Братья

Красное лето катилось по Новоградской земле, щедро рассыпая свои дары. Ребятишки целыми днями не вылазили из многочисленных рек и речушек. В лесу слышались песни девушек, собиравших ягоды. Молодёжь чуть не каждый вечер затевала на лугу игры. Ярко горели костры, никто не расходился по домам до первых звёзд. То одна, то другая пара порой исчезала в ближайшей роще. Кому не хочется помиловаться с ладой в стороне от строгого материнского взгляда?

Только Вольга все чаще угрюмо сидел один, скрывшись в летних сумерках. Однажды мимо него промелькнуло что-то светлое. Послышался тихий плач, треск веток в кустах и ещё кто-то, сильный, разгорячённый, пробирался по лесу. Девушки, едва ощутившие в себе силу женской красы, пробуют её на парнях. Пылкий взгляд, нежная улыбка… И порой случается всякое, когда горячая кровь ударяет парням в голову… Сколько несчастных лило слёзы из-за собственной глупости. Вольга кинулся вслед за беглянкой и ее преследователем. Остановить разошедшегося парня, не дать сгоряча наделать глупостей.

В кустах действительно было двое. В бледном свете луны мелькнули рыжие пряди. Забава? В склонившемся над ней парне Вольга признал Нечая. Он жарко целовал девушку, уже почти готовую уступить его ласкам. Смущённый Вольга сперва хотел было уйти незамеченным в тень. Ещё не хватало помешать двум влюбленным и выставить себя на посмешище! Но тут он заметил следы слёз на щеках Забавы. Девушка ещё раз всхлипнула. Не миновать бы Забаве позора, если бы не подоспел Любавич.

– Оставь её! – Выпалил он, и отшвырнул Нечая в кусты.

– Вот же леший – Прорычал поверженный сын старейшины. – Она же… Она же сама! Почему ты вечно суёшь нос не в своё дело! – В сердцах Нечай едва не набросился на Вольгу с кулаками.

– Да, откуда ты знаешь, что я не сама за ним пошла? – с этими словами Забава схватила за руку Нечая, которого только что гнала от себя. Тот самодовольно улыбнулся.

Потом, когда Забава придёт в себя, она будет благодарна Волльге за участие. Поймёт, что он отвёл от неё беду. Сейчас же она понимала только одно: непрошенный спаситель помешали ей привязать к себе Нечая. Сейчас Забаве уже казалось, что она сама хотела остаться с ним.

Вольга пожал плечами. Забава успокоилась и уже успела поправить ворот рубахи. Нечай остыл, и не станет больше слишком распускать руки. В конце концов, их действительно никто сюда не звал. Любавич ещё раз с сомнением посмотрел на Забаву, на Нечая, и зашагал прочь. Пусть сами разберутся. Лес вдруг потерял для него свою прелесть. Полная луна, освещавшая каждый листочек, скрылась за тучами. Умолкли соловьи, устав выводить свои нежные трели. Заухал филин, отправляясь на ночную охоту.

Хлопотливые летние дни пролетели быстро. В золотой листве, в самоцветах ягод пришла осень. Темнели опустевшие поля, сгибались под тяжестью поздних яблонь ветви в садах. В лесах, под опавшей листвой, стояли последние грибы. На болотах трубили жирные, откормившееся за лето гуси.

Однажды хмурым осенним утром Вольга, шедший к реке с ведёрком и удочкой, заметил Забаву, пробиравшуюся огородами. Он сперва встревожился: не случилось ли чего, но разглядел счастливые глаза девушки, и понял, что расспрашивать её не стоит. Верно, спешит вернуться домой с затянувшегося до свету свидания.

А вскоре Вольге встретился и Нечай. Лицо у Перваковича было словно у кота, вдосталь нализавшегося сметаны, а в русых кудрях запуталась соломинка. Вольга горько усмехнулся: не трудно было догадаться, с кем провела эту ночь кузнецова дочка.

