Глава
38
Оля
– Оля, Оленька, – мама, протискиваясь между полицейскими, подбегает ко мне. – Господи, девочка моя.
В ужасе осматривает моё лицо, и прикрыв рот рукой, всхлипывает. Рана от пореза ножом уже начала затягиваться, а вот синяк останется надолго. Я успела рассмотреть его в зеркале после того, как меня осмотрел врач скорой помощи.
Порез же Давида на шее оказался чуть более глубоким. Доктор сказал, что он родился в рубашке, потому что до яремной вены нож не дотянул всего пол сантиметра.
– Мне всё рассказали, – плачет мама, обнимая меня и качаясь из стороны в сторону, – бедная моя девочка. Мне так жаль, так жаль!
Я обнимаю её, а сама смотрю на Давида, сидящего рядом на стуле. Нас с ним привезли в отделение. Я написала заявление на папиного знакомого, моим родителям позвонили сразу же по приезду, а Давид сказал, что его семью тревожить не надо. Он сам во всём разберется.
Рассказав следователю как всё было, дал показания и пообещал, что в случае вопросов будет в отделении по первому требованию. Но нас заверили, что всё должно быть нормально. Соседка Нина Георгиевна встала на нашу сторону. Сказала, что «этот алкаш часто шлялся в нашем подъезде и размахивал ножом перед лицом парня», цитирую.
Главное, что Давиду ничего не грозит, потому что хоть он и превратил лицо Гены в месиво, но внутренние органы мужчины не пострадали. Я бы с ума сошла, если бы из-за меня его жизни и свободе грозила опасность.
Мама забирает нас домой на такси. Я не могу отпустить руку Давида, поэтому ему приходится ехать вместе с нами. Костяшки на его пальцах сбиты, на шее повязка, которую ему наложили врачи сразу же по приезду. Не знаю, как он будет всё это объяснять родителям…
Пока едем, он крепко сжимает мои пальцы, а сам смотрит в окно.
– Заходите, – суетится мама, – я даже не знаю, как Вас благодарить, Давид. Если бы не Вы….
Всхлипнув, она идет в ванную, а мы проходим в кухню. Оба молчим. Дав тяжело садится на стул, я встаю напротив него, а он обнимает меня за талию.
– Ты как? – спрашивает, задрав голову.
Убираю волосы с его лба и пожимаю плечами.
– Если бы не ты, было бы гораздо хуже…
Дверной замок щелкает, слышатся шаги, а потом на кухню заходит папа. Молча окинув нас взглядом, опускается на стул и роняет лицо в ладони.
Он приехал в отделение раньше мамы. Увидев меня и Гену, смотрел на нас несколько секунд, словно не верил, а потом бросился на него с кулаками. Кричал что-то, но я не слышала, потому что забилась в угол и зажала руками уши, а его разнимали уже полицейские.
– Пришёл? – шипит мама, возвращаясь на кухню. Вырывает меня из рук Давида, прижимает к себе одной рукой, а второй тычет в папу пальцем, – скотина ты, Витя! Это ты виноват, ясно? Домой всякую шваль водил. До чего чуть дочь свою не довёл?
Папа поднимает голову и вперившись в неё озлобленными глазами, встаёт со стула.
– Да это ты, Марина! Ты! Сутками шляешься где-то вместо того, чтобы за детьми смотреть. Мужика нашла себе, а на дочерей хер положила!
– При чём здесь это? – вскрикивает мама, – Ты её отец, должен был оберегать! Не видел что ли, как этот твой дружок смотрел на неё? Такое с первого раза не происходит. Оля в полиции сказала, что он уже пытался с ней сблизиться, да, Оля? – поворачивается ко мне.
Киваю, пятясь назад и сбрасывая с себя руку мамы. Глаза снова жгут слезы от их криков и взаимных обвинений. Я и от прошлого потрясения ещё не пришла в себя, а они опять начинают. Даже Давид их не смущает.
– Вот видишь! А ты не замечал ничего, глаза только заливал!
– Рот закрой, Марина! Надо было не ёбаря себе искать, таскаясь от меня налево, а дома сидеть с дочками, тогда бы ничего не случилось.
