Уже в третий раз за время нашего разговора я невольно приходил к мысли, что замена как минимум равноценна. И каждый раз, когда Шагги мне начинал нравиться, я поднимал глаза на его лицо, и меня прошибал холодный пот. Правда Пустынный Лис делал вид, что этого не замечает. Я как будто раздвоился – одна часть меня мысленно вопила от ужаса и мечтала сбежать поскорее, зато другая наслаждалась разговором и уверяла, что с Шагги приятно иметь дело. В отличие от мечтателя Остаха-Рубище, он к нашему разговору подготовился тщательно. Списки необходимого были поделены на группы – срочно, обязательно, желательно. Не было ни единого пункта «доставь не знаю что, но без этого помру, и все развалится». И говорил новый флотоводец четко, понятно и без экивоков.

Я уже поднялся, чтобы уйти, но тут дверь в покои стратега распахнулась. Вернее, сначала я подумал, что она распахнулась. На самом же деле она слетела с петель и с грохотом вылетела в середину комнаты. В пыли и щепках показалась человеческая фигура, сзади смутно маячили еще две. С руки первого сорвался поток пламени. Он ударил в Шагги, а меня отшвырнуло к окну. Одежда у меня на груди загорелась, а от удара я на несколько мгновений ослеп. Когда зрение вернулось, я увидел, что все трое нападающих вошли внутрь. Самый первый склонился над обожженным до неузнаваемости трупом нового флотоводца. В руке неизвестного колдуна был кинжал с черным, словно бы стеклянным лезвием. Он выбирал место для удара. На груди. Наверное, хотел пронзить сердце.

Но вдруг тот, кого я считал трупом, выбросил вверх руку и схватил за горло убийцу. Странно выглядело – выше локтя от руки остались только обожженные кости, но кисть была здоровой. Стратег поднялся. Я попытался отвернуться, чтобы не видеть, но у меня не получилось. Лицо Пустынного лиса было наполовину сожжено. От нижней его части остались только зубы. Зато они выглядели так, будто их огонь вообще не коснулся. Два ряда жемчужно-белых, идеально здоровых и крепких зубов. Хрипящие звуки. Или каркающие. Я с ужасом понял, что это смех.

Двое сообщников колдуна-убийцы рванулись к замершей паре. Не успели. Белоснежные зубы сомкнулись. Чуть ниже уха. Кровь убийцы брызнула фонтаном, омыла лицо Шагги, скрыв его от меня. Меня затошнило. Я закрыл глаза. Нет. Я не могу, не имею права терять сознание сейчас. Я должен досмотреть до конца.

Все изменилось буквально за какой-то миг. Шагги поднялся, все еще такой же обожженный, но от этого еще более страшный. Он отшвырнул от себя бесчувственное тело с такой силой, что оно ударилось о противоположную стену над дверью. Двое сообщников попятились, но тут же замерли, будто что-то их удерживало. Их глаза стали вылезать из орбит, рты раскрывались, но не издавали не звука. А к стратегу тем временем возвращалась жизнь. Плоть на глазах восстанавливалась, и вскоре черные ожоги смотрелись обычными, будто он просто опрокинул на себя котел с кипятком. Те двое упали без чувств.

Шаги оглянулся на меня. Я сжался в комок от ужаса. Флотоводец рванулся к вазе в углу, вышвырнул из нее букет и вылил пахнущую тиной воду на мою все еще горящую одежду. И вот тут я и потерял, наконец, сознание.

***

Я услышал чей-то знакомый голос. Будто этот кто-то тихонько бубнит за стеной, чтобы меня не разбудить. Ночь. Мы что вчера перебрали? Я попытался пошевелиться, но не смог. Все еще вижу сон? Но тут я рывком вспомнил все. Про нападение на нового стратега-флотоводца, про его белые зубы, про невидимую смерть, убившую двух человек. А голос за стеной – Бран-Торопыга. Его собеседник… царь.

– …ушиб спины, – говорил врач. – Сейчас он не может двигаться, и не в моих силах изменить это. Я смогу сказать что-то точно через несколько дней, когда он оправится от удара.

– Он может умереть?

– Все мы когда-то умрем…

– Ты уже врачевал такие раны?

– Ожоги заживут через неделю. В остальном – все в руках богов.

– Он нужен мне. Если не будет его, то и тебя не будет.

