Елизавета Йоркская. Последняя Белая роза

– Как он смеет! – вскричала мать. – Разве он не знает, что дело Ланкастеров проиграно?

– Мы выстоим, мадам, – заверил ее лейтенант, – но на судах тысячи солдат. Наши военачальники полагают, что среди них есть наемники и пираты – обычные смутьяны. Боюсь, ярости этих злодеев нелегко будет противостоять, но на нашей стороне время, так как они, кажется, сперва намерены атаковать Лондон, а уж потом возьмутся за Тауэр.

Елизавета заплакала от страха. Леди Бернерс положила руку ей на плечо и сказала:

– Мы здесь в безопасности, дитя.

– Не бойтесь, миледи принцесса, – успокоил ее лейтенант. – Горожане заперли ворота и строят баррикады. Лорд-мэр прислал сказать, что он отправил самых быстрых гонцов к королю, чтобы те поторопили его поскорее прийти на защиту Сити и ваших милостей.

– А до тех пор мы будем находиться в величайшей опасности, – запинаясь, проговорила мать. – Бастард Фоконберг наверняка попытается захватить Тауэр, ведь здесь находится король Генрих.

Елизавета обмерла. Леди Бернерс сказала, что они в безопасности! А теперь мать говорит, что им грозит беда. Кому же верить?

Ей стало легче от спокойствия лейтенанта.

– Во-первых, мадам, Фоконбергу сперва придется как-то взломать защиту Лондона, ведь кто завладеет столицей, тот получит королевство. Мне нужно идти и организовать отпор. У нас здесь много войска, и мы хорошо обеспечены боеприпасами. Не беспокойтесь.

Несмотря на храбрые заявления лейтенанта, женщины ожидали новостей, трепеща от напряжения, как натянутые тетивы на луках.

– Женская доля – всегда сидеть дома и ждать, – с досадой проговорила мать. – Хотелось бы мне быть мужчиной, чтобы находиться там и делать что-нибудь.

– Это внушило бы страх нашим врагам, – с улыбкой произнесла бабушка Риверс.

– Мы должны полагаться на Господа, – сказала бабушка Йорк. – Пойду в церковь и помолюсь там.

– А я собираюсь поговорить с Генрихом Ланкастером, – заявила мать.

– Что? – хором удивились обе пожилые дамы.

– Я попытаюсь объяснить ему, что к чему, пусть он во избежание кровопролития прикажет Бастарду отступить.

– Надеюсь, у него хватит на это ума, – сказала бабушка Йорк, – но, боюсь, вы потратите время впустую.

– Стоит попытаться, – ответила мать и вновь вызвала лейтенанта. Тот явно смутился и попробовал отговорить ее, но королева упорствовала: – Прошу вас, приведите его сюда.

Вскоре появились четверо стражников, которые сопровождали шаркающую ногами фигуру в каком-то пыльном черном балахоне. Елизавета наблюдала за происходящим. Так вот он, Генрих Ланкастер, заклятый враг и соперник ее отца. Ну и жалкий же у него вид – всклокоченные седые волосы, осунувшееся лицо, глаза, на удивление пустые, нервно бегают. Узник неуверенно улыбнулся королеве, и в этой улыбке было не больше коварства, чем в беззубых веселых гримасах малыша Нэда. Елизавета поняла, что этот человек совершенно безобиден.

Очевидно, мать подумала так же и заговорила с Генрихом мягким голосом:

– Сэр Генрих Ланкастер, ваши сторонники намерены атаковать Лондон, и мы находимся в большой опасности. Вы поможете нам прогнать их? Одно ваше слово может стать решающим.

Генрих озирался по сторонам:

– Где Маргарита?

– Она идет сюда, – ответила мать.

– Она с Уориком?

– Нет, сэр Генрих. Уорик мертв.

– Я тоже мертв, – ответил ей дрожащий голос. – Ты – ангел?

Елизавета вытаращилась на бедного узника. Как он может быть мертвым?

Королева вздохнула:

– Сэр Генрих, вы понимаете меня? За стенами города собрались толпы людей, которые готовы взять Лондон от вашего имени. Вы попросите их остановиться?

