Порочная королева. Роман о Екатерине Говард

Глава 7

1536–1537 ГОДЫ

Близилось Рождество, а злополучные любовники все еще сидели в Тауэре, однако герцогиня распорядилась, чтобы праздники отмечали с обычной пышностью, и были устроены роскошные торжества. В Двенадцатую ночь всех ждал традиционный пир. Дом был полон веселящихся, нарядно одетых гостей.

Вместе со всеми придворными, чадами и домочадцами герцогини Кэтрин каждый год получала в подарок на Пасху новую одежду, но, как правило, это были вещи повседневные, ноские, из добротной черной ткани, чтобы служили долго. Однажды, роясь на чердаке – настоящей сокровищнице для тех, кто не поленился забраться сюда и покопаться в грудах скопившегося здесь за долгие годы барахла, – Кэтрин случайно наткнулась на сундук со старой одеждой. На самом дне его лежало старомодное платье из потертого красного бархата с высокой талией, узкими рукавами и мягкой струящейся юбкой. Кэтрин достала его, отчистила влажной тряпкой и украсила тем, что ей подарили на Новый год: полученным от Изабель симпатичным розовым кушаком из ленты и серебряной подвеской, присланной отцом и Маргарет. Костюм выглядел очень мило, и Кэтрин получила комплименты от своих компаньонок, юных леди. Вступая в пиршественный зал с распущенными по спине длинными волнистыми волосами, она чувствовала себя королевой.

По заведенному обычаю женщины появлялись с левой стороны отгороженного простенком прохода, а мужчины – с правой. К празднику Двенадцатой ночи испекли огромный торт, каждому гостю при входе в зал подавали кусок. Кэтрин сразу съела свой, надеясь найти внутри вожделенную горошину или фасолину. Обнаружившие в своем куске сюрприз счастливчики становились королем и королевой праздничного вечера. К радости Кэтрин, зубы ее наткнулись на что-то твердое. Это была горошина!

– Она у меня! – крикнула она.

К ней подошли юные кавалеры и, подняв ее себе на плечи, отнесли к главному столу и усадили в кресло герцогини, которое старуха в приличествующем настроению вечера игривом духе с поклоном освободила. Другая группа молодых людей плюхнула кого-то в соседнее кресло. Это был мистер Мэнокс, который нашел в своем куске торта фасолину и был объявлен королем. Он улыбнулся Кэтрин, и щеки у нее запылали.

Она знала, чего от них ждут. Слово названных королем и королевой было законом на этот вечер, и все должны были исполнять любые их приказания. Они будут заводить пение, танцы и игры. Кэтрин не могла поверить своему счастью и с улыбкой повернулась к мистеру Мэноксу.

– Помните, мистресс Кэтрин, никаких правил нет, – сказал он.

Их окружили ожидающие приказаний гости. Король и королева встали.

– Чего бы нам попросить? – шепнула Кэтрин.

– Я распоряжусь, чтобы каждый джентльмен в зале потребовал у сидящей ближе всего к нему леди фант, – провозгласил Мэнокс, – а если она откажется, то должна поцеловать его трижды в уплату штрафа!

Послышался смех, и все бросились выполнять приказание. Потом мистер Мэнокс заметил вопросительный взгляд сидящей по правую руку от него герцогини.

– Миледи, – сказал он, – я требую, чтобы в качестве фанта вы изобразили дьявола!

Герцогиня усмехнулась.

– Кое-кто сказал бы, что я изо дня в день только этим и занимаюсь! – воскликнула та, а потом начала скрежетать зубами и изрыгать проклятия на всех, кто оказался рядом.

Кэтрин затрясло от едва сдерживаемого смеха.

– А что прикажете вы, мистресс Кэтрин? – спросил Мэнокс.

Она встала и подняла руку:

– Тише! Тише! Я повелеваю, чтобы каждый джентльмен в зале преподнес выбранной леди подарок. Но вы не можете сходить и принести его. Подарком должно быть что-нибудь, находящееся при вас.

Мужчины принялись снимать с себя перстни, кинжалы, даже головные уборы, а потом Кэтрин заметила, что мистер Мэнокс протягивает к ней руку. На его ладони лежало маленькое золотое распятие на цепочке.

