– Это странно, – сказал Самуэль, когда мы отъехали от дома.
– Что именно?
– Почему ты?
Я смотрел на улицу – за окном теплым светом мерцали кофейни и магазины.
– Он не убил меня тогда. У него ничего для меня не было.
Самуэль цокнул языком и передернул плечами.
– Не знаю, Лео. Спустя столько лет? Сколько прошло? Восемь?
– Но он ведь только-только начал убивать вновь. Может, ему что-то мешало все это время.
Самуэль чертыхнулся.
– Я уже не знаю, что думать. Как он тебя нашел?
– Мое имя есть в старых газетах. Довольно легко на меня выйти, если захотеть.
– Твоя правда.
– А что насчет цветов?
– М?
– В цветочных лавках ничего не нашли? Никто не покупал желтые каллы?
– Нет. Пока нет.
– Как такое может быть?
– Их могли заказать с курьером откуда-нибудь с окраины города. Сильвия продолжает этим заниматься.
Я уставился перед собой. Ночные огни расплывались перед глазами. Красный сигнал светофора превратился в мутное кровавое пятно.
– Как его вообще можно поймать? – тихо спросил я.
– Мы делаем для этого все возможное.
– Он показывается, когда захочет. Ты думаешь, что с отцом я буду в безопасности? Нет. Этого не будет. Если он нашел меня там, то…
– Выдохни, – сказал Байер. – Чуть позже я пришлю Леонарда. Он подежурит у вашего дома, хорошо?
Я кивнул.
– Отец с ума сойдет.
– Ульрих сильный мужчина, – возразил Самуэль. – Вы оба сильные. Вы справитесь.
– Ты считаешь?
– Я знаю это. Оставишь мне ключи от квартиры? Мне нужно будет ее запереть, когда мы закончим.
Я достал из кармана связку, отсоединил два нужных ключа и отдал Байеру.
– А где Торвалль?
– Остался в отделе.
– У тебя теперь с ним проблемы, да? Из-за того, что я сегодня был с тобой?
Байер поморщился.
– Не бери в голову. Торвалль почти всегда такой. Он не самый любезный полицейский. Дело даже не в тебе. Не столько в тебе, сколько в его принципах.
– Ты меня успокоил, – вяло отозвался я.
Мы подъехали к дому. Я посмотрел на окна. Свет был выключен. Отец все еще крепко спал.
Самуэль проследил за моим взглядом.
– Все будет в порядке, – сказал он.
Какое-то время я оставался сидеть в машине, потому что не мог заставить себя пошевелиться.
– Все эти люди. Сильвия, Леонард, Альберт… Они так тебя слушают.
Байер грустно, но тепло улыбнулся.
– Сначала этим делом занимались мы с Торваллем. С нами были еще ребята, но их перевели. Сейчас у нас новая команда. Сильвия и Альберт присоединились совсем недавно, поэтому я и даю им указания, чтобы знали, что нужно делать.
– Понятно, а где ваш начальник? Если Хартмут только его замещает?
– В больнице уже пару недель. Он перенес сердечный приступ, поэтому мы временно без босса, – объяснил Самуэль, а потом посмотрел на меня пристальным взглядом. – Я вижу, что ты делаешь.
– Что?
– Ты тянешь время, но меня не провести. Иди к отцу.
Он был прав.
– Не волнуйся. Леонард скоро будет здесь. Если что, то я на телефоне.
Я взял рюкзак, кивнул и вышел из машины. Вдруг хлопнула дверь со стороны Байера.
– Я тебя провожу, – сказал он. – Глупо с моей стороны отпускать тебя одного.
Я пожал плечами.
Мы направились к подъезду. Каждый шаг давался мне с трудом.
– Что будет, если его так и не найдут?
– Его найдут, – твердо сказал Байер.
Я открыл дверь, и мы вошли в темноту подъезда. Самуэль проводил меня до квартиры и вместе со мной вошел внутрь, когда я открыл дверь. Отец все еще спал на диване. Оскар, лежащий у его ног, поднял голову.
– Что ж, все в порядке, – прошептал Байер. – Я пойду, а ты разбуди его, хорошо?
– Хорошо.
Я запер за ним дверь и вернулся в гостиную, чтобы нарушить спокойный сон отца.
– Лео? – спросил он, сонно улыбаясь. – Ты решил остаться сегодня?
В горле встал ком.
– Нам нужно поговорить.
Глава 11
Все рушится
1
Я чувствовал себя отвратительно – был каким-то апатичным и совсем не чувствовал сил. Мой организм настолько ослаб, что я больше не мог тревожиться. На это просто не хватало энергии. Все следующее утро я провел в постели. Я спал в одежде, мне было жарко и неудобно, от духоты болела голова, но я не двигался. Словно какая-то болезнь проникла в мое тело и пустила корни в самое сердце. Крепкие-крепкие корни. Правое предсердие – насквозь. Левое предсердие – почти пробито.
Мне снились размытые сны: люди без лиц, темнота, птичьи надрывные крики. Иногда я открывал глаза, долго смотрел в потолок, но вновь забывался сном. Ночь была слишком длинной. Мне казалось, что это наваждение никогда не исчезнет.
Он пробрался ко мне в квартиру. Он знает, где мой дом.
Это совершенно не шло из головы. У нас под окнами дежурил полицейский – тот самый крепкий мужчина, которого прислал Байер, но даже это не помогало избавиться от тяжелых мыслей.