Любавич едва сдержался, чтобы не выговорить Нечаю. Рано ещё им, безусым, на сеновалах с девчонками ночевать. Зимой, после того, как они пройдут посвящение, другое дело. Тогда они уже будут называться мужчинами и через год-другой смогут привести в дом молодую жену. Он уже двинулся к Нечаю, но подумал, что не стоит затевать спор с сыном старейшины, который и так его недолюбливает. Да и не его это дело – встревать между Нечаем и Забавой. А потом, кто сказал, что после праздника посвящения, до которого оставалось всего ничего, они не ударят челом родителям. Вольга хорошо знал мастера Огнезара, отца Забавы, и подумал, что такой не отдаст дочку первому встречному-поперечному. Пусть хоть и сыну самого старейшины. Да и Первак как-то ещё приголубит сына, раньше срока приведшего в дом невестку.

Настали хмурые осенние дни. Повеяло холодом. Казалось, ветры выстудили не только поля, но и душу Нечая. Всё реже стал он видеться с Забавой. Первак купил сыну охотничьего пса, и парень целыми днями пропадал с ним в лесу, как раньше с Забавой. Девушка страдала, темнела лицом.

В начале зимы Забава, спавшая с лица, заплаканная, явилась к ведунье просить заговоренной соли. Вольга случайно перехватил взгляд Забавы. Взгляд предназначался не ему, но тёмные глаза девушки были полны такой тоски и отчаянья, что он помимо воли едва не кинулся выручать девушку от неведомой напасти. Забава, словно почувствовав, что на неё смотрят, поглядела на Вольгу, и чёрная тоска спряталась на дно глаз, как в глубокий колодец. На бледном лице появилась жалкая улыбка. Девушка улучила момент, когда Вольга и Мишата уйдут из дома, и призналась Любаве, что вот уже три месяца непраздна. До сих пор удавалось скрывать от батюшки. А теперь приходится потихоньку надставлять поневу. Вставлять прошвы в рубахи.

Любава всплеснула руками.

– А с Нечаем-то говорила?

– Говорила – разрыдалась Забава. – Он теперь и слышать не хочет про меня. Сама мол, на шею вешалась.

– Так пусть твой отец с Перваком поговорит – вмешался Вольга. – Отца Нечай не ослушается.

Забава испуганно смотрела на парня, Любава же покачала головой.

– Ну заставит он сына жениться, а дальше что? Каково тебе будет жить, и знать, что не любит он ее. Да и не это самое главное. Сына Нечай никогда не полюбит, из-за которого его жениться заставили.

– Раз так, не нужен он мне. – Вскинулась Забава. – Не хочу ребенка.

– Что говоришь, глупая. – В голосе Любавы слышалась искренняя жалость, так могла бы говорить с ней мать. – Любовь девичья – облако легкое. Пролилось дождем слез, развеялось ветром, и нет ее. Материнская любовь – как гора крепкая, как дубрава могучая, как река полноводная. Ты еще встретишь хорошего человека, который будет тебе любящим мужем. А вот ребенок с тобой останется навсегда.

Забава, спохватившись, обняла начинавшее округляться чрево ладонями. Что-то изменилось в ее глазах.

– Что же, ты права. А коли так, мне надо сегодня же поговорить с батюшкой. Я думаю, он не будет против растить внука. Или внучку.

Слезы на глазах Забавы высохли. Кажется, она уже смирилась с тем, что никогда не сможет привязать к себе Нечая. Она вышла из домика знахарки, и тихо побрела вдоль берега к дому.

Сколько минуло времени, куда несли её ноги, Забава не помнила. В себя пришла на льду реки. Девушка вспоминала их с Нечаем летние ночи. Нет, Забаву никто бы не осудил за них. Такое часто случалось в славянских селениях. Никто не возбранял славнице одарить понравившегося парня благосклонностью до свадьбы. Случалось, после летних праздников появлялись и детки. И мужем молодой матери становился не обязательно отец ребёнка. Многие девушки вьюном вились вокруг воинов, мечтая залучить в дом благословение Перуна, лежащее на них. А парни наперебой сватали невесту, сумевшую родить сынка от витязя. Так что Забава нашла бы себе мужа, даже родись у неё дитя.

Но, видно, крепко любила дочь кузнеца темноглазого красавца Нечая. Никто другой не был мил её сердцу. А для сына старейшины она была лишь забавой. Ах, как она ненавидела в этот момент свое имя, принесшее ей несчастье!