– Оно принадлежало моей матери. Я ношу его с тех пор, как она умерла, но теперь хочу, чтобы оно было у вас.

– Я не могу принять это, – ответила Кэтрин, залившись краской; она поняла, что это уже не совсем игра, а скорее демонстрация особой симпатии, и ее очень тронуло, что мистер Мэнокс захотел подарить ей вещь, которой сам явно очень дорожил.

– Сегодня вы должны слушаться меня! – заявил он, и его зеленые глаза засветились теплотой.

– Хорошо, сэр, но я оставляю за собой право завтра вернуть его вам, – сказала Кэтрин. – Несмотря на это, я ценю оказанную мне вами честь.

Мэнокс улыбнулся и вложил крестик ей в руку. От прикосновения его пальцев у Кэтрин по спине побежали мурашки. И вдруг разница в их положении перестала так уж сильно ее волновать.

После пира Мэнокс встал, протянул трепещущей Кэтрин руку и повел ее заводить танцы. И как же они двигались! Начали с величавых паван, потом быстро перешли на буйный бранль. Плясали все, леди подбирали юбки и брыкали ногами. Потом мистер Мэнокс ловко проскользнул сквозь толчею гостей, увлекая за собой Кэтрин прочь из зала, через проход за загородкой, где уже валялась на полу пара-тройка упившихся слуг. Он побежал с ней наверх, в маленькую гостиную, где они занимались. При свете луны, лившемся сквозь узкие сдвоенные оконца, мистер Мэнокс обнял свою ученицу, и она не противилась. Его губы сомкнулись на ее устах, сперва нежно, потом более страстно, его язык искал путь внутрь. Кэтрин испуганно отшатнулась, но Мэнокс привлек ее к себе, и она ощутила шевеление у него под гульфиком. Вдруг она его захотела. И не имело значения, кто он. Она никогда еще не видела такого красивого мужчины и не чувствовала столь сильного желания.

Но все же Кэтрин еще не окончательно отбросила прочь рассудительность.

– Погодите! – пробормотала она, освобождаясь. – Вы слишком спешите, сэр!

– Это лишь оттого, что вы очаровали меня, – ответил тот, искательно заглядывая ей в глаза. – Увы, Кэтрин, у меня нет никаких надежд. Я люблю вас. И знаю это уже давно. Я ничего не могу с собой поделать. И кажется, вы тоже испытываете ко мне какие-то чувства.

Разумный голос в голове Кэтрин заглушал голос разгорячившейся крови и убеждал, что это невозможно. Даже если забыть о разнице в ранге, ей ведь известны правила романтической любви, и она знает, что леди не должна с излишней поспешностью уступать требованиям своего возлюбленного.

– Я не уверена в своих чувствах, знаю только, что вы мне очень нравитесь, – сказала Кэтрин. – Но я Говард, а не девка, которую можно тайком завалить в постель.

– Это мне предельно ясно, – с горечью ответил мистер Мэнокс. – Я знаю, что не достоин вас и до сегодняшнего вечера довольствовался тем, что обожал вас издали. Вы не представляете, что делаете со мной, но, поверьте, я удовлетворен поцелуем. Я считаю себя счастливчиком оттого, что вы снизошли до этого.

Кэтрин была готова услышать нечто подобное. Так обычно реагируют отвергнутые поклонники в любовных историях, где героиня всегда равнодушна и недостижима или может удостоить своего поклонника благосклонным взглядом или нежным прикосновением. Мистер Мэнокс явно понимал это, даже если и позволил себе занестись слишком далеко в порыве чувства. Кэтрин была вынуждена признать, что она тоже, пока не очнулась от наваждения. Слава Богу, он оказался джентльменом и не воспользовался ее минутной слабостью!

Если невозможно даровать ему больше своих милостей, она могла по крайней мере быть с ним обходительной.

– Давайте вернемся, – с улыбкой сказала Кэтрин. – Скоро начнут пить заздравную чашу. – И она побежала впереди Мэнокса вниз по лестнице.

