Ива понимала, по крайней мере, частично. Она так и видела его – уже в годах, с сединой на висках, но бравого и довольного, на ступенях величественного дома приветствующего дорогих гостей. Тихое счастье, когда знаешь, кто ты, уверен, что на своем месте, и когда впереди еще долгие годы, чтобы делать все на благо тех, кто рядом, причем именно потому, что это занятие доставляет наибольшее удовольствие.
– Тебе смешно, знахарка? Мне самому смешно. Сначала я желал отомстить тем, кто отобрал у меня счастливое детство. А теперь я просто хочу быть счастливым…
Рыцарь замолчал. Но казалось, его слова плывут в высоте потолков и эхом отражаются от каменных стен. Тишина завороженно вслушивалась в пьяную исповедь. Внимала мужскому голосу. И… упивалась им. Если бы Ива была не так пьяна, она, несомненно, уловила бы, что что-то происходит, но знахарка лежала на плече друга и слушала стук его сердца, и ей было наплевать на все магические изменения в мире, вместе взятые.
Следующее утро наступило после полудни. А на традиционные работы в библиотеке они выползли уже под вечер. Да и по чести говоря, больше интересовались друг другом, чем какими-то там древними бумажками. Они танцевали в бальной зале. Прогуливались по крепостной стене. Торн учил ее правильно сидеть в седле. Пару раз даже упражнялись с мечами, но Ива оказалась не особо способной к этому делу, так что скоро занятия им наскучили. Знахарке больше нравилось сидеть над книгами по травам и магическим искусствам. Торну же приходилось самому тренироваться.
Дни шли. И невольное заключение в роскошной тюрьме им уже не казалось таким ужасным. Но всем известно, что ничто не вечно.
Той ночью Ива проснулась от ощущения чьего-то присутствия в комнате. Она тихонько приоткрыла глаза, но никого не увидела в призрачном свете полночной красавицы луны. Тогда знахарка сосредоточилась, стараясь обнаружить нежданного гостя с помощью магии. Однако внутреннее зрение сообщило, что никого нет рядом.
Сомнение тем не менее не проходило. Травница немного поворочалась, но все же решила, что надо бы проверить.
Темнота нехотя расступалась перед знахаркой, так и норовя набросить свой плащ ей на плечи. В длинной белой рубашке до пят, девушка сама походила на призрак. Звук ее шагов едва слышался в шуршании нежной ткани и легком дыхании юной волшебницы. Шаг, еще шаг – никого нет. Но кто же смотрит на нее из этого живого мрака? Ива почти физически ощущала чужие взгляды. В какой-то момент знахарка, сама того не замечая, перешла на магическое зрение. Она ясно чувствовала, что никого нет в гулких коридорах, под высокими потолками таинственного замка. И в то же время она как будто краем уха улавливала чьи-то голоса, смех, то мужской, то женский, то детский. Сливаясь в одну мелодию, долетали обрывки фраз, бренчание оружия, упряжи, звон посуды – обычные звуки в любом нормальном замке. Но ведь в этом не было больше двух людей. Стоило прислушаться, и голоса исчезали. Ива вновь до рези в глазах вглядывалась в темноту перед собой, а звуки, будто настороженно озираясь, выбирались вновь на грань ее сознания.
Как только девушка это поняла, она вновь резко затормозила и прислушалась. Но ничего… Это походило на игру в прятки. Ива выругалась. В этот момент впереди замерцало что-то белое. Знахарка насторожилась, костеря на этот раз себя за неосторожность. Пятно света увеличивалось. Девушка вжалась в стену, побелев в тон ночной рубашке.
На нее надвигалось самое настоящее привидение – с некоторых пор Ива стала хорошо в них разбираться. Призрак был удивительно похож на слугу, лакея или кого-то в этом роде. Даже совершенно бесцветная одежда выглядела как форма дворецкого или эконома. Спина призрака была надменно выпрямлена. Тонкий нос высоко задран.
Привидение приблизилось, окинуло белую как смерть девушку взглядом. Потом вдруг согнуло спину в поклоне и отправилось дальше, оставив в душе травницы неизгладимый след.