Генрих смотрел на нее без всякого выражения. Королева покачала головой, поняв, что ничего не добьется.

– Уведите его, – приказала она страже.

Елизавета следила, как согбенная фигура покорно удаляется в окружении тюремщиков.

Мать не могла отойти от окон. Остальные женщины все время пытались отогнать от них девочек, но сами были так увлечены происходящим снаружи, что вскоре сдались. Елизавета много часов провела, прижимаясь носом к ромбикам стекол.

– Что там? – Голубые глаза Марии расширились от страха. – Мне не видно. – Она была еще слишком мала и не дотягивалась до окон.

– На стороне Суррея устанавливают пушки, – ответила ей Елизавета, силясь побороть панику. – Матушка, зачем они это делают?

– Пушки не направлены на Тауэр, – ответила мать. – Кажется, они собрались обстреливать Сити.

А когда захватят его, обратят свои взоры на Тауэр! Елизавета замерла от страха. Что будет с ними? Достаточно ли крепки стены крепости, чтобы защитить их?

Вскоре показались клубы стремящегося вверх дыма.

– Они подожгли мост! – воскликнула бабушка Риверс.

Елизавета увидела, как языки пламени охватили Лондонский мост, связующий берега Темзы. Зрелище было ужасное, но оглушительная пальба пушек пугала еще сильнее.

– Они целятся в Старые ворота и в Епископские! – крикнула мать и прижала к себе дочерей; грохот канонады заглушал ее голос.

Елизавета заткнула руками уши, Мария завыла. Вскоре Сесилия и Нэд присоединились к ней, и женщинам пришлось полностью переключиться на детей, чтобы их успокоить.

Елизавету было не оттащить от окна. Она в ужасе наблюдала за яростными атаками осаждающих. Однако Господь даровал лондонцам храбрые сердца, и принцесса, ликуя в сердце, следила за тем, как отважно они обороняют свой мост.

Бастард действовал умно. Он отвел корабли вниз по Темзе, и из них на пристань Тауэра, прямо под окном, в которое смотрела Елизавета, стало высаживаться его многочисленное войско. Девочка с визгом кинулась к матери, пытавшейся унять младенца-сына. Онемев от страха, Елизавета могла лишь цепляться за юбку матери и безмолвно тыкать пальцем в сторону окна. Вдруг раздался еще более громкий взрыв – это пушки Тауэра грянули ответным залпом. От грохота заложило уши.

Сунув Нэда в руки леди Бернерс, королева подбежала к окну:

– Матерь Божья, они здесь! И я вижу пламя. Должно быть, горят соседние здания.

Елизавета глядела снизу вверх на взрослых. Великий страх отображался на их лицах. Бабушка Йорк читала молитвы, перебирая четки. Потом раздался грохот со стороны Старых ворот. Лондонцы давали отпор, стреляя из своих пушек! Прошло совсем немного времени, и, ко всеобщему удивлению и радости, многие из людей Фоконберга попрыгали в свои лодки и уплыли прочь.

Елизавета прильнула к матери. Никогда ей не забыть этот ужасный день. Даже сейчас под стенами Тауэра шла битва, и в ушах у нее звенели визги и крики.

– Смотрите! Энтони идет на подмогу! – воскликнула бабушка Риверс.

Все снова бросились к окнам и увидели внизу дядю Риверса и лейтенанта Тауэра. Сидя на прекрасных боевых конях, военачальники вели большое войско через наружный сторожевой пояс замка.

– Они идут на защиту Сити, – выдохнула бабушка.

Дядя в своих серебристых доспехах выглядел великолепно. Мать всегда говорила, что он – идеальный рыцарь и воплощает в себе все добродетели рыцарства. Если кто-то и мог спасти Лондон, так это он. Вскоре звуки битвы усилились и стали более яростными, но постепенно они удалялись и стихали.

Женщины переглядывались.

– Неужели все закончилось? – прошептала мать.

Елизавета едва смела надеяться на это. Она все бы отдала, лишь бы узнать, что происходит снаружи. По звукам уже ничего было не понять, так как воцарилась тишина.