На следующий день Кэтрин задержалась в зале, глядя на осыпающиеся еловые лапы, которые вчера по окончании праздника слуга снял со стен; они сиротливо лежали на полу. Грустно было думать, что Рождество почти закончилось. Сегодня Богоявление, последняя возможность для веселья. Вечером устроят пир и карнавал; будут есть жареную ягнятину и богоявленский пирог, выпеченный в форме звезды, и она снова наденет свой праздничный наряд.

К ней с улыбкой подошла Маргарет Беннет:

– Вчера вечером ты хорошо провела время с мистером Мэноксом!

Кэтрин почувствовала, что заливается краской. Неужели Маргарет видела, как они улизнули из зала?

– Вечер был чудесный, – отозвалась она.

– Могу поспорить, он в тебя влюблен. – Маргарет захихикала.

– Правда? – спросила Кэтрин и двинулась в сторону кладовой, где стоял сундук с костюмами для маскарада. Она хотела сегодня надеть на голову корону.

– Это же всем видно по тому, как он смотрит на тебя, – ответила Маргарет.

– Он мой учитель музыки! – возразила Кэтрин.

– Он очень красив!

– Прекрати! – Кэтрин захлопнула дверь перед носом Маргарет.

Перебирая вещи в сундуке, она сказала себе, что не сделала ничего дурного и, разумеется, ничего такого, что могло бы пойти в сравнение с забавами других юных леди, обретавшихся при дворе. Конечно, в холодном свете дня Кэтрин ясно видела полную невозможность для дочери Говардов любить своего учителя музыки. И все же не могла забыть тех волшебных мгновений, проведенных в маленькой гостиной.

За обедом другие девушки тоже стали поддразнивать ее за симпатии к мистеру Мэноксу.

– Ты сегодня снова будешь с ним танцевать? – спросила Джоан Балмер.

– Да, думаю, что буду. – Кэтрин улыбнулась. – Он хорошо танцует.

– А еще в чем-нибудь он хорош? – Элис подмигнула ей.

– Не понимаю, о чем ты, – ответила Кэтрин.

– Не думай, что мы не видели, как вы с ним уединились! – с торжеством проговорила Мег.

– Мы ничего не делали, – упиралась Кэтрин.

– Он целовал тебя?

– По твоему лицу видно, что целовал! – с глумливой улыбкой заметила Джоан.

– Это был невинный флирт, – твердо заявила Кэтрин. – Ничего больше.

После обеда Малин Тилни отвела ее в сторонку:

– Я случайно услышала разговор за столом. Кэтрин, Мэнокс – твой учитель музыки и нанят на должность, которая требует особого такта от исполняющего ее человека. Делать авансы своей воспитаннице – это серьезное нарушение оказанного доверия. Герцогиня это не одобрит. Он может потерять место. Прошу тебя, подумай о своей репутации.

Кэтрин топнула ногой:

– Малин, мы просто немного подурачились. Я не понимаю, почему ты и все остальные подняли столько шума из-за этой ерунды.

– Хорошо, – сказала Малин, не утратив, однако, озабоченности. – Просто будь благоразумна.

В тот вечер Кэтрин отыскала Мэнокса и вернула распятие. Он возражал, но она просто вложила крестик ему в руку и ушла.

После Богоявления уроки музыки возобновились, а вот мистер Барнс больше с Кэтрин не занимался: ему поручили обучать Кэт Тилни.

Кэтрин пришлось проводить много времени наедине с Мэноксом. Понимал ли это кто-нибудь, она не знала. Ей уже давно стало ясно, что матушка Эммет настолько небрежно следит за своими воспитанницами, что они могли совершить убийство, а она ничего не заметила бы. Наставница девушек хотела только легкой жизни без всяких ссор и проблем.

Кэтрин сидела за вёрджинелом, чувствуя на себе напряженный взгляд мистера Мэнокса. «А почему бы нет?» – подумала она. Время было как раз подходящее, чтобы немного развлечься, и, конечно, легкий флирт никому не повредит. Кэтрин опустила голову и с лукавой улыбкой искоса взглянула на своего учителя.

