Глава 15
Оля
Всю дорогу до дома мы едем, не проронив ни слова. Давид ни о чем не спрашивает, а я не спешу делиться. Возможно, он в шоке от увиденного, и уже жалеет о том, что предложил остаться у него, ну а я просто пытаюсь прийти в себя и успокоить бедное сердце, которое всю дорогу бьется быстрее, чем обычно.
В машине пахнет резким ароматом одеколона Тиграна Армановича, но даже он не перебивает запах, который въелся мне в кожу после того, как Давид обнимал меня. Он остался на воротнике куртки, и я, как настоящая токсикоманка, еду и дышу им.
В дом мы входим едва ли не на цыпочках.
Давид прикладывает палец ко рту, показывая, чтобы я не издавала ни звука, берет мои сапоги, которые я сняла в прихожей, и кивком головы указывает идти следом за ним.
Да, знаю, что вы скажете! Правильнее было бы отправиться на такси к бабушке, но почему-то этот логичный и в принципе, верный вариант мой рассудок отбросил. И поэтому сейчас я крадусь на носочках по лестнице следом за тем, кого еще каких-то пол часа назад проклинала и ненавидела.
Мы минуем спальню Мариам и проходим дальше по коридору. Я точно знаю где его комната. Не раз останавливалась перед дверью, представляя чем он может заниматься. Как слушает музыку, лежа на кровати, читает книгу, или смотрит фильм. Но еще ни разу мне не доводилось быть по ту сторону.
Никогда не думала, что возможность подвернется именно таким вот образом. Ступаю в темную спальню, когда Давид открывает для меня дверь, а после входит следом. Клацает выключателем и защелкивает замок.
Топчусь на месте, неуверенно оглядываясь по сторонам. Удивительно, но в отличии от комнаты Мишки, Давида спальня гораздо более опрятная. Если у Помазова вещи валяются на стуле, кровати, и даже полу, то здесь всё аккуратно расставлено. На столе ноутбук и лампа. Кое-какие книги лежат на углу, а внизу, около кровати две гантели. То, что Дав качается, я знаю. Его подтянутое тело говорит само за себя.
Обвожу глазами выполненную в сдержанных тонах спальню. На полке, висящей на стене, замечаю многочисленные кубки и награды за успехи в каратэ. Мариам говорила, что Давид им раньше занимался, когда они жили в Ереване. Вот только, я не знала, что их так много.
– Ну и? Что застыла? – доносится тихо из-за моей спины, и я чувствую прикосновение ладони к своей талии.
Всего на мгновение, потому что в следующее Давид резко отдергивает её, и обходит меня стороной.
– Проходи!
Снимаю с себя пуховик и аккуратно сложив его, кладу на стуле. Что говорить – даже не знаю. Чувствую себя незваной гостьей, и от этого жутко неуютно.
Не понимаю, как вести себя.
Пока я пытаюсь придумать хотя бы какую-то правильную модель поведения, Давид подходит к шкафу и достаёт с полки аккуратно сложенную футболку.
– Можешь переодеться в это, – протягивает её мне.
– Ты же её потом не отстираешь от такой плохой меня, – решаю вернуться к нашей привычной манере общения, потому что эта неловкость меня убивает.
Неловкость и то, как он смотрит на меня. Будто видит впервые.
– У меня есть отличный пятновыводитель, – задирает бровь, оставаясь при этом серьезным.
Забираю футболку и осматриваюсь. Из комнаты не выйти, чтобы переодеться, а тут и непонятно как это можно сделать.
Давид понимает всё без слов. Подходит к своему столу и становится ко мне спиной.
– Переодевайся.
Вот так значит, да? Ну, хорошо. Сомневаюсь, чтобы он стал подглядывать, но всё же быстро стаскиваю с себя свою кофту и натягиваю пахнущую кондиционером для белья, черную футболку. Почти тону в ней, потому что она прилично больше.
