что-то в руках…

Родинки выглядели воспаленно. Будто недавно выжженные клейма.

***

Библиотека Храма Змея

Шкаф «Легенды и сказки»

Раздел «Боги»

Код документа 249/2

Боги не живут в нашем мире, им здесь тесно и душно, как нам в темном подземелье. Но иногда, чтобы поразвлечься, они отправляют сюда часть себя. Эта часть поселяется в обычном человеке, через глаза которого боги и могут смотреть на нас. Глаза богов неотличимы от обычных людей. Они не обладают особыми способностями или возможностями, это не сыны и дочери богов. Чаще всего они даже не знают, что через их глаза смотрит кто-то другой.

Но однажды родился необычный ребенок. На спине у него было послание, которое гласило: «Это дитя бога! Взлелейте и воспитайте его, и он принесет богатство и процветание вашему дому». Родившая его женщина была напугана. Она была простой нищенкой, жила в заброшенном доме на окраине, питалась объедками.

Ребенок рос здоровым и сильным. И у него была сила десяти самых сильных колдунов. Или даже больше, чем десяти, никто не мерил.

Когда стал он юношей, явился ему во сне прекрасный образ – то был отец. Он не назвал своего имени. Просто рассказал, что сын бога может делиться своей силой. И чем больше он будет ее раздавать, тем могущественнее станет.

Сначала он наделил силой свою мать. На лице ее появился знак «ата», первой буквы древесного алфавита. Она помолодела, стала красавицей, какой была когда-то. Следующим получил в дар силу старик Шило, который иногда помогал им с матерью не умереть с голода. У него на лбу появилась вторая буква древесного алфавита. Только вот силы колдовской все не появлялось. Спросил тогда сын бога отца своего во сне, в чем же дело. И ответил отец, что сила в них есть, но чтобы ее открыть, надобен ключ. А ключ этот – сердца человеческие. Одно – для того, чей знак первый, два – для второго. И так далее.

Испугался сын бога, рассказал все матери. А мать решила, что не такая уж страшная цена за могущества – одна жалкая человеческая жизнь. И убила первого попавшегося бродягу. Она съела его сердце, как бог и наказывал, и стала могущественной колдуньей.

И повелела своему сыну наделить могуществом еще несколько человек. Сын не мог ослушаться матери. Вскоре наделенных силой Неназываемого стало тринадцать.

Сын бога стал править в городе, где родился. А его мать – во всем ему помогать и советовать. За годы нищенства она обозлилась и мечтала отомстить каждому, кто был ее богаче когда-то. Без перерыва горели костры на площадях, виселицы ломались от множества повешенных, плахи приходилось заменять каждый день, а лужи крови перестали засыпать песком.

Каждый Меченый становился кровожаднее с каждым днем. Людей становилось все меньше.

…

Однажды на свет появился сын другого бога…

***

Архив города Тамар

Стенд второй

Короб 4 –

Мемуары и дневники

Код документа 32/1

Мы взяли его, но стоило нам это очень дорого – трое из наших сгорели в колдовском огне, даже праха не осталось, двое захлебнулись кровью и еще один умер по непонятной причине. Но стрела Кастро достала его и пронзила сердце. Умирать колдун не хотел, он был все еще жив, когда тело его уже превратили в кусок мяса. Мы рубили его, не переставая, очень долго. На его коже не осталось живого места, она превратилась в кровавые лохмотья. Но было что-то, не дававшее оружию погрузиться глубже. Какая-то магия защищала его.

Мы захватили его и бросили в яму. Мы связали ему руки и ноги, а пальцы Дро отхватил еще раньше. Он лежал, спеленатый, словно младенец, беспомощный и неподвижный. Мы не кормили его и не поили. Мы хотели видеть, как он умрет. От ран и потери крови или от голода и жажды, если раны окажутся недостаточно серьезными. Но он не умирал. Кожа срасталась, не оставляя даже шрамов, и вскоре он снова выглядел здоровым, разве что пальцы так вот запросто отрастить не смог. Но я уверен, это вопрос времени.

Я мог собой гордиться – заполучил в плен одного из Меченых. Но что теперь с ним делать, с этим носителем знака Ингри? Замуровать в стене? Бросить в жерло вулкана? Заковать в железный ящик и утопить в море?

