Глава 17
Давид
– Как ты завтра домой пойдёшь?
– Папа на завтра ничего не вспомнит, – тихо отвечает Оля, – У него особенность такая – если выпьет чуть больше нормы, память отшибает напрочь. Он поэтому и не пил раньше совсем, чтобы избежать этого. Так что, как и всегда, скажу, что ночевала дома. Хотя, он даже скорее всего не спросит. Ему это не интересно.
Спрятать горечь в голосе Оле удаётся плохо. Я же пытаюсь уложить в голове всё произошедшее сегодня. Внутри дикой кошкой дерёт совесть из-за того, кем я считал её. Или хотел считать. Чувствую себя последним мудаком за брошенные ей слова и за то, что затолкал домой. Думал, она тусоваться хочет, а девчонка просто пыталась избежать встречи с пьяными скотами.
Вихрь из злости закручивает сознание, когда я представляю её в компании её бухого отца и того мужика, который назвал её «малышкой». Мразь такая. Зря ему не врезал. Думал только о том, как Олю оттуда вытащить. Глаза её эти заплаканные всю душу перевернули. Я видел уже её слезы пару раз, когда мы общались до этого, но никогда они ещё не трогали меня так, как пару часов назад. А то, что случилось в машине и вовсе вышибло пол из-под ног. Всегда казавшаяся сильной она в один момент стала хрупкой и беззащитной. Сидела плакала, а я сам не понял, как потянул её на себя и уткнулся носом в стянутые чертовым хвостом волосы.
Девчонка содрогалась в рыданиях, а меня на части рвало. Обнимал её и чувствовал, что за ребрами трещит что-то. Больно так и оглушающе. Растёт с такой скоростью, что я опомниться не успеваю. Только сжимаю ещё крепче, даже когда она вырваться пыталась.
– Давид?
Оля присаживается на постели, а я поворачиваю в её сторону голову.
– М?
– Можно кое-что спрошу?
– Попробуй.
Медлит несколько секунд, но в итоге решается:
– А твоя невеста тоже не бывала в твоей комнате?
– Нет.
– И там, в Ереване тоже?
– Она живет в деревне, а не в Ереване.
– И в деревне не бывала?
– Нет, не бывала. Зачем тебе это?
– Просто пытаюсь понять. Если вы собираетесь пожениться, значит ты любишь её? А если любишь, зачем знакомишься с другими и проводишь с ними время?
Отворачиваюсь и пялюсь на светлое от фонаря пятно на обоях. По внутренностям холодок проходит.
– Не всегда женятся на тех, кого любят.
– Как это? Разве можно жениться без любви?
– Можно. Так женились мои дед с бабой. Родители. Да многие знакомые.
– Это же очень тяжело. Каждый день видеть нелюбимого человека, делить с ним постель, завтракать, гулять, проводить вечера. Домой ведь не хочется возвращаться зная, что там тот, кто не нужен.
– Оль, какая тебе разница? – снова начинаю злиться от этих её рассуждений. – Ты замуж выходи за того, кто нравится. И спать ложись давай, хватит болтать!
Буквально чувствую, как она несколько долгих мгновений прожигает меня своими глазищами, но молча укладывается в кровать и укрывается.
– За того, кто мне нравится я не выйду, – говорит очень тихо, но всё внутри меня реагирует на эту реплику.
По нервным окончаниям электричество проходит. Я даже едва не приподнимаюсь на локтях, чтобы видеть её.
– Почему? – из-за напряжения звучу сипло.
Оля молчит, и создаётся впечатление, что не собирается отвечать. Но в итоге произносит:
– Потому что он женится на другой.
Сердце ударяется о грудную клетку, и начинает колотиться на максимальной скорости. Так часто, что ещё немного и кажется вовсе остановится. Я ослышался? Нет, не мог. Её шепот как звук рассекаемого хлыстом воздуха ударил по барабанным перепонкам.
Бешеная эйфория прокатывается под кожей, но уже через секунду гасится смыслом, вложенным в сказанную фразу.
