Глава 3
Проблемы с самоконтролем
1
Как и говорила Шарлотта, ее сын вернулся в последних числах июля. Альвин принес с собой запах университетских коридоров, истории о буднях в общежитии, переполненном фотографами и художниками, коробку свежих полароидных снимков, на которых были запечатлены студенческие посиделки – потрескивание лесных костров и полупьяные улыбки. Альвин почти не отличался от себя прежнего. Он в обычной манере улыбался, щурился, говорил непринужденно, но появилась в его облике какая-то изможденность, вымученность, под глазами лужицами пролегли светло-лиловые тени.
– Я же студент, Лео. Скоро ты тоже им станешь и вообще перестанешь чему-либо удивляться, – тихо рассмеялся Альвин, когда я поинтересовался о его самочувствии.
Тем вечером мы с отцом были приглашены на ужин к Фоссам. Шарлотта приготовила спагетти под соусом «болоньезе», картофельный суп с запеченной сливой и медовое печенье. Мы расположились на кухне, и это было шагом в прошлое – в бледно-белоснежное пространство, увешенное фотографиями, пропитанное запахом кофе с корицей.
Шарлотта, раскладывая столовые приборы, оживленно пересказывала сыну последние новости. Альвин устало вздыхал, но продолжал вежливо улыбаться и отвечать на материнские вопросы. Радио на подоконнике играло «Dust in the Wind»31. Я перегнулся через спинку стула, чтобы сделать чуть тише.
– Тебе с чем-нибудь помочь? – спросил отец, когда Шарлотта водрузила на руки огромное блюдо со спагетти.
Она смешно наморщила веснушчатый нос, тонко улыбнулась и покачала головой – рыжие волосы рассыпались по плечам огненными змеями. Шарлотта почти не изменилась за последнее время, она все также напоминала мне ирландскую Дану32 – было в ней что-то свободное, почти дикое, но сглаженное ее природной мягкостью. Она улыбалась, как добрая волшебница из сказок. Когда мы с Альвином были младше, Шарлотта принимала участие в большинстве наших игр – будь то прятки, карты или нинтендо (однажды она несколько часов пыталась пройти вместе с нами одну из игр «Кастлвании»33). Я любил Шарлотту за ее открытость, за ее готовность помочь любому, за ее ласковый характер. Ее глаза всегда были грустными. Она была несчастна, но причина такой тоски мне, ребенку, была неведома – да и позже я мог лишь догадываться о ее причинах.
– Теперь все готово, – сказала Шарлотта, разглаживая складки на скатерти. – Милый, выключи плиту, пожалуйста, печенье готово.
Альвин повернулся, выполнил просьбу матери, а потом взглянул на меня.
– Ты так вымахал, черт возьми, – сказал он, накладывая спагетти себе в тарелку.
Вместо ответа я закатил глаза и скривил губы. Не так уж сильно я успел «вымахать» за то время, что мы не виделись. К тому же я имел привычку сутулиться, что немного убавляло мне роста.
Первую половину вечера мы слушали истории Альвина. Он рассказывал об улицах Берлина, о долгих лекциях и трудных экзаменах, о конкурсе на лучшую фотографию курса, где занял второе место, уступив какой-то девушке.
– А ты надумал, куда будешь поступать? – Альвин указал на меня вилкой. – Что тебе интересно?
– Юриспруденция, – ответил я. – Уголовный профиль или что-то вроде того.
Альвин слегка нахмурился и смерил меня оценивающим взглядом. Он исхудал – понял я – сделался каким-то долговязым.
– Я тоже был удивлен, – сказал отец, потрепав меня по волосам, – но он настоял.
– Мне казалось, что ты пойдешь по стопам Ульриха, – добродушно заметила Шарлотта, – или Анны. Ты ведь разбираешься в искусстве, нет?
– Разбираюсь – сильно сказано, – я пожал плечами. – Так, знаю кое-что.
– Он скромничает, – заговорщицки шепнул отец.
– Вовсе нет, – хмуро ответил я. – Зачем учить то, что тебе и так легко дается? Разве не лучше разобраться в том, о чем понятия не имеешь?
Альвин вопросительно выгнул бровь.
– Потому что легче добиться успеха в том, в чем у тебя талант?
– Это да, – я кивнул, – но я имею в виду, что об искусстве я могу прочесть самостоятельно, а…
– Анна потратила много лет на учебу, – возразил отец.