– Почему сестре моей ничего не говорила? – вопрос застаёт меня врасплох.
Так и застываю.
Я знала, что расспросов не избежать, но надеялась все же, что получится отмолчаться.
Выдохнув, складываю кофточку и кладу её на прикроватную тумбу, а сама сажусь на край постели. Пожимаю плечами, как если бы он мог меня видеть.
– Чтобы она ко мне, как и ты, сейчас с жалостью относилась?
– Ты переоделась?
– Да.
Давид оборачивается и опирается бедрами на стол. Расстреливает взглядом в упор.
– Я не отношусь с жалостью. Просто теперь мне много что понятно.
– Что, например? – вскидываю на него голову, а у самой дрожит всё внутри.
От того, что мы вот так нормально общаемся впервые за долгое время. От того, что в его глазах нет той отвратительной брезгливости, которая приносила мне боль. И от того, что я в его футболке…
– Как минимум то, почему ты ходишь в пивбары. Не для себя ведь, да?
– Я не пью.
Дав кивает.
– Я заметил.
– Поздно как-то. За всю нашу дружбу с Мари, я ни разу капли в рот не брала, а ты только сегодня увидел.
– Я не обращал внимания.
– Да, ты просто придумывал.
Вздохнув, Давид отходит от стола и начинает расстилать постель. Я встаю, чтобы облегчить ему это действие.
– А когда сестра у вас ночевала, отец твой тоже был дома?
– Нет, конечно! Я что, совсем уже, по твоему? В те разы его не было в городе.
– Хорошо. Но ты зря не говоришь ей. Мари тебя очень любит. Думаю, ей бы хотелось иметь возможность поддержать тебя сейчас.
Я знаю. Она бы точно хотела, но я сама не хочу этого. Как признаться в том, что мой отец стал алкоголиком… из-за меня же? Плакаться по причине, виной которой я? Я не могу. Это больно. Я и себе-то в этом не могу признаться.
Собрав мягкий плед, Давид указывает мне головой на подушку.
– Ложись!
– Сюда? – удивленно таращусь на него. – А ты?
– Я на пол лягу.
– Там ведь твердо.
– Предлагаешь лечь с тобой?
Давид сощуривается, а я отражаю это его действие. Ну правда, сколько можно, а?
– Предлагаю самой лечь на пол. Ведь это я незваная гостья.
– Почему незваная? Я тебя сам позвал.
Бросив на пол плед, Давид забирает одну из подушек, а потом отворачивается к окну, чтобы снять с себя футболку.
Я спешно отвожу взгляд, чувствуя, что пульс скакать начинает, как девчонки на фитнесс мячах. Не то, чтобы я не видела его без футболки. Видела пару раз, но это совсем другое. Тогда он был с парнями, а сейчас мы наедине в его спальне.
Исподтишка возвращаю взгляд на широкую спину и не могу запретить себе крошечную вольность. Рассматриваю крепкие мышцы, пока он надевает другую футболку.
Давид, вероятно почувствовав моё преступление, оборачивается и задирает в своей привычной манере бровь.
– Я сейчас буду штаны переодевать. Планируешь и дальше рассматривать?
К щекам тут же приливает краска и я отворачиваюсь, забираясь под одеяло по самый нос и совершенно забыв о том, что нужно бы снять джинсы. Фыркаю.
– Я не рассматривала.
– И правильно делала!
– Было бы что! – бурчу, стараясь справиться со стыдом.
Мало того, что я в его представлении шлюшка, так ещё и люблю поглазеть на голых парней. Прекрасное сочетание.
Слышу смешок, шорох, а потом свет гаснет.
Из-за перепада освещения глазам непривычно и слишком темно. И вот в этой темноте очень отчетливо слышится урчание моего живота. Громкое и настолько постыдное, что я тут же хватаюсь за него, как будто положенная сверху ладонь может заглушить звук.
– Ты голодная? – раздаётся вопросительно в темноте через секунду.