Стискиваю челюсти и роняю голову на подушку. Пульс замедляется и теперь кровь рывками толкается в венах. Дурочка. Какая дурочка! И я дурак, что привез её сюда. Надо было снять номер в гостинице, пусть бы там ночевала. А теперь… как теперь повернуть этот вечер вспять и снова видеть в ней меркантильную стрекозу? Как, если в ушах всё ещё звенит «За того, кто мне нравится я не выйду»?
Разворачиваюсь на бок и прикрываю глаза. Нервы звенят, все функции организма работают неправильно. Глубоко вдыхаю и слышу, как тоже самое делает Оля.
Оля
Не сплю. Ещё долго не сплю после своего признания. Возможно, ненужного и неуместного. Сама не понимаю, как на него решилась. Когда Давид сказал о том, что жениться можно не по любви, весь мой рассудок отключился. Не любит он её, эту Ани. Не любит! Ведь подобного никогда не скажут, если женятся на любимом человеке.
Зажмуриваюсь, чувствуя себя так, словно вышла из дома голой, но не жалею о том, что сказала. Скорее всего, мои слова ничтожны, ничего для него не значат, но мне хочется, чтобы он знал о моих чувствах.
Сплю я из ряда вон плохо. То ли место новое, то ли осознание, что Давид спит в паре метров от меня не дают мне крепко уснуть. Приходится отстегнуть свой хвост, распустить волосы, потому что грешу ещё и на стянутую прическу, но даже это не помогает. Я всю ночь кручусь и просыпаюсь в итоге в пять часов. Голова болит страшно, но мысль о том, что мне нужно уйти быстро приводит в сознание.
Причины две. Первая – я не знаю во сколько просыпаются родители Давида, и совершенно не горю желанием столкнуться с ними в коридоре. И вторая – я пока не готова встретиться лицом к лицу именно с ним. К утру уверенность в правильности моего признания поутихла. Что, если теперь когда он будет на меня смотреть, я буду видеть жалость? Или того хуже, зная теперь о том, что он мне нравится, он будет относиться ко мне как и прежде? С надменной холодностью. Это, наверное, убьет меня сразу, потому что докажет его равнодушие. А я не хочу этого сейчас. Просто не готова.
Тихонько встав с кровати, я без желания снимаю с себя футболку Давида и аккуратно сложив её, кладу на подушку. Одеваю свою кофточку, бросаю в сумку хвост, который нужно будет сдать Тамиле Рашидовне, забираю куртку с сапогами и тихонько ступаю к двери. Уже подойдя к ней, оборачиваюсь. Давид спит, мне удалось не разбудить его. Такой безмятежный, расслабленный. Темные волосы прикрывают лоб и мне на короткое мгновение вдруг хочется подойти и убрать их с его красивого лица. Давид правда красивый. Настолько, что у меня всякий раз дух захватывает, стоит только взглянуть на него. Вот и сейчас, я просто смотрю, а ненормальное сердце из груди выпрыгивает.
Спешно отворачиваюсь. Нужно идти!
Осторожно приоткрываю дверь и выглядываю в коридор. Пусто. Хоть бы все спали!
На спине выступает ледяной пот, когда я выхожу и прикрыв тихонько дверь, осторожно спускаюсь с лестницы. Каждый шаг даётся с трудом. Кажется, будто меня слышат даже в самых отдаленных комнатах. Пульс громыхает в ушах, ноги еле слушаются.
Господи, как же страшно, а!
Оказавшись внизу, пробираюсь к двери и берусь за замок. Тот щелкает, вынуждая меня поморщиться и шикнуть на него, а потом толкнуть дверь и выскользнуть за неё. Уже на улице, на крыльце, я без промедления натягиваю на себя сапоги и бегу к калитке.
Только оказавшись за ней, могу облегченно выдохнуть. Слава Богу.
Путь к остановке занимает каких-то пятнадцать минут, после чего я сажусь на автобус и еду к дому. По пути засыпаю, проехав нужную остановку, а просыпаюсь, когда автобус уже сделал целый круг и снова едет в сторону моего дома. На этот раз уже стараюсь держать себя в руках и не отключиться.
В квартиру захожу с опаской. Не хочу снова наткнуться на того мужика, но его и нет. Только папа по своему обыкновению спит в зале в окружении пустых бутылок.