– Да, но я к тому, что…
Я почувствовал, что не могу больше продолжать. Со мной иногда такое случалось – я останавливался посреди улицы, потому что не было сил идти дальше, порой бросал дела, предпочитая не доводить их до конца.
– Ничего, – я снова уткнулся в тарелку.
Шарлотта достала из холодильника бутылку вина, разлила его по трем бокалам и в нерешительности взглянула на отца.
– Лео тоже будет? – спросила она.
Отец кивнул, но предупредил:
– Только немного.
Я едва сдержал саркастичную ухмылку, вспоминая наши посиделки с Ойгеном, пустые банки из-под пива, опустошенную флягу виски, что принадлежала Рольфу.
Следующие полчаса беседа протекала оживленно и довольно мирно. Отец и Шарлотта вспоминали свои студенческие годы и делились разными историями. Солнце за окном садилось, и под его преломленным светом волосы обоих Фоссов казались цвета ржавчины. Я выпил два стакана вина, и меня немного разморило.
Отец обратил внимание на газету на краю стола, встряхнул ее и быстро пробежал взглядом заголовок.
– Так-так… Звериное бешенство добралось и до Берлина.
– Что такое? – спросила Шарлотта.
– Лисы. Пару бедняг пришлось убить.
– Ох, – огорченно вздохнула Шарлотта, – как жалко.
– Что ж, животное не виновато, но иногда это единственный выход, – отец потер подбородок.
Альвин ткнул меня локтем в бок и кивнул в сторону коридора. Мы поблагодарили Шарлотту за ужин и переместились в комнату Альвина. В ней ничего не изменилось, она была заполнена пустотой и одиночеством – было заметно, что в ней никто не живет. У стен по-прежнему громоздились коробки с кое-какими вещами, под потолком и на стенах были развешены фотографии, на полках ровным строем лежали пластинки.
– Значит, у вас там по улицам бешеные лисы бегают? – спросил я.
Альвин прикрыл дверь и рухнул на кровать.
– Вроде того, – зевнул он. – Знаешь, какой первый признак лисьего бешенства?
– Какой же?
Он приподнялся на локтях – меланхоличный и утонченный – взглянул на меня.
– Они совсем не боятся людей.
Я присел на край кровати и подогнул под себя ногу.
– Обычно лисы никого к себе не подпускают, – добавил Альвин. – Совсем.
Мы немного помолчали. В тишине можно было различить голоса отца и Шарлотты, которые о чем-то спокойно беседовали.
– Посмотри-ка, что я привез.
Альвин свесился с кровати и вытащил из лежащей на полу дорожной сумки светло-голубую пластинку с изображенным на ней причудливым замком.
– Знакомься, это Bröselmaschine!34 – восторженно сообщил он. – Одни из лучших ребят в своем стиле.
– Что у них за стиль? – поинтересовался я, принимая из его рук пластинку, чтобы лучше рассмотреть ее.
Над старым замком летали бабочки с красными крыльями, а у его подножья тянулись сюрреалистичные гитары.
– О, мой юный неопытный друг, как много тебе еще предстоит узнать, – улыбнулся Альвин. – Что-нибудь о краут-роке слышал? Ну, о капусте?
– М-м… – неопределенно промычал я, чувствуя себя идиотом, – нет?
Альвин усмехнулся.
– Так я и знал, – он снова растянулся на коричном покрывале. – Это довольно интересное направление, экспериментальная музыка, понимаешь?
– А почему капуста?
– Потому что немцы у многих ассоциируются с квашеной капустой, отсюда и появился так называемый капустный рок. Bröselmaschine напоминают Боба Дилана и Джоан Баэз, – Альвин мечтательно прикрыл глаза. – Хиппозные начала, кельтские легенды, флейта и меллотрон35, мандолина и гитара. Давай поставим?
Альвин забрал у меня пластинку, поднялся с кровати, подошел к проигрывателю и поднял наверх пылезащитную крышку.
– Я все спросить хотел, – начал он, удерживая пластинку за торец. – Как там камера поживает? Фотографируешь?
– Иногда пытаюсь, – ответил я.
Пытался. До того, как начал практиковаться в стрельбе вместе с Ойгеном. Последнее время мне стало совсем не до фотографии.
– Получается?
Альвин зафиксировал пластинку на поворотном диске и слегка надавил на нее. Не отрывая от него взгляда, я передернул плечами.