– Нет.
– А если честно? Когда ты ела в последний раз?
Когда я ела.. хороший вопрос.
– Перед выступлением.
– Почему в клубе вместо коктейлей не взяла поесть?
Допрос и Давид всегда ходят в одну ногу. Во всём ищет логику.
– Потому что бармен мой знакомый. Он угощает меня бесплатно, а за еду нужно платить.
Я и так на вход одолжила у девчонок. Заказывать еду уже не за что было. А пару чипсин и сухариков едой мой организм, по-видимому, не считает.
От резкого всполоха света приходится зажмуриться. Пока я промаргиваюсь, Давид встаёт с пола и направляется к двери.
– Ты куда?
– Принесу тебе что-то. А то ненароком меня съешь, любительница перекусить по ночам.
Присаживаюсь на кровати, так и хочется в него подушкой запустить.
– Не надо, не слишком я и голодная. А твое бренное тельце мне не интересно!
– Ага, я видел пять минут назад, как ты смотрела на это неинтересное!
Вот же!!!
Набираю в легкие воздух, чтобы возмутиться, но Давид в этот момент открывает широко дверь в коридор и с улыбкой прикладывает палец к губам.
– Тттсс! Только попробуй разбудить всех! Сама потом будешь объяснять, что делаешь в моей спальне!
Выходит, тихо прикрыв за собой дверь, а я чувствую, как моё возмущение выливается в какую-то неуместную и необъяснимую радость.
Глупо, правда? После настолько эмоционального вечера, после всего сказанного и услышанного, сижу и радуюсь, как непроходимая дура, потому что Давид только что улыбнулся мне. Самой простой улыбкой, той, что с теплыми лучиками вокруг его глаз. Той, от которой у меня под ложечкой сосёт и в области сердца горячо становится.
Грудную клетку начинает распирать, и я валюсь головой на подушку. Прикрываю ладонями лицо. Наверное, это всё состояние шока, потому что нельзя вот так перепрыгивать с эмоции на эмоцию. Это ненормально – злиться, плакать, а теперь улыбаться. Возможно, нужно позвонить в психушку, но даже врачам я скажу, что это не я. Это всё чертовы эмоции, которые во мне скачут, как молекулы в кипящей воде.
Быстро и хаотично, летают туда-сюда, пока в комнату не раздаётся тихий стук.
– Давид, – голос Лусинэ тормозит все реакции моего организма и заставляет буквально подпрыгнуть на кровати. – Давид, можно я войду?
Глава 16
Оля
Господи, Господи, Господи!
Спрыгиваю на пол, суетливо вертя головой из стороны в сторону. Если Лусинэ меня увидит в кровати Давида, да и ещё в его футболке, она меня с лестницы за волосы спустит, и Мариам я больше никогда не увижу.
– Давид, я войду?!
Нет!!!
Бросаюсь к первому месту, за которое лихорадочно хватается мой мозг, а именно к шкафу. Периферийным зрением замечаю собственные сапоги, стоящие рядом с ним, поэтому хватаю их в охапку и забираюсь в отдел, где висят вешалки с рубашками и брюками.
Со всей силы вжимаюсь в дальнюю стенку и дышать перестаю.
– Мам? – слышу сквозь приоткрытую дверь.
Лусинэ таки успела её открыть. Зажмуриваюсь, как если бы шкаф был прозрачный, и мне нужно было бы приложить максимум усилий, чтобы стать невидимкой.
– Я думала, ты в комнате, – отвечает женщина с вопросительной интонацией.
– Нет. Спустился взять перекусить. А ты почему не спишь?
– Спала, но проснулась вот. Показалось, что ты с кем-то говорил.
Только не это! Чувствую, как от страха у меня начинают трястись колени.
– Да, я говорил по громкой связи с другом. Прости, не подумал, что могу этим разбудить, – не дрогнувшим голосом отвечает Давид.