Призрак давно скрылся из виду, когда Ива наконец-то нашла в себе силы двинуться дальше. Значит, в замке живут привидения. Какой же замок без них? Ужас, конечно. Но, похоже, они – он? – настроены неагрессивно. Да и какой-то это… неправильный призрак. Как Ива узнала, копаясь в книжках о различных волшебных существах, основной чертой настоящего привидения может считаться способность вызывать страх у всего живого. И, пожалуй, еще холод. А от этого ничем подобным не веяло. Разве так ведут себя неупокоенные души? Было такое впечатление, что он просто движется куда-то по своим делам. Как положено всякому лакею. Или дворецкому… При жизни.
Ива тряхнула головой. Он был похож на очень живого слугу. А что выглядел как призрак… так что еще можно ожидать от заколдованного замка? Знахарка ехидно улыбнулась. Да уж, дорассуждалась. Даже звучит глупо. Но… замок определенно жил. В нем не было людей, кроме двух случайных путников, не было даже домовых. Не фыркали лошади на конюшне, не клацали зубами собаки, ловя блох, не чудили конюшенные и банники, но замок жил несмотря ни на что. Он хватался за подобие жизни. Не хотел застывать под мантией пыли и забвения. Вот и бродят отражения прежней жизни по нему. Может, поэтому в нем и оказались два неосторожных странника? Попали в ловушку чужого эгоистичного, но такого человеческого желания не быть одному.
Ведунья покачала головой и укорила себя за расшалившуюся фантазию.
Коридор вывел ее на лестницу. Главная и парадная, широкая как не всякая улица. По улице должны ходить люди. Знахарка сделала один короткий шажок вперед. Ее ступня скользнула в пустоту – упоительное ощущение меньше, чем на миг, пока пальцы ног не почувствуют твердый камень. Интересно, кто-нибудь падал с этой лестницы? Наверняка. Такая удобная площадка для разыгрывания семейных сцен. Один хлесткий удар – и неверная супруга? Или, может, опротивевшая теща? Дочь, или сын-наследник от первого брака? – летит вниз, и акский мрамор прерывает хрупкую жизнь.
Но с чего это такие грустные мысли? С этой лестницы хорошо спускаться во время светских приемов, ослепляя всех и каждого, – и особенно одного – неземной красотой. Или сбегать вниз, чтобы радостно повиснуть на шее вернувшегося из дальнего и, несомненно, опасного похода мужа… отца, брата, сына?
Пальчики изящной кисти бегут по вычурным перилам. А может, у подножия этой лестницы играли дети… хозяев, слуг?
Сражались на деревянных мечах сыновья лорда? А по ночам они с младшей сестренкой крались мимо портретов на кухню за сладостями? А лица предков смотрели из прошлого с улыбкой и тихой гордостью?
Ведунья скользила по залам. Луна услужливо высвечивала их величественную красоту. Как грустно, что они одиноки. Здесь должен слышаться смех… нет, не смех, – музыка. Да, точно – музыка. И тихие вздохи влюбленных пар. А в смежных комнатах так удобно прятаться от неделикатных глаз. Первая влюбленность должна освещать память этих каменно-деревянных красавцев. Ива как наяву видела кружащуюся в своем счастье девушку в белом легком – летящем – платье.
– Я тебе нравлюсь?! – звенит смехом ее голос.
Что ему сказать? Как выразить то, от чего перехватывает дыхание и неизвестные ранее желания рождаются в теле?
– Я тебе нравлюсь?!
Музыка не могла бы быть более прекрасна, чем ты, чем твой голос, твои струящиеся волосы, манящие губы… Твое тело, от которого кружится голова. Мне даже касаться тебя боязно, ты – мое совершенство…
Легкие шаги уносят волшебницу дальше. Ах, как прекрасна ночь. Пьянит аромат цветов. Такой пряный, такой изысканный. Так должна пахнуть только ночь любви. Любви, свободной от всего, от всех предрассудков, от всего, что сковывает. Здесь нет места стеснительности, целомудрию, нет места и разуму. В такие ночи рождаются… грехи. Иву как ведром холодной воды окатили.