Казалось, прошло много часов, и под стук копыт в замок вернулись дядя Риверс, лейтенант Тауэра и их люди. Вскоре они пришли в покои королевы, все были возбуждены, громко переговаривались и шутили.

– Бастард бежал, – сообщил дядя. – Мы преследовали бунтовщиков до Степни. – Он усмехнулся. – Думаю, у нас есть повод для торжества, дорогая сестрица, – добавил он и повернулся к лейтенанту. – Вина для всех! Нам многое нужно отпраздновать, и я искренне рад, что его милость, вернувшись домой, найдет свою семью целой и невредимой.

Риверс наклонился к Елизавете:

– Вы вели себя очень храбро, моя дорогая девочка!

Как же красив он был и как галантен! Она обязана ему жизнью. Сердце принцессы преисполнилось радостью и благодарностью.

Отец вернулся! После шести дней томительного ожидания Елизавета стояла в нише большого эркерного окна дома на Чипсайде^[8], откуда королева и ее дамы наблюдали за процессией. Принцесса подскакивала от нетерпения. Колокола лондонских церквей радостно звонили, улица внизу была заполнена ликующей толпой; изо всех окон соседних домов, украшенных свисающими вниз гобеленами и расписными тканями, выглядывали люди. Когда гул толпы перешел в рев, девочка вытянула шею и увидела приближающегося короля – он выглядел как бог на своем белом скакуне, нагрудник его блестел, а надетая поверх шлема корона сверкала на солнце. Широко улыбаясь, он поднимал руку и отвечал на приветствия толпы, а увидев в окне королеву и своих детей, поклонился им, сидя в седле. Король проехал мимо очень быстро, но следом за ним двигалась колонна солдат, так что людям было кого встречать радостными криками.

Вдруг внимание Елизаветы привлекла одетая в черное женщина, которая сидела в окруженной стражей колеснице. Лицо у нее было напряженное и горестное, она смотрела прямо перед собой, будто не замечала торжествующего народа вокруг.

– Маргарита, – мрачно проговорила мать.

Так вот она, злая королева, осмелившаяся поднять оружие против отца. Как, наверное, унизительно для нее быть пленницей, которую с позором везут на глазах у толпы через весь Лондон.

– Что с нею будет? – спросила Елизавета.

– Ваш отец проявил милосердие, – ответила мать. – Ее отправят домой, во Францию, и это больше, чем она заслуживает. Скатертью дорога!

Елизавете, несмотря ни на что, вдруг стало жаль Маргариту, ведь та только что потеряла в битве сына и едва ли еще когда-нибудь увидит своего супруга.

– А где Анна Невилл? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответила королева.

Когда процессия закончилась, они поехали в Вестминстер, где король устроил пир, чтобы отпраздновать победу. Было чудесно вернуться в старый дворец, высившийся над северным берегом Темзы. Елизавета пришла в неописуемый восторг, снова увидев огромный главный холл, возносящиеся в небо шпили церкви Святого Стефана, величавые башни и новые пристройки, где располагались королевские апартаменты, – все это было знакомо и дорого ей.

Принцессе позволили не ложиться спать и присутствовать на пиру. Она надела платье из золотистого дамаста с высокой талией и узкими рукавами. Девочка сидела за главным столом и наслаждалась роскошными яствами, которые ей предлагали и которые были гораздо вкуснее того, чем ее кормили в детской. Рядом с нею, дальше от короля, сидели тетя Саффолк, сестра отца, так на него похожая, и лорд Стэнли, очень богатый барон с севера. Он был человеком сердечным, разговорчивым и проявлял большое терпение в общении с маленькой девочкой, которая как могла старалась принимать участие в беседе взрослых. Тетя Саффолк тоже, как обычно, источала доброту и подбадривала Елизавету. А вот отец выглядел озабоченным. При каждом взгляде на него девочка видела, что он напряженно обсуждает что-то с дядей Глостером и камергером, краснощеким добродушным лордом Гастингсом, своим большим другом и советником. Трапеза еще не окончилась, а они трое встали, поклонились королеве и ушли. Мать выглядела расстроенной, но продолжила вспоминать события дня вместе с бабушкой Йорк.

