Джорджия
В тот день после встречи с Маем в назначенном месте он уговорил ее бежать с ним. И вечером того же дня она улизнула из дома. Молодой человек прихватил с собой немного денег, и они уехали в другой город на пароме. Но когда прожили там около года, его отношение к девушке изменилось.
– Ах, почему твой кретин отец не разрешил тебе выйти за меня? Было бы гораздо проще. Сам падла женился на нищенке, и что же? Мог бы и по-хорошему поделиться своими деньгами со мной, – в один из дней, когда он пришел из бара, находящегося внизу их дешевой гостиницы, выпившим и не в настроении, что случалось теперь часто, сказал он обеспокоенной девушке.
– Не говори так про моих родителей! И правильно, что отец ненавидел тебя! Мерзавец, тебе и правда нужны были от меня только его деньги! Господи, какая дура, дура! Тварь, зачем я тебе нужна? Зачем сказал уехать с тобой? – разъяренная поведением юноши, когда-то любимым, кричала Джорджия. Мужчина не ожидал такого нападка – прежде девушка была с ним спокойна. Он разозлился еще сильнее и треснул ее по румяной щеке.
Юноша действительно хотел стать богатым, его тошнило от нищеты, в которой он был вынужден жить. И когда красавица, дочь богатого и знаменитого человека обратила на него внимание, он понял, что нужно действовать. И за все время, что провел рядом с ней за разговорами, прогулками, посиделками, понял, что влюбился. Молодой человек знал – Латретт настроен к нему негативно, да и его родители не думали, что из этих отношений может выйти что-нибудь путное. Тогда и пришла идея сбежать, уехать, уплыть, лишь бы вместе.
Ничто не вечно под луною. Снова оказавшись в бедности, грязи и нужде, да еще и вдали от дома, прошла и влюбленность к молодой и красивой особе. Май начал выпивать, ненавидеть Джорджию и проклинать судьбу. То, что мог заработать, тратил на жилье и выпивку.
Девушка претерпевала унижения, она уже не чувствовала былой любви к этому существу и корила себя за то, что своим уходом ранила родных и по-настоящему любимых людей. Она думала о том, чтобы уйти, но на это нужны были средства. У Мая она и думать не смела просить или красть. Не ровен час, как он забьет ее до смерти, еще и разозлится сильнее обычного. Но деньги были нужны, и она решила искать работу тайком. Устроилась в магазин к одной очень благодушной женщине средних лет, и, проработав там около полугода так, чтобы не узнал Май, накопила сумму, которой хватило бы на то, чтобы вернуться домой.
Юноша практически не бывал там, где они жили, и появлялся обычно вечерами, когда девушка уже была дома. Так, скрыть свою занятость не составляло особого труда. Когда Джорджия уже собралась покинуть это ужасное место, неожиданно ее застал Май.
– Куда-то собралась? – недоумевающе спросил парень, когда вошел и закрыл за собой дверь.
– Я уезжаю домой! – не боясь его, ответила девушка.
– Ах ты, подлая воровка! Украла у меня деньги и сваливаешь? – юноша разгорячился, по запаху и взгляду было понятно, что он снова пьян.
– Я сама заработала. Не нужны мне твои деньги! Не брала, – словесно накинувшись на него, парировала она.
– Заработала она. Где же ты заработала? Врешь! – он и вправду не мог поверить тому, что она способна что-либо сама заработать. – Ты написала им! Попросила денег и уезжаешь?
– Не писала! И не думала. Я сбежала о них, сама и вернусь, – в действительности девушка и вправду не подумала о том, чтобы написать и попросить денег у отца. Да она и не смогла бы. Ей было стыдно даже думать о том, чтобы написать и пожаловаться на жизнь родным, от которых добровольно ушла, не то, чтобы просить чего-то.
– Тварь! Предательница, уходишь? Испортила мне жизнь и бежишь? – Май разозлился не на шутку. Его глаза налились кровью, лицо было переполнено яростью. Он избил Джорджию до полусмерти и забрал деньги.
Позже у него возникла мысль написать ее отцу и отпустить ее домой взамен на крупную сумму. Но, к его несчастью, к тому моменту Латретт был около месяца как в могиле, и письмо осталось без ответа.
Когда Джорджия оправилась и смогла снова спокойно передвигаться, она решилась бежать. Ночью, когда бывший возлюбленный крепко спал, она забрала то, что осталось от ее вещей и денег (половина заработанного ею было пропито), и ушла к той доброжелательной работодательнице. Она снова работала и снимала комнату у этой же женщины. Будучи беременной, что ее поначалу ужаснуло, а потом подарило надежду, девушка, накопив нужную сумму, уехала в родной городок. После обнаружения на месте дома развалин у нее снова опустились руки. Джорджия узнала у соседей о пожаре, смерти отца, о том, где сейчас ее мать и сестра. Ей снова нужны были деньги, чтобы добраться до нового дома и обеспечить себя едой и крышей над головой. А когда родила, решила, что ей нельзя вернуться домой, что она этого не заслуживает, не заслуживает жить в доме с теми, кого бросила. Но ребенок не виноват. И ей пришла в голову мысль о том, чтобы отдать ребенка тем, в ком она уверена, кто сможет позаботиться о нем.