Ком в горле становится невыносимее, я вжимаюсь в подоконник бедрами и просто хочу исчезнуть. Крепко зажмуриваюсь, чтобы не видеть искаженные злостью лица любимых родителей.
– Если бы ты не пил, ничего бы не случилось! Неужели не понимаешь? Во всём только ты виноват! Ты!
– Ты жена, твою мать! Ответственность на тебе!
– С чего только на мне? Удобно да, переложить на другого человека, а сам?
Резкий удар по столешнице вынуждает меня вздрогнуть, а крики прекратиться.
– Вы оба неадекватные что ли? – наполненный тихой яростью голос Давида заставляет меня открыть глаза. Дав встаёт со стула и нависает надо ними обоими, как коршун, – Да вы же оба виноваты! Хоть один из вас после случившегося поинтересовался у Оли каково ей? Вы – нашли отдушину в алкоголе, – смотрит на папу с презрением, – а Вы, – поворачивается на маму, – в другом мужчине. А кто из вас подумал как справляются с ситуацией в семье ваши дети? У Алисы хотя бы была Оля, а у Оли кто? К кому ей было прийти и сказать о том, что к ней пристаёт взрослый мужик, если вам обоим на неё насрать? – С каждым словом его голос становится громче и припечатывает нас всех троих к полу. – Я предупреждал тебя перестать бухать, – полный ненависти взгляд полосует лицо отца, – к чему это могло привести? Если бы он сегодня её тронул, что бы ты делал?
Мама судорожно втягивает воздух, оборачиваясь ко мне и топя меня взглядом, полным вины.
– Вы повесили на своего ребенка непосильную ношу, и сейчас вместо того, чтобы оба у неё просить прощения, продолжаете сыпать обвинениями друг в друга. Вы не заслуживаете такой дочери, как Оля. Оба не заслуживаете!
Потянувшись ко мне, Давид осторожно тянет меня за руку и прижав к себе, выводит из кухни.
Проводит в комнату, сажает на кровать и опускается рядом. А меня прорывает. Начинаю плакать, пока он обнимает меня и целует волосы. Молча даёт мне возможность выпустить на волю все эмоции, которые на меня сегодня обрушились.
Его мобильный уже в который раз за вечер вибрирует в кармане, но он снова не отвечает. Не знаю, как он ушел из дома и почему, но если бы не он….
Крепче цепляюсь деревянными пальцами за его футболку и вжимаюсь в его шею. Давид тянет меня на себя, опирается спиной на стену и долго-долго держит в своих руках, пока я не успокаиваюсь.
Лежу на его груди, слушая, как размеренно бьётся его сердце. Такое родное и близкое… а на самом деле чужое. Не моё и никогда моим не будет.
Прикрываю глаза, а потом едва заметно вздрагиваю, когда снова слышится вибрация.
– Ответь, – приподнимаюсь, – наверное, твои родители волнуются.
– Потом. Ложись обратно.
Я ложусь, потому что сама этого хочу. Сегодня можно.
Мы перекладываемся иначе. Давид ложится на бок и обнимает меня со спины, пока я, умостившись в его руках, смотрю в одну точку.
Внутри всё звенит, эхом отдаваясь в голове. Мыслей нет. Они все разлетелись, сосредоточившись только лишь на том, что я чувствую. А чувствую я тепло тела Давида. До дрожи в пальцах любимый запах. Его тихое дыхание.
– Мне жаль, Оль, – через какое-то время произносит он, касаясь губами моего затылка.
Я понимаю, что сейчас он не про Гену…
– Тебе влетит за то, что ты ушёл, – отвечаю тихо.
– Мне все равно.
Поворачиваюсь в его руках и трогаю напряженные скулы. Он прикрывает на миг глаза.
– Как ты всё объяснишь? Ты оставил Ани, гостей… Твои родители не поймут.
– Это не важно.
– Спасибо тебе… – шепчу задушенно.
– Оль, – замолкает, а у меня сердце навылет колотится, когда смотрю в его глаза, – я тебя…
– Не надо, – быстро переношу пальцы ему на губы и накрываю их, – пожалуйста, не надо. Всё изменилось. С того момента, как я увидела её, всё больше не так, как раньше.