– Не уверен, у меня не очень хорошие фотографии, но их много.
– Если эти снимки что-то для тебя значат, то они в любом случае хороши.
Заиграла музыка – не очень громко, с темной хрипотцой, плавно. Я действительно распознал ирландские мотивы, нечто фолковое, ужасно традиционное – зеленые холмы, окутанные туманом, рыжие девушки с венками на головах.
– Нравится? – спросил Альвин.
Я кивнул. Мне правда нравилось.
Мы немного послушали музыку, потом покурили в открытое окно.
– Тебе все еще снятся кошмары? – спросил Альвин, разглядывая пустую дорогу. – Как твое… самочувствие?
– Бывает, что снятся, но гораздо реже, чем раньше, – негромко признался я, стряхивая пепел в темноту. – Я в порядке.
– Надеюсь. Я все время чувствовал себя виноватым, потому что оставил тебя в таком состоянии.
Я удивленно взглянул на него, но он все еще смотрел в другую сторону.
– Я был не один.
– Не один, но я был единственным, кому ты доверился.
– Эй, – я заглянул ему в глаза. – Ты помог мне, хорошо?
Он слабо улыбнулся, но в его взгляде было что-то очень печальное.
– Хорошо.
Мы выбросили бычки на дорогу, и Альвин осторожно закрыл окно.
– Слушай, – мне в голову вдруг пришла одна глупая затея. – Все наши заметки. Они ведь сохранились? Давай взглянем?
Альвин пришел в некоторое замешательство.
– Я думал, что ты давно все забрал.
– Я хотел, но как-то не вышло.
– Тогда все до сих пор на своем месте. Ты уверен, что тебе это нужно?
Я помолчал. Ответ знали мы оба. Мне совершенно точно не надо было вновь погружаться во все это, но есть вещи, которым невозможно противостоять. Я видел, что Альвину моя идея не понравилась, но он не стал протестовать. Мы распахнули двери шкафа и стали шарить ладонями по самой верхней полке.
– Черт, никак не дотянуться, – бросил Альвин. – Нужен стул.
Я скинул вещи с единственного стула в комнате на кровать и подтащил его к шкафу. Альвин быстро забрался на него, заглянул на полку.
– Тут все пылью заросло, – сказал он. – Так, где же… Ага, нашел.
Мы сели на кровать. Альвин – как хищная птица цепкими когтями – перебирал пожелтевшие листы. Скучающее выражение его лица сменилось восторженным. Он столь близко подносил к глазам наши записи, словно надеялся прочесть что-то меж строк.
– Мы на самом деле были так помешаны на всем этом? – тихо спросил я, разглядывая распечатанный портрет Петера Кюртена36.
– Похоже на то.
– С ума сойти можно.
Альвин пристроил подбородок у меня на плече.
– А кто сказал, что мы нормальные?
– Твоя правда.
Мне казалось, что материала было меньше, но оказалось, что в свое время мы раздобыли много всего: копии писем Ричарда Рамиреза, фотографии жертв Теда Банди, статьи о массовом убийстве в «Колумбайне», о бойне в школе Бата37, о Джеймсе Холмсе38 и Чарльзе Старквезере39, криптограммы Зодиака, информацию о преступлениях Вальтера Ванденберга и многое-многое другое. Преступления повергали нас в трепетный ужас, мы чувствовали отвращение, смешанное с любопытством, нам хотелось понять, что заставляет людей совершать такое. Что способно толкнуть человека на убийство? Если разобраться – много чего. Эмоционально-глубокие потрясения, скука, голод, острая нехватка ощущений, обезличенные чувства и их потеря. Причину можно найти всегда.
– Все нормально? – спросил Альвин чуть позже, когда мы закончили разбирать записи.
– Да, – ответил я. – Думаю, что да.
2
На следующий день я пересказывал вечерние события Ойгену. Мы сидели на верхних скамьях школьного стадиона. Пусть в школу я теперь не ходил, но стадион всегда был открыт, поэтому ничего не мешало мне и Ойгену расположиться на местах болельщиков. Я ждал Бастиана, а Ойген составлял мне временную компанию – к вечеру у него были дела.
– Это было так странно. Мне казалось, что мы больше никогда не вернемся к этому, но… Я даже не могу толком объяснить, что почувствовал, когда…
– Ты можешь помолчать? – достаточно резко перебил меня Ойген. – Мне сейчас не до твоего фанатичного детского увлечения.