Она остановилась и растерянно оглянулась. Далеко же она забрела. Дальше начинаются подсобные помещения, кухня, кладовые. Что ей там делать? Это же не маленький домик в забытой богами деревушке, где кухонька – это средоточие жизни. В этом огромном роскошном замке кухня – это место, где прячут одни грехи и безжалостно срывают маску с других.
Темные дыры открытых дверей смотрели на девушку провалами мертвых глаз. Она попятилась и тут же наткнулась на кого-то.
Взвизгнув, она отскочила в сторону, пытаясь не столько защититься, сколько оказаться насколько возможно дальше.
– Что ты тут делаешь? – грозно вопросил Торн.
Ива облегченно выдохнула.
– Я спросил, что это ты шляешься по ночам?!
Мужчина сдвинул брови. Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать в свое оправдание, но тут ее посетила вполне разумная мысль – а собственно, какого гоблина?
– А какое твое дело?! – выкрикнула она. – Хочу и шляюсь! – И тут же перешла в наступление: – Тебе что, жалко?
– Я отвечаю за твою безопасность. – Торн еще больше нахмурился. – А ты делаешь все, чтобы мне было как можно труднее это делать.
– Я сама могу за себя постоять. – Резкость в ее голосе усилилась.
Торн только хмыкнул:
– Отправляйся лучше спать, девочка. Нечего по ночам бродить.
Ива тоже нахмурилась и хотела возразить, но воин уже подхватил ее под локоток и поволок вверх. Злость почти захлестнула ведьму. Но что-то сдерживало лавину едких слов. Какое-то неизъяснимое чувство вины.
Только оказавшись в своей комнате, знахарка, меряя шагами ее длину и постепенно успокаиваясь, поняла, что это самое чувство вины ей не принадлежало. Может, так же, как и все остальные чувства, посетившие ее этой ночью. Что, если это не просто мысли и образы, рожденные буйной фантазией? Может, это воспоминания замка?
В сомнениях и раздумьях девушка наконец улеглась в постель. Сознание никак не хотело успокаиваться. Юркие мысли носились вскачь туда-сюда в ее прелестной головке. Но постепенно их бег замедлялся, и они разбредались по одному, как шумные гости по домам. Хозяин ночи пришел и накрыл своим плотным мягким плащом уставшее за день сознание, и она провалилась в сон под тихие звуки лютни, так и не задумавшись, откуда последняя появилась.
Утром, когда знахарка соизволила появиться в библиотеке, Торн был уже там и, хмуро глянув на нее, тут же уткнулся в книгу. Ива была настолько возмущена подобным поведением, что даже не сразу сообразила, что он держит в руках ту самую книгу, к которой они раньше не могли даже притронуться.
Она тут же подскочила к приятелю.
– Как тебе удалось ее открыть? – прерывисто выдохнула она.
Торн делано равнодушно пожал плечами.
– Просто подошел и открыл.
Глядя, как девушка недоуменно хлопает ресницами, решил уточнить:
– Ничего другого не делал. Подумал, а вдруг что-то изменилось. Книга открылась как любая другая. Только все это без толку.
Ива робко протянула руку и любовно коснулась пальцами кожаного переплета.
– Это еще почему? – удивилась она.
– Язык неизвестный. А картинки похожи на изображение черной кошки в темной комнате.
– Дай посмотреть, – тут же потребовала ведунья.
– Да пожалуйста, – скривился рыцарь.
Ива едва не уронила тяжеленный том, но все-таки кое-как устроила его на своем краешке специальной стойки. Открыла книгу и уставилась на первое «изображение черной кошки в темной комнате». Надо сказать, что до этого знахарка представляла себе это зрелище совсем по-другому. По ее мнению, рыцарь на поднявшемся на дыбы боевом коне, да к тому же с длиннющим копьем и щитом, на котором был изображен герб причудливой формы, мало походил на черную кошку.
Торн, заглянувший через ее плечо, удивленно охнул:
– Только что этой картинки не было.
Ива скептически хмыкнула. Изображение было на редкость удачным: от воина так и веяло вызовом.
