Мертвый и Похороненный

Похоже, Шагги видел что-то нам невидимое. Он отдал несколько команд, на палубе поднялась суета, в праздности остался я один. Вроде бы вокруг ничего не изменилось, и я начал тешить себя надеждой, что началась подготовка к высадке на берег. Там, конечно, тоже сейчас жарко, но хоть под ногами земная твердь, а не зыбкая морская стихия. И по твоей голове не будет целить веслом каждый гребец просто на всякий случай…

***

Они подходили со стороны солнца, поэтому я сразу их и не приметил. Несколько часов безделья притупили мою внимательность… Квинкремы Белафорта. Десять громоздких квинкрем, окруженных, словно москитами, массой мелких суденышек. Засверкали сигнальные зеркала на наших, застучали барабаны. Наши три флота готовились к новому бою, перестраивались в новый боевой порядок. На этот раз никакой надежды на то, что флагман не примет участия в сражении. Я сидел возле своей палатки, обняв голову Щенка, все так же пребывавшего в беспамятстве, и вспоминал какие-нибудь молитвы. Почему-то в голову приходила только благодарение Агтале за успешные роды. Мне как-то это четверостишие зачитывал Бат, а я запомнил. Да и то, только потому, что очень уж дурацкое. Но, боюсь, Агтала не оценит молитву, произнесенную в такой ситуации. Про роды, ага.

Появился Каца. Собранный и деловитый, снова обвешанный множеством странных украшений и мешочков с неведомым содержимым.

– Жаба, – сказал он. – Я бы на твоем месте нашел место, где можно к чему-нибудь крепко привязаться. Или хотя бы твоего парня привязать, а самому просто держаться.

Не дождавшись ответа, он убежал. Я решил, что и правда стоит воспользоваться его советом. Заодно отвлекусь от панических мыслей.

Следующие несколько часов слились для меня в мешанину пугающих образов и действий. Наш неуязвимый флагман скользил, словно призрак, сквозь хаос сражения. Я не удержался на месте, в момент таранного удара. Оглушительный треск, крен, я от неожиданности отпустил скобу, за которую держался и покатился по палубе. Ударился головой, сознание ненадолго помутилось.

Чьи-то ноги в кожаных доспехах перескакивали через меня, спеша вперед, туда, где в наши борта впились крючьями абордажные мостки. На палубу хлынула первая кровь. Первые жертвы полетели за борт, крича и изворачиваясь. Какофония криков. Скрежет, скрип, треск. Я отполз к мачте и свернулся возле нее калачиком, прикрыв голову.

Когда нам удалось стряхнуть с тарана квинкрему врага, наша палуба была завалена телами белафортцев. Изуродованное чудовищным проломом судно противника стало заваливаться на бок. Обломки весел погрузились в воду, с бортов стали прыгать люди… Видимо, гребцы, которым повезло оказаться не прикованными к веслам. Нам тоже досталось – ограждение борта на носу было выломано, передняя мачта накренилась. Шагги нигде не было видно.

Мне стало стыдно собственной трусости. Я поднялся на ноги и качающейся походкой направился вперед. Туда, где сейчас сбрасывали тела за борт. Подобрал чье-то тяжелое, богато украшенное копье, принялся помогать.

Совсем рядом две наши триеры атаковали квинкрему. Они отчаянно маневрировали, не позволяя большому боевому кораблю даже приблизиться к своим бортам мощным тупым тараном. Сражение происходило так близко, что мне казалось, что я вижу даже капельки пота на лицах бойцов. Свист стрел, предсмертные хрипы, чадные следы зажигательных снарядов… Вот на помощь нашим подошла третья триера. Ни один и кораблей не мог подобраться к борту квинкремы – лес весел мешал. Перестрелка продолжалась.

И тут я увидел Шагги. Он шел откуда-то с кормы, лицо его было мокрым, рубаха в крови. Рядом с ним шел Каца. Он тоже был в крови, на лысине несколько длинных царапин. Шагги остановился, выбросил вперед руку, и на борту квинкремы вспыхнуло высокое, выше мачт, бледное пламя. Почти невидимое при солнечном свете, но не ставшее от этого менее смертоносным.