Он делал затяжку за затяжкой. Сигарета дрожала между его пальцами.
– Моего фанатичного детского увлечения?
Ойген тяжело вздохнул, покачал головой и зажмурился.
– Извини, – сказал он сквозь зубы.
Еще при встрече я понял: с ним что-то не так. Ойген был взвинчен, постоянно дергался и слишком много курил. Когда я поинтересовался, что случилось, он только поморщился и отмахнулся.
– У тебя все в порядке? – снова спросил я.
Ойген уставился на поле, где тренировалась школьная футбольная команда, и молчал. Его бледные губы были обветренными и шелушились, под глазами отчетливо проступали синяки – он плохо спал этой ночью или не спал вовсе. Маниакально-лихорадочным движением Ойген комкал пальцами рукава серой толстовки с выцветшим изображением рыси, в которую был одет.
– Отец попросил меня кое о чем, – ответил он.
– О чем?
Ойген потушил сигарету о скамью и бросил себе под ноги – там уже образовалась горка окурков.
– Хочет, чтобы я переговорил с одними людьми вместо него.
Я не поверил своим ушам.
– Чего-чего?
Ойген крепко сжал мое плечо.
– Тише, – спокойно попросил он. – Не хватало еще, чтобы нас тут услышали.
Я кивнул. На такой высоте никого, кроме нас не было, но я подозревал, что у Ойгена на нервной почве начала развиваться паранойя, а мне это было слишком хорошо знакомо.
– Почему он не может заняться этим сам? Что это вообще за люди?
– Ему нужно уехать на пару дней, чтобы встретиться с другими заказчиками. Он доверяет мне. Я справлюсь.
– Это тоже заказчики?
Ойген шмыгнул носом.
– Ну да.
– И чего они хотят?
– Перевезти ящик глоков40 и еще что-то по мелочи.
– Твою мать, Ойген, – выдохнул я. – Ты согласился?
Он промолчал.
– Если тебя поймают, то посадят лет на десять.
– Ты думаешь, я не понимаю? – взъелся он. – Только у меня нет выбора. Мне придется это сделать. Если не сейчас, то потом, потому что я обязан Рольфу всем, и он теперь надеется на меня.
Я попытался взять себя в руки.
– Ойген, это же безумие. Серьезно.
Он посмотрел на меня таким взглядом, что я понял – лучше мне заткнуться.
– Какой у тебя план?
– Сегодня нужно подготовить машину, придумать, где буду прятать стволы, а завтра поеду на сделку.
Происходящее казалось слишком нереальным. Одно дело – стрелять по банкам в лесу и просто дурачиться, но ввязываться в грязные дела Рольфа – другое.
– Куда нужно будет все доставить?
Ойген снова закурил.
– Пока не знаю. Отец говорит, что в Нюрнберг41. Вроде бы.
В спокойной обстановке школьного двора рассказ Ойгена казался мне нелепым. Может быть, он заметил тревогу на моем лице, потому что протянул мне сигарету, позволил затянуться и попросил расслабиться.
– Помочь тебе с машиной сегодня?
– Нет, – он отрицательно покачал головой, – но ты можешь оказать мне другую услугу.
– Какую?
– Вечером, после того, как я уеду, не светись на улице, ладно?
Я медленно кивнул.
– Ты – мое алиби, – сказал Ойген, стряхивая пепел с сигареты.
– Только будь осторожен, ладно?
Ойген криво улыбнулся.
– Так трогательно, – фыркнул он. – Сейчас расплачусь.
– Я серьезно.
– Все путем, Лео.
Ойген посмотрел на меня. Его холодный уверенный взгляд был попыткой провести меня, но я все равно видел, что он нервничает. Ойген вновь отвернулся и принялся рассматривать футболистов.
– Такие идиоты, – раздраженно заметил он.
– Ветцель!
К нам приближалась Элла Шмиц – светлые волосы растрепаны, тушь размазана по щекам. Она быстро поднималась к нам, но замерла примерно на полпути и замахала руками.
– Тебе чего? – недовольно крикнул я.
– Там… За школой… – она не могла отдышаться. – Герт сейчас убьет Бастиана!
Я вскочил на ноги, а за мной и Ойген. Не сговариваясь, мы рванули вниз по лестнице за Эллой.
– Кто такой Герт? – спросил Ойген, когда мы бежали вниз по ступеням.