На следующей странице было причудливой вязью выведено:
– «История рода Фьелгов»?… – удивленно озвучил наемник.
Стоило ли говорить, что ранее и эта надпись была для него недоступна.
– …Потерявшихся? – не менее удивленно произнесла девушка. – Ведь так? Как в той балладе про влюбленных, уплывших в туман и не вернувшихся. Она называется «Фьелль’э» – «Потерявшиеся». Потерявшиеся в тумане, а на самом деле в любви.
– Да. Я тоже слышал эту балладу. Только не знал, что она так называется. С какого это?
Ива пожала плечами:
– С какого-нибудь древнего.
– Странное имя для рода, не находишь?
– Странное. Но… красивое. Потерявшиеся. Какое-то чуточку безнадежное и прекрасное, как тоска эльфийских баллад.
– Да ты у нас романтик!
Чтобы не отвечать, знахарка вновь перевернула страницу. Они переглянулись.
«История сего рода берет свой зачин во много раз раньше, чем ее описывают летописцы нынешних времен. Она не родилась в тот миг, когда первый из рода Фьелгов несмышленышем въехал во двор всемилостивейшего барона Каузака. Не началась она, и когда юный рыцарь одним ударом своего огромного двуручного меча рассек вождя воинственных брохов, что вполне справедливо считают первым из череды его подвигов, прославивших его по всей нашей стране. Нет, эта история не началась и в тот миг, когда был заложен первый камень сего славного замка. Эта прекрасная старинная и такая трагичная легенда началась задолго до этого. И мне, скромному летописцу, жаль, что ее никто так и не узнает, потому как наш замок стал для нас всех ловушкой, не выпуская нас и потихоньку исчезая со страниц истории нынешнего времени. И как только умрет наш властитель, исчезнем и мы. Но мой долг летописца заполнить чистые страницы. Не должно летописям быть без легенд. Пусть даже никому и не придется их читать».
Молодые люди переглянулись и снова уставились в труд неизвестного сочинителя.
«С чего же началась эта история? – спросите вы, неведомые читатели. Увы, точно это знает только тот, кто покоится в фамильном склепе на самом почетном месте. Я же могу только предполагать. И только стоя перед лицом скорого забвения, если не смерти, позволю себе предать свои предположения бумаге. А по моему разумению, было так…
Жил когда-то, в далекие времена какой-то рыцарь, или барон, или лорд, или князь, а может, еще какой высокородный, и был у него сын. Наверное, при нем и обретался, потому как потом выяснилось, что у мальца неплохая выучка. А знамо, военному делу он учился с малых лет и у кого-то из благородных, судя по стилю, каким он это самое военное дело проявлял на практике. Но самое сильное оружие, каким он повергал сверстников, а позже и всех остальных, было заложено намного глубже, чем любая выучка. Намного, намного глубже. Там, где у людей сердце. Но об этом позже.
Так вот, рос у некого неизвестного господина сын. И был он, видно, то ли от той, что не была женой сему господину, или может, от первой жены, которую вспоминать не было ему сил, или от неизвестной, что по какой причине не могла назваться его супругой. Без толку теперь гадать для нас и истории – важно то, что мальчонка не был признан законным и наследовать за отцом не мог. Немного лет прошло, и нежеланного отпрыска отослали с глаз подальше и больше не принимали участия в его судьбе. Что уж пришлось перенести мальцу, теперь никто не знает, – но, видать, немало. Ибо когда прибился ко двору барона Каузака тот, кто однажды станет самым знаменитым воином своего времени, основателем нового славного рода, всесильным властителем – будучи тогда еще чумазым мальчишкой, – он имел при себе самое страшное оружие, которым когда-либо владел человек – ненависть.