– Я понял, мой царь.

Тяжелые шаги – царя, торопливые – Брана. Дверь открылась, в глаза мне ударил яркий дневной свет.

– Как же тебя угораздило, Жаба? – лицо врача осунулось и выглядело совсем старым. Мне было совершенно не больно. Я хотел сказать ему об этом. Хотел поднять руку и хлопнуть по плечу. Подумаешь, стукнулся! Ерунда, выкарабкаюсь. Не смог. Слова не срывались с языка. Рука даже не думала подчиняться.

– Моргни, если понимаешь меня, – отчетливо проговорил Бран. Я закрыл и снова открыл глаза. Это у меня получилось. Неужели это все?… – Жаба, я не буду ничего о тебя скрывать. Тебе очень досталось. Пока я не могу сказать насколько, спина очень опухшая, ничего не прощупаешь. Бывало, солдаты падали с лестниц, и некоторое время проводили в таком же параличе, а потом скакали, как горные козлы… – Торопыга вздрогнул и оглянулся. – У тебя обожжена правая половина лица, правая рука и правая часть живота. Не очень сильно, заживет. Но вот как скоро ты сможешь говорить и двигаться, я не знаю. Еще у тебя сломана левая рука, но это тоже ерунда. Твои новые лекарства помогают, опухоль быстро спадает. Три дня назад я вообще думал, что ты умрешь.

Три дня?!

– Жаба, я сделаю все, что смогу, – Бран присел рядом с моей постелью и положил руку мне на плечо. Я ее не почувствовал. – Я принесу столько жертв, сколько будет надо. И поклонюсь любым богам и демонам, кому угодно, лишь бы ты поправился…

Слезы… Если меня не будет, то и его не будет. Мне хотелось его утешить, но я не мог. Надо же, я лежу тут, онемевший и обездвиженный, и пытаюсь найти способ ободрить моего врача. Наверное, размер постигшего меня несчастья до разума пока не дошел.

***

Темнота. Неподвижность. В дальнем углу дежурит женщина-сиделка, но мне ее не видно. Я знаю, что она там только из-за мерцания огонька лампады. Иногда она что-то тихонько напевает себе под нос. Я слышу мелодию, но не могу разобрать слов.

Отчаяние.

***

– Жаба, проснись! – знакомый голос ворвался в мой тревожный сон. Там во сне я плыл на корабле посреди буйного моря. Волны подступали, но палуба оставалась неподвижной, а сам я был привязан к мачте. Сизые мрачные валы накатывались, но перед ними вставала невидимая преграда. Море корчило мне рожи, кривило пенные губы в усмешках и ухмылках, черные птицы хохотали надо мной с низких небес…

– Жаба! – голос звал все громче. Я открыл глаза. И мне тут же захотелось закрыть их обратно. Шагги. По прозвищу Пустынный Лис.

– Жаба! – он склонился надо мной. – Моргни, если слышишь и понимаешь!

Я зажмурился, потом открыл глаза.

– Моргни два раза, если готов выслушать меня.

А что мне оставалось делать? Я дважды закрыл и открыл глаза.

Шагги сел рядом с постелью.

– Мне очень жаль, что ты пострадал, Жаба, – тихо проговорил он. – Сейчас я помогу тебе. Просто так, безо всяких условий. А выполнять мои просьбы потом или нет – решишь сам. Хорошо?

Я моргнул. Шагги протянул ко мне руку. Его пальцы светились бледным желтым сиянием. Он провел ладонью над моим лицом, потом над грудью.

– У тебя сломан позвоночник, – сказал он после недолгого молчания. – В трех местах. Если за тобой ухаживать, то ты можешь протянуть в этом состоянии долго. Если повезет, то через месяц к тебе частично вернется речь. Сейчас я исправлю кое-что.

Жжение. Словно жидкий огонь пробежал вдоль всей спины ручейком.

– Я не буду исцелять тебя совсем, – продолжил Шагги. Его ладонь замерла где-то над моим животом. – Я оставлю ожоги и опухоль, они пройдут сами. Зато тебе не придется объяснять врачу свое чудесное исцеление. Попробуй что-нибудь сказать сейчас?

– Ааа… Кааа… – я закашлялся. – Бааа…

– Хорошо, – Шагги кивнул. Рука его переместилась и замерла над шеей. – Сейчас.