Елизавета подавила зевок. Когда леди Бернерс пришла, чтобы отвести принцессу в постель, та сделала реверанс перед матерью и охотно согласилась, чтобы ее увели. Проходя мимо королевы, она услышала ее слова, обращенные к бабушке:

– Это к лучшему. У него нет выбора.

Эти слова ничего не значили для Елизаветы – разговор взрослых. Однако в продолжение следующих нескольких дней, которые она провела с сестрами и братом в детской и в личном саду королевы, принцесса замечала, что взрослые то и дело о чем-то шепчутся и сразу умолкают, стоит ей подойти к ним. Она стала прислушиваться к их беседам, притворяясь, что увлечена какой-нибудь игрой, и ловила каждое слово болтающих друг с другом нянек, когда те считали, что она не слышит их. Так Елизавета узнала о смерти Генриха Ланкастера.

– Все это весьма загадочно, – сказала мистресс Джейкс. – Говорят, милорд Глостер находился в Тауэре, когда случилось несчастье.

– Вы верите в то, что Генрих будто бы умер с горя, узнав о смерти сына и пленении жены, как было объявлено? – Это произнесла леди Бернерс.

Последовала пауза.

– Такое могло произойти. Я знала одного человека, который свалился замертво, когда ему сообщили, что его жену переехала телега.

– Хотя это сомнительно. Я слышала, тело Генриха выставили в гробу в соборе Святого Павла и сквозь доски на пол сочилась кровь. Мне это кажется странным: трупы обычно не кровоточат. Но делать какие-то выводы не стоит. Не забывайте, кому мы служим.

– Я помню. Но не могу удержаться от мысли: вдруг кто-то решил раздавить семя.

– Думаю, нам лучше сменить тему, – заметила леди Бернерс, и дамы принялись обсуждать новую одежду для Нэда, которая нужна ему, когда он без пеленок.

«Бедный безумец, – подумала Елизавета. – Может быть, он с радостью расстался со своей скорбной жизнью, чтобы отправиться на небеса». Но рассказ о том, как он истекал кровью, был ужасен. Она не поняла, что имела в виду леди Бернерс или почему дядя Глостер находился в Тауэре, когда умер Генрих, и какой смысл вкладывала мистресс Джейкс в слова «раздавить семя».

– Что значит семя? – спросила она у матери, когда та благословляла ее на ночь тем вечером.

– Это зерно, которое сеют, из него потом вырастают растения или цветы, – ответила ей королева.

Елизавета была озадачена. Это уж совсем не имело никакого смысла. Ей хотелось бы поговорить об этом с дядей Глостером. Он-то наверняка сумеет объяснить, что произошло в Тауэре. Но дядя никогда не приходил в покои королевы, по крайней мере когда там находилась Елизавета, так что оставалось только ждать удобного момента.

Момент настал, когда король со своей семьей отправился прокатиться по реке. Все они, даже малыш Нэд, поднялись на обтянутую роскошными тканями величественную королевскую барку. Мать позволила Елизавете и Марии выйти на палубу, а дядя Глостер сказал, что присмотрит за ними. Они стояли, наблюдая, как мимо проплывают другие суда, и любуясь красотой Лондона. Город был такой спокойный и мирный в сравнении с картинами страшного побоища, происходившего здесь всего пару недель назад. Елизавета до сих пор вздрагивала при мысли об этом.

Барка закачалась, приближаясь к Лондонскому мосту, где вода шла рябью. Дядя Глостер приосанился, и Елизавета вспомнила: у него ведь кривая спина, но он так хорошо это скрывал, что никто не догадывался о его физическом недостатке, который, однако, не мешал ему храбро сражаться в битвах.

Немного позже Елизавета улучила момент:

– Дядя, вы были с Генрихом Ланкастером, когда он умер в Тауэре?

Глостер хмуро посмотрел на нее:

– Нет, не был, Бесси. Почему вы спрашиваете?

– Я слышала, как кто-то говорил, что вы там были.

– Да, я приезжал в Тауэр, но по делам короля.