Он нес свою ненависть как знамя победителя вперед и вперед. Она дала ему силы выбиться из дворовых мальчишек сначала в оруженосцы, а потом и воины, которые имели право держать меч в руках и умели это делать. Но этого было мало. У ненависти была цель. И охладить ее не могли годы, лишения, бои, смерти врагов и соратников. Пока он воевал против врагов своего сюзерена, ненависть не находила себе выхода. Она росла вместе с мужчиной, его мастерством, его силой, его влиянием. Она дала ему власть над людьми. Как много людей мечутся по жизни в поисках своего пути по бескрайнему океану жизни. А он стоял в нем как непоколебимая скала, и рядом с ним люди обретали опору и цель. И вот настал момент, когда он собрал около себя многих соратников. А тут очень кстати подоспел бунт против короля, и пошел тот, кто будет первым из Фьелгов, по стране с каленым железом, – никому не было от него спасения, никто в той бойне не уцелел. Множество голов врагов короля полетело тогда. Кто знает, какая из них принадлежала тому, кому герой сей истории стремился отомстить и ради этого выжил. Так или иначе, король не забыл оказанной услуги. И вот грамота дана, и нежилые, кишащие чуждыми племенами и разными темными и какими-то другими тварями земли, принадлежат тому, кто отныне носит имя Фьелг. Никто не знает, что за разговор был тогда у сурового воина и короля и отчего последний дал ему такое имя для основания рода. Но никто в то время не посмел пошутить по поводу „женского“ звучания этого имени. А кто посмел, того и земля уже не помнит.
И вновь дружина в седле. И вот земли, по которым и ходить-то было опасно, уже потихоньку заселяются людьми. И на месте, где ранее плясали на шабаше ведьмы, заложен первый камень замка, что взлетит под небеса и будет поражать современников и потомков роскошью убранства и отделки…»
На этом месте Торн оторвался от чтения и с каким-то новым интересом посмотрел на знахарку.
– Что? – не выдержала она.
– А вот мне вдруг стало интересно, – мужчина с трудом удерживался от хохота, явно что-то себе веселое навоображав, – а ты тоже плясала на шабашах?
Ива застыла с открытым ртом, потому как память услужливо подсунула самые компрометирующие моменты из прошлой ее жизни в деревне, когда она обучалась у тетушки-ведьмы.
– А сам-то как думаешь? – наконец выдала она.
Торн немного нервно от сдерживаемого смеха дернул плечом.
– Тогда что спрашиваешь? – хмуро буркнула девушка, опуская взгляд в книгу, чтобы не видеть этой ухмыляющейся физиономии.
– Мне просто интересно – ты тоже плясала голая под луной? – Смех в голосе все-таки прорвался наружу, и рыцарь, совсем не по кодексу, заржал над собственной шуткой.
Ива некоторое время пялилась на это безобразие. Однако веселье было слишком заразительно. Рассмеявшись, она все-таки ответила:
– Да.
– Что – да? – Воин с трудом смог прийти в себя от хохота.
– Я плясала голая под луной. На шабаше.
Они согнулись в истерике снова.
– Слушай, так – это… у тебя, может, и хвостик есть? – через слово всхлипывая, смог-таки произнести Торн и тут же полез щупать. Получив по наглой лапе, он повторил вопрос: – Нет, правда, скажи, у ведьм есть хвосты?
Ива чуть не лопнула от смеха, представив коровий хвост у тетушки:
– Это смотря у кого.
Торн снова зашелся в хохоте. А знахарка скривилась:
– Нашли место, где поставить замок.
«…Ненависть не такой уж плохой учитель. Но это только на первый взгляд. Потому что во всем хороша мера. В свой срок у замка появился новый хозяин – первый из сыновей. Но боги не дали тому большого ума, а отец мог научить только жестокости. А ведь чтобы сохранить то, что завоевали предки, одной ее мало. И боевой удали тоже. Даже преданности отцовской дружины. И вот уже жена милорда в объятиях друга детства, и ребенок, что такой умный и смышленый, рожден вовсе не от тебя, Фьелг. А ты все носишься по чужим лугам и лесам. И нет тебя в поместье, которое завоевывал твой отец. Никто уж и не помнит, как ты выглядишь, и ничего хорошего от тебя не ждет. Так что когда найдут тело в одном из ближних лесов, никто тебя не опознает, а кто опознает, тот промолчит и никогда не поинтересуется, отчего твой выросший сын отводит глаза при разговорах о пропавшем отце. Всем известно ведь, что новый молодой хозяин позаботится о каждом из своих людей лучше, чем тот, кому суждено гнить вдали от земли фамильного кладбища.