– Спа…си…бо, – я снова мог говорить! – Си…дел…ка?

– Не волнуйся о ней, – тихо сказал Шагги. – Нас сейчас никто не слышит и никто сюда не войдет, пока я не покину госпиталь. А теперь закрой глаза, может быть очень ярко.

Я зажмурился. Что-то вспыхнуло и погасло. Перед глазами заплясали красные искры.

– Все, – Шагги опустил руку. Сияние погасло. – Теперь у тебя остались только ожоги и царапины. К утру опухоль на спине спадет. Двигаться ты можешь уже сейчас. Но я бы посоветовал не показывать этого сразу.

– Я не понимаю… – начал я, но Шагги меня остановил.

– Сейчас я объяснюсь, – сказал он. – И выскажу несколько просьб. Никаких условий, если сочтешь нужным, выполнишь. Убийцы приходили за мной. Это мои враги, личные, к нашей с тобой войне они отношения почти не имеют. За исключением того, что родина их – Белафорт. Они пришли за мной, но переоценили себя. И погибли. Это были лучшие. У других вообще нет шансов. А значит, больше их не будет. Так получилось, что ты попал в мою войну. Я исправил то, что можно. И теперь надеюсь на твою добрую волю. Ты готов выслушать мои просьбы?

Я кивнул. Говорить было пока еще больновато – обожженная губа саднила.

– Я сказал, что убийцы приходили по твою душу, – произнес Шагги, глядя мне в лицо. Что ж, логично. Я серьезно ранен, а у него было время декорировать комнату на любой вкус… – Они из Белафорта, ни у кого даже лишних вопросов не возникло. Ты очень ценный человек, Жаба.

Я пропустил лесть мимо ушей. Я пытался понять, как себя вести. Как, гиена меня сожри и выблюй на кабацкой помойке, себя сейчас вести?! Я знал, что мог этот наш новый флотоводец. Я видел, как он буквально сожрал всех этих убийц, будучи обожженным до костей. Мне только краем этого заклинания прилетело, а я валяюсь тут, будто пожеванная медуза. А этот здоров. Только кожа на лице чуть шелушится…

– Ты видел бой, – глаза Шагги цепко уставились мне в лицо. – Ты знаешь, что я не обычный человек. Да. Я не Шагги, кем он был раньше. Я Пустынный Лис, Меченый. Умер сто восемьдесят два года назад. Ты не удивлен, я смотрю?

Я отвернулся и пробурчал ругательство. Потом вздохнул и посмотрел Шагги в глаза. В конце концов, этот парень не виноват в том, что он уже помер давно, а его снова призвали на службу. И то, что он Меченый – тоже не его вина…

– Прости, – сказал я. – Спасибо тебе. Я никому не обмолвлюсь ни словечком. Нападали на меня, потом я валялся без сознания, ничего не помню, так?

Шагги кивнул и поднялся.

– Теперь я ухожу, – он сделал шаг к двери. – Сиделка проснется через четверть часа. Позови ее, пусть она тебя покормит.

Он исчез. И в тот же момент я почувствовал, что голоден, как стая гиен. Или даже две стали. Или три…

– Эй… – слабым голосом простонал я. – Кто-нибудь… Помогите…

***

– А вино ему уже можно?

Говорил Каца. Приглушенно смеялся Лето. Строго обоих отчитывал Бран-Торопыга.

– Эй, там, в прихожей! – крикнул я. – Несите сюда свое вино!

Пятый день моего вынужденного заточения подходил к концу, и как раз сегодня мой строгий врач разрешил меня навестить. Чем сразу же воспользовались Лето и Каца.

– Ого-го, какие хоромы тут у тебя! – Каца плюхнулся в кресло на гнутых ножках. – Веселенькое дерьмецо, а?!

– Ты еще помнишь вино из Страны Монументов, Жаба? – Лето встряхнул в руке бутыль, в которой густо переливался темный сладкий напиток. – Хо-хо, смотри, Каца, а глазки-то загорелись!

– Не так уж плохо ты выглядишь для человека с поломанной спиной, – неожиданно серьезно сказал колдун.

– Не была она сломана, – отмахнулся я. – Ушиблена только.

Взгляд Кацы на мгновение стал колючим и острым. Но потом он широко улыбнулся и огляделся по сторонам.