Оставив ребенка, она снова покинула родной город. На этот раз ради замаливания грехов. Устроилась в монастырь и очищала свою грешную душу. Живя те несколько месяцев в Латтерготе у очень верующей старушки, она поняла, насколько была неправильна ее жизнь и насколько черна ее душа. Узнав о монастыре, накопив на дорогу до него и пристроив ребенка, Джорджия решила ступить на путь очищения во имя себя и Бога.
Так прошли эти годы. Узнав о смерти матери через старушку, которой было известно все о ее прежней жизни и родных, Джорджия снова вернулась к мыслям о доме. Она приехала, застала сестру с сыном и поняла, что теперь поздно возвращаться. Сестра не простит ее, это было в ее взгляде тогда. Больше всего ее поразил недоумевающий, невинный, непонимающий взгляд ребенка, который не признал в ней никого.
В этот раз она не вернулась в монастырь, а осталась жить на родине. Устроилась на хорошую работу, завела знакомства, и вроде все пошло хорошо. Она даже вышла замуж и прожила с ним в любви несколько лет, пока он внезапно не погиб. И снова горе, снова воспоминания прошлого и вина. Тут она решила навестить сестру, после стольких лет разлуки.
После смерти мужа у нее остался небольшой дом и кое-какие сбережения. Она продолжала обеспечивать себя, так что лишние деньги решила вложить в фамильный разваливающийся дом, благополучие старшей сестры и выношенного ею когда-то мальчика.
Глава 7
Виктор много времени проводил у себя в комнате. Когда-то в ней жила бабушка, поэтому там было много старых вещей, в том числе и пианино. Над ним висели старые часы и множество портретов, где были изображены предки Ирмы, сама она с семьей, своими детьми и с Виктором, но они заметно отличались: были в новых разноцветных рамках, не пожелтевшие от старины и, как ни странно, Изабелла на этих снимках выглядела очень счастливой, стоя рядом с сыном или матерью. Рядом с пианино находился письменный стол, который заменял Виктору шкаф для бумаг. На нем были разбросаны ноты, учебники, картонки от пластин и карандаши.
Изабелла была очень рада тому, что, наконец, спустя столько времени она снова сблизилась с сестрой. Женщина простила ее за все. Они проводили много времени вместе. Джорджия рассказывала о своей жизни, приключениях и несчастьях, а Изабелла о лишениях жизни, замужестве и дорогом сыне.
– Ты представляешь, я захожу в комнату и вижу, как он стоит на стуле и пытается достать со шкафа коробку с мамиными пластинами, такой маленький, с коротенькими ручками и ножками…
– Да, я бы на это посмотрела, – отвечала, хохоча, младшая сестра.
Часть состояния Джорджии сестры потратили на ремонт дома. Крыша, постоянно протекающая во время дождей, была перестелена. Старые деревянные окна, которые пропускали студеный ветер в холодное время года, была заменены на новые. Пол перестелен, входная дверь заменена на новую, переклеены обои в некоторых комнатах, куплены новые диваны и иная мебель. Старый дом преобразился усилиями двух сестер и юноши.
Близился день рождение парня. Женщины находились в приятном волнении, ощущая нынешние и последующие приятные перемены. В знаменательный день для семьи Латретте молодому человеку усилиями двух родных женщин был подарен рояль. Не очень большой, чтобы мог вместиться в дом, не самый роскошный и современный, но практичный и во сто крат лучше прежнего пианино. Подарок был принят с особой благодарностью, высоко оценен юношей.
Следующие дни Виктор либо сидел за новым инструментом, либо лежал на кровати, глядя в потолок. Мыслей в его голове было много. Он лежал, пробивал взглядом потолок и его выражение лица все время менялось. То наворачивались слезы радости, то было полное непонимание или взгляд серьезней некуда. Сидя за роялем, он дотрагивался пальцами до клавиш, перебирал интервалы и аккорды, разглядывал небесно-голубыми глазами висящие на стене портреты.
«Ну все, хватит сидеть, надо что-то делать!» – он поднялся с кровати с серьезно настроенным видом. Посмотрел в окно. С холма, на котором стоял их дом, был виден весь город. В дали виднелось массивное здание Латтерготской консерватории. «Пора взяться за учебу!». Виктор давно поставил себе цель стать композитором. И не просто пианистом, а великим профессионалом, какими были его кумиры.