– Ее бывший парень, – ответил я и чуть не споткнулся, но Ойген удержал меня от падения.
Мы быстро покинули стадион, оставив Эллу далеко позади.
3
Герт был гораздо мощнее Бастиана и выше примерно на голову, поэтому Басти значительно уступал в схватке. Мы застали их на заднем дворе школы. Герт скалой возвышался над Бастианом, который хрипло сплевывал кровь на траву; у него был подбит глаз, под губой зияла ссадина.
– Майер! – крикнул я.
Герт обернулся и прорычал:
– Отвали отсюда, Ветцель!
– Лео, я справлюсь сам, – бросил мне Бастиан. – Уходи!
Он еле стоял – ему хорошо досталось. Я больше не стал терять ни минуты – ринулся на Герта, ударил его в лицо, но он не пошатнулся, а только схватился за нос ладонью. На его пальцах показалась кровь.
– Сукин сын! – рявкнул он. – Сказал же, чтобы ты…
Договорить он не успел, потому что на него налетел Ойген.
– Повтори, – процедил он. – Повтори, а?
– Сукин сын, – с нажимом вывел Герт. – Твой друг самый настоящий сукин сын. Как там твоя мамаша, Ветцель? Не подохла еще?
Я стиснул кулаки и снова ринулся на Майера, но кто-то впился мне в локоть. Я обернулся – у меня на руке повисла Элла.
– Просто уходите отсюда, ладно? – умоляла она. – Не надо драться! Герт, между мной и Бастианом ничего нет. Он просто…
– Ага, он просто за тобой увивается, Элла, черт возьми!
Герт ревел, словно медведь. Его голос смешивался с писклявыми оправданиями Эллы, которая продолжала уверять, что они с Бастианом просто знакомые. Ойген выплюнул какое-то русское ругательство – я не разобрал, размахнулся и ударил Герта в челюсть с такой силой, что голова Майера дернулась в бок. Он замер на несколько секунд, потому что явно не ожидал удара, и Ойген этим воспользовался. Он ударил снова, но на этот раз по ребрам. Герт шумно выдохнул, схватился за бок, лицо у него раскраснелось. Он попытался ударить Ойгена в ответ, но тот шустро увернулся, схватил Герта за шею и подставил ему подножку. В следующую секунду Майер рухнул на траву, а Ойген сел ему на ноги, придавливая к земле всем своим весом.
Все произошло так быстро – никто не успел ничего сказать или сделать. Ойген полез рукой в карман толстовки, и я сразу догадался, что он собрался сделать.
– Ойген, не надо!
Я подбежал к нему, но было уже поздно, потому что он выхватил пистолет, с которым мы обычно упражнялись в лесу. В моей голове лихорадочно стучало. Какого черта? Какого черта? Какого черта у него с собой оружие? Обычно Ойген не выносил его дальше дома или леса.
– Кто теперь сукин сын, а? Скажи: «я грязный сукин сын», – шипел Ойген, приставив ствол ко лбу Герта.
Майер смотрел на него широко раскрытыми глазами. Элла оцепенела, приложив ладони ко рту. Бастиан нервозно переводил взгляд с Ойгена на меня. Я весь вспотел, меня мелко трясло, я пытался сообразить, как прекратить все это.
– Он наверняка не заряжен, – прохрипел Герт.
– Хочешь проверить, ублюдок?
Ойген крепче сжал рукоятку, его палец лежал на спусковом крючке.
– Говори.
– Я… сукин сын.
– Что-что? Ты кое-что забыл.
Герт зажмурился и сказал громче:
– Я грязный сукин сын.
– Если ты хоть кому-нибудь скажешь о том, что здесь произошло, то я отстрелю тебе яйца, понял?
Выхватить у Ойгена пистолет? Слишком рискованно. Он может случайно выстрелить. Я осторожно положил ладонь ему на плечо и начал что-то говорить, но нас прервали:
– Эй! Что у вас там происходит?!
В нашу сторону двигался школьный охранник – я не помнил его фамилию, но тогда меня это совершенно не волновало. Пользуясь замешательством Ойгена, Герт столкнул его с себя и пополз в сторону. У меня в ушах звенело, и я не понимал, что происходит. Если кто-нибудь увидит Ойгена с оружием в руках, то это конец. Охранник выхватил рацию и что-то приглушенно заговорил, не переставая быстро приближаться к нам.