– Это что еще за веселенькое дерьмецо, а?! – заверещал он. – Эй ты, коновал! А где стаканы? Или ты предлагаешь офицерам пить прямо из бутылки?

Они ни о чем меня не спрашивали. Изредка я ловил на себе их испытующие взгляды. И я понимал, что им придется все рассказать. Шагги скрывает правду не от Кацы и Лета, до них ему вообще дела нет.

– Я уезжаю завтра, – сказал Каца. – Из-за тебя задержался, так бы вчера уехал. А еще в порту стоит новый флагман флота – пентера. Ну и чудище, век бы таких не видать! Говорят, что на Отмелях строят вторую, обещают, что скоро она тоже отправится в море…

– А еще в городе теперь полно наемников, – заговорил Лето. – Целых четыре отряда привезли. Они пойдут в авангарде, и будут заниматься обеспечением промежуточных лагерей.

– Слушайте, я вот одного не понимаю… – сказал я, устраиваясь поудобнее. – А почему бы нашей армии не пойти просто по берегу, а? Тогда бы ей воду и пить доставляли на коггах и никаких тебе промежуточных лагерей, авангардов и прочих трудностей. Я слушал тогда военный совет, но ничегошеньки не понял…

– Если наша армия пойдет берегом, то она будет уязвима для атак с моря, – сказал Лето. – Побережье там такое же безжизненное, только вот если в глубине пустыни нашим солдатам придется бороться только со стихией, то возле берега на них обязательно будут нападать. И что в обычном переходе было бы булавочными уколами, то в пустынном – смерть. И это не говоря уже о том, что поход по береговой линии очень легко проследить, и враг будет знать о перемещениях нашего войска все.

– Неужели на берегу так трудно защититься от кораблей? – буркнул я. – Не понимаю…

– Жаба, ну не будь ты идиотом! – воскликнул Каца. – Обеспечить безопасный проход твоих коггов с едой и водой до одного базового лагеря на побережье нашему флоту будет легко. А вот вдоль всего побережья… Ты был в море, после того, как прибыл на Тамар?

Я покачал головой.

– О, там такое веселенькое дерьмецо творится, что хоть сразу прыгай под волны и топись! – Каца засмеялся, только невесело. – Из-за каждой скалы, с каждого островка, стоит зазеваться срываются какие-нибудь зажигательные стрелы, если повезет и какие-нибудь убийственные заклинания – если не очень. Белафорт превратил в боевые корабли даже простые рыбацкие лодки. Пока мы побеждаем, но море просто кипит…

Я откинулся на подушки и закрыл глаза. Глотнул сладкого вина Страны Монументов. Уже завтра мне не придется вот так безмятежно лежать на подушках и болтать с друзьями. Завтра явится Раг, у него ко мне срочное дело. Завтра аудиенция у царя. Завтра надо будет проследить за снаряжением коггов с припасами, а то есть у меня подозрение… И никому не будет дела до того, что мои ожоги еще не зажили, а руку придется носить на перевязи еще недели полторы. Могу ходить – значит годен.

Но это все потом. Завтра. И я протянул свой опустевший стакан Лету. А он с готовностью его наполнил.

Пот и песок

Моя палатка стояла в самом центре лагеря. Хорошая палатка. Песок почти не попадал туда через сложную систему пологов. А песок здесь был везде – в волосах, в одежде, на зубах, в еде и воде. Строители, с присущим им чувством юмора, поименовали это временное поселение Лотосом. Но почти все они уже отбыли либо в долгий пеший переход к Лавате, либо на Тамар. А в моем распоряжении осталось четыре отряда наемников и три десятка людей лично моих. Распорядок дня был таков: просыпался Лотос, когда солнце начинало клониться к закату. Раньше высунуть носы из палаток или из-под навесов и думать было нечего – злое солнце прожигало буквально до костей. С закатом прибывали солдаты. Они сходили с кораблей, их снаряжали для перехода, выдавали проводника и отправляли в путь. Через неделю пребывания тут, мы настолько наладили этот процесс, что на одного солдата у нас уходило не больше минуты. И все это ради того, чтобы они смогли в первую ночь отойти как можно дальше от нашего… гм… Лотоса.