Горе, стыд захлестнули Забаву с головой. Она опустилась на колени. И внезапно поняла, что склонилась над полыньёй. Яркая полная луна смотрела на неё из воды. Дробилась множеством ярких самоцветов на лёгком снегу. Вот оно! Добрая мать-река примет её в свои объятья, убаюкает на широких коленях. Спеленает зелёными лентами водорослей. Пучеглазые рыбы будут рассказывать ей сказки, а волны донесут до лады, сгубившего её, тихий шепот умолкших навсегда губ.

От Огнезаровой кузницы до Любавиной избушки – рукой подать. Вольга, зная, что Забава в гостях у его матери, все оглядывался: не мелькнет ли где пестрая понева. Конечно, в родной веси никто девушку не обидит, даже ночью. И все-таки дядька Огнезар не погладит, что его подмастерье не присмотрел за дочкой. Внезапно что-то заставило Вольгу посмотреть на реку. Острый взгляд молодого кузнеца приметил маленькую чёрную точку на белом полотне реки, над крохотным кружком проруби. Вольга какое-то время раздумывал, кому бы это понадобилось ходить за водой среди ночи. Но потом его словно кипятком обдало: он догадался, что произойдёт через мгновение.

Вольга скачками понёсся к берегу: успеть бы! Последние несколько саженей он просто съехал с горы на заднице. Хорошо, что нынче одел прочные кожаные штаны! Как ни торопился Вольга, он всё равно не успел. Тонкая чёрная тень пошатнулась, словно под порывом ветра, и канула в жадную пасть полыньи. Самым краем слуха парень уловил последний сдавленный вздох.

Наскоро скинув обувь (от куртки он освободился ещё раньше), Вольга кинулся в воду. Он чувствовал, как набрякшая одежда тянет его вниз. Как увлекает под толстую ледяную корку равнодушное течение, которому всё равно, чем играть – мёртвым деревом или умершим человеком. В груди жгло, словно её зажали в тисках. Вольга шарил перед собой в ледяной воде, понимая, что у него всего одна попытка. Того и гляди самого утащит под лёд.

Наконец парню удалось ухватить длинную девичью косу. В ладонь тут же врезалась острым углом медная подвеска, вплетённая в толстую рыжую косу. Вольга отчаянно рванулся вверх, понимая, что силёнок его на долго не хватит. Он наматывал косу на руку как верёвку. Несколько ударов сердца спустя перед ним оказалось бледное лицо Забавы. Чёрные глаза с отчаяньем и страхом глянули на него.

Вольга вздрогнул, тут же пришёл в себя. Медлить нельзя! В несколько мощных гребков он поднялся наверх. Течение уже достаточно далеко отнесло их от полыньи. И парень отчаянно забарабанил рукой о лёд, такой надёжно прочный, когда идёшь по нему сверху, и такой предательски несокрушимый, если довелось оказаться под ним. Упираясь в белый панцирь, Вольга двинулся туда, где виднелось око полыньи. Забава, которую он упорно тащил за собой, не двигалась. Руки Вольги окоченели, он с трудом удерживал её.

Последним, отчаянным рывком Вольге удалось выкинуть вверх из полыньи ставшее неподъёмным девичье тело. От этого усилия, выжигающего последний воздух, опрокидывающего ело куда-то вглубь, огонь в груди, стал совсем нестерпимым. И захотелось вдохнуть холодную воду, чтобы залить, погасить этот пожар. Перед глазами мелькнуло лицо матери, брата… Вольга улыбнулся: даже если ему не выбраться из подо льда, он успел совершить что-то стоящее.

Последним усилием воли парень заставил себя вынырнуть, и жадно втянул в себя бесконечный глоток ледяного ночного воздуха. Сильные руки помогли ему выбраться. Это подоспел на выручку Мишата. Он как раз подходил к дому, когда увидал, как Вольга прыгнул в воду.

Мишата уже хотел сам нырять под лёд, спасать брата, когда наконец над водой показалась голова Забавы. Вытащив на прочный лёд девушку, парень помог выбраться Вольге.

Любава, вышедшая встречать сыновей, и видавшая все, склонилась над Забавой, которую уже успели устроить на Мишатиной куртке. Немного отдышавшись, Вольга поднялся на ослабшие ноги и подошёл к матери, склонившейся над девушкой. С облегчением заметил струйки пара над губами Забавы. Она глубоко и часто дышала. Тёмные брови и посиневшие от холода губы были отчётливо видны даже в неверном свете луны.