Девочка пытливо вглядывалась в серьезное лицо дяди: выступающий вперед подбородок, нос, похожий на клюв, темные глаза. Она знала, что он не станет лгать ей. Дядя Глостер всегда был верен отцу и разделял вместе с ним тяготы изгнания. Отец говорил, что дядя человек отважный, сильный духом и пылкий, нет никого, кому он доверял бы больше.

– Мне жалко Генриха Ланкастера, – сказала Елизавета. – Он был сумасшедший.

– Да, и умер с горя, – заверил ее дядя Глостер. – Эта война между Йорками и Ланкастерами собирает свою ужасную дань. В юности Уорик был мне вместо отца, особенно после того, как мой родной отец погиб в битве при Уэйкфилде. Это случилось еще до вашего рождения. Однако Уорик предал короля и нашу семью. Именно он виновен в недавнем кровопролитии. – Глостер сдвинул брови и устремил взгляд на берег. – Хорошо, что Господь забрал к себе Генриха Ланкастера именно сейчас. Низложенный король всегда будет угрозой для своего преемника и фокусом притяжения для мятежников. – Дядя ободряюще улыбнулся племяннице. – Но давайте не будем думать о грустном, Бесси. Вам следует радоваться нашей прогулке. Смотрите, вон там Плацентия! – Он указал на прекрасный дворец, стоявший на берегу Темзы, в Гринвиче.

Жизнь вернулась в обычное русло и снова стала приятной. Отец прочно сидел на троне, враги его были повержены, чтобы никогда больше не подняться. А в животе у матери рос очередной ребенок.

Нэду уже составили собственный штат придворных, включая камергера, господина Вогана, который на людях носил принца на руках, и священника, кроткого дядюшки Лайонела, младшего брата матери. В июле Елизавета присутствовала на церемонии официального объявления Нэда принцем Уэльским, ее проводил король, он же принял у лордов присягу на верность своему законному сыну и наследнику. Принцесса с гордостью наблюдала за тем, как дворяне, начиная с Кларенса и Глостера, один за другим выходили вперед и клялись в верности ее брату.

К декабрю Нэд научился ходить. Он бойко топал к раскинувшей ему навстречу руки Елизавете, когда леди Бернерс принесла адресованное принцессе письмо.

– Королева говорит, вы можете вскрыть его.

Елизавета сломала плоскую печать. Читать она еще не умела, а потому передала письмо своей наставнице.

– Оно от графини Уорик, – сказала леди Бернерс, и улыбка сошла с ее губ. – Она просит вас заступиться за нее перед королем, так как милорды Кларенс и Глостер, как пишет графиня, отобрали у нее земли. Бесси, думаю, это послание нужно показать его милости.

– Я хочу сама передать ему письмо, – сказала Елизавета, которой было любопытно узнать, что скрывается за этим обращением к ней.

– Хорошо, – согласилась леди Бернерс.

Елизавета вручила письмо отцу, когда пришла к нему после вечерни. Стоя рядом с его креслом, она видела, что лицо короля, пока он читал, мрачнело.

– Она – глупая женщина и не имела права обращаться к вам, Бесси. – Он усадил дочь к себе на колени. – Я не отбирал у нее земли. Ее муж умер предателем, а сама она с тех пор живет в монастыре. Обширные владения Уорика перейдут к двум его дочерям. Я позволил дяде Кларенсу взять их в управление, так как он женат на Изабель. Дядя Глостер хочет жениться на Анне, потому что она овдовела, и, когда это произойдет, земли Уорика по моему распоряжению будут поделены между моими братьями.

– Но как же миледи Уорик? – Елизавета пожалела бедную женщину, так как сама знала, какой ужасной может быть жизнь в монастыре.

– Парламент объявит ее официально мертвой, чтобы дочери могли вступить в права наследства.

Елизавета подняла глаза на короля, смущенная тем, что человека могут объявить мертвым, пока он еще жив.

– Она не останется в нужде, – успокоил ее отец.

– А когда дядя Глостер женится на Анне Невилл?

Король вздохнул:

– Это хороший вопрос, Бесси. Проблема в том, что она исчезла. Никто не знает, где ее искать.

