И не то, чтобы я себя ругал за эту авантюру… Было даже что-то необъяснимо приятное в том, как мы ползком пробирались мимо наших караулов, прикрытые магическим пологом Ллеу. Я старался не думать сейчас о том, как мы будем возвращаться обратно в шатер. Еще было немного совестно перед Кочаром, которого мы так у входа и оставили, когда выскользнули в ночь. Вождю присутствие Щенка тоже не очень нравилось, но тут я стоял насмерть – какой смысл тащиться сквозь ночь к неведомой башне, где, предположительно, буйствует какая-то магия, не взяв с собой того, кто сможет растолковать, что там к чему?

Башня была построена из простого серого камня и имела форму куба. Дверь уже давно вышибли и куда-то унесли, так что квадратный проем зиял в передней стене просто черным провалом. В темноте не было видно никаких узоров или барельефов – башня просто возвышалась перед нами. Громоздкая и грозная. Про щели-окна наверху я знал, но видно их пока не было. Щенок покрутил фитиль масляной лампы и сделал ее поярче.

– Ну что, идем?

– Ты же сказал, что там плохое место? – удивился я.

– Мне все равно интересно, – сказал мальчик голосом Ллеу. – Здесь есть что-то очень знакомое. Как будто… Нет, не могу пока сказать. Давайте зайдем.

– Это опасно? – спросил я.

– Да, – пожал плечами Ллеу. – Там может прятаться хищный зверь. Или еще что-нибудь. Не знаю.

Мальчик решительно направился к башне. Мы с вождем недоуменно переглянулись и направились следом.

Запах. Терпкий запах с примесью пыли и тлена.

Так не пахнет в казармах или казематах.

Острый, режущий ноздри запах.

И еще тошнотворный сладковатый.

Пыль, покрывшая каменный пол, заглушала наши шаги. Щенок остановился и повернулся к нам. Пламя лампы выхватило из мрака его лицо. Напряженное, будто он к чему-то прислушивался.

– Надо закрыть лица, – сказал он. – Дышать сразу будет легче, и еще будет лучше, если оно нас не увидит.

– Оно? – переспросил я.

– Не знаю, что это, – сказал Ллеу. – Оно здесь, но как будто может только смотреть. Знаю, что будет лучше, если оно не сможет видеть наши лица.

Дурацкое требование. Но лучше его выполнить. На всякий случай. Я размотал свой тюрбан и принялся наматывать его заново, с учетом пожелания Ллеу, то есть, оставив одни только глаза. Вообще-то я не любил носить головные уборы. Просто пустыня приучила, там никак без вороха тряпок, намотанных на голову. Вождь негромко шипел и ругался на своем языке. Язык я так и не научился понимать, но легко могу предположить, чем он был так недоволен, неумело обматывая голосу куском своей набедренной повязки. Впрочем, повязка – это какое-то слишком простое слово для той конструкции, которой тобтопы прикрывают нижнюю часть своего тела. Они сворачивают ее из нескольких разноцветных полос ткани, перевивают лентами, нитками бус и украшают яркими перьями. Сейчас вся эта красота валялась на полу, потому как при попытке извлечь из одеяния только одну полосу ткани, одежка ссыпалась живописной кучей. Ллеу отдал мне фонарь и принялся помогать вождю.

Стены были раскрашены узорами. В темноте было плохо видно, что на них. Вроде какой-то орнамент.

– Это орнамент Маари, – не оборачиваясь, произнес Ллеу. – Не знаю, зачем он здесь, обычно его в других местах наносили.

– Так мы что ли в каком-то храме? – спросил я.

– Нет, – мотнул головой Ллеу. – Это другое. Не понимаю, что. Ни разу не сталкивался. Сейчас мы поднимемся наверх и все поймем.

Лестница уцелела, хотя выглядела не лучшим образом – две обожженных деревянных палки и перекладины. Вела к люку в потолке.

– Полезу вперед, – сказал вдруг вождь и решительно поставил ногу на первую перекладину. Он ловко взобрался наверх и исчез в потолке. Оттуда посыпалась труха.

– Шшуго-дого, блогуад ковош, – сказал вождь с выражением.

– Как там? – спросил я.

– Темно очень, – сказал вождь и чихнул. – И пыльно. Никого нет. Забирайтесь.