– Нет-нет, всё в порядке. Теперь понятно. А на кухне почему не поел?
– Да просто, – звучит уже в комнате, – поем и буду спать. И ты ложись. Завтра вставать рано.
– Конечно, уже иду. Спокойной ночи, сын.
– Спокойной!
Раздаётся щелчок, а потом тишина.
Я же, парализованная ужасом так и продолжаю вжиматься лопатками в твердую стену шкафа. Перед моим носом висит рубашка Давида, в ступни и лодыжки утыкаются картонные коробки из-под обуви, но я даже этого не замечаю.
– Оля? – тихий недоуменный шепот внедряется в моё разорванное паникой сознание. – Оль, ты где?
Сжимая деревянными пальцами сапоги, я продвигаюсь немного вперед и выглядываю из шкафа.
– Здесь.
Давид резко оборачивается. Карие глаза изумленно расширяются, пока он следит за тем, как я выбираюсь из своего укрытия. Всегда серьезные губы сжимаются, как если бы он пытался удержаться от улыбки, а недоуменный взгляд перетекает на мои сапоги.
– А они тебе зачем? Из окна хотела выпрыгнуть?
– Нет, – осторожно кладу обувь на пол. Должно быть я выгляжу полной дурой в его глазах, – подумала, что твоя мама может их увидеть и решила спрятать.
– Ммм, – таки не удерживается от усмешки Давид, – конспиратор из тебя так себе, Оль.
Кивком головы указывает на мою кофту на тумбочке, а пальцем – на сложенный белый пуховик на столе.
– Ну знаешь, что успела, то и схватила. Бегать и собирать вещи по комнате времени так-то не было.
И правда, в разведку со мной ходить та ещё удача.
– Понимаю. Но вообще попытка отличная! – продолжает посмеиваться Дав, даже не пытаясь скрыть откровенные смешинки в глазах, от которых у меня весь страх улетучивается, а в животе рождается щекотка.
Я его впервые таким вижу. А ещё он впервые несколько раз подряд назвал меня Олей. Не Олькой, как раньше, а именно Олей. И это обращение непривычно режет слух, только не в негативном ключе, а совсем наоборот.
– Можно подумать, что другие девушки в твоей спальне не прячутся от твоей матери?
Зачем я завожу разговор о других? Не знаю. Слова сами с языка срываются, как сосульки с крыши во время оттепели.
– Вообще, ты первая!
– Ну, значит остальные бесстрашные!
– Первая, кто ночует в моей спальне!
Обескуражено вскидываю на него голову.
– Как это? Или ты своих пассий домой не возишь?
– Ну, начнем с того, что их не так много, как ты думаешь, – Давид вручает мне тарелку с ароматным гуляшом и лепешкой, которую их семья обычно ест вместо хлеба, – и плюс, водить к себе в дом девушек я не стал бы. Для кратковременного времяпровождения есть другие места.
Ну понятно…
– Тебе лучше знать. Машина, гостиницы и где там еще можно заниматься сексом? Я не слишком в этом разбираюсь.
Усаживаюсь на кровать, ставя на колени тарелку. От пряного аромата желудок сводит. Вот чем может похвастаться Лусинэ, так это тем, что готовит она как Богиня. Нигде я не ела ещё так вкусно, как в этом доме. Не замечая, что Давид так и не сдвинулся с места, я нанизываю на вилку несколько кусочков мяса, чтобы отправить их в рот.
Рецепторы жадно впитывают микс из специй, черного перца и мягкой, как пушинка телятины. Боже, как же вкусно!
Прикрываю глаза от гастрономического удовольствия, а когда открываю, встречаю серьезный взгляд больше не улыбающихся глаз.
– Что значит не разбираешься?
От неожиданного вопроса давлюсь и краснею. Он что, все это время обдумывал мои слова?
Ааа, ну да. Ведь моё заявление идёт в разрез с его недавним представлением обо мне.