Говорят, что он и правда неплохо правил. Кто знает теперь.
А вот четвертый попался в ту же ловушку, что и второй. Нельзя надолго покидать молодых жен. Или нужно хотя бы жениться по любви. Тогда, может, жены и не будут прыгать в постель к другим, как только осядет пыль за мужниной дружиной. Только в отличие от второго Фьелга этот прознал про все. И жена с младенцем были изгнаны из поместья. Только спустя два-три десятка лет они вернулись. Огнем и железом возвратив себе это право».
– Вот сука! – выпалил Торн.
Ива в немом ужасе воззрилась на спутника:
– Ты это о ком?
– Об этой бабе! Это же надо!
– А что ты хотел?
– Ничего я не хотел! – злился воин. – Ишь! Отомстила! Получила по заслугам и обиженной себя посчитала! И какие-то претензии предъявляет!
– Интересно как ты рассуждаешь! Можно подумать, что она должна была верность хранить, если его не любила! Сам виноват – нечего было на нелюбящей жениться. Ведь заранее знал! Да еще и выгнал как собаку на улицу вместе с ребенком!
– А какая ему разница! Ведь не его ребенок-то!
Ива чуть не задохнулась от такой наглости:
– Как у вас, мужчин, все легко и просто! Вы все отчего-то думаете, что только вам и решать, как должно жить и поступать. А если кто-то отступает от этих правил – всё! Он предатель и негодяй! То, что он взял в жены ту, что не хотела за него идти, – это нормально. Наверняка изменял ей направо и налево в своих походах, драл селянских девок как хотел. Это тоже нормально. А стоило жене налево пойти – всё, тут же вон со двора. Хотя и считается, что имущество у мужа и жены общее.
– А ты что же хотела, чтобы он этой блудливой девке родовой замок отдал?!
– Необязательно замок. Не хочешь с ней жить – будь добр, содержи, сам же прекрасно понимаешь, что никто ее более замуж не возьмет.
– Вот еще! Сама виновата!
– Вот поэтому я и не вышла замуж! Вечно быть зависимой от какого-нибудь мужлана! И всегда быть во всем виноватой! Чтобы он всегда мог упрекнуть, что живу за его счет! Никто ведь домашнюю работу за труд не считает!
– Тебя послушать, так всех женщин обманом и силой вовлекают в брак, чтобы потом всячески издеваться! Да сами же рвутся, дуры! Только все мысли о том, как какого-нибудь мужичка окрутить! И всю оставшуюся жизнь пьют его кровушку.
– Ничего себе! Женщина и приготовь, и убери, и постирай, и детей роди, воспитай, и за скотиной, и в огороде. Да еще и будь всегда милой и приветливой. А если хоть слово скажешь отдыхающему от трудов праведных мужу – никогда не могла понять каких? – попросишь помочь чем-то или хоть ноги убрать с прохода, тут же оказывается, что ты его пилой пилишь, а он, бедный, молчит и терпит, но уже сил никаких нет!
– А как воспринимать все эти бесчисленные вопросы: где ты был, а что делал, а что это от тебя женскими духами пахнет?!
– А зачем женился, коли налево ходишь?!
– А зачем замуж шла, если не доверяешь?
– А зачем звал, коли не хочешь быть вместе с ней?
– Потому как завлекли, заманили своими женскими прелестями! А потом уже и отступать некуда!
– Боги смилостивитесь! Бедные, несчастные, да что вы, овцы, чтобы вас завлекать, помахав пучком травы перед носом?!
– Большинство баб так и думают! Как вы о нас говорите? «Все мужики – козлы!» А чтобы жить с человеком хорошо, надо его уважать.
– Уважение должно быть с обеих сторон.
Оба насупились и молча вновь уткнулись в книгу.
Повествование тем временем неторопливо текло дальше, и перед читателями разворачивались дела давно минувших дней: кровавые трагедии, торжество справедливости или зла, коварные измены, нежная любовь, дети, рожденные не от законных супругов, жестокость и робкая надежда.