Я пропустил Ллеу, потом вскарабкался сам. Поймал себя на том, что никак не могу отделаться от ощущения, что за мной кто-то наблюдает. Пока ждал своей очереди, неотрывно смотрел на дверь. Вдруг кто-то из лагеря нас заметил и пошел следом?

– Похоже, они здесь и жили, – сказал я, оглядываясь. – Поднимали лестницу наверх, закрывали люк этой плитой, и выковыривай их оттуда хоть целой армией…

Помещение было жилое. Когда-то жилое. Сейчас все было разрушено и разломано. Кое-что даже сожжено. Во всей обстановке был только один предмет непонятного назначения – каменный куб с вырезанным на верхней грани глазом в треугольнике.

– Вот оно, – прошептал Ллеу. – Оно следит. И защищает…

Я встряхнул головой. Ничего не чувствую! Сюда бы Кацу…

– Это очень плохое, – сказал вождь. – Тут колдун в кубе заперт, он там сидит и колдует. Не мертвый, не живой. Но тобтопам сюда нельзя.

– Да, – кивнул Ллеу. – Я слышу его сейчас.

– Вы хотите сказать, что это просто чья-то могила? – спросил я, чтобы не молчать как дурак.

– Ну… – Ллеу подошел к каменному кубу. – Не совсем… То есть, и да, и нет. Мне кажется, что туда поместили человека еще живым. Соблюдая какой-то особый ритуал, чтобы его душа никуда не делась. И теперь оно там. Безумное. Несчастное.

Я обалдело молчал. Потом тоже подошел к кубу. Но, опять-таки, ничего, кроме непроходящего ощущения слежения не почувствовал. Хотя и насчет слежки был уже не уверен. Может, это и не ощущение никакое было вовсе, а просто я давно никуда не ходил вот так, скрывшись от охраны…

– Надо возвращаться, – сказал я. – А то меня хватятся, начнется переполох.

– Там моя жена спит у тебя в шатре, – сказал вождь. – Подумают, что ты, она же твоим одеялом укрыта…

"Только она больше меня в три раза", – подумал я, но вслух ничего не сказал.

***

– Стой! Тревога! – и топот нескольких пар ног вслед за окриком. Молодцы, засекли, подумал я и тут же с ужасом вспомнил, что понятия не имею, как вести себя сейчас. Вроде был какой-то пароль… Впрочем, даже если так, все равно я его не знал никогда. Кому могло прийти в голову, что мне понадобится тайком пробираться в свой шатер посреди ночи.

– А стрелять не будут твои? – шепотом спросил вождь, лежавший рядом со мной в кустах.

– Я бы не стал, – прошептал я в ответ. – Только стрелы зря тратить…

Надо было что-то делать, и я решился.

– Эй! – крикнул я, поднимаясь в полный рост. – Мы тут. Мы не враги.

Если посмотреть на произошедшее философски, то ничего страшного не произошло. Даже скорее наоборот – наши караульные проявили редкостную наблюдательность и служебное рвение. Я пошевелился, поморщился от боли. Бок болел ужасно.

– Я могу попробовать исцелить тебя, хозяин, – сказал Ллеу.

– Даже не думай, – прошипел вождь. – Не смей при мне колдовать!

– Не надо, Щенок, – сказал я. – Потерплю. Сейчас рассветет, явится сюда кто-нибудь из высших офицеров и нас освободят. Тогда и посмотрим, что там с моим боком.

– Это тебя кто-то стукнул? – деловито спросил вождь. – Узнай кто и казни. В следующий раз будут думать…

– В следующий раз вместо нас могут оказаться враги, – отмахнулся я. – Они молодцы, их наградить надо. А стукнулся я сам. Упал на бревно. Валялось там, в темноте не заметил.

– А меня вот стукнул какой-то гад, – сказал вождь.

Нас привязали к столбу прямо на улице. Никаких шатров у нас для пленных не предусматривалось, а капитальных построек здесь ни одной не осталось. Двое караульных лениво болтали о чем-то невдалеке. Они вроде даже поверили, что я – Жаба. Но никого из офицеров будить не стали. Из вредности, наверное. Я привалился спиной к столбу и задремал.

***

– Проснись, Жаба, – я узнал бы этот голос даже мертвым.