– Полный ход! – заорал Шагги. Барабан застучал в бешеном ритме. Наша пентера понеслась в гущу сражения.

***

Лето сидел на раскладном стуле. Я всегда удивлялся этой его способности – он умудрялся развалиться на любом походном подобии сидячего места, словно под ним, по меньшей мере, трон. Хотя зря я, на троне сидеть как раз неудобно. Нужно грозно хмурить брови и держать спину прямой. А Лето же сидел, словно в удобном кресле у себя дома. Он сидел и курил самокрутку.

– Я не знал, что ты тоже куришь эту дрянь, – наконец решился я нарушить молчание.

– А я и не курил до вчерашнего дня, – ответил Лето. – Это мне Каца подсунул, пока мы ждали.

Я даже смутился немного. Ну да, меня притащили к палатке госпиталя почти без чувств. Но я-то точно знал, что ни разу серьезно ранен не был! И даже вроде бы успел им сказать, перед тем, как в забытье провалиться… Или не успел?

– Да я устал больше, чем ранен был, – отмахнулся я. – Старый стал для таких развлечений.

Ран было четыре. Длинный разрез справа на ребрах, колющий в правое же бедро, рассечено левое предплечье и шальная стрела в правой икре. Она воткнулась первой, и тогда я разозлился. Когда сломалось копье, я начал орудовать подвернувшимся под руку белафортским серпом. А потом его выронил, но снова нашел какое-то копье. А потом подобрал щит и меч. С раненой ногой особо далеко не побегаешь, но врагов мне хватало, в общем.

– А где Щенок? – я приподнялся на ложе, поморщившись. Несерьезные раны только в горячке боя не замечаешь, а потом, когда все заканчивается, начинают болеть, так, что на стену лезть хочется. Не болят только смертельные раны, моим, к счастью, до этого было далеко.

– Здесь Щенок, – буркнул Каца. – Ему ногу сломали. И руку. И помяли изрядно. Не нападали, просто потоптались. То ли ты его привязал некрепко, то ли возле него бой шел.

– А, – я снова откинулся на ложе. – А мы, кстати, где? В городе?

– Нет еще, – мотнул головой Лето. – Полевой штаб. В город завтра к утру переберемся, там сейчас как раз… гм… заканчивают.

– Как все прошло? – спросил я.

– Да, давай, Лето, рассказывай! – поддержал меня Каца. – Я тоже болтался на воде и ничего толком не знаю.

Каца тоже был ранен, но не особенно. Так, скорее царапин и синяков наполучал. Именно поэтому я лежал сейчас на удобном ложе, а он сидел рядом на табурете. А Лето вообще не был ранен, просто выглядел здорово уставшим, но не больше.

– Вам с какого момента рассказывать? – усмехнулся Лето.

– С какого хочешь, – ответил Каца за нас обоих. – Откуда интересное началось.

– В пути через пустыню ничего интересного не было, – хмыкнул Лето. – Мы шли сразу за авангардом. Песок, жара и змеюки, брр. Даже вспоминать не хочется.

– Вот и не вспоминай! – Каца принялся скручивать самокрутку. – Давай, переходи к интересному уже!

– Интересному… – Лето задумался. – Нас обнаружили очень поздно, я даже удивился. Собственно, первое столкновение с противником произошло, когда мы уже были готовы двигаться к Лавате. Но это была так, мелочь. Я командовал постройкой контрвалационной линии, и лениво отбивал вылазки. И до появления царя все было довольно штатно…

– Царь здесь? – воскликнули мы с Кацой хором.

– Да, – кивнул Лето. – Он сам возглавлял одно из направлений штурма. Он прибыл морем, за неделю до вашего сражения. И вместе с ним морем же нам доставили машины. Одну башню и шесть катапульт. И вот с этого момента все закрутилось. Царь приказал идти в атаку по трем направлениям – главные ворота, гавань и стена со стороны нищего квартала. Основной удар шел через гавань, конечно же. Вы к тому моменту завязали бой в море, и кораблям стало не до береговых дел. Штурм главных ворот вел Крайля. Сначала должен был Уросор, но царь его заменил и отправил в квартал черни. Дал ему одну катапульту и крючья. И приказал вести себя шумно и разваливать стену. Собственно, ему вообще не было приказано идти на прорыв, он просто должен был отвлекать. Стена там действительно убогая совсем…

– А ты где был? – жадно спросил Каца.