По лицу Давида проходит тень.
– Знаю.
– Раньше, – произношу то, что разъедало мысли, пока я ехала домой, – раньше она была просто девушкой, далекой, незнакомой. А сегодня, когда я увидела её рядом с тобой… увидела вас вдвоём и представила, что всю оставшуюся жизнь она будет твоей женой, меня это сломало. Оказывается, я не знала на что иду и до конца не верила…
По моей щеке скатывается слеза, а Давид стирает её. Я чувствую, как набирает темп биение его сердца, как тяжело приподнимается грудная клетка.
Я и в правду, не понимала, полагая, что всё можно изменить за эти три месяца. Когда не видишь чего-то, кажется, что его не существует. Вроде бы веришь, но оставляешь себе возможность принять и другую реальность.
– Я больше не смогу, – слова раздирают горло, пока произношу их, сердце задыхается от боли, – не смогу так…
Очередной мой всхлип прерывает Давид. Вжимается своими губами в мои и целует. Отчаянно, в последний раз. Я каждой клеточкой чувствую, что он последний, поэтому отдаю всё, на что способна. Всю мою невысказанную любовь вкладываю, смешивая поцелуй с солью пролившихся слез, а потом он отрывается от меня и долго смотрит в глаза.
– Я понимаю. Всё правильно, Оль. Всё правильно…
Ещё раз поцеловав, рывком встаёт с кровати и уходит.
С хлопком входной двери я утыкаюсь лицом в подушку, и беззвучно кричу. Секунду, вторую. Меня на части рвёт от потери.
Через какое-то время в комнату тихо входит мама.
Что-то говорит мне, гладит по голове, вероятно думая, что я так тяжело переживаю случившиеся с Геной. Ложится рядом, обнимает меня, просит прощения. Сотни раз извиняется за то, что пропадала, за то, что старалась залечить свои раны, а про меня не подумала. Она тоже плачет, а я впервые за долгое время обнимаю её и чувствую себя нужной ей.
Спасибо огромное за ваши комментарии, девочки. За то, что делитесь со мной эмоциями! Я их все читаю и вместе с вами грущу и плачу. Обнимаю вас! "здесь много сердечек*
Глава
39
Оля
– Покушай, Оль.
Мама ставит на тумбочку тарелку гречки с сосисками, а сама присаживается ко мне на кровать.
Вот уже какой день я будто не живая. Нет, я дышу, хожу в туалет, мой организм выполняет свои базовые функции, но душа ушла. Мне постоянно холодно и плохо. Так плохо, что нет сил вообще ни на что – даже на то, чтобы кушать или вставать.
– Потом.
– Ты всё время говоришь – потом, а еда остаётся не тронутой. Так нельзя, Оля. Понимаю, что ты пережила потрясение, но малыш, если ты не отпустишь ту ситуацию, то сама себя убьёшь, – она снова гладит меня, как маленькую и прижимается губами к моей щеке, – хотя бы немного, дочь!
– Хорошо, я поем.
Вздохнув, мама встаёт и подходит к стулу, на котором лежит моё платье.
– Я рада, что ты хотя бы на выпускной пойдёшь. Молодец Мариам, что уговорила тебя. Развеешься.
Да, я только из-за Мари и иду туда. Она со слезами на глазах меня просила не оставлять её одну в этот вечер, и я согласилась. При ней я стараюсь вести себя нормально, чтобы она не видела моего состояния, и только когда остаюсь одна могу перестать улыбаться и делать вид, что всё в порядке. Что я готовилась к этому. Что я справляюсь.
Запихнув в себя несколько ложек гречки, чтобы не грохнуться в голодный обморок и снова не перепугать всех вокруг, я надеваю платье, подаренное мне папой.
Пару дней назад он приехал впервые после случившегося. Долго молчал, а потом сказал, что продаёт нашу квартиру. Взамен купит для меня однокомнатную в подарок к поступлению в университет, половину отдаст маме, чтобы они с Алисой могли жить отдельно от бабушки, а часть возьмёт себе и уедет в другой город. Вроде бы как, ему там предложили пойти преподавателем в медицинский университет, и он согласился. После этого достал коробку с платьем и попросил обязательно надеть его, потому что он хотел бы, чтобы я была счастливой в этот день.