Что ж, самое время развеять ещё один миф…
– То и значит, – жму плечами, отламывая кусочек лепешки и обмакиваю его в густую юшку, – когда нет практики, разбираться в каком-то вопросе довольно таки сложно.
Кладу его в рот, и с чисто садистским блаженством смотрю прямо в ошеломленные глаза. А вот так. Знай, что я не такая уж и шлюшка, как ты себе нафантазировал.
– То есть ты… – не договаривает, и словно даже не верит.
– Да, я не была ещё ни с кем, если ты об этом. Скажу больше, я и целовалась-то раз всего, – добиваю его, уничтожая в хлам возведенный им эфемерный публичный дом, со мной в главной роли, – и то, это было ужасно.
Не знаю, что происходит в голове Давида в данный момент, но смотрит он на меня так, что у меня мурашки по коже бегут, несмотря на то, что внешне я пытаюсь храбриться и даже язвить. Опускаю глаза, не в силах справиться с этим его расстрелом и продолжаю трапезу, пока он неспешно обходит кровать и присаживается на своё импровизированное ложе.
Похоже, эта новость стала для него бОльшим открытием, чем я могла бы предположить.
– Может, ты тоже хочешь? – предлагаю Давиду лепёшку, стараясь как-то сгладить это тягостное молчание.
– Нет, ешь ты.
И я ем. Кто знает, что завтра будет дома из еды, и будет ли вообще, поэтому лучше покушать сейчас.
– Спасибо, – справившись с поздним ужином, отставляю тарелку на тумбочку и облокачиваюсь на спинку кровати. – Твоя мама очень вкусно готовит.
– Я передам ей.
– Не надо!
Слышу смешок, а потом Давид встаёт, чтобы выключить свет. Возвращается на пол и ложится, закинув руки за голову.
В комнате становится темно, но благодаря фонарю на улице, очертания предметов увидеть довольно несложно.
– Мариам тоже хорошо готовит.
Продолжаю заслуженно нахваливать членов его семьи. Спать мне не хочется от слова совсем. Умом понимаю, что это единственный раз, когда мы можем просто поговорить, вот и цепляюсь за эту возможность, пытаясь нащупать хотя бы какую-то тему, которую Дав захочет поддержать. А я потом еще очень долго буду перебирать в памяти наши диалоги, потому что сомнительно, чтобы такой вот вечер когда-либо повторился ещё раз.
– А ты не умеешь готовить? – спрашивает он.
– Нет.
– Почему?
Наверное, зря я предприняла эту попытку с диалогом. Он завёл совсем не туда, куда бы мне хотелось.
– Не научилась.
Сползаю на подушку, ложусь на бок и натягиваю на себя одеяло. От воспоминаний становится холодно. Не знаю, что мной руководит в этот момент, но я почему-то решаю рассказать Давиду то, чего до сих пор не смогла рассказать Мариам.
Хоть он и не просит моих откровений, и возможно, они ему вообще ни к чему, но именно с ним мне хочется ими поделиться.
– Моя мама тоже хорошо готовит, – говорю тихо, – Она всегда баловала нас разными блюдами, и мне, глядя на неё, тоже хотелось научиться. Я часто приходила на кухню, когда была чуть младше, говорила – мама, давай помогу, порежу что-то, или почищу. Она пару раз давала мне такую возможность, но я всякий раз делала что-то не так. То крупно резала лук, из-за чего потом папа бывало ворчал, то палец себе порезала однажды овощечисткой. С тех пор мама меня и не пускала, говорила, что она сама справится быстрее.
Я замолкаю, полагая, что возможно Давид уснул, утомленный моим монологом, но нет, спустя секунду понимаю, что не уснул.
– Почему твоя мать столько лет терпит пьющего мужа?
– Она терпит его всего полтора года.
– Как так?
Переворачиваюсь на спину и утыкаюсь взглядом в потолок. Тяжело вздыхаю.