– А я сидел в штабе, – ответил Лето. – Царь решил придерживаться стратегии непрерывного штурма, так что я должен был отправлять свежих солдат на все три точки. Собственно, мы точно так же брали Гарайго, вы оба должны помнить.

Я кивнул. Да, я помнил, конечно, такое ж разве забудешь? Правда, все слилось, как во сне. Вот ты толкаешь таран, потом выпускаешь стрелу за стрелой, потом лезешь под стену, а потом тебя хлопают по плечу, ты выбираешься из гущи боя, отходишь в сторонку и валишься спать. Потом тебя будят, вливают в тебя чашку сытной похлебки, выливают на голову ведро воды, и ты снова лезешь в бой. Трое суток непрерывного штурма. Здесь, похоже, понадобилось куда меньше времени.

– Потом мы собрали башню, – продолжал Лето. – И появилось четвертое направление штурма – торговые ворота. Неудачное место, по-моему, но это неважно, командовал все равно не я. Дальше получилось смешно – прорвался Крайля, царь захватил порт и рынок, и тут еще и стена квартала черни рухнула. Уросор рассказывал, что он так удивился, что даже скомандовать ничего не успел. Солдаты просто хлынули в проем сами, стоптали защитников, которые там остались… Ха! В Лавате к тому моменту поняли, что квартал черни – это так, надувательство, чтобы войска растянуть, и отвели оттуда большую часть людей, оставив отрядик лучников и пару пентюхов с копьями. А чернь вообще защищаться не стала – кто-то попрятался, кто-то принялся радостно с крыш наших солдат приветствовать. В общем, хорошо там все получилось.

Главный бой завязался на направлении царя – рынок-то он занял, но дальше там очень неудобная терраса – атаковать по двум узким крутым лестницам. Но на то он и царь… Умудрился в такой ситуации потерять всего десяток бойцов и еще сотня ранены, остальные целехоньки. Как ему это удалось – понятия не имею, но когда я пришел на место, там только вражеские трупы были. Бой у главных ворот был самым длинным, в нем даже я немного поучаствовал.

– А колдуны против вас были? – спросил я.

– Были, куда без них, – Лето дернул плечом. – Только бестолковые какие-то. Вообще эта Лавата – какое-то прибежище блаженных, право слово… Они и дрались как-то полусонно. Мне вообще показалось, что в бой их чья-то воля гнала. А люди с чужой подачи настоящее боевое воодушевление не испытывают, сами ведь знаете…

Мы с Кацой кивнули. Да… Пришлось нам единожды штурмовать храм одного деятеля, защищали которого сплошные ненастоящие фанатики. Идут в бой, мечами машут, брови сдвигают грозно, а в глазах тоска и скука. Даже как-то бить таких неудобно. Хоть и приходилось, конечно, оружие-то у них настоящее.

– Самыми страшными противниками оказались белафортцы, конечно, – Лето встал, потянулся и снова сел. – Они занимали казармы возле местной главной башни. Сама башня для обороны не приспособлена абсолютно, а вот казармы – настоящая крепость. Вот тут-то мы основные потери и понесли. И магию они куда более толково применяли. Говорят, бой был, правда, страшен. Особенно когда с обеих сторон колдовство заискрилось. Правда толком рассказать никто ничего не может, ослепило вспышкой, а потом в себя пришли, а там уже все полыхает до неба.

Лето грустно усмехнулся.

– Не знаю, кто у нас такой умелец теперь, – он взглянул на Кацу. – Ты так можешь?

– Чтобы до небес полыхало-то? – протянул он. – Веселенькое дерьмецо… Нет, не могу. До небес – никак. Да ладно, что мы уже как новички-то? Удивляться-то особо нечему. Особенно после того, как я лично насмотрелся на людоедские замашки твоего приятеля Шагги.