Я из последних сил сдерживала слезы, видя его трезвым за такое долгое время и осознанным. В его взгляде впервые за полтора года не было ненависти в мой адрес, а только огромное сожаление. Перед уходом он скупо обнял меня, поцеловав в макушку и мне даже показалось, что очень тихо прошептал «Прости меня», но последнее я могла себе придумать.
Поворачиваюсь к зеркалу и оцениваю свой внешний вид. Наверное, платье ему помогала выбрать мама, потому что село оно идеально. Приталенное с кружевным верхом и пышной короткой юбкой с драпировкой, оно визуально делало меня ещё выше и стройнее. Как сказал бы Давид – платье для стрекозы. Не элегантное в пол, не сдержанное классическое, а с неким задором и легкостью. Точно – моё.
Подчеркнув глаза стрелками и наложив на кожу толстый слой румян, чтобы спрятать ещё не сошедший синяк, я распускаю волосы, решив, что на причёску у меня нет ни сил, ни желания, и в компании мамы отправляюсь на торжественную часть в специально арендованный зал во дворце.
– Какая ты красивая, Оль, – ободряюще шепчет мама, сияющими глазами обводя мой образ, пока мы ждём такси.
– Ты тоже, – улыбаюсь ей.
Мама, и правда, стала выглядеть снова, как раньше. Оказывается, у неё действительно появился новый мужчина, а с папой они подали на развод.
Около дворца уже толпятся десятки моих одноклассников и ребят из параллельных классов. Все очень красивые, на девчонок нельзя не смотреть с восхищением. А парни – они и есть парни. Кто-то в костюме, кто-то в футболке и джинсах, но все как на подбор – счастливые.
– Оооля, – мы обнимаемся по очереди с девочками, мама отходит к группе родителей.
Немного болтаем, в ожидании награждения, а потом приезжает Мариам.
– Привет, – тепло меня обнимает, а я в этот момент перевожу взгляд ей за спину.
Родители Мари стоят поодаль. Тигран Арманович приветливо вскидывает руку, и я посылаю ему в ответ вежливую улыбку. Лусинэ же только недовольно сжимает губы. Кажется, даже здесь ей не нравится.
Быстро оглядываю пространство, но того, кого ищет моё сердце, здесь нет.
– Какая ты красивая, – восторженно шепчет Мари, трогая мою юбку пальчиками.
– Ты тоже!
Ни капли не вру. На подруге элегантное платье в пол изумрудного цвета. Сверху оно почти полностью закрытое, но даже так видно изгибы её стройного тела. Мы все же с ней очень разные, даже в одежде. Но это не мешает моему сердцу щемить от любви к ней.
С началом торжества мы занимаем места в зале. Директор говорит поздравительную речь, следом за ним наши, теперь уже бывшие, классные руководители делятся эмоциями и вытирают скупые слезы, а потом начинается вручение аттестатов. Ребята выходят на сцену, получают свой первый билет в жизнь, как говорит моя мама, и довольные возвращаются на свои места.
Очередь доходит до меня. Я осторожно поднимаюсь по ступеням, чтобы не упасть не дай Бог на каблуках, а когда оказываюсь на сцене вдруг чувствую, как сердце подпрыгивает. Пропускает удар и учащенно колотится. Ладони в миг холодеют, по спине бежит дрожь.
Пока подхожу к директору, благодарю на автомате, забираю аттестат, это ощущение только усиливается. Рецепторы вопят о его присутствии. Направляю взгляд в зал и безошибочно нахожу того, кого почувствовала на расстоянии.
Давид, в компании Демьяна и Саши, сидит на заднем ряду.
Битеев вскидывает руку и бессовестно свистит мне, но я не слышу этого. Вижу только пронзительный взгляд карих глаз и едва не падаю от внезапной слабости.
Быстро спускаюсь со сцены и занимаю своё место. Сердце стучит быстро-быстро, грудь давит.
После окончания вручения оборачиваюсь, но ребят в зале уже нет.