Он положил ладони на ее руки и сказал:

– Двенадцатая ночь была прекрасна.

– Да, – согласилась Кэтрин.

– Я говорил тогда всерьез. Я люблю вас. Скажите, что я могу надеяться.

– Надеяться на что?

– Что вы ответите на мою любовь. – Его глаза были как глубокие зеленые омуты – молящие, восхищенные…

Кэтрин засмеялась:

– Мистер Мэнокс, все это совсем ново для меня. Вы должны дать мне время, чтобы разобраться в своих чувствах. Думаю, будет небесполезно провести вместе чуть больше времени.

Она сознательно поощряла его и уже не понимала, хорошо это или плохо. Одно было ясно: ее сильно влечет к этому прекрасному мужчине. Ей хотелось удержать его интерес, и к черту все моральные доводы, все эти правильно – неправильно, к черту! Кэтрин будет делать то, что ей нравится. Никому по большому счету не было дела до ее судьбы, а Изабель, которой она с радостью доверилась бы, была далеко, в Уилтшире; к тому же той теперь не до сестры: нужно заботиться о своем первом ребенке.

– Для меня ничто не может быть лучше проведенного с вами времени, мистресс Кэтрин, – сказал Мэнокс, пожимая ее руку. – Но дайте мне знать, как устроить это.

– После ужина вы можете сыграть со мной в кегли в длинной галерее. – Она улыбнулась.

– Это будет замечательно. А теперь, думаю, нам нужно вернуться к музыке. И прошу вас, зовите меня Гарри.

– Я подумаю об этом, – ответила Кэтрин и глянула на него, изогнув бровь.

Когда Кэтрин появилась в галерее вместе с мистером Мэноксом, там находилось еще несколько человек. Их проводили многозначительными взглядами, и Кэтрин не сомневалась, что, отвернувшись от них, люди эти вполголоса обменялись впечатлениями. Ей было все равно. Не у каждой юной леди есть такой красивый и преданный поклонник.

В последовавшие за этим дни Кэтрин и Гарри, как она теперь его называла, проводили вместе все больше и больше времени. Они гуляли по саду, часами сидели на скамейке у реки, разговаривали, а уроки музыки становились все продолжительнее. Уединившись в маленькой гостиной, учитель и ученица весело болтали, когда последней следовало бы отрабатывать технику игры, но Кэтрин слишком сильно ощущала физическое присутствие рядом Гарри, чтобы сконцентрироваться на музыке. По прошествии совсем недолгого времени они оказывались в объятиях друг друга, не в силах устоять перед желанием близости, и обменивались долгими, томительными поцелуями, после которых не могли отдышаться и жаждали большего. Решимость устоять перед соблазном быстро ослабевала в Кэтрин.

– Я люблю вас, – сказала она, чем подхлестнула горячность Гарри.

За поцелуями последовали ласки, его пальцы блуждали по ее груди и вдоль выреза платья. Ощущение было божественное, и она не запротестовала, когда он пробрался глубже. Прикосновение к соскам вызвало невыносимо приятное ощущение и сопровождалось каким-то слабым трепетом в области пупка. Кэтрин не хотелось останавливать его. Но когда рука Гарри опустилась вниз и стала поднимать юбки, она заартачилась:

– Нет!

– Почему нет? Я хочу видеть вас, любовь моя, и прикасаться к вам.

– Нет, прошу вас! – Она не готова была позволить ему это. – Пока нет.

Его рука вернулась к ее груди.

Они очень старались вести себя осмотрительно. Казалось, никто не знает их секрета. Кэтрин делала все, чтобы скрыть от юных камеристок отношения с Мэноксом. Герцогиня была слишком погружена в свои великие дела, чтобы заметить, чем занимается ее внученька, а миссис Эммет, как обычно, на все смотрела сквозь пальцы.

О последствиях Кэтрин не задумывалась, ее они просто не волновали. Будь что будет. Главное, что Гарри любил ее. К пасхальным праздникам контролировать свое вожделение стало уж совсем нелегко, и еще труднее – сдерживать порывы Гарри. Тот всегда просил большего.