Лето недоуменно взглянул на Кацу, потом перевел взгляд на меня. Я пожал плечами. Каца сплюнул, пробормотал ругательство, а потом вдруг вздохнул.

– Оставим это, – сказал он. – Все равно поделать мы пока ничего не сможем…

***

Царя я так и не видел, хотя с момента, как я ступил на этот берег, прошло уже десять дней. Лавата мне скорее нравилась, чем нет. Я даже подумал, что, наверное, именно в таком городе мечтал бы встретить старость. Сбегающий к синему-синему морю террасами, покрытыми фруктовыми садами и фонтанами. Очертания построек были непривычные – очень много башен, шпилей и башенок. И пыль красного цвета, а не серая или желтоватая, как я привык. Центральная часть города выглядела здорово потрепанной, пожар в казармах зацепил главную башню, так что царь приказал сделать своей штаб-квартирой особняк одного из местных бонз. Он остался жив при штурме, и даже пытался сопротивляться воле царя. Только недолго. Что с ним стало, я не знаю, но подозрения на сей счет у меня имеются, конечно.

Меня же самого поселили в бывшем лупанарии. Или каком-то храме, выполняющем те же функции. Впрочем, меня сие обстоятельство никоим образом не смутило – удобное низкое ложе, собственная мраморная ванна, которую впору уже называть бассейном, газовые драпировки. В общем, даже если тут и жили шлюхи, то обслуживали они далеко не самых нищих клиентов. Куда делись бывшие обитательницы этого здания, я тоже уточнять не стал.

Щенок поправлялся медленнее меня – все-таки переломы значительно серьезнее банальных порезов-уколов. Так что теперь не он мне прислуживал, а я ему. Способности Ллеу к ускоренному самолечению на черномазое тело тобтопа, видимо, не распространялись. Он на вопросы об этом только виновато пожимал плечами. Еще мне выделили тихого старичка-евнуха и двух его бессловесных подружек. Я так и не понял, немые эти служанки, разговаривают на другом языке или у них вообще какой-то обет… Зато свое дело они знали – одна была отличной массажисткой, а другая – неплохим поваром. Примерно в такой компании меня оставили в покое и повелели выздоравливать, потому что у царя на меня какие-то особые планы.

А чтобы мне веселее выздоравливалось, Лето и Каца притащили мне откуда-то ворох всяких старых бумаг, пергаментов и свитков.

***

Дневник Ларды,

Летней жрицы

Храма Ойо.

Меня несправедливо унизили. После стольких месяцев прилежания и дисциплины – всего лишь летняя жрица. Это означает, что зимой мне в храме не место, и я должна буду покинуть его в поисках мудрости за его стенами. Выпрашивая подаяние и даря свою любовь тому, кто предоставит мне кров. И может быть через год…

Я вспоминаю сейчас уроки концентрации. Жрица Шаю говорила, что каждая из нас должна будет пройти период сезонной жрицы. Но я надеялась, что меня эта чаша обойдет. Не обошла. Не пройдет и недели, как я надену синее одеяние и пойду в мир.

___

Я снова встретила того человека. Он стоял на углу и играл на флейте. А я опять остановилась послушать. В последние дни мне не везло. Если так пойдет дальше, то на мои тощие прелести не позарится даже последний нищий. Я помню, что не должна никому говорить, что я жрица, и что у меня обет. Я должна просто жить за счет чужой доброты и уповать на помощь Ойо. И тогда мой бог обернется ко мне светлым женским ликом, и я буду обласкана миром. Если же вера моя пошатнется, то строгий мужской взгляд накажет меня. Похоже, всю последнюю неделю я имела дело с Ойо-мужчиной. Как теперь вернуть себе истовую веру?

Я стояла и слушала, а человек с флейтой перестал играть и начал говорить. Сказал он какую-то ерунду бессмысленную. Что-то про хорошую погоду. Но потом предложил мне разделить с ним его обед. Это первая еда за последние три дня…

___

Он сказал, что его кожа темная, не потому что сожжена солнцем, а просто он родом с далекого Востока. А еще он сказал, что я неправильно понимаю любовь. Она не может быть платой за что-то, она просто должна цвести в душе, словно цветок лотоса. Он говорил про любовь очень простыми и понятными словами. Не так, как жрицы. Я стала лучше понимать мир.