Следующие дни превращаются в сплошную серую массу. На носу вступительные экзамены, я усиленно готовлюсь, но зачем-то каждый день минимум по десять раз смотрю в календарь. Мари сказала, что Давид уезжает в середине июля. Сейчас двадцать шестое июня.
За окном ярко светит солнце, чистое небо не запятнано облаками, а я сижу в кресле и думаю о том, что время уходит. Время, которое мы могли провести вместе. Дни, часы, минуты…
Нет, я поступила правильно, наверное. Моя совесть одобрительно кивает, а вот моё сердце если бы могло, остановилось бы в отместку за ту боль, что я ему причинила.
Оно ненавидит меня. Я и сама себя ненавижу.
Стираю выступившие слезы и в очередной раз прочитываю один и тот же абзац.
Вечером встречаюсь с Мишей, вернувшимся с соревнований. Мы гуляем в парке, он рассказывает как всё прошло. Утром мы с ним едем на речку, а в обед приезжает Мариам.
Домой к бабушке приглашать её мне не хочется, поэтому мы едем на мою старую квартиру и до вечера смотрим фильмы. Мама разрешила мне приезжать сюда, пока риелтор ищет покупателей. Папы все равно здесь уже нет.
Мне немного непривычно быть здесь и не видеть его вещей, но все равно лучше, чем в компании бабушки и сестры мамы.
Весь следующий день я зубрю материал. Мама звонит и напоминает о том, что нужно поесть, но мне не хочется. Ничего не хочется вообще. Просто лечь и выть, что я периодически и делаю. Минуты тянутся безбожно долго.
Выхожу вечером в магазин, только ради того, чтобы просто пройтись. Стены вокруг давят, ощущение, что я схожу с ума. Купив бутылку кефира, долго брожу по улице, дожидаясь, когда стемнеет и можно будет лечь спать.
Проходя мимо сидящей у перехода бабульки, отдаю ей кефир и направляюсь к подъезду.
Иду не спеша, кутаясь в собственные руки, потому что холод внутри меня никак не уходит. Что бы я не делала, кажется, что мне теперь вообще никогда не согреться.
Поднимаюсь на этаж, выхожу из лифта и резко останавливаюсь. Как при переходе из черно-белого видео в цветное, будто оказываюсь в другой реальности.
В груди ощущается сильный удар, сердце взметает к горлу и застряв там, не пропускает кислород.
На ступенях около моей двери сидит Давид.
Я застываю, и он тоже. Бледный, под глазами синяки, скулы впали.
Не разрывая со мной зрительного контакта, он поднимается. Секунда, вторая, третья… Время не идёт. Застопорилось, и только лишь сердце отсчитывает оглушительные удары.
А потом будто лавину прорывает. Мы делаем шаг навстречу и влипаем друг в друга. Будто у нас одновременно у обоих отказали тормоза и мы летим на сумасшедшей скорости в стену, но даже не видим её. Губы Давида накрывают мои, а я обнимаю его и всхлипнув, прижимаюсь к нему со всей силы.
Глава
40
Оля
Не знаю, как открываю дверь. Мы вваливаемся в квартиру, не в состоянии оторваться друг от друга хотя бы на микро секунду. Ток безостановочно пронзают каждую мою клетку. Происходящее кажется нереальным. Мираж. Но жадные поцелуи, которыми покрывает моё лицо Давид держат меня в сознании.
Он приехал. Сам приехал ко мне.
Подушечки пальцев утопают в коротком ежике волос, хаотично гладят его шею и плечи, пока наши языки сталкиваются друг с другом снова и снова.
Внутренняя дрожь охватывает каждый орган.
– Я не могу, – надрывно шепчет Дав мне в губы, – не могу, Оль. Пытался все эти дни. Не думал, ждал, но не смог. – кажется, что он истощен также, как и я, потому что я слышу насколько ему тяжело даётся каждое сказанное слово.
– И я не могу, – хриплю в ответ.
– Скажи, чтобы я ушёл, – сильные руки до хруста сжимают меня.
– Не уходи…
– Скажи, что ненавидишь.