– Подозреваю, что Кларенсу это известно, – вмешалась в разговор мать, втыкая иглу в натянутую на пяльцы вышивку.

– Он это отрицает, – возразил король.

– Но кто потеряет больше всех, если Глостер женится на Анне? Кларенс хочет сохранить все наследство за собой.

– Едва ли он зашел так далеко, что стал прятать ее.

Мать выглядела раздраженной:

– Милорд, вам нужно научиться более реалистично смотреть на своих братьев. Вы проявили слишком большую снисходительность, когда Кларенс предательски поддержал Уорика. К тому же он ненавидит меня и моих родных. Считает нас выскочками и всегда держался такого мнения.

– Думаю, этот разговор немного преждевременный, – сказал отец и спустил Елизавету на пол. – Вы, наверное, ждете не дождетесь Рождества, Бесси. Мы проведем его здесь, в Вестминстере, устроим игры, маскарад, банкеты и пантомимы. Я намерен организовать пышные торжества, чтобы наверстать упущенное в прошлом году.

Елизавета захлопала в ладоши и воскликнула:

– Ах, скорей бы уже! – Однако, лежа в постели в ту ночь без сна, она думала не о грядущем Йолетиде, ее не оставляла мысль: куда же подевалась Анна Невилл?

Глава 3

1472–1475 годы

Отец часто говорил о прекрасном Брюгге, где он провел время изгнания в качестве гостя герцога Бургундского. То и дело он поминал Бургундию, и вскоре Елизавета узнала, что тамошний двор первый во всем христианском мире по великолепию как в области искусства, так и в моде и манерах.

Решив никому не уступать в блеске и роскоши, король щедро тратился на свой двор, желая произвести впечатление на своих подданных и иностранных гостей. Для Елизаветы стало привычным видеть работников, которые занимались бесконечными улучшениями в Вестминстере и других королевских дворцах, перестраивали их в красном кирпиче, столь любимом в Бургундии, золотили деревянные панели, создавали витражи, развешивали по стенам изысканные гобелены и картины фламандских мастеров. Отец тратил огромные суммы на атрибуты своего величия, особенно на экстравагантные наряды, дорогие украшения и обильный стол. Елизавета с восторженным трепетом взирала на все это и дала себе слово, что, если когда-нибудь выйдет замуж за короля или принца, у нее будет такой же великолепный двор.

Где бы ни находился двор, отец неизменно восседал на троне в блеске своего величия или легко перемещался среди придворных, радушный и всем доступный. Он был прост в общении и легко находил общий язык со всяким. Елизавете нравилось, когда отец, видя человека, онемевшего от благоговения перед его королевским великолепием, подбадривал его и побуждал говорить, дружески положив руку ему на плечо. Она знала, что в гневе король был страшен для тех, кто оскорбил его, но никогда он не выказывал гнева по отношению к своим детям и часто проявлял великую доброту и нежность к своей супруге.

Однажды ранней весной мать пришла в детскую в Вестминстере, уже обремененная большим животом, и тяжело опустилась на скамью.

– Вам уже шесть лет, Бесси, пора начать ваше обучение. Вам нужно узнать, как быть достойной женой великого принца и овладеть всеми качествами, необходимыми королеве. Мы начнем с самого важного, а это честность и непорочность – свойства характера, которые больше всего восхищают мужчин. – Она пустилась в долгое наставительное рассуждение о том, чего ждут от юной леди. – Вы должны держаться с достоинством, не сутулить спину и скромно опускать глаза. Больше никакой беготни по дворцу.

Сделать это оказалось труднее, чем думала Елизавета. Она часто забывала, что нельзя бегать и скакать, ведь до сих пор ей это дозволялось. У леди Бернерс нередко появлялись поводы упрекать свою воспитанницу, и она то и дело напоминала ей о необходимости следовать примеру матери, которая являла собой образец королевского достоинства.

Некоторые уроки вела леди Бернерс, но читать и писать Елизавету учила мать.