На то, чтобы собрать рюкзак у меня уходит буквально десять минут. Перед уходом заглядываю в холодильник и обнаружив там остатки сервелата, делаю себе пару бутербродов, которые съедаю по пути к остановке.
Так получается, что в школу я приезжаю как раз вовремя. На этот раз не дожидаюсь Мариам у входа по понятным причинам, а сразу захожу в здание. Сдав куртку, поднимаюсь на второй этаж и занимаю свое место за партой.
Мари приходит минут за пять до начала урока.
– Привет, Оль, – улыбаясь, садится рядом.
– Привет, – чмокаю её в щеку, – как дела?
– Хорошо всё. – вынимает из рюкзака тетрадь с дневником и пенал, – Как вчера вечер прошел? Хорошо потанцевали?
– Да, – отвожу взгляд.
Желание рассказать ей обо всем что случилось слишком велико, но снова же причины для того, чтобы молчать, довольно очевидны.
– Давид сказал, что отвез тебя домой. Всё в порядке было? Не обижал тебя? – внимательно всматривается мне в лицо.
– Не больше, чем обычно, – веду показательно равнодушно плечом, – спасибо, Мари за заботу, но я могла добраться сама.
Говорю больше потому что, она привыкла это слышать от меня. На деле же я благодарна ей за то, что вчера Давид оказался рядом.
– Я просто хочу, чтобы вы помирились. И он перестал вести себя как гад по отношению к моей лучшей подруге, – тараторит Мари, вызывая у меня улыбку. – А, кстати, представляешь, мама нашла в коридоре твою резинку.
Быстро поворачиваюсь к ней, расширенными глазами смотря на мою черную бархатную резинку, зажатую в ладони подруги.
– Оу…
– Ты не была у нас несколько недель, а она вот только сегодня обнаружилась, – улыбается Мари, ни о чем не подозревая, а у меня сердце от страха выскакивает.
– Странно, – выдавливаю из себя, забирая из протянутой руки свою вещь.
– Вот и мы так подумали. Мама почти каждый день убирает.
Во взгляде Мариам нет намека на какое-либо подозрение, потому что она слишком правильна, чтобы допустить мысль о том, что я у них ночевала.
– Но я подумала, что может она зацепилась за какую-то мою вещь и просто упала. Потому что лежала в коридоре между нашими с Давидом спальнями.
О Господи!
– И это твоя мама её нашла? – спрашиваю, чувствуя, как бледнею.
– Да. Просила тебе передать.
Сглатываю колючий ком и пытаюсь улыбнуться. Какая дура боже, сапоги прятала, а резинку не смогла!
Глава
18
Давид
– Слушай, меня сейчас вырубит, – зевает Демьян, прикрывая тыльной стороной ладони рот.
Да уж, наш преподаватель Ильин может похвастаться заслуженным первым местом по самому нудному ведению пары.
– Десять минут осталось. Потом можно будет кофе попить, – тихо отвечаю ему.
Саня сегодня вообще решил не приходить. Вероятно, слишком затянулись его ночные приключения, если даже на занятия забил.
– Угу. В кофейню напротив сходим? Не хочу тут толпиться в столовой.
– Я пас. Мне уйти нужно с оставшихся пар. Прикроешь?
– Да без проблем, – жмет плечами Дем, – а куда ты собрался?
– Надо решить один вопрос.
– Случилось что-то?
Случилось то, что пол утра я вместо того, чтобы учиться думаю о том, как будет Оля ночевать дома сегодня вечером.
– Ну так, – увиливаю от ответа.
– С Мариам? – просыпается сразу Демьян.
– Нет, с ней всё прекрасно.
– А. Ну ты же знаешь, если что говори.
Киваю, слегка стукнувшись своим плечом о его. Мы с Демьяном знакомы не так уж давно, но как-то быстро нашли общий язык. С Саней вот тоже. Эти двое всегда рядом, и потусоваться и кулаками помахать. Однажды выпал такой случай. На парковке возле университета меня чмошники зажали, человек пять. Хотели мобильный отжать и деньги. И хоть я неплохо владею боевыми искусствами, помощь от этих двоих пришла довольно быстро. Мы тогда даже толком не общались. Зато после того случая стали не разлей вода. И родители мои их приняли, как родных.