Лотосы… В Тарме они росли везде – в фонтанах, в теплых речных заливах, в озерах и даже в лужах. Священные цветы, как же! Если тамошние лотосы росли на воде, то наш Лотос был взращен в озерах нашего пота. Фигурально, правда. Пот не успевал появляться на коже, его мгновенно выпивал сухой пустынный воздух. Здесь не было приятного времени суток – иссушающая жара днем, южные ветра, несущие песок вечером и утром и зябкая ночь, наполненная издевательским хохотом гиен и воплями прочих ночных тварей. Я не понимал, откуда ночью выползает столько живности. Днем окрестности кажутся мертвее мертвого, даже насекомые не выползают из своих нор. Зато стоит светилу закатиться, к стенам Лотоса сбредаются, наверное, все обитатели пустыни на многие мили вокруг. Идут на свет? Или чувствуют воду?

Мясо пустынных животных жесткое, почти несъедобное. Разве что в похлебки, но кто же позволит такое расточительство? Вода. Она здесь ценнее золота и драгоценных камней, деликатеснее самого изысканного блюда. Так что никаких похлебок. Не знаю, что я не люблю теперь больше – море или пустыню. Наверное, пустыню. Иногда я все-таки ходил к морю, чтобы посмотреть на воду. Пить ее нельзя, прохлады она не приносила, зато она просто была. Глубокий синий цвет ее напоминал, что где-то там, за горизонтом есть зеленые холмы Книдды, широкие разливы Тарма-тога, прохладные облачные леса Улла-Кутта…

– Жаба, – хриплый голос Кацы. – Есть выпить?

Есть, конечно. И воды неучтенной немного есть. Зря, что ли я каптер? Я мотнул головой в сторону своей палатки. Говорить не хотелось. Вечер. Стоит открыть рот, и предательский ветер тут же надует тебе песка. Он и так скрипит на зубах, никуда от него. Я опустил третий полог и открыл сундук. Каца в изнеможении опустился на низенькую лавку.

– Ты ни разу не говорил, откуда у тебя эта палатка, – сказал он, освобождая свою лысую голову от множества слоев тонкой ткани. – Незнакомые узоры совершенно. И песок не пропускает. Почти…

– Ласточки выменяли у тобтопов, – ответил я. – И подарили мне. В знак особого расположения, так сказать…

– О, – глаза Кацы стали удивленными.– Тобтопы торгуют? А я думал, только грабят. На что поменялись?

– На оружие, – хмыкнул я.

– Ты приторговываешь на сторону оружием?! – Каца притворно-грозно сдвинул брови. Он и сам бы чем угодно поприторговывал, если бы было с кем… Не с гиенами же пятнистыми, в конце концов. Да и что с них взять? Даже шкура, и та бесполезная…

– Они, – сказал я. – Ласточки приторговывают, у них свой арсенал.

– А, – разочарованно вздохнул Каца. А я тем временем набулькал по полстакана вина из бурдюка, а потом долил их доверху водой – изысканный местный напиток. Скажи мне об этом кто месяц назад…

– Они не любят колдунов очень, – сказал я. – Так что ты осторожнее. А я попытаюсь выторговать для тебя палатку у них. Когда следующий раз придут.

– В каком смысле не любят? – Каца сделал глоток и блаженно прикрыл глаза.

– В прямом, – пожал плечами я. – Я бы даже сказал, в наипрямейшем. Стреляют, когда видят. Невзирая ни на что вообще. У Ласточек так Локу чуть не убили. Ей повезло, что стрела в плечо попала, ее только с лошади сбили.

– И что, Ласточки порвали их за Локу? – с интересом спросил Каца.

– Нет, – мотнул головой я. Не хотелось мне рассказывать, что было дальше. Они рядились полдня, Ласточки испугались лезть в драку, но терять свою колдунью им тоже не хотелось. И чтобы им позволили забрать тело, главарь наемников вождю тобтопов еще и приплатил. И двадцать пять бурдюков отдал, все, что у них с собой были. Когда мне рассказали, я, скрепя сердце, отдал приказ отправить Локу обратно на Тамар. Тем более что рана была довольно серьезная и неприятная. И даже личное письмо с ней отослал. Торопыге, чтобы тот сам лечил, не перепоручал никому из своих коновалов. Учеников у него стало много теперь. Он их там набрал, чтобы с каждой партией солдат отправлять одного мало-мальски обученного лекаришку. Самого его в Лотос не отправили. К счастью для него, потому что тут бы он и помер.