Очень медленно я открыл глаза, до последнего надеясь, что голос царя мне приснился.

Нет.

Царь стоял, солнце светило ему в спину, облекая его могучую фигуру сияющим ореолом.

– Прости, что не могу упасть перед тобой на колени, царь, – сказал я.

– Тебя отвяжут, – сказал царь, но никто не двинулся с места. – Вчера вечером вы провели тактический совет по нападениям дикарей. Ночью ты ушел. Потом вернулся. Как ты это объяснишь?

Меня прошиб холодный пот. Мне даже в голову не приходило, что мою отлучку можно истолковать таким образом! Думай, Жаба, быстрее думай!

– Мы ходили к башне, – сказал я. Врать показалось куда более недальновидным. Я надеялся, что голос у меня не сильно дрожал. – Здесь вокруг много башен, которыми белафортцы оборонялись от дикарей. Сейчас они пусты. Вождь повел меня показать одну из них. Я хотел…

– Отвяжите его, – приказал царь. Кто-то принялся распутывать узлы. Наверное, из подручных Рага. Это именно он их муштрует на то, что никакое имущество без лишней нужды не портить. Все тащить к повозкам, а нужно или нет – потом разберешься.

Я поднялся, сделал три шага вперед и распростерся ниц перед царем.

– Иди за мной, – сказал царь. – Этих тоже отвяжите. Это вождь тобтопов? Пусть тоже идет за мной.

Царь выслушал мой рассказ, молча. Складка между его бровей расправилась. Страх, сжимавший мое сердце острыми когтями во время всего разговора, стал отпускать. Еще поживу, похоже…

– Сколько всего таких башен? – спросил царь.

– Я знаю семь раз по дюжине, – ответил вождь. – И еще две, но они почти разрушены, давно не стреляли.

– Я не могу дать солдат, у меня на счету каждый, – сказал царь без выражения. – Что нужно, чтобы наши союзники тобтопы смогли превратить эти башни в оружие?

– Пусть оттуда уберут это… оно… Не знаю, как сказать, – смутился вождь. – Чтобы башни стали просто каменными домами. И там внутри не было глазастого… смотрящего…

– Я понял. Ты понял, Жаба?

– Да, царь.

– Тебе нужно что-нибудь, чтобы выполнить это пожелание?

– Пришли мне Кацу, царь. И Локу, колдунью из Рваных ласточек.

– Хорошо. На два дня они твои. Ты справишься.

– Да, царь.

***

Два колдуна гораздо хуже, чем один. И с Кацой, и с Локой вполне можно иметь дело. Когда они по отдельности. Я сидел в углу и крыл себя последними словами за то, что мне пришло в голову потребовать у царя обоих. Очень хотелось сбежать вниз к охране, но пока любопытство пересиливало. И еще очень спасал Щенок. Своей услужливостью, когда он Щенок и своей рассудительностью, когда он Ллеу.

– Нельзя открывать, – сказала Лока. – Хуже только будет.

– Без тебя знаю, – буркнул Каца. Наклонился к крышке кубического "гроба" и что-то зашептал.

– Сейчас будет интересно, – Ллеу сдавленно хихикнул. Лока недобро зыркнула на него. Каца отскочил от куба и прошипел:

– Веселенькое дерьмецо…

Лока и Ллеу захихикали. Я ничего не заметил и почувствовал себя идиотом. Снова захотелось уйти к охране, но я подавил в себе это желание.

– А если его просто похоронить по нормальному? – сказал я.

Трое колдунов обернулись ко мне. Я расправил плечи и выдержал их взгляд.

– Как я понимаю, – продолжил я. – Там у нас заживо похороненные колдуны. Или что-то вроде того. Это могилы тех, у кого пока не должно быть могил. Они там заперты. И отбиваются. Но сейчас-то они уже мертвы, так? Их ведь уже невесть когда туда сунули. Если достать оттуда кости и похоронить их как положено? Они по логике должны обрести покой и перестать тут ошиваться…

– Эээ… – Лока моргнула. – Вообще где-то ты в чем-то прав, Жаба…

– Немертвые похороненные… – пробормотал Каца. – Уже мертвые, но еще не…

Он извлек из складок одежды маленький бубен, украшенный множеством бубенчиков, стукнул в него и выкрикнул долгое "А". Лока и Ллеу отошли к стене. Каца принялся самозабвенно танцевать. Отбивая рваный ритм на маленьком бубне. На лысине выступили крупные капли пота. Каца то высоко подпрыгивал, то почти ложился на пол. В конце концов, он издал звук, похожий на гиений хохот, и замер на месте. Лока сделала два быстрых шага вперед, выхватила нож и резанула себя по руке. Кровь хлынула на каменный пол под ноги Кацы. Ллеу помедлил, потом сделал то же самое. Я пожал плечами и не стал. Хотя тоже очень захотелось. За компанию, наверное.