– Я люблю… – шепчу задушенно, а Давид отстраняется.
– И я люблю, – вновь рывком вжимается в мои губы, – Тебя люблю, Оля.
Всхлипнув, я жмусь к нему изо всех своих сил, а потом беру за руку и веду в комнату. Не раздумывая, хватаюсь дрожащими пальцами за полы своей футболки и стягиваю её через голову.
Лицо Давида каменеет. Скулы заостряются.
– Оль… – шепчет, вонзаясь взглядом в мою грудь, спрятанную под лифчиком.
– Давид, пожалуйста.
Потребность в нём затмевает разум, но я четко знаю чего хочу. Завожу руки за спину и сотрясаясь от волнения, расстёгиваю застежку. Бретельки скользят по моим плечам под прицелом тяжелого взгляда.
– Оля, не надо, – коротко мотнув головой, Дав стискивает челюсть, стараясь смотреть мне в лицо.
– Не заставляй меня просить, – голос ломается, – я не хочу, чтобы у меня о тебе осталась только память. Оставь мне чуточку больше. Стань для меня тем, кем никто не сможет больше стать. Я хочу, чтобы это был ты.
Давид напоминает каменную статую. В глазах столько эмоций и сомнений, кулаки крепко сжаты, но если он откажет, я с ума сойду. Делаю шаг вперед, прижимаюсь к нему. Беззащитная, открытая, как никогда. Чувствую, что вот-вот расплачусь. Кусаю себя за щеку, чтобы этого не случилось, и в этот момент его срывает.
Словно обезумевший, он подхватывает меня под ягодицы. А я облегченно всхлипываю и обхватываю его торс ногами. Наши губы снова врезаются друг в друга. Раскрываются, языки сплетаются. Я не знаю каким должен быть первый раз. Наверное, нежным и трепетным. Вряд ли таким отчаянным и одержимым, но иначе просто не получается.
Мы горим друг другом. Кажется, что стоит хотя бы на сантиметр отстраниться, как кто-то из нас умрёт.
– У меня нет презервативов, – шепчет Давид.
– У меня есть. У родителей точнее. Сейчас, – спрыгнув, на негнущихся ногах спешу в зал.
Едва не врезаюсь в лутку от сильнейшего головокружения. Открываю ящик, где недавно обнаружила пачку презервативов, и крепко сжав её в руке, спешу обратно. Боюсь. Жутко боюсь, что он передумает, но едва вхожу в комнату, как снова оказываюсь в крепких объятиях.
Давид целует меня, подталкивает к кровати, и уложив на неё, нависает сверху.
– Я люблю тебя, – повторяет, гладя моё лицо ладонью.
Я улыбаюсь.
– И я тебя.
Нетерпеливо тяну вверх его футболку. Давид снимает её, бросив куда-то на пол, а потом туда же отправляет джинсы, оставаясь в одних лишь трусах. Тонкую ткань оттягивает твердая эрекция.
Вернувшись на кровать, он берется за пуговку на моих джинсах, и расстегнув их, стягивает по моим ногам.
Остаюсь перед ним в одном лишь белье. Прикрыться мысли даже не возникает. Ведь это Давид.
Он маниакально исследует меня глазами. Склоняется и коротко поцеловав мои губы, опускает голову и нежно берет мой сосок в рот.
Меня электричеством прошибает. Охнув, выгибаюсь и чувствую его твердость на внутренней стороне бедра.
Я давно хотела его, но всегда отгоняла мысль о нашем сексе, потому что боялась. А теперь понимаю, что если не сделаю этого с ним, то никогда себя не прощу. Хочу, чтобы тот, кого любит моё сердце, стал моим первым мужчиной. Чтобы каждый раз, когда я вспоминала о своём первом разе – всплывал образ Давида. Моего Давида…
– Господи, – шепчу, когда он ударяет языком по второму соску и мягко сжимает его губами.
От груди вниз ползут легковоспламеняющиеся фитильки. Целуя мои ребра, Давид тоже спускается ниже. Касается губами живота, кромки трусиков. Осторожно стягивает их вниз и шумно втягивает носом воздух.
– Оль… ты уверена? – голос хриплый, надсадный.