– Позвольте мне прикоснуться к потайным частям вашего тела! – молил он, страстно целуя ее.

– Нет, – отказывала ему Кэтрин. – Это может завести нас слишком далеко.

Девушки в общей спальне говорили о точке невозврата, за которой мужчина теряет контроль над собой, и Кэтрин боялась доводить Гарри до этой крайности.

– Тогда дайте мне какой-нибудь знак вашей любви! – тяжело дыша, говорил он. – Покажите, как сильно вы меня любите.

– Какой же знак я могу вам дать? Обещаю, я никогда вас не обижу, но вы не можете жениться на мне. Этого никто не позволит.

Гарри был непреклонен.

– Я хочу всего лишь прикоснуться к вам. Кому это может повредить?

У Кэтрин не осталось аргументов. К тому же ей самой очень хотелось ощутить его прикосновения.

– Хорошо.

Он в восторге пожирал ее глазами:

– Вы позволите? Обещаете, что позволите мне?

– Да, – пробормотала Кэтрин, – но не сегодня, скоро ужин. Потом вы уедете навестить родных на воскресенье. А когда вернетесь, сделаете, что хотите, при условии, что большего от меня не потребуете. И нам нужно найти какое-нибудь более укромное место. Эта комната не запирается на ключ.

– Кэтрин, вы для меня источник бесконечной радости! – воскликнул Гарри. – Не могу в полной мере выразить свои чувства и благодарность. Я так люблю вас, моя дорогая!

– Я тоже люблю вас, – выдохнула Кэтрин.

В тот момент она готова была обещать ему всю себя целиком. В конце концов, как предотвратить беременность, ей было известно. Однако Кэтрин боялась, что, дав слишком много, многое потеряет. Говорят же, что мужчины быстро утрачивают интерес к легкой добыче.

Через два дня среди полночной тьмы Кэтрин встретилась с Гарри в пустынной галерее. Неся в руке свечу, он тихо провел ее в антикамеру перед часовней герцогини, запер за собою дверь и усадил свою спутницу на деревянную скамью.

– Вы еще хотите сдержать данное мне обещание? – прошептал он.

– Да, – подтвердила Кэтрин. – Трогайте меня!

Ощущение было исключительно приятное. В ту ночь она узнала, что такое настоящее удовольствие. Тут не было ничего постыдного или греховного: это была самая естественная вещь на свете. И когда Гари наклонил голову и поцеловал коричневую родинку на внутренней стороне ее бедра, а потом приступил к делу языком, Кэтрин подумала, что умрет от наслаждения. Волны экстаза накатывали на нее снова и снова. Она будто попала на Небеса. Потом Гарри захотел, чтобы она тоже его потрогала и доставила ему такое же удовольствие. И она держала его в руке, удивляясь, как он разбухает от вожделения, потом излилось семя, и Гарри в экстазе выдохнул. Верный своему слову, он не просил о большем.

Обуянные страстью, они использовали любую возможность остаться вдвоем. Вскоре подружки Кэтрин догадались, что происходит, и стали подшучивать над ней, поминая ее прекрасного поклонника.

– Могу поспорить, вы с мистером Мэноксом играете хорошую музыку! – дразнила ее Элис Уилкс.

– По лицу видно, что ты влюблена, – подключилась Мег.

Кэтрин это даже нравилось. Разговоры о Гарри заставляли трепетать ее сердце; его имя постоянно вертелось у нее на языке. Хорошо, что ее секрет раскрыли. Теперь она чувствовала себя на равных с остальными девушками, которые развлекались с мужчинами в общей спальне. У нее не было причин завидовать им. Они никому ничего не скажут, потому что она знает их тайну.

Молодые камеристки радовались, что Кэтрин наконец нашла себе поклонника, и приставали к ней, чтобы она привела Гарри в общую спальню и он присоединился к их забавам, но Кэтрин не стала этого делать. Происходившее между ними было слишком важным, она не хотела обесценивать их близость, выставив ее на обозрение любопытных глаз.

Кэтрин была влюблена, и мир представал перед ней в розовом свете. Живя в каком-то дурмане, она считала часы до следующей встречи с Гарри. Знала, что его чувства к ней сильны и искренни, и упивалась этим неподдельным обожанием. Никогда еще Кэтрин не чувствовала себя такой особенной!