Каца открыл глаза. Белки были красными, словно он не спал несколько ночей.

– Ты прав, Жаба, – глухо сказал он. – Их, правда, надо похоронить. Только по определенному ритуалу. Каждого по-своему.

– Рискну предположить, что этого должна проводить в последний путь Маари, – сказал я. – Подожди! Ты хочешь сказать, что все получится, если мы выполним погребальные обряды тем богам, которым здесь все посвящено?

– Да, – кивнул Каца. – Скорее всего. Мало ли, вдруг они нанесли орнамент Маари, а само тело посвятили Шагайше-Танцовщице.

– Вряд ли, – покачала головой Лока. – Маари считает Шагайшу недостойной шлюхой.

– Это их разборки, – махнул рукой я. – Будем пробовать? Кто-нибудь знает ритуалы?

На лице Кацы заиграла нехорошая усмешка.

– Мы колдуны, а не жрецы, нннда… Разве что ты сможешь найти что-то в обожаемых своих бумагах.

***

Мне хотелось оттолкнуть столик. Чтобы ворох бумаг рассыпался по полу. А потом прыгнуть на эту кучу и топтать ее, топтать. А потом еще и поджечь.

Устал. Настолько, что даже на злость не хватало сил.

Сегодня Дих устроил свою засаду на дикарей. Убито трое наших. Ранено шестеро.

Впрочем, засада была успешной. Потери мизерные против явного успеха – дикарей перебили три дюжины. Остальные успели разбежаться.

Потом пришлось до хрипоты спорить с Рагом насчет белого флота. Белый флот я ему не отдал. Зато мы придумали сформировать его флот. Терракотовый.

Устал.

Закрылся в своем шатре, выгнал всех и распахнул свой сундук с бумагами. И уже на третьем документе почувствовал, что зверею. Что мне хочется клясть всех последними словами, но в первую очередь сжечь свой архив.

Я вздохнул.

– Хозяин? – раздался снаружи жалобный голос Щенка. – К тебе пришел Каца. Можно его пускать?

– Пусть входит, – буркнул я.

Колдун замер на пороге, привыкая к полумраку.

– Слушай, Каца, – сказал я без выражения. – Я сейчас прочел где-то десяток разных документов, в которых живописались варианты погребения умерших. В одном случае положено вырыть яму, положить туда тело, привязав руки-ноги к кольям и оставить. Нужно, чтобы на мясо польстились дикие звери, попрыгали в яму, сожрали плоть и сдохли там же, потому что выбраться не могли. Нужно следить, чтобы ни одна тварь не убежала, потому что если убежит, то унесет кусок души умершего, и тот никогда не сможет попасть в… эээ… В общем, в какое-то благословенное место, куда положено попадать после смерти.

– А зачем зверье тогда? – спросил Каца. – Чего бы просто не закопать?

– А из звериных костей положено строить телегу, – ответил я. – Или лодку.

– Веселенькое дерьмецо, – протянул Каца. – Но у нас-то трупы давно истлели. Какие твари могут на них польститься?

Я вздохнул. Каца выругался.

– Или вот еще вариант, – снова заговорил я, зло глянув на кучу свитков, манускриптов и табличек. – Положено выстругать дилдо и прикрепить его к трупу. А потом девственница должна до смерти себя на этом дидло… эээ… залюбить.

– Хе-хе, – Каца взял со стола свиток. – С фантазией дохнуть предпочитают! А откуда у тебя все эти бумаги?

– Мародеры притащили, – сказал я. – Попросил Рага приносить все бумаги мне. Вот они и расстарались.