***

Библиотека Храма Змея

Шкаф «Суды и протоколы»

Раздел «Допросы»

Код документа 61/4

Дознаватель:

Ваше имя Грей Олоко Майн, более известный как Парус?

Обвиняемый:

Да

Д.:

Вы подтверждаете свое признание в убийстве?

О.:

Да.

Д.:

Повторите, пожалуйста.

О.:

Я, Парус, признаюсь, что убил свою жену, Корнелию Тацио, более известную как Птица. Я воткнул ей нож в живот, а потом отрезал голову.

Д.:

Вы знали, что она была беременна?

О.:

Да.

Д.:

Почему вы убили ее?

О.:

Она носила моего ребенка.

Д.:

Объяснитесь. Почему это послужило поводом к столь страшной расправе?

О.:

На нашей семье лежит проклятье. Раз в три поколения у нас рождается Меченый. Вы знаете, что это значит?

Д.:

Продолжайте, пожалуйста.

О.:

Меченым был мой дед, но я его совсем не знал. Мой отец слишком поздно сказал мне об этом проклятье. Пришлось убить ее. Сначала я надеялся, что все обойдется, что удастся просто уговорить ее избавиться от этого ребенка. Но маленький мерзавец все понимал уже в чреве матери…

Д.:

Каким знаком обозначалось ваше проклятье?

О.:

Знаком «Хо».

Д.:

Даете ли вы согласие на проведение колдовского дознания?

О.:

А я после него… останусь нормальным?

Д.:

Не могу ответить точно на этот вопрос. Результат бывает разным, неизменна только истина.

О.:

Ладно… Даю согласие…

***

Библиотека Храма Змея

Шкаф «Дневники и мемуары»

Стенд «Путешествия»

Код документа 12/78

Третий день пути.

Холодно. Холодно настолько, что не хочется переставлять ноги и куда-то идти. Замерзло все – вода, земля и, кажется, даже воздух. Ледяные листочки позвякивают на ветках. Ветки стучат друг об друга. Я близок к мысли, чтобы повернуть назад. От этого шага меня удерживает пока только семейная гордость – я ДОЛЖЕН разгадать загадку этого места.

Ночь.

Холод усилился. Кажется, что я попал в чье-то ледяное дыхание. Не могу уснуть. Страшно даже глаза закрыть. Кажется, что если я это сделаю, стану как и все окружающее – звенящим и ледяным.

День четвертый.

Солнце делает эту страну причудливой и сказочно красивой. Я уже вижу цель – скала Момо стоит в центре долины, покрытой синеватой изморозью. Сверху скала выглядит полупрозрачной.

День пятый.

Только кажется, что холодно.

День шестой.

Я стою возле скалы Момо. Она похожа на мутное стекло или лед. Холода я уже не чувствую, поэтому не понимаю, из чего она состоит. Это чье-то творение. Природа не создает такое совершенство.

День седьмой.

Я нашел табличку в траве. На ней только один знак древесного алфавита. «Кеста». Он кажется неуместным здесь, в месте запредельного холода. Я изучал древесный алфавит. «Кеста» – это знак пепельной розы, кустарника, растущего на склонах действующих вулканов. И зацветающего только когда ее грозный хозяин начинает извергаться.

День восьмой.

Кажется, я нашел то, что искал. Скала – это лед. И в нее вморожен человек, я смог разглядеть его лицо. Кто-то похоронил здесь его таким странным образом. Смогу ли я освободить его, чтобы понять, что случилось с этой долиной?

День девятый.

Я смог бы. Если бы взял с собой в экспедицию других людей. Они смогли бы своей кровью напитать мою метку, и я извлек бы человека из ледяной скалы. Но я один. И сил моих не хватило. Я вернусь. И если хоть кто-то сможет дойти сюда вместе со мной, то я освобожу пленника скалы Момо.