– Вам повезло, Бесси, – говорила ей наставница. – В мое время на женщин, которые знали буквы, смотрели косо. Люди опасались, что грамотность может привести к легкомысленному поведению, например к написанию любовных писем. Однако мой отец, хвала Господу, держался передовых взглядов, и теперь становится общепринятым, что образованная женщина может оставаться добродетельной. Умение читать и писать пригодится вам, когда настанет время управлять замками и дворцами. Вы сами сможете сочинять письма, и ваш ум расширится от чтения.

Елизавету всегда завораживали книги. Мать регулярно показывала ей прекрасные манускрипты в королевской библиотеке, и девочку очаровывали нарисованные в них миниатюры и поля текста, украшенные узорами из прелестных цветов или изображениями фантастических животных. Вскоре она уже могла прочесть многие слова сама. Это была для нее большая радость – вступать в мир короля Артура или открывать для себя волнующую историю святого Георгия, покровителя Англии, который спас обреченную на смерть принцессу от ужасного дракона.

Однако девочка извлекала уроки не только из книг. Много времени она проводила, наблюдая, как мать распоряжается слугами и общается с придворными, которые помогали ей в исполнении ее важных обязанностей. Елизавета быстро научилась считать, чтобы, когда вырастет, разбираться в денежных вопросах. Ей давали уроки танцев, музыки, шитья и оставляли немного свободного времени для игр. Почти каждый день в сопровождении грума она каталась верхом на своем пони по кличке Галахад. Принцессе нравилось скакать по парку и уноситься мыслями далеко, подставляя лицо ветру, который трепал ее волосы. Воспоминания о недавних тяжелых временах иногда заполняли ее сны, однако в часы бодрствования Елизавета мало думала о них. Жизнь настала мирная.

В апреле они жили в замке Виндзор. Мать родила очень милую девочку, которую назвали Маргарет в честь тети Маргариты, герцогини Бургундской. Елизавете сразу полюбилась новая сестренка, и они втроем с Марией и Сесилией много суетились вокруг нее, передавали с рук на руки, как куклу, и ссорились из-за того, кто будет держать ее. Малыш Нэд был немного отставлен в сторону, и его уже не демонстрировали с гордостью как младшего в семье, но мальчика больше интересовали скачки на деревянной лошадке и размахивание игрушечным мечом, чем возня с агукающим, спеленутым младенцем.

Исчезновение Анны Невилл продолжало занимать мысли Елизаветы. Ей было не понять, как могла пропасть неизвестно куда наследница огромного состояния. Дядя Глостер не прекращал поисков Анны. Он был убежден, что дядя Кларенс спрятал ее в одном из своих поместий, но все его расспросы – и, как говорили, подкуп слуг брата – ни к чему не привели.

– Но потом фортуна улыбнулась мне, – сказал он отцу, и Елизавета, в первый теплый день весны игравшая в личном саду короля с Марией, навострила уши.

Мать еще не вставала с постели после родов, а леди Бернерс держалась на приличном расстоянии от короля и его брата, которые сидели на каменной скамье, – Эдуард крупный, облаченный в наряд из желто-коричневого бархата, а дядя Глостер, стройный, бледнолицый, весь в черном, тем не менее находился в весьма приподнятом настроении.

– Сдается мне, – продолжил он, – что Кларенс укрывает Анну в своем лондонском доме. Я ходил туда сегодня утром, зная, что брат при дворе, сказал, будто пришел забрать книги, которые давал ему. Управляющий впустил меня, и я заглянул во все комнаты, изображая, что ищу свои вещи. Но нигде не обнаружил следов присутствия Анны. Тогда я спустился в комнаты слуг, только там я еще не побывал, хотя к тому моменту уже почти отчаялся. Сказал, что хочу пить, и попросил бутыль эля. На кухне царила суета, повара готовили ужин. Мне повезло, я увидел девушку-кухарку, которая резала лук. Она смотрела на меня как на Спасителя, вновь пришедшего в мир, и это была Анна. Я едва мог поверить своим глазам.

Отец рассердился:

– Достойно сожаления, что с одной из самых богатых наследниц в королевстве обращаются как с кухонной девкой.