– Не люблю Рага, – сказал Каца и погрузился в чтение. Я подумал, вздохнул и тоже взял очередную бумагу.

***

Дневник Оши-Ириду,

путешественника и сказителя.

Должен рассказать еще и о таком явлении, как душа растительная. Мы тогда ходили по холмам с Лаа, и он просвещал меня. Посмотри на растение, говорил он и склонялся к бессмысленной травке, игравшей зеленью на солнечных лучах. Оно прекрасно, но в нем скрыто и уродство, говорил он. И с силой вырывал растение из земли. И тогда нашим глазам предстали корни. Уродливые, кривые и скрюченные, покрытые коричневой кожей и слоем грязи. В этом есть великий смысл, говорил он. Наша душа – это наши глаза. Наши волосы. Наша кожа. Это то, что снаружи. Но у души есть корни. Если перевязать у основания руку или ногу, то ты сможешь их увидеть. Уродливыми кривыми они перечеркивают совершенство формы… И это правильно, ибо совершенство истинное доступно только богам. Однако вернемся к душе. Душа – это не что-то единое и неделимое, она как ковер, который только кажется одним целым, а на деле же есть переплетение цветных нитей. Так и душа. Но сегодня я не буду тебе рассказывать про всю душу сразу. Сегодня мы поговорим о душе растительной.

Да, ты был прав, когда сказал, что человек вбирает в себя мир. Одна душа человека – это растение. Смерть забирает свое. Дыхание устремляется вслед за светом, а растение не может и не должно никуда ходить, растение остается на месте. Главное не дать ему страдать, потому что страдающая растительная душа вернет в мир страдания стократно. Каждой частичкой своего праха оно будет преумножать жестокость, если с ней жестоко обойтись. Как же должно ублаготворить растительную душу, спросишь ты? А я отвечу – пусть она не знает, что человек умер. Растения глупы, растения легко обмануть. Можно взять лопатку, извлечь растение из родной земли и пересадить на чужбину. И оно будет цвести и так и не узнает, что изменилось. Если соблюсти должные ритуалы, конечно. Итак, чтобы растительная душа не страдала, она должна чувствовать себя так, будто ничего не изменилось. А значит, следует окружить ее привычными предметами. Теми, которыми человек пользовался при жизни – его любимый кубок, любимый конь или любимая еда. Чем больше любимых предметов будет окружать растительную душу, тем более спокойно она примет свою судьбу. Растительная душа умирает, когда из нее рождаются другие растительные души. Когда тело превращается в прах.

***

Наставление для жены

Дом

Смерть

Хозяйство

Если построить стены, то место не сразу становится домом. И если сразу начать его так называть, то можно навлечь на свою семью многие беды. Чтобы получить божественное право считать эти стены своим домом, должно сделать три вещи – зачать и родить ребенка, принести в жертву рожденного в этих стенах теленка и похоронить под порогом одного из родичей, умершего собственной смертью либо погибшего. И когда кувшин с его останками будет с должным почтением закопан под порогом, ты можешь смело наречь это место домом. И боги будут благоволить тебе.

Помни самое главное – кувшин не должно красить охрой. Его вообще не должно красить, это может обидеть стражей смертных троп. В кувшин стоит поместить яблоки, фиги и финики, и не стоит помещать арбуз и горох. Яблоки можно класть как настоящие, так и изваянные из глины. Питье должно разбавить напополам водой – после смерти человек не сможет испить цельное молоко или вино, ему нужно помочь и долить сосуды водой. Перед тем, как помещать тело в кувшин, его следует натереть оливковым маслом, смешанным с куркумой.

Яму должно копать настолько глубокую, насколько сможешь. Копай ее сама, не позволяй никому тебе помогать.

Если на третий день после захоронения стена треснет, немедленно покидай эти стены, они не станут никогда твоим домом, и ждут тебя здесь одни несчастья.

***

Неопознанный пергамент

с оборванным верхним краем

Боги голодны.

Чтобы снискать их милость, трапезу должно устроить по всем правилам.

Первое, что должно сделать – это предложить сосуд с освежающим питьем. Для этого должно наполнить жертвенную чашу до краев.

При этом руки ваши должны остаться чисты.