Торн оторвался от книги. Совместное чтение незаметно примирило спорщиков.
– Есть хочу, – заявил мужчина.
– Обжора, – рассеянно отозвалась Ива.
Они с сожалением оставили книгу и отправились в обеденную залу, привычно не удивляясь накрытому столу.
– Как-то неоптимистично все это, – завершив трапезу, высказался Торн по поводу повествования.
– Не выражайся при даме, – сыто развалилась дева на стуле.
– Это не ругательство. Слово такое. Мол, не весело, не радостно.
– Ну почему? – лениво махнула Ива рукой. – Там есть и светлые моменты.
– Ага, после того, как кто-нибудь кого-нибудь пристукнул.
Знахарка промолчала. Отчего-то было грустно. Торн прав, невеселая история. Может, и правду говорят – построенное на зле добром не станет. Нет, все-таки не в этом дело, шепнуло ей чутье ведуньи. Не в этом? А в чем же?
Девушка тяжело вздохнула. Наверное, нужно дочитать историю.
Они неспешно плыли средь высоких залов. Рыцарь шел четким уверенным шагом. А ведунья скользила почти беззвучно. Это было просто необходимо. Потому что она слушала другой мир. Совсем как ночью, только намного отчетливей разносились по замку неслышные звуки: множество шагов совсем близко и дальше – лай собак, смех с кухни… Вот кто-то елозит тряпкой по мокрому полу, а на крыше или чердаке шуршат почтовые голуби… И голоса. Повсюду. Шепчут что-то. Шепчут. Шепчут. Мужские. Женские. Детские. Старые едва слышные. Молодые звонкие. Уверенные и те, что словно из-за угла. «Что им надо? – подумала знахарка. – Что же им надо?! Торн их явно не слышит. Вон как бодро шагает. А тут каждый шаг словно вырываешь у вечности, продираясь сквозь сотни голосов, предупреждающих невесть о чем».
– Ты чего встала?
Ива помолчала, смакуя свое состояние, и медленно ответила:
– Я снова ощущаю чью-то чужую силу. Маг какой-то в округе рыщет.
– Правда?! – обрадовался спутник. – Может, он сумеет выковырять нас отсюда?
– Может, – согласилась Ива. – Только вот что-то у меня дурное предчувствие.
– Думаешь, это тот, – Торн скривился, – кто в прошлый раз…
Девушка замотала головой. Даже мысль о том чудище причиняла боль.
– Нет. Тот был частью замка. А этот явно снаружи.
Мужчина потащил ее на галерею стены. Немало покружив и чуть ли не перегибаясь через зубцы, они все-таки никого не обнаружили.
Спустились в библиотеку и вновь принялись за чтение.
«Многое видели эти стены. Много стонов и смеха слышали. Многое они скрывают. Не нам судить тех, кто жил до нас. Плохо ли, хорошо ли, но они свое прожили. Но когда несправедливость творится рядом с нами, а мы ничего не делаем, значит, мы действительно заслужили ту кару, что понесем. Простая истина, но понимать ее начинают, только когда кара уже совсем близко и ее не предотвратить. Вот и сейчас, думается мне, мы все те, кто обретается в этом проклятом богами замке, оказались перед роком, о котором говорят святые отцы. И медленное забвение, и угасание будут нам платой за то, что молчали. За то, что бездействовали. За то, что остались равнодушны.
А речь вот о чем. Род Фьелгов никогда не был единым. Изломанной ветвью выглядит он на фоне веков. Но тот, кому выпало править последним в этом замке, превзошел всех. Что и говорить – он хорошо усвоил уроки истории. Истории рода. Рода, начавшегося с ненависти. Ненавистью он и закончится. А может, просто прервется. Мне кажется, этот старый замок, что всегда был слишком живым, чтобы спокойно все воспринимать, наконец, исчерпал свое терпение. Эти древние камни оказались более человечными, чем все те люди, что населяют его сейчас. Именно поэтому мы и понесем наказание вместе со своим господином. Как, наверное, того заслуживаем.