Но было множество проблем. Во-первых, Виктор никогда не ходил в музыкальную школу потому, что денег на это не было. Во-вторых, на поступление в консерваторию помимо навыков были нужны средства. Конкурс на бюджетное место, по слухам, был очень серьезным, так что Виктор не питал ложных надежд на этот счет, но решил попытать удачу. Джорджия могла помочь ему с поступлением. У нее там был знакомый профессор – Винсент Мангольд. В старшей школе его перевели к ним, и первым его другом стала жизнерадостная и дружелюбная девочка Джорджия.
***
Виктор стоял перед дверью в концертный зал. Подходила его очередь, он нервничал. Парни примерно его возраста стояли в небольшой группке, посматривали на него и периодически посмеивались. Волосы у них были сильно зализаны, так что ни один волосок не торчал. Рубашки у всех были идеально выглажены и заправлены в хорошо отпаренные чёрные, серые или темно-синие дорогие брюки. У каждого в руке была чёрная кожаная папка с нотами и карандашом.
– Эй ты, каким это ветром тебя сюда занесло, бродяга?! – вдруг неожиданно заговорил один из тех ребят. Виктор знал этого парня. Он был богатеньким сынком одного промышленника – Август Фродберг. Про него часто писали в газете как о гении, настоящем таланте. «Ффф, тоже мне, интересно, сколько денег вложил в него отец?!» – посмеивался Виктор и закатывал глаза, читая как-то раз попавшуюся статью о юном даровании.
– Чего молчишь, оборванец? Я тебе говорю… Эй, парни, да он, похоже, немой, – они уже загибались от смеха, издевки над не таким как они доставляли им огромной удовольствие.
Виктору было все равно. Он верил в себя, несмотря на то, как был одет и какое положение имела его семья теперь. Его лохматые, чёрные волосы были завязаны, но некоторые упрямые прядки постоянно вылазили. На нем была сероватая рубашка, чёрные, слегка мятые штаны и совершенно простые ботинки, которые ему подарила мать несколько лет назад. В руках он сжимал стопку нот. Листы уже почти насквозь промокли от его потных, влажных от волнения рук.
– Виктор Латретт! – вдруг раздался голос из открывающейся двери зала.
«Ну, удачи мне, или это все было совершенно зря» – подумал юноша и вошел в зал. Приемная комиссия состояла из пяти человек: ректора Филиппа Бродфора, профессора Мангольда и еще неизвестных Виктору преподавателей.
Молодой музыкант играл первое произведение. Это был Бетне. Члены комиссии что-то записывали и были совершенно невозмутимы. Крупная форма, замечательное, легкое, прекрасное рондо для фортепиано, Opus 11 №5 C-dur. Под конец Виктор запнулся. Его настигло внезапное волнение, но он быстро пришёл в себя и закончил. Пот уже тек по вискам парня. Он посмотрел на профессоров. Они все еще что-то записывали, один посмотрел на него, поднял бровь и снова опустил голову.
Выбор следующего произведения должен был быть основан на музыкальном предпочтении юного пианиста. Какой-то близкий ему жанр, стиль… Голос объявил: «Самосочиненная композиция в жанре джаз». Виктор размял пальцы, собрался с мыслями и сосредоточил взгляд на клавишах: «Я должен показать им все, на что способен!». Его пальцы заскакали по клавиатуре, перебирая и сменяя аккорды. Левая рука двигалась вправо, влево, изменяя трезвучия. Правая быстро перемещалась, играя незаурядную на вид мелодию. Она то брала верхние звуки, то скакала по нижним. Пальцы дрожали в трели и снова бегали по октавам. Жюри подняло головы. Они были слегка удивлены. Слушали внимательно, делали какие-то пометки на листах и продолжали завороженно слушать. Но вот движения замедлились, и мелодия закончилась на трех нотах. Он поднял голову и уловил интерес профессоров. На его лице начала появляться улыбка, он смотрел на их удивлённые лица. Но вдруг они снова опустили головы, и один из них сказал:
– Спасибо, господин Латретт, ожидайте результатов в холле, – нависла тишина, парень встал и вышел. Он не знал, как он сыграл, не понял окончательно реакцию слушателей. – Позовите следующего!
Прошёл час, два, три… а Виктор все сидел. Человек с важным лицом, кажется, тот, кто объявлял произведения и звал следующих, подошёл к доске для объявлений и прикрепил несколько листов. Виктор, уже утомившийся ожиданием и слегка расстроенный из-за реакции комиссии, начал пробегаться взглядом по последним страницам. Он думал, что найдёт себя в списке одним из последних, начал с конца, но листы заканчивались, а его фамилии нигде не было. Номер 25, 24…22, 21…
«Фамилия номер двадцать один – Виктор Латретт…» – парень не верил своим глазам. Он ничего не понимал.