Потом следует выбрать лучшее в жертве – его сердце, его печень или его глаза. И положить выбранное на жертвенное блюдо. Если жертва – воин, то лучшая его часть это сердце. Если Жертва дитя – то предложи богу его печень. Если женщина, то наиболее угодны глаза.

Затем должно разделить с богом его трапезу, чтобы оказать ему уважение и почет. Жрецу можно выбрать любую часть.

Если вы все сделали правильно, то вы узрите улыбку бога.

Теперь следует помочь трапезе поглотиться.

Для этого следует сделать две вещи – возжечь ароматные поленья и усладить глаза бога чужой трапезой или боем. Сытый бог благостен, он желает видеть, как то, что осталось от его трапезы, не пропадет, а сделает счастливыми страждущих.

Возжигая огонь под жертвенными чанами, избегай вечнозеленых елей и кедров, их дым не угоден богу.

Чтобы трапеза была признана зрелищем, участвовать в ней должно больше трех десятков человек. И каждый из них должен доказать свое право получить свой кусок.

Возжигая ароматный огонь, помни, что руки твои должны быть сухими, а пальцы выкрашены хной.

***

– Я больше не могу, Каца, – я отшвырнул в сторону ветхий кусок пергамента. – Это гиенье дерьмо меня бесит. Я не знаю, как мы из него сможем извлечь что-то полезное!

– Подожди, – лицо Кацы выглядело растерянным и задумчивым. – Мне кажется, мы упускаем что-то простое и важное. Что вся эта шелуха про жертвы и кувшины – это ерунда. Дело в чем-то совсем другом. Если нам нужны эти башни… А нам нужны эти башни! Мы должны это понять.

– Позовем Ллеу? – предложил я.

– Веселенькое дерьмецо, – фыркнул Каца. – Двое стратегов не могут справиться без помощи безусого юнца!

– Ты не стратег, – возразил я.

– Ты тоже, – огрызнулся он. – Но не тупее же мы с тобой, чем наши стратеги?!

Я хмыкнул.

– Башни, – сказал Каца. – Дерьмовые, вонючие, проклятые башни…

– Знаешь, – я поднялся и с хрустом распрямил спину. – Я тут читал, что если какого-то белафортца хоронили не в кувшине, не в печи и не скармливали зверям, а клали в саркофаг или гроб и ставили в склеп или закапывали, то на крышке всегда писали проклятье. Что-то вроде: "Тот урод, кто потревожит покой похороненного здесь, будет во веки веков бесплодным, неуважаемым гиеньим пометом, а дети его будут побираться на улице, но никто им не подаст, поэтому они сдохнут с голоду…"

– И что, это кого-то останавливало? – с интересом спросил Каца.

– Не знаю, – я пожал плечами. – Просто может на этих ящиках тоже есть что-то такое… Какая-нибудь надпись или знак, который подскажет, чего делать не надо.

– Там глаз в треугольнике, – Каца тоже встал. – Ничего другого не замели. Ты знаешь, что значит глаз в треугольнике? Не подглядывай, а то стукну? Или смотреть только через треугольное окно?

– Какой-то символ, это скорее по твоей части, – сказал я. – Три стороны. Три части. И глаз. Может, душа? Растение, дыхание и… что-то еще…

Каца скривил лицо и сел. Помолчал.

– У меня есть вино, – сказал я.

– Так чего же ты молчал?!

***

Небо заволокла пустынная мгла. Солнца было почти не видно, а на губах оседала красноватая пыль. Щенок тревожно оглядывался, но ничего не говорил. Мы зашли в башню – я, Каца, Лока и трое безымянных помощников Кацы. Колдун выглядел сосредоточенным и хмурым.

– Беееее, – подал голос ягненок, которого я тащил под мышкой. Я посмотрел на него, и мне стало жалко беднягу. Бритым он выглядел нелепым и несчастным.

– Ты думаешь, он сгодится на замену младенца? – спросил я.

– Ну… – Каца на мгновение задумался. – Почему бы нет? Вдруг Маари не различает человеческих и бараньих детей.

– А зачем тогда его побрили? – спросил я. И потом спохватился. – Ты что, не уверен?!

– Эээ… – замялся Каца. – Не уверен, да. Но надо же делать хоть что-то… В конце концов, кое-что в ритуалах я все-таки понимаю. Давай сюда животное.

