– Что, думаешь, призраки тебя твои спасут, черти эти, сраные? – это был самый просто, топорный способ понять, сходит ли последние несколько дней Слава с ума, или нет.
Реакция Шмелёва сама всё скажет за себя.
Кирилл замер с уже занесённым кулаком для следующего удара.
– Что ты сейчас сказал?
– Видел я чертей твоих, на кладбище, – ехидно улыбнулся Слава, – и что шестеришь ты на них, знаю, – говорить он старался как можно спокойнее и хладнокровнее, хоть и давалось это с усилием.
И результат не заставил себя долго ждать – глаза Кирилла округлились, а сам он побледнел. Без сомнений, он понимал, о чём идёт речь.
– Что… Ты?! Как?!
– Кирюх, о чём он базарит? – вопросил тот, что держал Славу с левой стороны. Стасом его вроде звали, а может, и Антоном.
– Давай заканчивать, сейчас уже звонок будет, спалят нас! – подключился и второй.
– Да заткнитесь вы! – гаркнул Шмелёв на своих же товарищей. – Почему? Почему?! – он впивался непонимающим, наполняющимся безумием, взглядом в Вячеслава. – Как ты смог?!
– А что, твои паханы тебе не рассказали? – ему даже не надо было изображать удивление.
И если Кирилл не был в курсе, что Слава был, это ему только на руку.
– Они ж и мне присоединиться предлагали, в ваш кружок по интересам. Мол толку с меня может быть поболе, чем с тебя.
Сейчас для Славы главное было – выйти из сложившейся ситуации с минимальными потерями. Либо затянув время, так чтобы им пришлось его отпустить, либо уловив момент дать дёру, и добраться до своих пацанов. Если Шмелёв решил шакалить, значит, как с собакой теперь с ним разговор и будет. А ведь мог просто в честной драке одолеть Славу, и всё! И уважение бы было и претензий не было. В прошлой раз он ведь был близок, чертовски близок!
Вот именно – чертовски(!) – понял Слава. Не было у них никогда «честной» драки. И, видимо, быть и не могло.
Последняя же фраза, целиком пропитанная уничижительной желчью, возымела на Кирилла оглушительный эффект. Он несколько раз нелепо хлопнул глаза, затем голова его как будто в судороге дёрнулась к левому плечу, а после он схватился руками за виски, словно испытал неожиданный приступ боли. Когда же он обратно поднял свой взгляд на Вячеславу, тот содрогнулся.
В глазах Шмелёва больше не было ничего человеческого. Взгляд зверя, готового растерзать тебя на части в эту же секунду! Вот что там было. Кровожадность, от которой бежали холодные мурашки по всему телу. Слава никогда не считал себя бесстрашным. Бывало порой, и он пугался, но главным всегда считал не дать страху овладеть собой и начать управлять как куклой на нитках из детского театра. Но сейчас всё было иначе, как будто впервые по-настоящему. И испугался он не столько головой, сколько всем своим нутром и естеством. И это самое естество призывало бежать! Бежать как можно скорее!
– Убью… – как-то странно прохрипел Кирилл и опустил правую руку в карман своих штанов.
– Эй, ты чего?! – подручные Шмелёва сами не на шутку перепугались и почти полностью ослабили хватку на Славе.
Он почувствовал это и был готов сделать рывок в любое мгновение.
Блеснувшее лезвие перочинного ножа подтвердило самое худшее. Шутки закончился.
Увидев нож в руках своего одноклассника Антон, или как его там, и второй, отшатнулись от Славы, окончательно освобождая его.
– Ты с ума сошёл?! – эти ребятки, видимо, не всё до конца знали про своего старшого, и явно с таким уже не были согласны.
– Заткнулись! А ты! – он направил остриё в сторону Славиной груди. – Залез, куда не следовало, и за это заплатишься!
– Эй, что у вас происходит? – дверь приоткрылась и в ней показалась голова третьего, оставленного на стрёме.
Все на мгновение отвлеклись на него, и Слава понял, что действовать надо либо сейчас, либо уже никогда. В самом мрачном, прямом смысле. И пусть поджилки предательски поддёргивались, а надпочечники работали на полную, заставляя чувствовать, как всё внутри, от самого паха, сжимается, он принудил себя действовать.
Хитрого не надо было ничего, поэтому он просто со всей силы лупанул ногой по внутренней части голени Кирилла, лишая того равновесия, и бегом рванул прочь. Приоткрытую дверь, с головой парнишки, он просто вышиб, свалив с ног этого «портье».
– Стой! – раздался сзади голос Шмелёва бросившегося в погоню.
Самым верным решением было бы бежать в класс, но в голове у Славы сейчас творился такой кавардак, что трезво мыслящим его назвать было крайне сложно. Убежать, спастись, выжить – простые инстинкты взяли вожжи в свои руки и гнали его во весь опор. Когда на тебя смотрит холодная заточенная сталь, многое очень быстро меняет своё значение. А уж представление, что всё может закончиться на грязном белом кафеле школьного туалета в луже собственной крови…
Мать бы убила Славу за такое, и этого он бы себе уже не простил.
Правда в этом случае бы он стал просто фотокарточкой, стоящей в рамке, в серванте, аккурат рядышком с отцом…
Нет! Такого он не может допустить! Никогда!
Страх, ярость, злость и ещё что-то непонятное перемешивались в нём. А ноги несли по лестнице, на второй этаж, а там в «кишку» – длинный, узкий коридор, проходящий вдоль актового и спортивного залов. Кирилл бежал следом – он слышал и чувствовал его.