Вольга, стуча зубами, стянул с себя липнувшую к телу мокрую рубаху, отжал её, и, поёжившись, надел снова. Любава накинула на плечи сыну его куртку. Мишата подхватил на руки Забаву, и широко зашагал к городу. Любава быстро шла рядом, поглядывая на поникшую голову девушки.

– Что же ты, Забавушка, учинить над собой вздумала? – осторожно поправив свесившуюся почти до земли косу, вздыхала она.

– Ты, матушка, иди скорей домой, да затопи баньку. Ей бы попариться… Там и расспросишь. – проговорил Вольга, с трудом сдерживая стучащие зубы.

– А ты как же? Тоже ведь мокрый до нитки? – всполошилась Любава. – Тебе бы тоже отогреться как следует…

– Да я пока до дому бегу, уж всё и высохнет. – попробовал отшутиться Вольга.

Мишата внес Забаву, уже начинающую ворочаться, в мыльню. Внутри маленького темного помещения было сыро и тепло – накануне праздника вся семья всласть попарилась. Он положил девушку на полок, запахнул поплотнее свою куртку у неё на груди. Пошарил в темноте, закладывая в печку сухие дрова. Любава вошла в дом и вскоре вернулась оттуда с сумкой, полной сушеных трав. Той самой, которую всегда таскала с собой к больным. В другой руке мать несла свёрток сухой одежды, который сразу вручила Вольге – переодеться. Не забыла она и свою кое-где заплатанную, но чистенькую рубашку для Забавы. Пощупала лоб, тронула живчик на тонком запястье.

– Как она? – спросил Вольга шепотом, как будто мог разбудить девушку.

– Ничего. Обеспамятела, но уже приходит в себя. Ты… ты займись ей, а я скоро вернусь.

Любава пропарила Забаву в баньке до розового свечения, напоила отваром душистых трав, щедро сдобренным медом. Однако, несмотря на все усилия знахарки, девушка угасала. До утра она то металась в жару, то тряслась от озноба и жестокого кашля.

Мишата сбегал к мастеру Огнезару, предупредил, мол, дочка заночевала у них. О том, что произошло на самом деле, решил не говорить. Любава обещала, когда девушка придет в себя, порасспросить ее, что случилось.

Однако на следующий день Забаве стало хуже. Встревоженный Огнезар пришел к Любаве за дочерью, но та не решилась отпустить ее домой – по морозу, больную. К тому же, кто там за ней ухаживать будет? Огнезар, скрепя сердце, согласился. Но обещался наведываться каждый день.

К вечеру третьего дня случилась беда. Мишата и Вольга снова стояли, растерянные, около бани. Любава с окаменевшим лицом вышла оттуда в облаке легкого душистого пара. В руках – гора окровавленных тряпок. Велела Вольге заварить крапивы с мятой, да покрепче, а Мишате – бежать за Огнезаром.

После Вольга перенес ослабшую, обмякшую, побледневшую девушку в комнату. Та в беспамятстве простонала имя Нечая, схватилась за живот, и снова обмякла.

Когда в избушку ведуньи едва ли не вломился Огнезар, Любава отослала сыновей из дому. И они, разумеется, ушли… чтобы через минуту оказаться на поленнице, у заветного оконца.

– Ты что над моей дочерью учинила, старая? – Огнезар обрушил на стол тяжелый кулак.

– Жизнь я ей спасла. А вот внука твоего уберечь не смогла. За то вини.

Голос Любавы был тих и тверд. Она не опустила глаз, когда кузнец, пораженный, посмотрел ей в лицо.

– Внука? То есть Забавушка была…

– Была. Да что-то у них с Нечаем не сложилось, и она утопиться решила. Если бы не мои Мишата с Вольгою…

– Э-э-э, милая, да у тебя самой не помутилось ли в голове от жара? Нечая приплела… Полынью…

Мишата чуть не кинулся на выручку матери, но Вольга его удержал.

– А ты сам у Нечая спроси, коли не веришь мне. Ступай. А мне пора отвар для Забавы готовить. Крови она много потеряла.

Огнезар словно только сейчас заметил покрытые бурыми пятнами тряпки в углу комнаты.