Со звонком собираю свои вещи и отправляюсь на остановку. Машину отец днем берет на работу, поэтому добираюсь на автобусе. По пути к месту назначения покупаю в магазине бутылку светлого пива. Думаю, оно пригодится, как нельзя кстати.
Подхожу к подъезду и на автомате вскидываю глаза на уже знакомые окна. Прохожу внутрь, поднимаюсь на седьмой этаж и вдавливаю палец в звонок. Несколько секунд ожидания не приносят результата, поэтому звоню ещё раз. На этот раз длительно, не отрывая пальца от кнопки. Давай же!
Спустя какое-то время внутри раздаётся шум и ругань. Ну вот, можешь когда хочешь! Пальца с кнопки не убираю, на случай, если передумает открывать.
– Хватит трезвонить! – дверь резко распахивается, и на пороге появляется отец Оли.
Помятый, заспанный. В той же самой одежде, что и ночью. Сощуренными глазами он смотрит на меня как на врага народа.
Только теперь я перестаю звонить и опускаю руку.
– Позвольте зайти? – вопрос чисто для проформы.
Не дожидаясь его разрешения, я прохожу мимо него в коридор.
– Э, парень, ты кто такой? – доносится вопросительно за спиной.
Значит, Оля была права. Он действительно ничего не помнит, иначе сейчас бы пытался привести в исполнения свои вчерашние угрозы.
– Сейчас расскажу. А ты проходи давай в кухню, поговорить надо.
Бровь мужика медленно ползет вверх, пока я снимаю с себя кроссовки и куртку.
– Я тебе что – батя, что ты со мной на ты обращаешься?
– Не дай Бог мне такого батю! Идём.
Осмотревшись, замечаю слева кухню и уверенно направляюсь туда. По шаркающим шагам понимаю, что хозяин квартиры плетется следом.
А кухня ничего так. Не из дешевых. Что там Оля говорила? Что он был отличным хирургом? Что ж, видно, что зарабатывал неплохо. Стенка довольно современная, стеклянный стол, большой холодильник. Так не живут семьи терапевтов.
Достаю из пакета бутылку пива и ставлю её на стол. Глаза мужчины тут же загораются, но прежде чем взять её, он с подозрением косится на меня.
– Это что?
– Это протрезветь. Чтобы ты внимательно услышал что я хочу сказать.
– Во-первых, перестань мне тыкать. А во-вторых, кто ты к чертовой матери такой, что заявляешься ко мне домой и говоришь мне что делать?!
– Меня Давид зовут. Я брат Мариам, подруги Оли.
Сощурившись, он внимательно пристреливается ко мне взглядом.
– И что?
– А то, что вчера я имел возможность подвести Олю вечером домой.
– Ольку? Это она с тобой что ли шашни крутит? – брезгливо морщит рот и опускается на стул. Достав из кармана поношенных спортивных штанов зажигалку, открывает бутылку.
– Ничего она не крутит. Мы просто знакомые, – наблюдаю за тем, как он отпивает из бутылки и блаженно выдыхает.
Блядь, даже смотреть противно. И видно же, что лицо у него аристократическое. Широкие скулы, большие глаза, волевой подбородок. Мужик, наверное, когда-то был довольно неплох собой. Пальцы вон длинные какие, только покрыты красными пятнами, вероятно в тех местах, где кожу пересаживали.
– И что? От меня тебе что нужно? – ставит бутылку на стол и складывает на груди руки.
– Тебя как зовут? Прости, Оля не называла имени.
– Виктор Борисович.
– Мм, так вот, Виктор Борисович, ты вообще помнишь, что у тебя дочери семнадцать лет?
– Ну..
– А ты видел её?
– В смысле? – быкует он.
– В прямом. Высокая, красивая, стройная. Характер правда, не подарок, но внешность такая, что можно слюной подавиться.
Оперевшись на столешницу, он резко встает и ступает ко мне.
– Ты сейчас к чему клонишь? Хочешь её?