– Меня это тоже разозлило. – Глостер оживился. – Я обратился к управляющему и заявил ему, что эта юная леди пойдет со мной. Он возразил: сперва, мол, нужно попросить разрешения у Кларенса, но я сказал, что сам объяснюсь со своим братом. А потом просто взял Анну за руку и вывел ее из дома. Когда мы оказались на улице и нас окружила моя охрана, она разразилась слезами и без конца благодарила меня. Я отвел ее в монастырь Сен-Мартен-ле-Гран и там оставил. Нэд, я хочу жениться на ней, как только получу разрешение от папы, ведь мы близкие родственники.

– Да, вы должны жениться на ней и получить ее земли. – Отец по-прежнему говорил сердито. – Я намерен обсудить эту историю с Кларенсом, и лучшего момента, чем сейчас, просто нет. – Он встал, лицо его было как грозовая туча.

Появился лорд-камергер:

– Ваша милость, милорд Кларенс просит у вас аудиенции. Он говорит, это срочно.

– Еще бы! – мрачно произнес король. – Проводите его ко мне. Леди Бернерс, прошу вас, заберите принцесс в детскую.

Но тут вошел дядя Кларенс, с багровым от гнева лицом.

– Что дает вам право врываться в мой дом? – резко бросил он дяде Глостеру.

– Пойдемте, – сказала леди Бернерс и потянула Елизавету с Марией прочь, даже не попросив, чтобы они сделали реверансы перед королем.

Пока наставница торопливо уводила детей во дворец, за их спиной слышались сердитые крики. Отец, разумеется, победит в споре. Он же король, и никто не смеет перечить ему, хотя, судя по звукам, дядя Кларенс старался как мог.

Когда Елизавета в следующий раз увидела дядю Глостера на воцерковлении матери, тот подмигнул ей. После пира принцесса спросила короля, женится ли ее дядя на Анне Невилл.

– Непременно, Бесси, – сказал он ей. – Владения Уорика будут разделены между вашими дядями.

Неудивительно, что у дяди Кларенса был такой вид, словно он вот-вот взорвется!

Семья собралась на свадьбу под парящими в вышине сводами церкви Святого Стефана. Елизавета, Мария и Сесилия были в одинаковых бархатных платьях цвета зеленой травы, с лифами на шнуровке, черными бархатными рукавами и золотыми цепочками, волосы принцессам распустили, как подобало юным девушкам. Они стояли в первых рядах толпы благородных леди и лордов и чувствовали себя очень важными персонами, даже маленькая Сесилия старалась не вертеться во время долгой церемонии бракосочетания.

Елизавета радовалась, что у нее появится новая тетя. Анна Невилл была стройной и довольно красивой, с полными губами, большими глазами и каскадом рыжеватых волос. После того как дядя Кларенс пытался лишить брата невесты и наследства, дядя Глостер заслужил это счастье. Он и выглядел счастливым, улыбался Анне. Огорчало лишь то, что они уедут на север, где Анна владела прекрасными замками, которые, разумеется, теперь все будут принадлежать дяде Глостеру. Жаль будет расставаться с ними.

Ни дядя Кларенс, ни Изабель не показывались, они намеренно пропустили свадьбу и удалились в свои поместья на западе. Елизавета считала, что это глупо. Даже Сесилия поступила бы умнее!

В конце мая мать пришла в детскую и, печально улыбаясь, привлекла к себе детей.

– Бабушка Риверс ушла к нашему Небесному Отцу, – сказала она, и на ее глазах блеснули слезы.

– Она вернется? – едва слышно пролепетала Сесилия.

– Нет, моя милая. Но когда-нибудь мы воссоединимся во Христе и окажемся все вместе на небесах.

Сесилия глядела на нее с недоумением, но Елизавета давно уже поняла, в чем смысл смерти, и объяснила сестрам, что бабушка уснула и никогда не проснется. Дни проходили печально, отсутствие бабушки ощущалось все сильнее. Елизавета любила ее теплые объятия, занимательные сказки о рыцарских подвигах в стародавние времена и продуманные подарки. Но больше всего девочке не хватало исходившей от бабушки любви. Конечно, у них оставалась бабушка Йорк, но она была слишком горда и благонравна. Елизавета тяжело переносила утрату.