Я вырвал пистолет у Ойгена из рук, быстро сунул его себе за пояс и тихо бросил:
– Беги отсюда.
Его не нужно было уговаривать – он тут же сорвался с места и понесся к школьному забору. Я обернулся к Элле, велел ей молчать о том, что она видела, бросил быстрый взгляд на Бастиана, а затем рванул в другую сторону – сквозь колючие кусты, быстрее-быстрее, к дороге.
4
Я бежал со всех ног – меня никто не преследовал, но по какой-то причине я не мог остановиться. Замедлился я только тогда, когда оказался на приличном расстоянии от школы. Я быстро набрал номер Ойгена, но он не взял трубку. Тогда я позвонил Бастиану.
– Черт, Лео, что это вообще было?!
– Потом объясню. Что там сейчас происходит?
– Меня пустили в школу, со мной поговорил наш бывший классный руководитель. Теперь торчу в медпункте.
– Элла что-нибудь рассказала?
– Не знаю. Она тоже куда-то делась. Мне кажется, убежала домой.
Я выругался.
– Ты сам в порядке, Басти?
– Да, где ты сейчас? Откуда у этого парня ствол?
– Расскажу, когда увидимся. Ты ведь ничего не сказал про оружие?
Бастиан тяжело вздохнул.
– Басти?
– Нет, конечно, нет. Никто ничего не знает.
– А где Герт?
– С ним сейчас тоже разговаривают, но я не думаю, что он проболтается. Здесь думают, что это обычная драка на кулаках из-за девушки.
– Ага, родителей хоть в школу не вызовут.
Бастиан фыркнул, а потом зашипел от боли.
– Этот козел мне губу разбил.
– Ты еще легко отделался.
– Знаешь, тот охранник еще не вернулся. Твой приятель быстро бегает?
Я напрягся.
– Вряд ли он так долго его преследует. Охранник, конечно, много неприятностей в свое время нам доставил, но я не думаю, что он с таким усердием наворачивает круги по городу, чтобы поймать Ойгена.
– Может, сидит сейчас где-нибудь в парке и глушит пиво, радуясь, что может безболезненно отлынивать от работы, – хмыкнул Бастиан.
– Ага, – согласился я. – Перезвоню позже, хорошо?
Мы распрощались, но прежде я уточнил адрес Эллы, потому что мне нужно было с ней поговорить, чтобы убедиться, что она будет держать язык за зубами. В школе я не выносил ни ее, ни Герта. Она была заносчивой стервой, он – типичным придурком из семьи таких же придурков. Мы никогда не ладили. У нас никогда не было ничего общего. Угораздило же Бастиана втрескаться в самую неподходящую девушку.
Я шел по направлению к лесу, чувствуя тяжесть из-за того, что у меня с собой оружие. Мне казалось, что прохожие только и делают, что смотрят на меня. Они знают. Они все знают. Не хватало еще снова поймать паническую атаку. Я прислонился спиной к прохладной кирпичной стене, крепко зажмурился и досчитал до десяти. Где сейчас Ойген? В порядке ли он? В момент драки он казался действительно безумным, словно у него сорвало все тормоза. Тогда я впервые задумался о том, способен ли Ойген выстрелить в человека. Ответа у меня не нашлось – или я сам не пожелал его находить.
– Извините, молодой человек…
Я вздрогнул и шарахнулся в сторону. На меня смотрела пожилая женщина в очках. У нее на руках сидела сиамская кошка.
– Не подскажите, который сейчас час?
– Половина второго, – ответил я и быстро пошагал в сторону, уговаривая себя успокоиться.
Пистолет я спрятал на нашем пустыре – и тут же почувствовал легкость. Я не пришел в себя окончательно, но у меня хотя бы перестали дрожать руки. Я опустился на трухлявое дерево, немного пригладил растрепанные волосы и постарался привести в порядок дыхание. Никто ничего не знает. Герт будет держать язык за зубами – он напуган. Осталось переговорить с Эллой. Я посидел еще пару минут, а затем поднялся на ноги и поплелся обратно. Сил у меня почти не осталось.
Элла жила не так далеко от моего дома, поэтому мне не составило труда найти ее район. Я остановился у нужного подъезда, припомнил квартиру и позвонил в домофон. Мне ответил высокий женский голос. Я поздоровался и попросил позвать Эллу. К моему облегчению она оказалась дома и даже согласилась поговорить со мной.