Я аккуратно передал жалобно заблеявшего ягненка колдуну. Тот поставил его на каменный куб и достал из складок одежды нож, вырезанный из зеленого камня.

– О, настоящий жертвенный нож, надо же! – сказал я. Вообще-то, мне было ужасно жалко ягненка сейчас. Вот уж ни за что страдающее существо… – Где взял?

– Отобрал у кого-то, не помню, – отмахнулся Каца. – Все, не мешай мне!

– Беееее, – еще более жалобно проблеял ягненок.

Каца воздел руки и принялся отчетливо читать не то молитву, не то заклинание. Трое помощников периодически тоже вступали и подвывали в особо драматичных местах. Лока подошла ко мне.

– Чувствую себя идиоткой, нннда, – сказала она шепотом. Я кивнул и вздохнул. Один из помощников плеснул на каменную крышку куба воду из чаши. Второй рассыпал по ней зерна пшеницы. Ягненок озадаченно затоптался на месте, боясь спрыгнуть. Каца заголосил вовсе уж отчаянно и занес нож. Я зажмурился.

Ничего не произошло. Я открыл один глаз. Каца сидел на крышке куба и держал ягненка в руках.

– И что? – спросил я.

– И ничего, – буркнул Каца. – Чувствую себя идиотом.

Я сдавленно хихикнул. Лока фыркнула.

– Это все не то, Жаба, понимаешь, – сказал колдун. – Мы где-то ошибаемся.

– Бееее, – сказал ягненок.

– Точно! – Каца вскочил, сунул мне в руки бритого детеныша и нырнул в люк.

– Чего это он? – я обалдело посмотрел на Локу. Она пожала плечами. И мы тоже принялись спускаться.

Каца стоял возле башни и рисовал что-то палкой на песке.

– Смотри, Жаба! – возбужденно сказал он. – Вот Белафорт. Вот здесь шестая линия. Вот башня. Вот башня. Вот тут башня.

Он начал ставить кресты на импровизированной карте, и до меня стало доходить.

– Это же как тогда! – воскликнул я. – На Тамаре! Иерарх. Только знак другой…

– Не совсем так, – сказал Каца. – Должен быть… гм… алтарь. Святилище. Капище… Не знаю что! Какая-то постройка, которая связывает все эти башни. И если ее разрушить, то не надо будет резать никаких ягнят. Где вождь?

– В моем шатре, – ответил я. – Спит.

***

Вождь наморщил лоб.

– Странное место, – повторил он. – Как будто дом и не дом, да? Там еще знаки на земле. Должны быть знаки?

Мы закивали.

– Да, знаю такое, – широко улыбнулся он. – Это возле реки, мы там бусины собираем. Иногда.

– Можешь отвести? – спросил Каца.

– А это что там такое? – насторожился вождь. – Хочешь наши бусины так просто получить?

– Да нет, – отмахнулся Каца. – Сейчас объясню… Нет, лучше нарисую!

Каца и вождь склонились над картой. Я посмотрел на Локу. Лицо ее осунулось, на правой щеке возле уха виднелся шрам от недавней раны. Волосы она срезала еще короче и все так же клочьями. Плохая штука война. Хотя я не мог представить ее доброй хозяйкой в красивом платье или на кухне.

– А ты умеешь готовить? – внезапно спросил я.

– Умею, – вздохнула Лока. – Только вот есть это никто не хочет.

Гнев богов

Сначала Каца пытался мне доказать, что я не должен ехать к этому загадочному святилищу. Что дело это опасное, а я все-таки не воин. Ну, точнее, не совсем воин, конечно. Но я его переубедил. Во-первых, мне хотелось отдохнуть от общества Диха-Занозы и Рага, а во-вторых, разобраться с башнями царь приказал именно мне. Второй аргумент колдуна убедил, так что я тоже взгромоздился на мехари, и мы тронулись в путь.

– Слушай, вождь, ты же сказал, что не дашь мехари? – спросил я.

– Так я и не дал, – ухмыльнулся вождь. – Вот же я сам, а мехари со мной. Мои мехари, где хочу, там вожу.

Мы замаскировались под местных дикарей, закутавшись с ног до головы в вороха разноцветных тряпок и замотав голову по самые глаза. Место, куда мы собирались, было в отдалении, нападений белафортцев быть не должно, но ведь можно было столкнуться с теми, чей образ мы вместе с одеждой на себя напялили. Нас сопровождало с десяток воинов, пришедших с Кацой и Локой. Ну и Щенок, конечно, куда же я без него?