Придурок …
– Её хотят твои дружки. Один точно. Тот, с которым ты вчера тут бухал, зная, что дочь придет домой.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что говорю прямым текстом. Ты не видел, как он на неё смотрел, а я видел. В глазах голод, а изо рта слюни капают, как у бешеного пса. Так вот, пока ты тут захлебываешься в своем горе, таская к себе мужиков, твоя дочь боится прийти домой, потому что знает, что здесь её может ждать неизвестно что.
От одной мысли об этом меня снова крыть начинает.
Спесь с Борисовича уходит не сразу, но в голове явно что-то шевелится.
– Ты бред несешь. Он бы не стал.
– Он вчера её малышкой назвал.
– И что?
– А то, что никакая она ему нахрен не малышка! – рявкаю, стискивая кулаки. – Приди в себя, Виктор Борисович, и вспомни, что у тебя помимо Оли есть ещё одна дочь, которая растет видя тебя постоянно бухим. Что ты творишь с ними? Что они вспоминать будут, когда ты сдохнешь однажды, надравшись в хлам, или захлебнувшись собственной рвотой?
– Ты гонор убавь, – гаркает он, но я пришел сюда не за тем, чтобы что-то убавлять.
– Это ты давай убавляй свои страдания. Я в курсе того, что с тобой случилось. Да, это беда. Да, пережить тяжело. Но ты вон здоровый какой, возьмись за ум, работу можно найти другую, главное захотеть. Ты же топишь и себя и детей своих. А потом, если случится что-то, простишь себя, что по твоей вине произошло?
Тонкие губы Борисовича складываются в тонкую линию, и он выпрямляется.
– Что ты можешь знать? Ты не представляешь как это в один момент потерять всё! Клиентов, друзей, связи, возможность делать работу, которую любишь всей душой. Спасать других! Да я мог всю семью увезти заграницу, если бы Ольке тогда не вздумалось готовить.
Опешиваю, не сразу поверив в то, что услышал.
– То есть, это Оля по твоему виновата в случившемся?
– А кто ж ещё? Мать ей говорила, что сама готовит, а той вечно не терпелось научиться. Нахрена? Есть дома еда – радуйся. Тебя обувают, одевают, кормят. На море летом возят. Сиди уроки учи или с друзьями гуляй, на кой черт в пятнадцать лет к плите тянуться? – орет этот неадекватный.
– Это нормально хотеть чему-то учиться!
– Нормально делать то, что говорят родители. – знакомые устои впервые в жизни наждачкой режут слух, – Я просил её посидеть с Алисой. У меня дело было важное, не требующее отлагательств. И если бы эта дура сделала как я просил, ничего бы не случилось!
Ярость берет верх, и я сам не замечаю, как сгребаю в кулаки грязную футболку Олиного папаши.
– Ещё раз ты назовешь её дурой, я за себя не отвечаю. – рычу ему в перекошенное от гнева лицо, – В жизни случается разное. А сила – это не просто прийти к успеху, сила – это подняться с колен и снова доказать, что ты что-то можешь. Вот и докажи. Себе в первую очередь, жене своей и детям, которые нуждаются в нормальном отце. А не в нытике, запивающем горе алкоголем. Иначе, однажды случится то, что ты себе никогда не сможешь простить!
Скривившись, он отталкивает меня, и быстро оправляет футболку.
– Пошел вон из моего дома! – цедит сквозь сжатые зубы.
– Так и сделаю. Но если еще раз Оле придется искать где переночевать только бы не видеть пьяные рожи твоих друзей, ты пожалеешь!
Обхожу его и быстро обувшись, ухожу. Внутри все лавой кипит.
Глава 19
Оля
– Осипова! – вздрагиваю, когда вдруг сверху раздается грозное ворчание, – Спать нужно дома, а на уроке слушать внимательно то, что объясняет учитель.
– Извините!
Кажется, я снова уснула. Поворачиваю голову к Мариам, когда Песоцкая возвращается к своему учительскому столу. Удивленный взгляд подруги задает мне немой вопрос, но я только плечами жму. Меня жутко клонит в сон и мне как-то зябко. Сказывается бессонная ночь, скорее всего.