– Ты же не будешь угрожать мне пушкой? – спросила она вместо приветствия.
Я хмуро посмотрел на нее.
– Я серьезно, Лео.
– Господи, нет, не буду.
Мы опустились на лавку в сквере неподалеку от дома Эллы.
– Хорошо, потому что этот психопат напугал меня до смерти.
– Он не психопат, – огрызнулся я. – Какого черта Герт вообще набросился на Бастиана?
Элла вздохнула.
– Потому что Бастиан последнее время оказывал мне знаки внимания.
– Разве вы с Гертом не расстались?
– Да, но… Это было временно, понимаешь?
– Не совсем.
– Мы решили какое-то время отдохнуть друг от друга, а на днях снова сошлись. Герт увидел на моем телефоне пару звонков от Бастиана и стал расспрашивать. Что я могла ответить? Призналась, что я ему нравлюсь.
– Очень здраво.
Она надулась, нахмурила брови.
– Что ты имеешь в виду?
– Тогда зачем надо было принимать приглашение Басти, когда он звал тебя в кино?
– Не знаю, – Элла грустно пожала плечами. – Просто хотела хорошо провести время.
– О, точно. Я и забыл, как это удобно – пользоваться людьми.
Она проигнорировала мой выпад и продолжила.
– Мы шли на футбольную тренировку к моему младшему брату, когда Герт заметил Бастиана. Мы успели переброситься всего парой слов, он сказал, что тоже идет на стадион, чтобы встретиться с тобой, а потом началась драка.
– Собираешься рассказать кому-нибудь об этом?
Она задумчиво повела плечом.
– Ты серьезно?
– Слушай, твой друг чуть не пристрелил Герта.
– А твой Герт планировал покалечить Бастиана.
– Драка – одно дело, а вот размахивать пистолетом перед лицом человека – другое. Я подумаю, что дальше делать, Лео.
Она стала подниматься с лавки, но я крепко схватил ее за локоть. Элла попыталась вырваться, потом в упор посмотрела на меня.
– Что?
Мне пришлось умолять ее ничего не рассказывать. Никогда не думал, что буду о чем-то просить Шмиц, но у меня не было выхода. В силу своей стервозности она могла растрепать всем и каждому о том, что в действительности произошло на школьном дворе. Этого никак нельзя было допустить.
– Ветцель, мне больно! – взвизгнула она, когда я не рассчитал силу и сжал ее предплечье чуть сильнее, чем нужно было.
– Просто пообещай мне, что будешь держать язык за зубами.
Она раздраженно вздохнула, отбросила светлые волосы на спину.
– Ладно, хорошо, черт с тобой, я обещаю, но держись с этим психом подальше от меня и Герта. Передай Бастиану, чтобы больше не писал и не звонил мне.
– Передам.
Я отпустил ее, и Элла быстро зашагала в сторону дома. Я долго смотрел ей вслед, надеясь, что она сдержит свое слово. Я сделал все, чтобы обезопасить Ойгена. Что было бы, если бы к ним домой нагрянула проверка? Я и так все время думал о том, чем все обернется, если кто-нибудь прознает о делах Келлеров. Мы стреляли в лесу забавы ради, но мысль о том, что кто-то может услышать выстрелы, не давала мне покоя. Если я говорил об этом Ойгену, то он морщился и просил меня не быть занудой, а я занудой не был – просто переживал.
Домой я возвращался с тяжелым сердцем, потому что вспомнил о том, что в скором времени предстоит сделать Ойгену. Я еще раз позвонил ему, он вновь не ответил, но через двадцать минут я получил от него короткое сообщение, где говорилось, что все в порядке. Особого облегчения я все равно не испытал. Ойген сказал, что ему предстоит перевезти что-то еще по мелочи. Что это может быть? Патроны? Какие-нибудь запрещенные вещества? Одно мое предположение было хуже другого.
Идти домой я передумал, поэтому еще долго бесцельно бродил по городу. Мне не хотелось объяснять отцу, чем я так встревожен. Объяснять пришлось бы слишком многое, а ему и так хватало поводов для тревоги. С каждым днем обстановка у нас дома становилась все мрачнее и мрачнее – маме не делалось лучше, и мы с отцом до смерти боялись неутешительно звонка из больницы. Я допоздна просидел на детской площадке, рассматривая звезды и размышляя над тем, во что постепенно превращается моя жизнь.