– Надо смотреть на небо, – сказал Щенок, рассеянно оглядываясь.

– Ннда? – переспросила Лока. – Ну-ка еще разок!

– Доверься мыслям ветра, отдай свои шаги зверям, а сам смотри на небо. Оттуда все начнется, – Щенок заморгал, затряс головой. Из глаз его покатились слезы. – Не понимаю!

Я сглотнул. Не понял, Ллеу ли произнес это пророчество или все-таки просыпается дар Щенка. С другой стороны, не все ли равно? Можно подумать, я хоть что-то понял, что он сказал.

– Веселенькое дерьмецо, а? – произнесла Лока и закрыла лицо полосатой тряпкой.

– Нннда, – отозвался Каца.

Мы тронулись. Сначала весь наш маскарад выглядел более, чем по-идиотски – зеленые холмы, фруктовые сады. То есть, бывшие фруктовые сады, конечно. Никаких фруктов давно не осталось. Да и деревьев тоже. Просто местность вокруг не напоминала пустыню совершенно ничем. И тут мы на мехари. С закрытыми лицами. Но вот мы взобрались на очередной холм, и перед нами раскинулось бледно-желтое море песка. Меня передернуло.

– Мы пройдем краем песков, – глухо сказал вождь. – Так будет безопаснее.

Голос его звучал не очень разборчиво, но все поняли, о чем он. Мехари шли неспешным раскачивающимся шагом. Зеленые холмы скрылись за первым же барханом. Странное дело. Когда попадаешь в такие вот безжизненные и неприветливые места, все остальное сразу начинает казаться зыбким сном. Будто нет нигде ни тенистых садов, ни звонких речушек, ни густых лесов, полных птичьих трелей и любопытных зверушек, ничего нет. Только белый песок до горизонта и палящее солнце с блеклых небес. Или серый камень и хрустящий, как стеклянная крошка снег. Или источающее зловоние чавкающее болото.

– Эй, Жаба! – окликнул меня Каца. – А вот скажи мне… Тот тип, северянин… Который тебя в Улла-Кутта охранял…

– Ну? – отозвался я.

– Я правильно понял, что он ничего не может, если ему не прикажут? – мехари Кацы поравнялся с моим.

– Трудно сказать, – вздохнул я. – Написано, что вроде бы так. Только я бы не сказал, что он испытывал какие-то сложности с могуществом. Вряд ли ему приказывали перебить тех забулдыг. Просто не успели бы. А значит степень свободы у него изрядная. А что?

– Да тут одно веселенькое дерьмецо случилось на штурме… – Каца с шипением втянул в себя воздух. – Один тип засел в сарае, и мы его оттуда трое суток достать не могли. Он нас и огнем поливал, и камни на наши головы обрушивал, и твари какие-то из-под земли лезли. Жуть. Обычные колдуны так не могут. Царь приказал брать живым. Ни в коем случае такую добычу не упускать. Мы и не упустили. Вывернулись наизнанку, но взяли засранца.

Каца замолчал.

– И что? – с интересом спросил я.

– И ничего, – буркнул Каца. – Он дурачок. Ну, блаженный такой. Двух слов связать не может. Бекает, целоваться ко всем лезет. Двадцать второй клянется своей задницей, что магией в нем и не пахнет.

– А колдовал точно он? – уточнил я.

– Точно, – хмыкнул Каца. – Все видели, вон и Лока не даст соврать.

– Ннда, не дам, – подключилась Лока. – Этот гад мне плечо сломал камнем.

– То есть вы хотите сказать, что кто-то ему приказывал, а он вас магией поливал изо всех сил? – спросил я.

– Не знаю, – Каца пожал плечами. – Кто там сейчас разберет, мы трупов навалили гору. Убили всех, кто с ним был. Просто я вспомнил, что ты мне рассказывал про колдунов, которые могущественны, только когда служат. Да и в школе когда-то что-то такое слышал… Вот и подумал…

– Это не колдун нисколько, – вдруг встрял вождь. – Я в колдунах не разбираюсь, а вы бились с жертвой бога.