***

В моей палатке кто-то был. Еще не открыв последний полог, я звериным чутьем почувствовал чужого. Незнакомый запах? Прерывистое дыхание? Скорее, все вместе. За свою жизнь я много раз попадал в засады. До сих пор продолжаю ужасно их бояться, поэтому у меня, похоже, появился специальный орган, чующий спрятавшихся чужаков. Я замер. Сколь можно бесшумно извлек из ножен длинный кинжал. Проклял мысленно непроглядную пустынную ночь. Выдохнул. Откинул полог.

– Нет-нет, хазяина, не трогать меня! – горячо зашептали из темноты. – Моя приходить, беда-беда… Помоги.

Тобтоп. Один. Очень молодой, судя по голосу. Надо будет сделать внушение охране, мимо которой этот юнец пробрался.

– Ты кто? – сварливо спросил я.

– Моя Собака… Щенок. По ваша языка. На моя – Тубшаха-Уто.

– Что тебе надо?

– Беда-беда. Помоща нада. Хазяина может. Хазяина сильный.

Я сплюнул. Гиены побери этого маленького ублюдка. Я на ощупь подошел к столу и зажег масляную лампу. Так и есть. Тощий парнишка. На лице всего одна синяя полоска, и та полустертая. Похоже, плакал. Оттопыренные уши, бритый темно-коричневый череп, пестрая многослойная хламида. Я открыл сундук, достал из мешка сушеных фруктов, фиников, краюху хлеба. Есть хотелось настолько, что я даже был готов поделиться с этим гаденышем. Я сделал приглашающий жест. Он с готовностью протянул, было, руку. Потом отдернул.

– Моя колдун, – сказал он.

– Ну и что? – невнятно спросил я, прожевывая кусок хлеба.

– Меня убьют, – вдруг совсем без акцента заявил Щенок. – Ты знаешь наши обычаи.

Я чуть не закашлялся от удивления. Пришлось открыть бурдюк с вином.

– Я пришел за помощью, – сказал юный тобтоп. Голос уже был другим. – Мои пока ничего не знают. Но ты знаешь, что долго скрывать не получится. Ты можешь помочь?

– Как? – потрясающе красноречив я сегодня…

– Скажи, что взял меня в услужение, – быстро ответил тобтоп.

– И что ты умеешь? – деловито спросил я, но тут же опомнился. – Подожди, дружочек. Давай-ка ты мне расскажешь все. А потом я подумаю.

Я закинул в рот горсть изюма и устроился поудобнее.

– Моя была просто тобтоп, – начал Щенок. – Моя шел на охоту, но неудачно стукнул голова. А когда проснулся, то моя уже колдун, – юный тобтоп потряс головой. – Нас в его голове двое. Маленький дикарь и я. Меня зовут Ллеу-Пророк. Меня убили совсем молодым, поэтому я и смог вселиться в этого почти ребенка. Я думаю, в конце концов, мы станем одной личностью, а сейчас это… гм… забавный опыт. Я словно бы гость тут. Но исчезнуть уже не могу.

– Как это произошло? – я смотрел на Щенка во все глаза. Надо же, а! Сам пришел! Правда, я быстро одернул себя за чересчур безудержную радость – вдруг это опять какая-то каверза?

– Невольно, – хмыкнул юноша. Похоже, «наездник» все же чуть повзрослее, чем «носитель». И уж точно образованнее. – С вашей армией перемещается… гм… что-то. Как будто ворота. Я не знаю, как это объяснить. Произошло пробуждение от долгого сна. А потом непреодолимая тяга к какой-то личности, очень похожей на меня в прошлой жизни.

– А те, другие? – спросил я. – Которые служат мертвому?

– Не знаю точно, – юноша пожал плечами. – Он может воздействовать на ваш мир только голосом. И, наверное, может вселять в подходящие тела подходящие души. Но далеко не все вселённые подчиняются ему. Некоторые даже наоборот…

– Кто он? – спросил я, пристально глядя в лицо Щенку.

– Моя не знает, – залепетал он. – Моя простой мальчик. Моя страшно, что убьют. Помоги…

Я зло сплюнул.

– Я тоже не знаю, – ответил Ллеу.

– Когда ты умер?

– Сорок три года назад, – сказал он. – Или сорок четыре. В небытие плоховато со счетом…

– Что ты умеешь?