___

Я испугалась, когда не нашла его на прежнем месте. Его не было ни у Павильона Предателя, ни в закутке Овечьего рынка, ни в Доме-без-дверей. Я искала его весь день, потом бесцельно бродила по городу, а потом он нашел меня сам. Он вытер мои слезы и принялся играть на флейте.

___

Я знаю, кто он. Теперь точно знаю, уверена, мое сердце не может обманывать. Но это значит, что из меня никогда не получится жрицы. Иначе бы воплощение Ойо было женщиной.

***

Путевые заметки

Трая, морехода и пешехода,

Толкователя снов,

Знатока лесов, стран и народов.

Город Сташша. Местные жители называют его жемчужина, но по мне он больше похож на разросшуюся до невероятных размеров заимку на болотах. Он расположен у слияния двух рек – Таврамиты и Луако. Каждую весну и осень улицы заполняет вода, и передвижение по городу происходит исключительно на лодочках или по пояс в воде. Последнее – отвратительно, потому что пиявок в Сташше больше, чем где бы то ни было. И в чем-то я их понимаю, я бы тоже селился в таких местах, где еда сама бы мне в рот прыгала.

Я бы не задержался здесь дольше необходимого, но случилось мне встретить необычного человека. Он был смугл, как и большинство местных жителей, но его одежда выдавала в нем бывалого путешественника. Сташша не была его родиной, он пришел откуда-то еще дальше с востока. Он зарабатывает себе на жизнь игрой на флейте, а когда я спросил, что за оружие защищает его в опасном пути, он ответил – любовь.

Мы долго разговаривали, он много рассказал мне о землях, лежащих восточнее пролива Шасса, я записал их на отдельных листах, чтобы потом сравнить с реальностью, которую я увижу собственными глазами.

Мне казалось, что этот человек – колдун, хотя он и уверял меня в обратном. Я старался не поддаваться той неуловимой силе, исходящей от него, но после первых же его слов при встрече его могучее обаяние меня подавляло. Я опытный путешественник, и выжил во многих опасных ситуациях. Чтобы разгадать эту загадку, мне пришлось достать жемчужину моей коллекции, возможно, невосполнимую… Амулет Царицы Далиты даровал мне полную и абсолютную защиту от любой магии. Но ненадолго. Всего до следующего заката. Когда камень погаснет, эту подвеску можно будет выбросить, потому что искать мастера, который сможет снова наполнить эту драгоценность силой, я буду очень и очень долго.

И я оказался прав. Он плел свои словесные кружева, но они не достигали цели. Я как будто видел, что происходит. Его магия призрачной сетью опутывала меня. И когда кокон сомкнулся бы, то… Я не знаю, что бы произошло. И еще я не знаю, скольких людей опутала его магическая сеть, и на что они готовы ради любви…

***

Архив городской стражи

Город Оболо-Таа

Отчет с места событий

Обнаруженные тела лежали в кругу, будто до самой смерти кружились в хороводе. Глаза их открыты, на губах имеется характерная синюшность. Оказавшийся неподалеку врач сказал, что возможно они все были отравлены.

Число погибших – 28. Все они держатся за руки, чтобы расцепить ладони, потребовались немалые усилия, что означает, что погибли они давно, не меньше нескольких часов назад. Свидетели внести ясность не смогли. По их словам получается, что все эти люди пришли на площадь ранним вечером, возглавляемые человеком в белых одеждах, которого среди них нет. Сначала они пели гимны про любовь, а потом начали танцевать. К утру картина выглядела именно так, как мы ее и застали. На круг лежащих людей в начале никто не обратил внимания, потому что Площадь Поклонения издавна используется для отправления самых разных культов.

Предположительно, человек в белом использовал неизвестную разновидность магии с применением игры на флейте.

***

Письмо Вилана,

Слуги и подвижника,

Носящего клеймо змеи.