– Да. Только ты…
Издав нечто похожее на мучительный стон, он стаскивает с меня кружево и трогает пальцами клитор. Я зажмуриваюсь и прикусываю губу. Господи, как же это невыносимо приятно. Машинально распахиваю ноги шире, открываясь ему полностью. Пусть видит, как я нуждаюсь в нём. Как хочу его. Его одного.
– Давид, – зову, сглатывая слюну, и он тут же возвращается, чтобы поцеловать меня.
Протиснуть язык в рот, при этом раздвигая мои складки пальцами. Чувствую, как они легко скользят по влаге, и прижимаются к входу.
– Будет больно, – предупреждает он.
– Ничего страшного, переживу.
Выпрямившись, Давид достаёт фольгированную упаковку, разрывает её и снимает свои трусы. В лицо ударяет краска, когда он раскатывает на своём члене презерватив, и возвращается ко мне.
Беспрерывно смотря мне в глаза, целует. Гладит клитор, легко надавливает на него, вызывая там внизу яркие сполохи удовольствия. Растирает по кругу, быстро-быстро, пока я не начинаю стонать. Перемещается и берет его в рот. Обхватывает горячими губами, вырывая из моего рта громкий стон. Хватаюсь одной рукой за стену, а второй за покрывало.
Это что-то невероятное, Боже.
Мощное по своей силе, невыносимое.
Там, где ударяет его язык концентрируется всё мое существо. Дышать получается через раз. Подаюсь вперед, навстречу его губам, стону громко, сама того от себя не ожидая. Кручу головой из стороны в сторону, пока в какой-то момент мое тело не сотрясает крупная дрожь. Чувствую, как под кожей разрываются снаряды, обжигая силой неописуемого удовольствия.
В этот момент Давид возвращается ко мне. Смотря мне в глаза, приставляет член к моему входу и начинает медленно двигаться вперед.
– Расслабься, ладно?
Киваю, стараясь справиться с распирающими ощущениями. Чувствую, как Давид останавливается.
– Сейчас, – произносит и резко дергается вперед.
Тут же вся сжимаюсь, пораженная острой болью. Утыкаюсь ему в плечо лицом, а ногтями в плечи. Он тоже застывает. Даёт мне время привыкнуть к себе.
– Сильно больно? – спрашивает приглушенно, гладя одной рукой мои волосы. – Оль?
– Нет, – возвращаю голову на подушку, – Говорила же – переживу.
Улыбаюсь, и тут же рвано тяну воздух, когда он слабо толкается вперед. Вроде легче уже. Не режет, просто дискомфортно.
– Точно? – тревога в его глазах заставляет моё сердце щемить.
– Да. Честно. Всё хорошо. Ты со мной, – веду ладонями по взмокшей спине.
Давид всё ещё сдерживая себя, осторожно движется назад, а потом снова вперед. Один толчок, второй. Раскачивается во мне неторопливо, прикипает к губам.
Целую его сама, сталкиваю наши языки, крепко оплетаю ногами напряженное тело. Хочу, чтобы был со мной самим собой. Хочу тоже остаться незабываемой.
Чтобы тоже…. Вспоминал… как я его…
– Люби меня, пожалуйста, – шепчу ему в губы, – как никого люби.
– Люблю, – отвечает он, делая рывок вперед, – как никого.
Мы сплетаемся в одно целое, делясь общим дыханием на двоих, шумными стонами. Моими, пропитанными отголосками боли и удовольствия от того, что это с ним происходит мой первый раз. И его – сдавленными, хриплыми, надсадными. Неистово целуя меня, Давид ускоряется. Его толчки становятся четче, ритмичнее, глубже. Сильные руки гладят меня, мнут кожу. Я еле дышу под давлением тяжести его тела, но схожу с ума от щемящих ощущений.
В какой-то момент Дав несколько раз содрогается, простреливая горячим воздухом моё горло, и застывает.
Биение его сердца отдаётся эхом во мне. Моё стучит точно так же. Надрывно, болезненно, отчаянно.
Прижимаюсь к нему крепко-крепко и отпустить боюсь.
– Останешься сегодня со мной?
– Останусь.