Василий Иванович всегда сердечно радовался, когда за советом к нему обращались люди, занятые каким-нибудь умственным трудом, – с ними у него обыкновенно устанавливалась прочная духовная, а нередко и душевная связь. Он не только снабжал их всевозможными книгами и материалами, но в свои записные тетради заносил, чем занимался каждый из них. Уезжал такой человек в провинцию или попадал в ссылку, но Василий Иванович уже никогда не забывал о нем. По своей собственной инициативе он постоянно следил, нет ли чего нового по вопросу, интересующему того, кто к нему однажды обратился за советом, и без просьбы и напоминания высылал ему новые сочинения, снабжал его редкими книгами из своей библиотеки. Хотя он старательно и с большим трудом собирал и приобретал книги такого рода и чрезвычайно ценил их, но вели они, по его мнению, требовались для того, кто серьезно занимался и был в отсутствии, Василий Иванович считал преступлением не предложить ему дорогую книгу, хотя бы тот и не подозревал о ее существовании. Очень часто эти книги захватывала полиция при обыске лиц, как тогда называли, «неблагонадежных», или «политиков»; терялись они и потому, что ссыльных переводили нередко из одной местности в другую как по их собственной просьбе, так и по произволу администрации. Добиться нового адреса от «политиков» далеко не всегда было возможно, так как их письма то и дело пропадали или, отправленные по оказии, не доходили по назначению, потому что такое лицо было арестовано или в пути, или скоро по возвращении. Василий Иванович очень скорбел об утрате редких книг, но это не заставляло его отказывать в них кому бы то ни было. Слова поэта: «Его сердце корысти не знало» – можно смело применить к нему.
Если невозможно было исполнить просьбу ссыльного, положение которого было безвыходно, в таких случаях, можно сказать без преувеличения, на Василия Ивановича было тяжело смотреть, – до того он душевно терзался и приходил в совершенно нервное состояние. То он быстро бегал по комнате и хватал одну за другой свои многочисленные тетради с записями, перелистывал их дрожащими руками, отыскивая фамилию человека, который мог бы ему посодействовать в этом деле, то обращался к домашним, настаивая и упрашивая их подумать о том, нельзя ли хотя что-нибудь сделать для несчастного.
Совершенно так же относился Василий Иванович не только к ссыльным, но к горю каждого. Его сердце билось горячим сочувствием ко всем, на долю которых выпадали какие бы то ни было несчастия, нищета, тяжелая борьба за существование. Принципы, которым он оставался верен до последнего вздоха, были весьма суровые, требовали от него большого великодушия, при этом сердце его было удивительно чуткое и отзывчивое. Достаточно для этого привести хотя следующий пример.
Однажды ему пришлось возвращаться домой по черной лестнице. На подоконнике, горько рыдая, сидела женщина, которую он спросил о причине ее слез, но не мог добиться, в чем дело. Он пришел домой страшно взволнованный.
– Я первый раз в жизни видел, как человек плачет «кровавыми слезами». Господи, до чего должны быть ужасны ее страдания! Позовите ее… Я просил ее подождать…
Вошла женщина в грязных нищенских отрепьях. Ее лицо все было в синяках и кровоподтеках, она едва поднимала веки, так они были вздуты от опухоли и болячек. Она то и дело вытирала лицо и глаза тряпкою в кровяных пятнах, не то от ссадин на лице, не то от болячек на веках. Она представляла поистине ужасное зрелище. Домашние начали ее расспрашивать, но она показывала нам, что у нее что-то неладно во рту. Наконец из нескольких отрывочных фраз мы разобрали только, что муж избил ее. Мы решили отправить ее в больницу. Василий Иванович, опасаясь, что она самостоятельно не смеет обратить внимание на свое положение, сам отправился ее проводить. После выхода из больницы она то и дело стала забегать к нам. Ее муж проследил за ней и явился к Василию Ивановичу с угрозою донести на него полиции за то, что он вмешивается в его семейные дела. Муж несчастной Христины оказался настоящим дикарем: он тут же с невозмутимой беззастенчивостью сообщил следующее. Он женился потому, что Христина клялась перед образом, что за ней дадут приданое, которого не оказалось. Он немедленно прогнал ее и забыл о ее существовании, но ему, как на грех, полюбилась девушка, которую он не может уговорить быть его женою без венца. «Я не знатный барин, чтобы разводиться по-законному, а простой чернорабочий при типографии Стасюлевича. Раз десяток-другой задам женушке знатную трепку, авось поколеет».
И начались бесконечные хлопоты и душевные терзания Василия Ивановича, чтобы как-нибудь устроить несчастную женщину и обезопасить от убийства мужа. Поместить ее в нашем доме оказалось немыслимо: служащие заявили, что Христина нечистоплотна до такой безобразной степени, что никто из них не желает ни есть с нею за одним столом, ни спать в одной комнате. Невозможно было поручить ей и какую-нибудь работу, тоже вследствие ее непроходимого неряшества. И Василий Иванович начал ежемесячно выдавать ей какую-то денежную сумму; но хлопоты, которые она ему наделала, и мысль, которая его терзала, что она будет убита мужем, не давали ему покоя. Он много раз ходил по ее делу и в полицию, И даже к Стасюлевичу, упрашивая его повлиять на своего рабочего. Между супругами временами наступало затишье, и Христина не являлась к нам неделю-другую, но затем она опять приходила вся избитая, уверяя, что муж забрал от нее деньги, которые только что дал ей Василий Иванович. Ее муж, видимо, совершенно серьезно задумал привести в исполнение свою угрозу. И вот мы опять отводили ее в больницу, Василий Иванович или сам ходил ее навещать, или просил кого-нибудь сделать это за него, несколько раз являлся он по ее просьбе и в нищенский комитет, чтобы вызволить ее оттуда, – так продолжалось несколько лет, пока она не умерла.