Откидываюсь на стул, а Мариам зачем-то прикладывает мне ладонь ко лбу. От её прикосновения я ежусь, потому что кожа подруги ощущается буквально ледяной.
– Оль, у тебя температура!
Прикасаюсь ко лбу также как она, но ничего не ощущаю.
– Вроде нет.
– Оксана Максимовна, – зовёт Мариам Песоцкую, – Оля горячая вся, ей нужно к медсестре.
Сощурив недовольно нос, учитель жестом руки даёт мне зеленый свет на то, чтобы сходить к врачу, а я пользуюсь моментом. Может, никакой температуры и нет, но сегодня находиться на уроках как-то действительно тяжело.
Мари оказывается права. Градусник в медпункте показывает тридцать восемь и пять.
– Ох, что ж ты сидишь в таком состоянии на уроках? – взмахивает руками милая молодая медсестра Алена Игоревна, с заботой гладя мои волосы. Она у нас новенькая, ещё не успела очерстветь, как предыдущие, которым в принципе нет дела до плохого самочувствия учеников. – Я тебе сейчас выпишу освобождение. Покажешь учителю. Прямо сейчас пойдешь домой, не жди окончания урока. И кстати, вот, выпей! Это нурофен.
Делаю всё, как велит Алена Игоревна и уже через пятнадцать минут еду домой в автобусе. Таблетка начала действовать, чувствую, как буквально истекаю потом в теплой куртке, но слабость никуда не ушла. Прислонившись лбом к прохладному стеклу, прикрываю глаза. В памяти роем копошатся воспоминания прошедшей ночи. Интересно, как Давид отреагировал на моё отсутствие утром? Рассердился, что сама ушла, или обрадовался, что не пришлось помогать мне сбежать? Может, он вчера не услышал моего признания? Наверное, так было бы даже лучше. Стыд за произнесенные слова с опозданием жжет и так разгоряченные организм. С самого утра мне при мысли о своем позоре хочется сквозь землю провалиться, честное слово. Никто же за язык не тянул, зачем было вот это вот всё? Чтобы теперь чувствовать себя ещё более уязвимой в его компании?
Задумавшись, понимаю, что автобус останавливается прямо на моей остановке. Спохватившись, забираю сумку и выскакиваю на улицу. Чуть не проехала, дуреха!
Приближаясь к дому, на автомате замедляю шаг. До дрожи в коленях не хочу проводить время в компании папы, пусть и спящего, но кажется простуда набирает обороты, потому что даже куда-то идти у меня банально нет никаких сил. Представляю, как сижу тут на лавке, убивая время и понимаю, что погода явно не та, чтобы можно было пересидеть на улице. Моросит мелкий дождь, небо затянуто тяжелыми тучами и дует пронизывающий ветер. Посиди я так немного и ртуть в градуснике поднимется к отметке сорок.
Вздохнув, отправляюсь домой, надеясь только на то, что папа спит. Вот только надежда рушится, едва я вхожу в квартиру.
– Олька? – раздаётся тут же с претензией из кухни.
Я еще не вошла толком, а уже что-то сделала не так. Уронив сумку на пол, разуваюсь и снимаю куртку.
– Да.
– А ну сюда иди!
Послушно прохожу на кухню. Картина уже привычная – папа и пиво. Ничего нового. Вот только смотрит он на меня пристальнее, чем обычно.
– Что-то случилось?
– Случилось, – откидывается он спиной на стену. Глазами обводит меня с ног до головы, – Это ты своего дружка ко мне прислала?
Дружка?
Непонимающе смотрю на папу.
– Какого дружка?
– А этого, армянин он или кто? Брата твоей подружки.
– Давида? – удивленно выпаливаю, тут же забыв о своем не слишком хорошем состоянии.
– Не помню. Темный такой, приходил тут мне, рассказывал как жить.
Внутренности жгутом стягивает, а сердце подпрыгивает и начинает скакать за грудной клеткой. Все молекулы внутри, спокойненько улегшиеся под тяжестью простуды, вдруг начинают метаться, нагревая меня теперь уже по другой причине.
– Давид приходил сюда?
– Ну да. Значит, ты не в курсе? – сощуривается папа.