Слегка портили ей настроение Малин и Мэри Ласселлс, которые, услышав разговоры о ее близости с Гарри, стали выказывать неодобрение. Мэри, вероятно, завидовала, а вот Малин действительно принимала интересы Кэтрин близко к сердцу. Она явно не хотела, чтобы эта история была раскрыта.

– Мистер Мэнокс – очень привлекательный мужчина, но он из числа слуг, Кэтрин, а Говарды не вступают в брак со слугами и не кокетничают с ними. Лучше тебе не связываться с ним. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты пострадала или была задета твоя честь. Для этого хватит и пустяка, ты сама знаешь.

– Не беспокойся обо мне, для этого нет причин, – заверила ее Кэтрин, чувствуя жар на щеках.

Малин посмотрела на нее с сомнением, но больше ничего не сказала. Ее слова встревожили Кэтрин. Нужно проявлять бо́льшую осторожность. Не хватало еще, чтобы об увлечении учителем музыки узнала герцогиня. Если это случится, настанет конец всему и для нее самой, и для Гарри: она потеряет все, что делало ее жизнь восхитительной. Такой утраты ей не перенести.

Свидания в маленькой гостиной и кабинете у часовни продолжались. Поцелуи украдкой и смелые ласки доставляли такое удовольствие, что Кэтрин хотелось остановить время и наслаждаться этими моментами близости вечно. Все лето она парила на крыльях любви и светилась от счастья.

Однажды теплым августовским днем Кэтрин отыскала в саду пустую каменную скамью в тихом месте и села на нее, чтобы прочесть письмо отца. Оно оказалось на редкость бодрым: лорд Эдмунд сообщал, что его выбрали мэром Кале. Кэтрин очень за него обрадовалась. Целых шесть лет отец и Маргарет пытались прочно обжиться по ту сторону Канала, и, похоже, судьба наконец повернулась к ним лицом.

Вспомнив, какой несчастной она чувствовала себя, когда отец и мачеха оставили ее в Ламбете, Кэтрин улыбнулась. Казалось, это было так давно. Здесь у нее началась настоящая жизнь, и теперь она имела особые причины быть благодарной родным за то, что они пристроили ее ко двору герцогини. И все же ей хотелось большего. Мир манил ее, и Кэтрин стремилась быть его частью. Если говорить начистоту, ей хотелось выйти замуж за Гарри. Они никогда не обсуждали это, как будто оба знали, что на дозволение их брака нет никакой надежды, однако Кэтрин нравилось предаваться фантазиям, в которых она, одетая в роскошное платье, стоит на крыльце церкви и приносит брачные обеты или гордо показывает супругу новорожденного сына. Ей казалось, что жизнь проходит мимо. Она знала многих шестнадцатилетних девушек, которые уже были замужем и обзавелись детьми.

А еще Кэтрин хотелось попасть к большому двору, так как она слышала, что королева ждет ребенка, и каждый, кто усердно служит ей в это время, мог рассчитывать на определенные выгоды для себя, однако продвижение отца по службе произошло слишком поздно.

Теперь при дворе королевы уже не осталось мест, даже если дочери Говардов там были бы рады, и нет смысла размышлять, посмотрит ли теперь король на нее благосклонно. К тому же отъезд ко двору означал бы разлуку с Гарри.

Кэтрин встала и медленно побрела к дому. Скоро подадут обед. А вечером ей нужно добраться до Норфолк-Хауса и показать братьям отцовское письмо.

Холодным октябрьским утром церковные колокола подняли радостный трезвон. Высунувшись из окна общей спальни, Кэтрин услышала, что на других, отдаленных церквах тоже бьют в колокола. Все небо звенело. Она побежала вниз.

– Ты слышала? – возбужденно спросила Малин, схватив Кэтрин за руку, как только та вошла в зал. – Королева родила принца! У нас есть наследник престола! О, какой счастливый день!

Сияющая улыбкой герцогиня стояла на помосте в окружении своих придворных дам и дочерей – графинь Дерби, Оксфорд и Бриджуотер, которые как раз гостили в доме матери.