Священные Близнецы никогда не спят. Если они уединяются в свою опочивальню, то не затем, чтобы лечь на свое ложе. Они сидят друг напротив друга и смотрят глаза в глаза. Много часов подряд. Не спрашивай меня, как я об этом узнал…

Вчера привели дурачка с флейтой. Он был одет в белое и улыбался. Инструмент у него сразу отобрали, но стражи все равно вели его с опаской, потому что Шуа сказал, что этот человек очень опасен. Очень. Что с ним нельзя поддерживать беседу, нельзя смотреть ему в глаза, а главное – нельзя слушать, как он играет на своей флейте. Я смотрел со своего места, как подсудимого вывели в центр зала. В цепях. Но не тех, что на обычных заключенных надевают, а в тонких серебряных цепочках. Они кажутся совсем невесомыми, они нежно звенят, но их нельзя порвать или сломать, их делали сами Ша и Шуа.

Ша как всегда просто сидел на своем троне, а Шуа ходил по залу, что-то вещая и вглядываясь в лица. Меня всегда пробирает мороз по коже, когда Шуа даже просто проходит мимо. Сейчас он был далеко, поэтому я просто сочувствовал тем людям, в глаза которым он пристально заглядывал. Потом он отошел на свое место, а слуги вынесли в зал большие корзины. В них были простые серые камни. Первым подошел Тонгри, распорядитель и главный советник. Он взял из корзины камень и швырнул в дурачка в белом. Потом другие придворные стали подходить, чтобы сделать то же самое. А через несколько мгновений началось форменное безумие – толпа бесновалась и кричала, раззолоченные вельможи швыряли в беззащитного пленного камнями, потом шли к окровавленному несчастному, чтобы пинать его своими ногами, обутыми в золоченые туфли, не боясь испачкаться. В воздухе, словно утренний туман, висела ненависть…

***

Я поднял уставшие глаза от очередного листа пергамента и увидел, что Щенок за мной наблюдет.

– Ты на правильном пути, – сказал он. – Только последний шаг не решаешься сделать.

– Что ты имеешь в виду? – быстро спросил я.

– Подумай про войну, – произнес он медленно, по буквам. – Зачем мертвому война?

Я нахмурился и снова посмотрел в бумаги. Нельзя сказать, чтобы я об этом не думал. Зачем мертвому может быть эта война? Если я найду ответ в этих всех ветхих свитках, то узнаю, кто такой Мертвый.

– Что делать, древние документы тебе не подскажут, – сказал Щенок голосом Ллеу. – Ты должен сам догадаться.

– Что ты знаешь? – я вскочил. – Если ты что-то знаешь, скажи мне!

– Прости, хозяин, – вздохнул Ллеу. – Слова рождаются в моем рассудке помимо моей воли, для меня самого они не имеют смысла. Таков дар пророка. Я смотрю на то, как ты читаешь, и откуда-то знаю, что именно тебе суждено получить ответ на то, что вы все так ищете. Но больше, увы…

Я вздохнул. Скорее всего, он говорил правду. Я уже привык к тому, что мой слуга – един в двух лицах. Но на новых людей это действовало шокирующе – вот он обычный маленький тобтоп, ограниченный, простой, отлично справляющийся только с самыми простыми заданиями, но проходит мгновение, и на месте маленького дикаря появляется образованный, уравновешенный и уверенный в себе молодой колдун.

– Моя тоже хотел рассказать хозяина одну историю, – снова заговорил мой слуга. – Я тогда был совсем маленький, и нам на ночь старая Эбу-Лиса рассказывала разная история. И сказка был такой, я очень любил. Там было про юношу, который полюбил красивая девушка, но отец-вождь был против. Девушка был из другого племени. Тогда юноша победил свой отец в поединке и сам стал вождь. А потом пошел война. Кровавый и страшный. Потому что вождь другого племени отказался выдать девушка. Юноша победил, и забрал своя жена. И когда все увидели, какова их любовь, то побросали оружие, пали ниц и стали славить их. Они двое правили долго. Племя их получилось из первых двух, и стало оно самый сильный в пустыне. Потом, когда умерла жена, муж тоже умер. И с тех пор племя то давнее бродит в поисках – его вождь не называется вождем до тех пор, пока у него не будет той жена, которая он по-настоящему любит.