– Забавушка… Доченька… Да разве ж я знал… Ах, была бы жива твоя матушка. Огнезар, всегда казавшийся братьям выкованным из той самой стали, которую с таким умением превращал в мечи и посуду, осел на скамью, спрятал лицо в широкие ладони.

– Ну, а вот теперь пойдем. – Вольга дернул за рукав брата. – Надо с Нечаем поговорить.

Оставив Забаву на руках матери, Мишата побежал к корчме дядьки Мала, где всё ещё слышались голоса припозднившихся гуляк. Он очень боялся опоздать. И, как оказалось, не зря. Одним из последних, кто ещё оставался в общинном доме, был именно тот человек, с которым Русаю надо было поговорить.

Нечай как раз спускался с крыльца.

– Домой торопишься? – спокойно спросил его Мишата. Он сдерживался, не желая ошибиться.

– А ты что, проводить меня надумал? Так я не красна девица. – небрежно, с издёвкой протянул сын старейшины.

– Это верно. – кивнул Мишата, и ухватил Нечая за плечо. Тот попытался скинуть руку, но Мишата держал крепко. – А вот проводить я тебя всё-таки провожу. Только не домой, а к баньке, где тебя ждёт Забава.

– Какая такая забава? Что ты ещё надумал, Мишата? – удивлённо приподнял брови Нечай. Он был немного хмелён, весел и разгорячён нынешним празднеством. Ему не было дела ни до чего, кроме новенького пояса, стянувшего нарядную рубаху. Но спустя миг в глазах сына старейшины мелькнула быстрая тень, подтвердившая догадку Мишаты. Он прошипел, наклоняясь к уху растерявшегося Нечая:

– Да та Забава, которая летось с тобой гулять ходила, а нынче в прорубь прыгнула. Не знаешь, почему?

– С чего бы мне это знать? – оттолкнув Мишату, сказал Нечай. Но уже не так громко и совсем не так задиристо. Он бы явно был ошарашен неожиданной вестью.

Вместо ответа Мишата, так и не выпустивший рукав Нечаевой куртки, потащил его за собой. Спустя малое время они уже были около двора солевара. По пути Мишата ещё раз прикидывал, не свершает ли он ошибки.

– Почем мне знать, что это мой ребенок? – хотел ответить Нечай. Братья не дали ему договорить. Подхватив под локти, повели домой. Огнезар все еще сидел на лавке, держа бледную, беспамятную Забаву за руку.

Увидев в окошко Любавичей, ведущих Нечая, Огнезар с мрачным видом вышел из маленькой избушки.

– Почем мне знать, что это мой ребенок? – Нечай, уже набравшись смелости, смотрел кузнецу прямо в глаза. Огнезар только что рассказал ему о своем разговоре с дочерью. Мишата и Вольга стояли рядом с кузнецом. – Эти вон, двое, тоже ошивались на кузне чуть не каждый день. Может, кто из них Забаву спортил, а теперь все на меня свалить хотят.

Мишата потряс головой – неужели Нечай только что обвинил в том, что это из-за него едва не погибла Забава? Вольга тоже стоял с открытым ртом, выслушав этакую нелепицу.

Огнезар же покосился на парней с подозрением. Они и впрямь бывали на кузнице каждый день, и не раз он замечал, как оба брата о чем-то болтают с Забавой. Может, и впрямь… Но Любава ясно сказала, что отец ребенка – Нечай.

Неизвестно, чем бы кончился этот разговор, если бы не пришла взволнованная Любава. Огнезар встрепенулся – не стряслось ли чего с дочкой. Нечай под строгим взглядом ведуньи как-то сжался, притих. Любава же кивнула Вольге – идем, мол. Тот поспешил за ней. Мишата остался с Огнезаром и Нечаем. Один против двоих.

– Дядька Огнезар, да вы ж меня знаете. Меня же железо слушаться перестало бы. И Забава на меня не смотрела. Зато вон на посиделках только около него и вертелась. – Мишата кивнул на Нечая.

– Да мало ли девок вокруг меня крутится! Это я что, на каждой буду жениться должен! – Нечай возмущенно вскочил со скамьи. Вокруг красавца Перваковича и в самом деле постоянно собиралась стайка хихикающих в кулачок девчонок.