***

Архив города Тамар

Стенд восьмой

Короб 2 –

неразобранное

Код документа 221/56

Безумие. Я – безумен. Мой разум вытек через глаза и уши и теперь вьется передо мной туманным облачком. Мой мир скоро превратится в искаженные картинки. Я буду их рисовать, а любимая сможет жить на деньги от продажи. Покупатели всегда найдутся, у кровавых сцен всегда есть поклонники. Любимая. Может быть, завтра я уже не смогу ничего написать. Запри дверь и не входи ко мне. Не входи, если слышишь, что я пою или плачу. Смех безопасен, я ничего не могу, когда смеюсь. Смех – ключ к моему безумию. Ты испугаешься, когда увидишь меня с клеймом «Татти» на лбу. Не пугайся. Не пугайся. Не пугайся. Я знал, что оно появится, оно появилось. И теперь мой отравленный разум будет пугать меня своими образами. А я буду рисовать их. Иногда разум мой будет проясняться, как сегодня. И тогда я смогу говорить с тобой и любить тебя. Ты можешь попытаться меня убить, но у тебя ничего не выйдет. Теперь я точно знаю, сколько мне осталось, и никто, ни человек, ни природа, ни все силы мира не смогут уменьшить отмеренный мне срок. Ты не знаешь, что означает клеймо. Вот и хорошо. Пусть оно останется для тебя просто загадочной закорючкой. В мою голову снова вползает алая дымка. Сейчас я защелкну замок кандалов и выкину ключ наружу. Если успею.

***

Народу в «Пустой бочке» почти не было. Похоже, утренние казни отбили у людей аппетит. Те, кому не повезло, болтались в петлях и лежали сваленные кучей обрубков на импровизированном помосте. Царь умеет быть жестоким. Иногда даже слишком. «Боги не любят дураков», – изрек он сегодня утром и приказал казнить всех провинившихся, в чем бы они не обвинялись. Триста сорок два человека. Воры, мародеры, насильники, мошенники. В общем, все, кому изменила удача. Хорошо, что «Пустая бочка» на площадь не выходит, меня до сих пор мутит от зрелища.

Зато Каца был весел.

– Ты не понимаешь! – сказал он, отхлебывая пиво. – Теперь здесь можно будет никого не опасаться. Местные будут вести себя тише воды, ниже травы.

– Недолго, – буркнул я.

– А мне долго и не надо, – отмахнулся Каца. – Я все равно отправляюсь строить лагерь.

Я отпил вина. Невкусное. Разбавленное. Впрочем, чего можно ожидать от этого дрянного места? Пойти припугнуть кабатчика событиями на площади? Обманывает ведь клиентов, мурло толстое…

– Жаба, ты плохо выглядишь, – я не заметил, как подошел Лето.

– Спал плохо, – вздохнул я. – Начитался ужасов вчера вечером.

– А я хорошо сплю после ужасов! – весело заявил Каца. – Как будто в последний раз.

Никогда не пойму этих колдунов. Они все ненормальные.

– Как думаете, долго мы протянем? – спросил я.

Лицо Кацы стало серьезным. Лето усмехнулся. Похоже, я попал в самую больную цель.

– Не думаю, что тебя кто-то тронет, – сказал Каца. – Твои таланты будут обеспечивать тебе безопасность до той поры, пока ты справляешься. А вот мы…

– Перестань, – оборвал его Лето. – Царь с самого начала был скор на расправу. Не думаю, что он меняет стратегов просто по повелению своего мертвого приятеля.

– Я читал про Меченых, – сказал я. Оба моих собеседника непонимающе уставились на меня. Я рассказал. Повисло молчание.

– Даже не слышал про таких, – помотал головой Каца. – Похоже, сказочка не из тех мест, откуда я родом.

– Ты считаешь, что это выдумки? – спросил я. В душе зашевелилось что-то похожее на надежду. Вот скажет сейчас Каца, что все это ерунда, такого быть не может, потому что не может быть никогда, ибо мир наш устроен иначе. И развеется мой ночной кошмар.

– Нет, – жестко ответил Каца. – Такое веселенькое дерьмецо, скорее всего и правда существовало. Когда, ты говоришь, были написаны все эти твои россказни?

– Примерно лет двести назад, – ответил я. – Точнее не скажу…

– Эти твои Меченые хоть раз приходили к власти? – Каца прищурился. Я отрицательно покачал головой. – Тогда я подведу черту. История вещует нам, что в этих колдунах-кровопийцах есть какой-то изъян. Судя по описанию их могущества, это просто монстры. Сильнее, чем кто-либо, по кого я слышал. Гаро Проклятый младенец, перышки цыплятам щиплющий. А Кровавые Близнецы – уродцы без ручек и ножек. Я бы предположил, что Меченым отмерен какой-то срок жизни. Или у каждого имеется прогрессирующее безумие. Или еще что-то.