– Лорд Уильям этим утром сообщил мне радостную новость, – сказала она. – Вечером мы должны устроить пир.

Кэтрин чувствовала, что рядом с ней стоит Гарри.

– Великолепные известия! – воскликнул он. – Это значит, нам больше не грозят распри по поводу наследования престола и гражданская война.

– Вы полагаете, миледи попросят нести принца к купели, как она несла леди Елизавету?

Гарри робко улыбнулся:

– Сомневаюсь. Думаю, на этот раз преимущество будет отдано родственникам королевы.

Если герцогиня и чувствовала себя уязвленной, то виду не подала. А когда пришла весть, что герцог Норфолк будет крестным отцом, расплылась в улыбке. Это ли не доказательство, что Говарды снова в фаворе после охлаждения, последовавшего за падением королевы Анны.

Через две недели Кэтрин снова услышала звон: колокола били и в Ламбете, и в Лондоне. На этот раз бой был торжественно-печальный. Королева умерла. Это стало отрезвляющим напоминанием об опасностях, связанных с деторождением, и оживило болезненные воспоминания о матери. Она-то, Кэтрин, по крайней мере, успела узнать свою мать, помнила ее, а драгоценному крошке-принцу такого счастья не выпало. Сердце Кэтрин сжималось от жалости к малышу. А сама идея замужества вдруг показалась совсем непривлекательной. Если ей сейчас позволят выйти за Гарри, меньше чем через год она может расстаться с жизнью. Какой кошмар!

Герцогиня распорядилась, чтобы все облачились в траур и носили его, пока не закончатся похоронные обряды. Вскоре старуху постигло и личное горе: сперва ей сказали, что ее сына лорда Томаса – о радость! – выпускают из Тауэра, и сразу вслед за этим пришло известие о его кончине от какой-то лихорадки. Герцогиня была убита, но не пролила ни одной слезинки. Сидя в кресле, прямая как палка, одетая во все черное, она сообщила Кэтрин, что леди Маргарет Дуглас выпустили из заключения и отправили в аббатство Сион.

– Мне сказали, она тоже сокрушена горем. Но на все Господня воля!

Целый месяц Кэтрин пришлось носить старое черное платье, которое давило ей в подмышках.

– Но вы так очень соблазнительны, – сказал Гарри, когда она пожаловалась на однообразие в одежде.

Вечером Кэтрин взглянула на себя в зеркало. Гарри был прав. Простота в нарядах шла ей. Черное платье имело низкий вырез. Никаких украшений, волосы распущены – все это производило поразительный эффект. На самом деле настолько поразительный, что ей пришлось буквально отбиваться от Гарри.

– Мы должны скорбеть по королеве, – с укоризной сказала ему Кэтрин.

– Я пытаюсь позабыть печаль, – с усмешкой отозвался он. – Идите сюда, маленькая колдунья!

В дверь гостиной постучали. Кэтрин едва успела отскочить от Гарри, как вошел Уилл Эшби.

– Для вас пришло письмо, мистресс Кэтрин, – сказал он, бросив на нее понимающий взгляд, после чего передал ей послание и удалился.

Кэтрин увидела отцовскую печать. И сломала ее под пристальным взглядом Гарри. Чтение не принесло радости: похоже, никогда ей не попасть ко двору. Король лично отменил принятое на выборах решение о назначении отца мэром. «Он ни за что не согласится, чтобы меня допустили к должности мэра, – писал лорд Эдмунд, – и я не могу дольше оставаться в Кале без увеличения своих доходов».

Она протянула письмо Гарри – пусть прочтет.

– Мне так стыдно. Чем заслужил мой отец такое пренебрежение? Наверное, его полюбили в Кале, иначе не выбрали бы мэром.

– Может быть, у короля есть другой кандидат на этот пост, которого он предпочитает, вот и все. Не расстраивайтесь, дорогая. – Он посадил Кэтрин к себе на колени и потерся носом о ее ухо. – По крайней мере, он сохранил свой пост. Быть ревизором в Кале – это немало.