– Я носил красные и синие узоры школы Ацца.

– Не понимаю…

– Боевой огненный маг. Из небоевого – могу пройти мимо охраны, если она не выставлена несколькими постами. Самоисцеляюсь, если рана не смертельная. Могу лечить простые переломы. Все.

– Хорошо, – я кивнул. – Я беру тебя в услужение. Что я должен сказать тобтопам?

Надеюсь, я об этом не пожалею.

***

Вождь тобтопов всегда приходил в сопровождении трех молчаливых женщин с закрытыми лицами. Почти все остальное открыто, кстати. Одежда состояла из множества разноцветных бусин, причудливо развешанных на стройных смуглых телах. А еще вождь не называл своего имени и просил обращаться к нему просто «вождь». Чем-то они с нашим царем были похожи неуловимо. Только ни вождю, ни царю я об этом не скажу.

– Вы будете нападать на Белафорт, – сказал вождь. Не спросил. Утвердительно так сказал. Уверенно. – Безумцы. Но нам нравится.

Я пожал плечами и ничего пока не ответил. Раз он затеял разговор, значит, у него есть какое-то дело. Да и вообще он сам пришел ко мне в палатку.

– Мы не любим Белафорт, – продолжил он. – Место плохое. Люди плохие. Жадные. Злые. Колдуны. У вашего царя служат колдуны. Мы не любим, но когда колдуны служат – это нормально. В Белафорте люди служат колдунам. Плохо. Мы бы сами напали, но там стены. У вас есть большие корабли, вы можете привезти из-за моря большие лестницы и большие качели, кидающие большие камни. У вас много воинов. Вы сможете. А мы поможем.

– Это большая честь для нас, сражаться бок о бок с тобтопами, – сказал я осторожно.

– Мы поможем, – повторил вождь. – У вас на пути будет город. Хороший город, вы его легко победите. Лавата. Там вода и сады, и много еды, не то, что здесь. Хорошее место для армии. И корабли там могут ходить.

– Да, ты прав, вождь, – кивнул я. – Мы собираемся атаковать Лавату. Нам нужна база. Хорошая база под боком у Белафорта.

– Только слуги у тебя тупые, Жаба, – сказал вождь. – Второй лагерь отсюда неправильно поставили.

– Что ты хочешь сказать, вождь? – нахмурился я.

– Там недалеко вода, – вождь пошевелил густыми бровями. – Оазис. Даже ягоды растут, правда, не сейчас. Я дам тебе проводника. Отправь ее с твоими слугами, она покажет. Лагерь легкий, можно передвинуть. Будет лучше.

Я готов был воспарить над своей постелью от счастья. Оазис! Второй лагерь может стоять на оазисе! Правда тобтопское «недалеко» варьируется от четверти лиги до пяти лиг, но все равно! Это же, сколько воды получится сэкономить! Одно только это стоит… Кстати, интересно, а чего именно это стоит?

– Вождь, – вежливо начал я. – Я буду рад дружбе наших народов. Твои слова про воду орошают мою душу счастьем. Но что ты хочешь взамен?

– Мы хотим разных вещей, – вождь приосанился. – Твои лекарства. Твой врач в прошлый раз мазал мою спину вонючей мазью. Она перестала болеть. Хочу такие лекарства.

Я кивнул. Это была очень простая просьба.

– Еще привези мне женщину белую, толстую, с белыми волосами, – вождь задумался. Потом продолжил. – С красными тоже подойдет. Будет моей любимой женой. Мне надоели черные и тощие.

Я кивнул медленнее. Это будет труднее.

– Это выполнить сразу не получится, – сказал я. – Женщину придется везти издалека. Но я обещаю, что ты ее получишь.

Я еще не знал, как уговорю какую-нибудь девку из Тармы стать любимой женой вождя тобтопов…

– Еще я хочу ваших бурдюков, – сказал вождь. – Много. Не знаю сколько. Очень удобные и хорошие. Носить удобно – длинная кишка нигде не давит и не рвется. И чтобы не пустыми. Вези в них вино. То, сладкое, которым ты меня угощал.

Хороший вкус у вождя тобтопов, подумал я. Книддское розовое вино, хм… Но ничего, могло быть и дороже.

– Отправлю гонца на дальний остров следующим кораблем, – кивнул я. – На ближнем вкусное вино не делают. Оно тут более терпкое и кислое.