Неужели он хотел догнать Славу и закончить начатое несмотря ни на что? Средь бела дня, посреди школы, на глазах у кучи людей? Должно быть, Шмелёв либо окончательно и бесповоротно слетел со всех мыслимых и немыслимых катушек, либо настолько верит, что его черти ему помогут. А скорее и то и другое разом. И наплевать, если этого придурка посадят за убийство. Слава не хотел умирать! И не желал такой вариант даже рассматривать.
Но тогда вставал логичный вопрос – что делать? Вступать в эту навязанную игру, и самому идти на мокрое? Убей или будешь убит – казалось бы, простой и нетривиальный выбор. Но отчего тогда его так сложно сделать? А если не сделать, что тогда? Ну, убежит сейчас Слава от этого чертеслужника, а дальше что? И если улицы ещё широкие, там разойтись можно, то школа-то у них одна, родимая. Здесь никуда друг от друга не деться. И каждый день так не набегаешься. Значит, как ни крути, придётся убить Кирилла? И сесть за это?! Замечательно!
Слава отчётливо услышал голос материм в голове: «Ну что, молодец! Доигрался! Убил человека! Теперь доволен? Вот теперь посидишь, лет двадцать, и поделом тебе! Хотел, зараза ты этакая, мать до могилы довести, радуйся, у тебя получилось! Вот тебя сейчас в тюрьму увезут, а я тут лягу и помру!». И если вначале её голос был звонкий и злой, то по мере того, как она говорила, он становился тише, и сквозь него были слышны горькие слёзы…
Или…
Идти к взрослым? Просить у них защиты? Всё рассказать, настучать, закрыситься? И сможет ли после этого Слава жить в ладах с самим собой, будет ли уважать себя и считать пацаном?
Хотелось одного – начать выть во всю глотку, пока голосовые связки не выдержат и голос не сорвётся на мерзкий хрип, а затем и пропадёт вовсе.
Вляпываться в неприятности несложно – делаешь первое, что взбредает в голову, не задумываясь о последствиях, и готово! Будь то брошенный камень в окно; плевки с балкона на прохожих; или обмазанный мелом учительский стул – глупость находит тебя легко и непринуждённо. Но столь важное осознание того, что лучше этого было не делать, приходит после. После пары крепких ударов кожаного ремня по заднице. Вот это заставляет задуматься: «А правильно ли я поступил?».
Но бывает и так, крайне редко, настолько редко, что можно сказать, что и не бывает, что найденные неприятности могут спасти. Хотя бы теоретически и ненадолго.
Слава всё понял и решил для себя, как только увидел выходящего из одного, из кабинетов в противоположном конце коридора, там, где заканчивалась «кишка» и начиналось другое крыло здания, директора школы. Выбор был сделан, и сейчас он видел для себя только этот шанс. Собрав все силы, он ускорился ещё сильнее и рванул к нему.
Степан Андреевич, директор школы, с самого утра пребывал в прекрасном настроении. Все отчёты писались и сдавались вовремя. Приходящие проверки оставались, в общем и целом, довольны увиденным. Да и средний балл по школе последние пару лет, пусть понемногу, но рос. А тут ещё вроде поговаривают, что бюджет будут увеличивать! Нет, конечно, не всё было идеально гладко, и имелись, так сказать, свои проблемные вопросы, но в целом, в целом далеко не у каждой школы дела шли так, как у его. Может, даже через годик, он сможет позволить себе новый автомобиль. С электрическим стеклоподъёмником!
Ход его мыслей нарушил нарастающий шум. Он машинально повернул голову и увидел, как на него несётся словно угорелый один из учащихся. И это уже была наглость вне всякой меры. Конечно, дети играют на переменах, иногда чрезмерно активно, и оттого начинают беситься. Что поделать – молодость она такая. Но вот только если сейчас этот бегун навернётся и сломает себе что-нибудь? С кого тогда спрашивать будут? Правильно, с директора. И хрен ему тогда, на блюдечке, а не новая машина. Поэтому молодость молодостью, а дисциплина и достойное поведение – в первую очередь.
И только Степан Андреевич хотел было поймать негодника, чтобы отчитать по первое число, как резкая боль пронзила его лицо, а перед глазами оказались потолочные лампы…
Слава не знал, что ему делать – плакать или смеяться. Он только что, в красиво-резком прыжке засадил по носу самому директору школы! И вместе с ним же завалился на пол. Это, наверное, самая легендарная глупость, которую он когда-либо совершал.
Сначала в коридоре повисла гробовая тишина. Никто не мог поверить в увиденное. Бывшие в это время вне кабинетов ученики стояли с открытыми ртами. И даже Шмелёв, к тому моменту настигавший Славу, встал как вкопанный с совершенно одуревшим выражением лица. И ножечек свой аккуратно припрятал в карман, пока никто его не заметил.
А потом всё вокруг словно взорвалось: галдёж и крики со всем сторон! Директор начал подниматься на ноги, и его нос, похоже, что сломанный, обильно кровоточил. Сумбур и хаос воцарились под аккомпанемент школьного звонка, на который, похоже, всем сейчас было плевать. И не выдержав, сидя на полу, на заднице, Слава залился чистейшим, звонким смехом.
Его кто-то тряс за плечи; ему что-то говорили; поднимали на ноги, а затем тащили куда-то за шиворот…
А он просто продолжал смеяться, не имея ни малейшего представления, что теперь ждёт его впереди…