Мы привыкли к тому, что нами управляет жестокость. Ладно, не впервой. Мы привыкли, что молодых дев отдают замуж за старых вояк, которые больше привыкли насиловать, чем ласкать. И нам было наплевать на слезы и страх той, что стала нашей последней хозяйкой. Подумаешь, стерпится-слюбится, зато всегда в достатке, да и за таким мужем не пропадет. А что стар, некрасив, жесток, так это ерунда. А любовь – это вообще бабские сказки.
И когда ты полюбила другого – молодого воина – лишь на пару лет старше тебя – как мы тебя осуждали! Осуждали блеск юных глаз. Осуждали смущенный румянец нежных щек. И счастье твое мимолетное поперек горла нам встало. Как же так – жена хозяина и вдруг с каким-то сосунком! И кто же та сволочь, что донесла на тебя мужу твоему суровому?!
Как злорадствовали бабы на кухне, когда ты от боли кричала на весь замок, когда твоя кровь текла по акскому мрамору! Как острили мужчины, когда голова твоего любовника украсила двор! Нас не ужаснуло, что ребенок, что до срока выковыряли из твоего чрева, был удушен.
Ничего мы не сделали, и когда ты была заперта в самой дальней башне. И не нашлось рыцаря, что вызволил бы тебя из каменной клетки. Твой рыцарь давно гнил во рву за стеной твоей тюрьмы. И мы не возмутились, хотя знали, что тот, кого жестокость богов сделала твоим мужем, насиловал тебя до тех пор, пока ты не понесла вновь.
Мы только молча смотрели на твое бедное тело, когда его вынесли после родов. Каждый ребенок понимал, что ты умерла не от родов. Но мы не возмутились. И отродье нашего хозяина росло в замке, а мы исполняли все его приказы и удовлетворяли все капризы.
А когда мы поняли, что натворили своим бездействием, было, как водится, уже поздно. И прав старый замок – нам место в забвении, в безвременье, где нет места ни жизни, ни смерти, ни покою. Мы его не заслужили. Старый лорд умирает в ужасающих муках. А мы исчезаем. Он переступит черту, но дальше его не пустят. И мы будем мучиться вместе с ним.
Интересно вот только, что будет с его сыном? В замке-то его нет. Хотя что может быть ужаснее для молодого неженки, чем оказаться нищим?»
Молчание. Щедрое и всеобъемлющее, оно сковало молодых людей и свод над ними. Торн прокашлялся, разрушив кристаллы тишины. Громко прошелестела переворачиваемая страница.
– Дальше лишь только чистые листы, – хрипло прозвучал его голос.
– Ужас-то какой, – совсем по-бабьи запричитала Ива, имея в виду никак не отсутствующий текст.
Воин яростно кивнул:
– Ты права, знахарка. Это просто ужасно, что из-за одного мерзавца пострадало такое огромное количество людей! Слуги, всякие горничные, лакеи, дворецкие, повара, конюхи, вся дружина, даже дворовая ребятня!
– Да, – кивнула ведьма. – Постой! Ты что же, считаешь, что только из-за него они пострадали?
– Да, – недоуменно подтвердил Торн очевидное. – Тут же ясно сказано, что это была последняя капля.
– И ты что же, считаешь, что они были невиновны?! Что они наказаны зазря, хотя прекрасно все видели, но ничего не сделали, чтобы предотвратить злодеяние?!
– А что они могли сделать? Он же был их сюзереном.
– Ну и что?
– Как «ну и что»?! – от возмущения задохнулся Торн. – Идти против сюзерена – преступление, наказание за которое смерть.
– Ничего себе! То есть ты хочешь сказать, что если бы у тебя был сюзерен и он, ну, например, против моей воли затащил меня на сеновал, ты ничего не сделал бы?!
– Что ты сразу переходишь на личности?!
– Понятно. Значит, не сделал бы. Знаешь, что? – выплюнула девушка. – Пожалуй, твоя мать правильно сделала, что вышвырнула тебя. И отец – правильно, что не признал. Как-никак они благородные были. Зачем им поступать по чести, если честь у них и так в крови.