Огнезар, казалось, их не слышал. Он смотрел в след Любаве и Мишате. Что-то там еще приключилось с его доченькой?

– Хватит вам, пустобрехам. – Неожиданно резко одернул он парней. – Была бы Забавушка жива-здорова… А там уж разберемся. – Ты, лучше, малый, сходи, посмотри. как она там. – Огнезар просительно посмотрел на Мишату. Но сам же не выдержал и пошел вслед за ним. Нечай потоптался в одиночестве, и, видя, что его никто не держит, пожав плечами отправился восвояси.

Огнезар и Мишата остановились, не решаясь войти в баньку, хотя дверь была приоткрыта. Из жарко натопленной бани валил пар. По свежему белому снегу тянулась голубоватая цепочка следов. Любава, с распущенными волосами, с чащей питья в руке, казавшаяся воплощением богини в неверном освещении очага стояла над Забавой, вытянувшейся на лавке.

Рядом с Любавой стоял Вольга, изменившийся не меньше матери. Любавич был сосредоточен, как некогда на охоте, когда шел с братом по следу Хромого. Мишата невольно залюбовался братом. В чертах лица проступила неведомая сила. В глазах отражалось яркое пламя, фигура скрывалась в клубах душистого пара, валившего из котла на каменке. Вольга казался духом, пришедшим из мира Нави. А Любава – его жрицей. Забава лежала перед ними на скамье в длинной белой рубахе, вышитой по вороту отгоняющими болезнь узорами. На запястьях мерцали широкие медные браслеты, украшенные чеканкой – оберег от недоброго глаза, который Огнезар принес в первый же день, как заболевшая Забава оказалась в доме у ведуньи.

Пот пропитал легкую белую ткань рубахи, и стали видны острые плечи, маленькие груди девушки, тяжело и часто вздымавшиеся. Лицо ее было бледно, глаза ввалились, по высокому чистому лбу стекали капельки пота. Было видно, что Забава борется с болезнью из последних сил, но та одерживает верх. Словно в подтверждение этого над банькой с хриплым карканьем взмыл ворон.

Огнезар вздрогнул, сотворив обережный знак, и все не мог отвести глаз от зловещей птицы. Мишата же смотрел только на мать и брата. Любава тоже заметила ворона. На лице ее отразилась мрачная тень тревоги.

– Проси же! Скорее, пока не поздно!

– Кого? Кого просить, матушка? – Незнакомый Вольга обернулся к Любаве. Заметил на пороге Мишату.

– Дубина! Родича своего проси! Семаргла. – Мишата не знал, как вырвались у него эти слова. Однако они оказались верными.

Словно осенний лист слетела с Вольги тревога. Теперь он знал, что делать. Прикрыл глаза, протянул руки к ярко пылающему в печи огню. И заговорил на незнакомом, хриплом и отрывистом наречии. Мишате эти слова напомнили речь купцов с севера, жилистых и светловолосых, с кусочками зимнего льда вместо глаз. На поясе они носили мечи, а их корабли порой ощеривались головами морских змеев.

Огонь вспыхнул, словно кто-то подкинул в него сухой бересты. Языки пламени словно шарили вокруг – кто посмел потревожить огненного бога. Вольга замер, словно в потрескивании пламени слышал внятную речь. Кивнул и снова заговорил. Он просил, убеждал, угрожал. Мишате, хоть он и не понимал ни слова, было ясно, о чем просит брат. Унять жар Забавы. Вернуть ее в мир живых. Быть может, Вольга даже догадался сказать, что отнял девушку у водяного. Тогда Семаргл точно решит помочь – они с дедом водовиком давние неприятели.

Наконец Вольга замолчал. Он стоял опустошенный, словно только что оставил раздувать меха, пока дядька Огнезар доводит до белого каления заготовку меча. Потом медленно, словно бы нехотя, подошел к Забаве и положил ей на грудь ладони. От влажной рубахи повалил пар, девушка тяжело закашляла, беспокойно заметалась, словно стараясь скинуть с груди непрошеный жар. Но потом успокоилась, задышала ровнее. На щеках заиграл румянец.

Когда Огнезар опомнился и подлетел к дочери, она уже спала крепким сном завершившего тяжкий труд человека.