Щенок замолчал. А я силился понять, имеет ли эта романтичная сказка отношение к моим изысканиям. Забавный философский вопрос, да? Если «наездник» – пророк, то тот, в кого он вселился, тоже пророк или необязательно?

– А почему ты вспомнил эту сказку, Щенок? – спросил я.

– Не знаю, хозяина, – парень сжался, спрятал лицо в ладонях. – Моя просто слушал и смотрел, а потом вдруг сказка. Прости меня, моя не хотел, моя исправится, как только сможет ходить…

***

Я прошел три положенных шага и простерся ниц.

– Встань, Жаба! – раздался рокочущий голос царя. – Ты заслужил свое право смотреть мне в глаза сегодня.

– Благодарю, царь!

– Ты был ранен в битве, где не должен был участвовать!

– Раны уже зажили, царь, я готов служить тебе и дальше.

– Кто-то должен быть наказан за это?

– Война есть война. Мы победили в той битве, царь.

– Ты заслужил награду. Прими ее.

– Благодарю, царь.

Костяной кубок-череп, инкрустированный золотом и изумрудами. Добыча с одного из белафортских кораблей. Принадлежал иерарху. Я поклонился.

– Оставьте нас все! – царь повелительно взмахнул рукой. Люди с поклонами потянулись к дверям, пятясь и задевая колонны. К царю все время нужно быть повернутым лицом, не оскорбляя его взор зрелищем своего зада. Я мысленно усмехнулся. Большой зал особняка, переделанный в тронный, был совершенно не приспособлен для этого. Частый лес тонких колонн мешал выполнять все церемониальные требования, а от этого придворная мишура выглядела не величественной, а смешной. Но на лице моем застыла подобострастная маска. Я не посмел не то, что засмеяться, а даже улыбнуться, глядя, как осторожничают выходящие из зала стражники и советники.

– Жаба, – царь посмотрел мне в лицо. – Нам нужны казармы. Много казарм.

– Я готов заняться этим.

– На обоих мысах нужно поставить форты, чтобы обезопасить гавань Лаваты.

– Строительство уже начато, мой царь.

– Я отдаю в твое подчинение Рага и Диха-Занозу. Можешь применять любые действия. Мне нужно, чтобы все мои войска разместились в этом маленьком городе.

– Я понял, мой царь.

– С тобой желает поговорить мой советник.

– Я готов, царь.

Гроб был другой. Прежний золоченый ящик, изукрашенный, словно ложе дорогой шлюхи, заменили деревянным, окованным металлом. Разумеется, дерево дорогое и крепкое. Книддский кедр. А на оковке – чеканный узор.

– Что ты знаешь про своего черного слугу? – голос как будто окреп с прошлого раза. Теперь мне казалось, что этот труп не только разговаривает со мной, но и сверлит взглядом. Я посмотрел на лицо. Гладкая кожа. Белый. Это точно не дурачок с флейтой, учивший всех любви. Все как один сходились на том, что он пришелец с востока, и лицо его сожжено солнцем. Кто же ты такой, мертвый советник?

– Он одержимый, – осторожно ответил я. – Но с ним можно иметь дело.

– Кем он одержим?

– Он называет себя Ллеу-пророк.

Вонючее гиенье дерьмо… Я хотел бы соврать, но что-то мне мешало. Будто подталкивало говорить правду помимо воли.

– Хорошо, – как будто послышался бесплотный вздох облегчения. – Можешь оставить его себе, пусть служит. И еще…

Мне стало легче, но ненамного. Я приготовился слушать дальше.

– Что ты знаешь о местных храмах?

– Эээ… – я задумался. – Ничего. Я был ранен, большую часть времени провел в постели. Но я готов…

– Хорошо, что готов. Узнай все о культах Лаваты. Если потребуется, убей их всех.

Мне полагалось испугаться, наверное. Но я скорее удивился. Впрочем, теперь понятно, зачем царь отдал мне в подчинение карателей во главе с Дихом-Занозой…

***

– Мы потеряли Уросора… – Лето был мрачен и зол.

– Партизаны? – спросил я.