– И еще, – вождь снова приосанился. – Чтобы по нам с каменных башен не стреляли. Белафорт и Лавата наставили каменных башен, а там стрелки. Они объявили нас разбойниками и бродягами, когда мы отказались служить Белафорту. И теперь в нас стреляют, когда видят. Когда победите, сделайте так, чтобы с башен не стреляли. А еще мы дадим вам мехари. Сто мехари. Даже сто два. А тех, которые выживут, потом заберем. Согласен?

Мехари! Самые быстрые и выносливые ездовые животные во всей этой растреклятой пустыне! Вот теперь я готов был пообещать ему вообще все. И пригнать за каждого мехари десяток шлюх с белыми и рыжими волосами. Толстых, тощих, каких угодно. Хоть хромых и одноглазых! Хоть дочерей знатных семейств, хоть замужних матрон. Лично повяжу на лицо маску и выкраду.

– Немного лекарства могу дать тебе прямо сейчас, – сказал я. – А потом тебе будут доставлять его, по сколько нужно, скажем, раз в месяц?

Вождь кивнул.

– Наши женщины на войну не ходят, ты знаешь, – продолжил я. – На ближнем острове войны уже нет, но там одни шлюхи. Ты же наверняка захочешь, чтобы твоя жена была знатного рода?

– Мне все равно, – заявил вождь. – Лишь бы толстая и белая.

– Тогда сделаем так, – я отхлебнул вина, горло пересохло. Оно здесь всегда пересохшее, но на этот раз была отдельная причина. – Я прикажу привезти тебе с ближнего острова белую шлюху. А потом, когда война закончится, тебе доставят знатную белую женщину. Блондинку. Или рыжую. И ее ты возьмешь в жены в знак дружбы между нашими народами.

– А с той, которая раньше, что делать? – озадачено спросил вождь.

– Да что хочешь, – махнул рукой я. – Можешь сыну своему подарить, когда она тебе надоест.

Видимо, идея вождю понравилась. Во всяком случае, на его губах заиграла широкая улыбка.

– Ты хороший человек, Жаба, – сказал он. – Умный. Хороший совет дал.

– Вино и бурдюки подвезут, даю слово, – я сжал руку в кулак, так тобтопы закрепляли обещание. – И башни перестанут стрелять, там, где будем мы.

– Это хорошо, – кивнул вождь. – А теперь выбирай, которая из моих женщин будет с тобой сегодня!

***

– Ллеу? – спросил Каца и наморщил лоб. – Веселенькое дерьмецо…

– Что? – насторожился я.

– В детстве слышал что-то, – сказал Каца. – Его довольно зверски убили вроде.

– Ты уж договаривай, – я оглянулся на Щенка, который весело болтал с одним из наемников. – Я что, змею на груди пригрел?

– Да нет, – Каца дернул плечом. – Не знаю. Правда, не знаю. Вроде слышал что-то про этого Ллеу. Если это он, конечно. Вроде как он вышел на площадь Лодоса-Хабито, есть такой городишка, раньше был больше, сейчас захирел совсем, и продекламировал пророчество. Чего-то страшного наговорил. Ну и убили его прямо там же. Чтобы ничего из сказанного не сбылось, есть такое поверье…

– И как?

– Что «как»?

– Ну, сбылось пророчество-то? – я мысленно облегченно вздохнул.

– А… – Каца рассеянно посмотрел на свой стакан, будто не знал, что с ним делать. – Вроде не сбылось, но я там с детства не был, если честно. Да ладно, не бери в голову. Просто первый раз нам с тобой встречается наездник, который умер, когда мы уже родились.

– Я еще не родился, – сказал я.

– Ой, ну подумаешь, год-два… – отмахнулся Каца. – Ты мне лучше вот что скажи… Как эти девки-то? Черные? Меня-то ни одна из них и близко не подпустит!

– В темноте все равно, – сказал я. – Завтра приедут твои шлюхи.

– А как же боевая обстановка? – шутливо спросил Каца, обрадовано потирая руками. – Боевой дух, честь и мораль?

– Не для солдат, идиот, – буркнул я. – У них на Тамаре достаточно времени девок валять. Для наемников. А то они уже скоро за овцами этими тощими гоняться начнут. Как там их тобтопы обозвали? Несъедобную скотину с рогами и кучеряшками…