– Вот теперь, Огнезар, можешь забирать дочку домой. – с гордостью глядя на сына, заговорила Любава. – На поправку Забавушка пойдет. А уж если и Семаргл не помог, значит ничто не поможет.

Огнезар, бочком протиснувшись мимо Вольги – а это было сложно – при ширине кузнецовых плеч. Скинул тулуп, укутал в него дочь, поднял на руки, благо вес был не больше ковадла, которым он правил в кузнице острия кос. Да так и понес, не проронив ни слова.

Нечай куда-то делся, незамеченный.

Любава смотрела на сына со смесью страха и гордости. Вольга смотрел на огонь, на свои руки, словно впервые видел их. Первым пришел в себя Мишата.

– Ну что, понял теперь, кто из нас Медведкович, а кого Семаргл Сворожич принес.

Почему-то это показалось обоим братьям смешным. Загадка, мучившая их вот уже десять лет наконец разрешилась. Они рассмеялись в голос – сперва Вольга, после Мишата. Любава тоже рассмеялась, глядя на сыновей. В тот вечер они легли спать только под утро. Сперва Вольга съел почти полный горшок каши, который Любава приготовила на троих. Да еще половину каравая хлеба. Любава, никогда не баловавшая сыновей сверх меры, нынче знай подкладывала ему. Видно, много сил ушло у него на исцеление Забавы.

Потом они втроем улеглись, но сон не шел. Мишату словно прорвало. Он наконец рассказал матери и брату про рысь, которая вышла на священную поляну в день, когда ему и Вольге нарекали взрослые имена. Вольга тоже рассказал о том, том случилось в тот день с ним. Любава диву давалась, как смогли мальчишки столько лет хранить тайну.

Под утро только умолкли в темной избушке разговоры. На следующий день солнце стояло уже высоко, когда Мишата проснулся. Проснулся от громких криков на улице. Впереди толпы шагал Нечай. За ним, едва поспевая, плелся на неверных ногах Огнезар, видимо, успевший долгонько посидеть у дядьки Мала за кружкой хмельного.

Увидев на пороге Мишату, он утробно зарычал и кинулся бы на парня, если бы его не удержал Первак – он, как и положено старейшине, шел в первых рядах, вместе с сыном и кузнецом. Русаю сразу бросилось в глаза, что старейшина словно ожидает чего-то. У него будто бы не было решимости, смелости сказать что-то важное. Возможно, дело было в том, что кроме местных – жителей Рябинового лога и окрестностей – было несколько чужаков. Русаю показалось, он узнал круглое лицо Услады и темную клокастую бороду ее мужа.

За плечом Мишаты раздался шорох – это появилась в дверях Любава. Увидев ее, Огнезар вновь предпринял попытку освободиться из рук Нечая. Но неожиданно обмяк и разрыдался. Стянул с головы помятую, грязную шапку. Стали видны тронутые сединой, заметно поредевшие волосы на макушке. У Мишаты заколотилось сердце. Неужели…

– Доченька моя! Кровиночка! – Как-то нелепо, по-бабьи запричитал могучий кузнец. – Почто меня горемычного оставила! А все она, ведьма, виновата. – Огнезар обвиняюще ткнул пальцем в сторону Любавы. – Решила прикрыть, знать, своих нублюдков. Снасильичали дочку, а теперь отвечать не хотят.

Из задних рядов подала голос Услада:

– Да за этой ведьмой беда так и ходит по пятам! Молодая была, двоих девок сглазом до смерти уморила в веси! Медведя привадила да сына от него прижила!

– На честных людей напраслину возводит – Нечай выступил вперед.

Дальше все для Мишаты слилось в какой-то пестрый хоровод лиц, криков, шума…

Любава допытывалась у Огнезара, что все-таки случилось с Забавой. Тот, сквозь пьяные слезы, отвечал, что ее лечение не помогло и Забавушка умерла нынче поутру. Нечай вещал что-то о причиненной ему обиде, Первак со скорбным видом стоял за спиной сына. Мол, я хоть и могу вмешаться, но предоставляю сыну самому разбираться. Услада каждому рассказывала о напастях, которые Любава навлекла на родную весь.