– Пойдем, – мой друг поднялся с табурета. Между бровей пролегла складка, губы сжаты. Не думал, что его так расстроит гибель этого штурмового офицера, он вроде никогда его не любил…

– Что это? – я недоуменно обошел круглый каменный постамент, к вершине которого вели пять ступеней разной высоты.

– Алтарь, – ответил Лето. – Ты поднимись, полюбопытствуй.

Я взобрался наверх, проклиная идиотов-строителей, неспособных выровнять эту дурацкую лестницу хотя бы на глаз. Под моими ногами замелькали рисунки. Древние, выбитые на камне. Вот человек в высоком головном уборе втыкает нож в грудь жертвы. Вот такой же нож втыкается в глаз. А вот очередной труп очередной жертвы катится в кучу себе подобных. Как-то я не подумал об этом. Культ Неназываемых в наших краях извел еще Гаро Проклятый, кажется. Или кто-то еще ему подобный. Человеческие жертвы в Тарме запрещены. Сумасшедшие сектанты там появляются, конечно. Всякое бывает. Но таких вот алтарей… Вот ведь протухшая гиенья блевотина, а! Я вспомнил, сколько этих круглых штук видел в городе. Они чуть ли не на каждом перекрестке!

Я брезгливо посмотрел под ноги. Запекшаяся кровь. Плохо отмытая запекшаяся кровь. Совсем недавно здесь кого-то убили. Во славу одного из Неназываемых. Кого, интересно? Бренна? Шагайши-Танцовщицы? Или вообще Баала-Дорджи? А может здесь на юге другие боги. Имен которых я не знаю.

– Здесь убили Уросора? – спросил я, спускаясь.

– Нашли его здесь, – сказал Лето. – Тот, кто это сделал, унес с собой его сердце и глаза.

– Выкидыши плешивых гиен, – прошипел я. – Вот же привалило радости-то… Мертвый дал мне хороший совет…

– Что? – спросил Лето, прищурившись.

– Убей их всех, – я мрачно усмехнулся. – Я тогда не понял, о чем он говорил.

– Ты? – хмыкнул Лето. – Убей? Странное повеление…

– У меня в подчинении теперь Раг. И Дих-Заноза, – я почувствовал ком в горле. – И царю нужны казармы.

– Можешь на меня тоже рассчитывать, – Лето скривил губы, пытаясь улыбнуться, но у него ничего не получилось.

– Сколько у нас убитых? – спросил я.

– Пока не считал…

***

Синяя маска. Это что-то значило среди дознавателей, но я не помнил, что именно.

– Двадцать второй, – представился он, выкидывая окурок самокрутки в окно.

– Приятно слышать, – пробормотал я.

– Мой клиент – колдун? – спросил дознаватель, усаживаясь в мое любимое кресло.

– Жрец, – уточнил я. – Но колдовать вроде тоже может. Не верю я в божественные благословления в виде огненных стрел и ядовитых облаков.

Дознаватель кивнул, достал потрепанный свиток из сумки и углубился в чтение. Не знаю, кого я не люблю больше – колдунов или дознавателей. С Кацой, например, можно почти как с нормальным человеком общаться. Про Локу так я вообще молчу. Вспомнив про Локу, я даже загрустил немного. Как она там сейчас? Думаю, рана в плече уже зажила. Пока что Рваные Ласточки в неполном составе попали в подчинение Кочару, офицеру дальней разведки. И в Лавате они если и появятся, то не скоро.

Лока рассказала, чем тогда все закончилось в Улла-Кутта. Им повезло. На их стороне оказались два брата – Гонта и Кавва. Вступила в силу большая политика, полетели фигуральные клочья, повстанцы, поджав хвост, сбежали из города по осенней грязи. Кто успел. Остальных водрузили на кольях вместо отсутствующей в северной столице городской стены. В общем, Ласточки, оказавшиеся в момент моего отъезда меж двух огней, выскользнули из капкана, не очень-то и потрепанными.

– Ты знаешь, кому поклоняются эти фанатики? – шепотом спросил меня Лето.

– Понятия не имею, – я пожал плечами. – Да и что мне это даст? Я все равно в культах Неназываемых не специалист.

– Я слышал, что некоторые боги до сих пор даруют магическую силу своим поклонникам… – Лето поежился.