– Папа раньше не пил. Только по праздникам, и то очень мало. Да, он был с характером, но при этом любил нас. Меня, маму и Алису. Мы вообще были очень счастливы, пока однажды…
Запинаюсь, внутри всё тисками сжимает.
– Однажды… ?
– Пока однажды я не уговорила маму снова попробовать ей помочь на кухне. – прикрываю глаза, в воспоминаниях всплывает яркая картина, подробности которой я буду помнить до конца своей жизни, – Это была суббота. Алиска и папа были дома. У него в этот день не было смены. Он работал хирургом. Одним из лучших. К нему приезжали из разных городов, потому что он мог проводить такие операции, какие с трудом давались другим, – в горле растёт ком. Помню, как папа гордился собой. Тем, что помогает людям, возвращает их к жизни, продлевает её. – В общем, мама сжалилась, уняв моей просьбе и велела почистить и разрезать курицу, а папу попросила посидеть с Алисой. Папа говорил, что ему нужно срочно до завтрашнего дня прочитать чью-то историю болезни, и он не может заниматься сестрой, но я так ухватилась за разрешение мамы, что буквально упросила его совсем немного поиграть с Алиской. Она тогда ещё совсем маленькая была, егоза такая, на месте не сидела. Бегала из комнаты в кухню, играла с кубиками, что-то лепетала. Папа все же пытался читать и при этом за ней приглядывать. Ну, я перед тем, как чистить курицу, набрала в кастрюлю воды и поставила её на плиту. Мама была занята тем, что нарезала салат и говорила по телефону с подругой, поэтому не проконтролировала меня. А я почему-то и не подумала, что воду нельзя ставить на переднюю конфорку. Ещё и включила самый сильный жар, чтобы быстрее закипела, – замолкаю, чувствуя, как в груди начинает больно давить от живости воспоминаний. – Я до сих пор не знаю как так произошло, что все события случились в одну секунду. Папе позвонили из больницы, Алиска притащила из комнаты орбизы, знаешь такие мягкие водные шарики, и случайно рассыпала их прямо у меня под ногами. Все засуетились, мама начала требовать у Алисы, чтобы она собирала шарики, а у меня – чтобы я ей помогала. Но для начала мне нужно было вымыть руки от жирной курицы. В этот момент на кухню вошел папа, одной рукой держа мобильный, а другой пытаясь вывести Алиску. Но сестра не хотела уходить, раскапризничалась и зачем-то потянулась к кастрюле. – голос таки ломается, когда я пытаюсь спрятать весь тот пережитый за пару мгновений страх, – Если бы не папа… она бы перевернула на себя кипящую воду. Но он схватил кастрюлю, отчего вода не вылилась, а расплескалась ему прямо на руки. Сестра испугалась, дернулась вперед, толкнув его и папа открытой ладонью уперся прямо в раскалённую панель на плите. Я не знаю какую боль по шкале приносит такой сильный ожог, но должно быть это невыносимо. То, что происходило потом – было адом. Папа кричал от боли и ярости. Мама плакала, Алиса и я тоже…
Я замолкаю, стирая со щек выступившие слезы. Чувство вины как тот же кипяток бурлит во мне и рвется наружу.
– И с тех пор твой отец больше не может работать хирургом, – догадывается Давид.
– Да. Он долго восстанавливался, пытался практиковаться. Что только не делал, какие мази не пробовал. Если бы он только облился кипятком, возможно через время он смог бы вернуться к прежней работе. Но после панели держать в руке скальпель уже не мог. Ему даже кожу пересаживали на ладони, но не помогло. Не прижилась как надо. Хирургия была для него всем. Его мечтой детства, работой, в которую он вкладывал всего себя. Ездил на конференции, все время учился, чтобы стать ещё лучше. Даже заграницу на практику пробовался и приехал с хорошими отзывами из каких-то мировых ведущих клиник. Его карьера только начиналась…
И могла бы быть просто блестящей, если бы не я…