На шум из избы вышел заспанный, босоногий Вольга. Он быстро понял, что происходит, и попытался было успокоить собравшуюся толпу, когда в Любаву полетел первый камень. Не камень даже, кусок льда, который врезался женщине в живот, от чего та согнулась пополам. Это не выдержал кто-то заведенный словесной перепалкой.

Мишата оглянулся на упавшую, скорчившуюся мать. Удивленно обернулся, когда увидел еще один кусок льда, летящий прямо в него. В ушах глухо зашумело, он ринулся на обидчика матери не слыша, что кричал сзади Вольга. Схватка – стремительная, жестокая, но и какая-то желанная, захватила его целиком. Мышцы горели огнем, глаза успевали в общей свалке выхватывать малейшее движение. И быстро ушедшего куда-то в сторону Первака, и Нечая, кинувшегося на него с нескрываемым злорадством – наконец-то выпал случай поквитаться с давним недругом! И Вольгу, стоящего над упавшей матерью, оберегающего ее. И яркий факел в руках у кого-то. Вот он полетел, словно диковинный яркий цветок на длинном стебле, упал прямо у поленницы, заботливо укрытой от снега промасленным холстом… Дом, в котором они с Вольгой прожили недолгую жизнь, нехотя, словно изумленно, крякнул, когда по его бревнам – добрым, сложенным на века, поползло жадное пламя. Увидал плачущую простоволосую мать, и повалился в тяжелое забытье.

Огнезар разрыдался. Стянул с головы помятую, грязную шапку. Стали видны тронутые сединой, заметно поредевшие волосы на макушке. У Мишаты заколотилось сердце. Неужели…

– Доченька моя! Кровиночка! – Как-то нелепо, по-бабьи запричитал могучий кузнец. – Почто меня горемычного оставила! А все она, ведьма, виновата. – Огнезар обвиняюще ткнул пальцем в сторону Любавы. – Решила прикрыть, знать, своих нублюдков. Снасильичали дочку, а теперь отвечать не хотят.

Из задних рядов подала голос Услада:

– Да за этой ведьмой беда так и ходит по пятам! Молодая была, двоих девок сглазом до смерти уморила в веси! Медведя привадила да сына от него прижила!

– На честных людей напраслину возводит – Нечай выступил вперед.

Дальше все для Мишаты слилось в какой-то пестрый хоровод лиц, криков, шума…

Из-за крови, забившей разбитый нос, дышалось с трудом. Один глаз заплыл – кто-то все-таки сумел засветить в него ледышкой. Руки, связанные за спиной, затекли. Хорошо хоть спина и ноги не болели – они онемели от холода.

Рядом застонал Мишата. Тому досталось еще больше. Все лицо – сплошной синяк, рыжие волосы стали темно – красными от крови, правое плечо торчит, как крыло у подранка. Не иначе вывернул в драке. Задним умом Вольга поразился силе, с которой брат кинулся на обидчиков.

О том, что случилось с матерью, Вольга старался не думать. Слишком ярко виделось алое пятно на белом снегу. И коса, выбившаяся из-под платка. Того самого, с голубыми цветами, который он выиграл когда-то для нее. Вольга усилием воли прогнал видение, и в который раз попытался ослабить путы на руках.

После того, как Мишата кинулся на того, кто бросил в него камень, на братьев навалились едва не всей весью. И разумеется, подмяли. Еда живых приволокли в баню – ту самую, где еще ночью Вольга старался спасти Забаву. Что их ждало, что случилось с Любавой, Вольга не знал. В бане было темно – только из-под стрехи сочился тусклый лучик света. Изредка холодный ветер заносил сквозь эту щель пушистые снежинки.

Может быть из-за повалившего снаружи снега, как Вольга не вслушивался, слышно не было ничего кроме тяжелого дыхания Мишаты. Когда наконец в ушах зазвенело, словно его летом в парком лесу окружила стая комаров, Вольга закрыл глаза и попытался задремать.

Тут-то снаружи и послышались голоса. Потянуло дымом. Но не тем вкусным утренним дымком, который заставляет жалобно урчать голодный желудок. а сиротским дымом горящего дома. Словно разбуженный голосами снаружи, застонал Мишата. Вольга обрадовался. Подполз ближе к брату .пихнул локтем вбок.

– Эй, не спи, замерзнешь.

– Вольга… ты что ли?