– Н-нет. А что он хотел?
– Рассказывал что я кому должен, а кому нет. – Губы отца складываются в тонкую линию. – Значит так, если он еще раз сюда явиться и будет мне права качать, я буду говорить с ним иначе. Поняла? Нечего мне в моём доме мозги вправлять, так ему и передай!
Замедленно киваю.
– Он говорил что-то обо мне? – стараюсь выглядеть как можно безразличнее.
– Ересь всякую нёс. Бред полный. Ты меня услышала, что я сказал?
– Да.
– Всё, иди к себе.
Разворачиваюсь, и направляюсь к выходу, когда слышу уже менее грубое:
– Оля?
Оборачиваюсь назад.
– Это правда, что ты боишься Генку?
Папа смотрит на меня исподлобья, и я в первые секунды теряюсь. Так вот что Давид сказал? Он все-таки приходил поговорить обо мне….
– Боюсь, – признаюсь, смотря папе в глаза.
Вижу, как скулы на его лице заостряются и уже жду, что он начнет меня линчевать за вранье, или ещё за что-то, но этого не следует. Только складка на его лбу становится глубже. Папа не торопясь переводит взгляд на настенные часы и хмурится ещё сильнее.
– А ты почему до обеда пришла? Уроки же еще.
– У меня температура, домой отпустили.
– Заболела что ли?
– Похоже на то.
– Ясно. Иди тогда, я матери позвоню.
Кивнув, я забираю свою сумку из коридора и захожу к себе в комнату.
Прохожу к кровати и падаю на неё. Подношу руку к губам и понимаю, что улыбаюсь.
Давид приходил к папе. Он не проигнорировал то, что случилось вчера. Попытался помочь. Очень сомневаюсь, что этот разговор принесет какие-то плоды, но он значит многое лично для меня.
Переворачиваюсь на бок и обхватываю подушку руками. В груди жарко-жарко становится. За меня еще никто не заступался, кроме мамы. Значит ли это, что ему не все равно?
В голове всплывает картинка того, как Давид вчера растерянно смотрел на меня и Таню в клубе. Его сумбурное «Ты?», когда понял, что держит за руку не меня.
Пульс рвет вены, потому что догадка, которая вчера сформировалась в голове снова всплывает на поверхность. Что, если он приревновал и не захотел признаваться? Да, глупо и наивно, ведь Давид все объяснил, но вдруг…?
Усиленно стараюсь подавить собственную фантазию, но не получается. Или мне слишком хочется, чтобы это было правдой, или я просто дурочка!
Следующие несколько дней я провожу дома в постели. Мама с Алисой возвращаются от бабушки, и меня активно начинают пичкать всякими ферронами, чаями и витаминами. К моему удивлению, дни проходят на так, как я уже привыкла. Днём папа уходит, а к вечеру усаживается в зале с телефоном и …. без бутылки. Не знаю, повлиял ли как-то на него разговор с Давидом, но то, что папа не пьет следующие дни – это факт. На долго ли? Пока не понятно, но Алиска пользуется случаем и пытается как-то с ним наладить связь. Я на подобные подвиги не готова. Да и вижу, как отец срывается на маме. Последнее время она приходит довольно поздно это замечаю даже я. Поэтому каждый вечер приходится выслушивать папины допросы о том где она бывает и с кем.
Отводит в сад Алису мама, а забирает папа. Без особого желания конечно, но все же. Боюсь только как бы сестренка к этому не привыкла. Если отец снова сорвется, ей будет вдвойне сложно.
К концу недели мне наконец становится лучше. Голос еще немного хрипит, и остаточный кашель беспокоит, но врач говорит, что больше сидеть дома нет необходимости. Для меня это прямо манна небесная. Валяться увальнем в кровати мне не приносит никакого удовольствия.
В школе с Мариам мы обнимаемся так, словно не виделись не пять дней, а целую вечность. Я жутко соскучилась по ней и… конечно врать себе не буду, по её брату. Поэтому, когда подруга предлагает после уроков поехать к ней домой и восполнить, так сказать, пробелы в общении за совместной подготовкой домашнего задания, я без раздумий соглашаюсь.