Ближе к полудню в комнату заглянул отец. Он не стал раздвигать шторы, а просто опустился на кровать возле меня.
– Как ты? – тихо спросил он.
Я с трудом оторвал голову от подушки и посмотрел на него. Он определенно провел эту ночь без сна. Я сильно встревожил его рассказом о том, что кто-то проник ко мне в квартиру.
– Ничего.
Отец потер глаза и кивнул.
– Нормально спал?
Я снова предпочел скрыть правду, поэтому кивнул.
Отец поднялся с кровати и подошел к стене, на которой висела картина. Я повесил ее туда после смерти мамы, потому что она ей нравилась. Однажды мама купила ее у какого-то уличного художника. Ярко-красные поля под закатным солнцем, горячая трава.
– Я так хочу, чтобы все это прекратилось, – тихо сказал отец.
– Я тоже.
Когда он вышел, я зажмурился и снова откинулся на подушку. Мне хотелось провалиться сквозь простыни и падать, падать, падать в кроличью нору, чтобы оказаться в другом мире, мире наоборот. Мне хотелось стать кем-то другим, чтобы только выпутаться из шипящего клубка проблем, которые прилипли намертво; избавиться от них – означало содрать с себя кожу. В то время я постоянно думал, что хочу стать кем-то другим. В моей голове вертелись тысячи сценариев, но ни одному из них не было суждено сбыться. Я был самим собой. От осознания этого простого факта меня начинало бросать в дрожь. Мне казалось, что ничего уже не исправить.
Я еще не поднялся с кровати, когда у меня зазвонил телефон. Я потянулся к трубке.
– Рольф! Они его взяли! Они его взяли, Лео!
Ойген кричал в трубку. В его голосе было столько отчаяния, что я сразу же проснулся окончательно.
– Что? Кто взял?
– Черт, Лео!
Ойген почти задыхался. Он был на грани паники.
– Сраные полицейские! Они приехали утром. У них даже был с собой гребаный ордер. Сейчас они обыскивают дом.
Я не поверил своим ушам.
– Это еще не все.
Ойген заговорил быстро и приглушенно, словно прикрыл трубку ладонью.
– Вчера мы связывались с заказчиком. Он хочет все сегодня. Не приехать нельзя, потому что, blyat', потому что…
Он глубоко вдохнул и выдохнул.
– Если этого не сделать, то все будет еще более дерьмово.
– Погоди, погоди…
– Мы должны.
Я задышал через нос, стараясь оставаться спокойным, но у меня едва ли получалось. Как? Как кто-то мог узнать?.. Полиция крутилась у меня дома круглыми сутками, но они ведь не могли ничего обнаружить. Нет, конечно, нет.
– Что они тебе сказали? Полицейские?
– Ni hera ne skazali, – зло бросил Ойген.
– Я не…
– Мне не сказали ничего! Только то, что Рольфу предъявляют обвинение в контрабанде. Эти ублюдки увезли его до выяснения обстоятельств. Ya ne znayu, chto delat'. Нам нужно… Я не знаю.
Ойген был в отчаянии.
Я постарался взять себя в руки.
– Тебе что-то предъявляли?
– Нет, пока нет.
– Где ты?
– Рядом с трейлером.
– Во сколько встреча?
– В четыре.
Я скосил глаза на часы. Почти двенадцать.
– Я не могу долго говорить, – зашептал Ойген.
Я не успел ничего ответить, потому что он тут же добавил:
– Через полчаса на нашем месте.
2
До пустыря я добрался каким-то чудом, потому что большую часть времени не понимал, что вокруг происходит. Новость о Рольфе перевернула все. Я хотел позвонить Байеру, но это было бы глупо. Всю дорогу я беспокоился, что Ойгену не удастся вырваться, потому что был уверен, что его заберут в качестве сообщника.
У самого леса я перешел на бег, потому что не мог больше думать. Мои легкие горели, когда я оказался на пустыре; в голову тут же ударило от резкого хвойного запаха.
Ойген был на месте, но заметил меня не сразу. Он стоял, рассматривая тыльную сторону ладони. Когда я подошел ближе, то заметил, что костяшки у него разбиты.
– Ты кого-то ударил? – быстро спросил я.
Ойген поморщился, а потом кивнул на одно из деревьев. Кора в едва заметных разводах крови.
– Эй, – я осторожно тронул Ойгена за плечо.
Он был весь на взводе, его трясло от злобы и растерянности. Привычный мир Ойгена распадался карточным домиком. Ойген был бледный, смотрел льдисто-серыми глазами перед собой, нервно сжимал руки и тихо дышал, кусая побелевшие губы.
Я хорошо знал это чувство. В такие моменты голова пустеет, а сам ты тонешь, тонешь, тонешь.
– Его посадят, – жестко сказал Ойген, пряча от меня глаза.
– Мы что-нибудь придумаем. Мы…
– Мы ничего не придумаем, Лео. У меня дома обыск. Они найдут деньги, стволы. Они найдут что-нибудь. Нас кто-то сдал. Я уверен, что…
– Ты сбежал?
– Что?
– Почему тебя не задержали?
Ойген пожал плечами.
– Не знаю. Мне сказали ждать на улице. За мной присматривал какой-то идиот, но он отвлекся, когда ему позвонили.
– Тебя же искать будут, – у меня сел голос.
Ойген нервно усмехнулся.
– Думаешь, что я этого не знаю, Бонни?
– Тогда какого черта…
Ойген покачал головой и пошел в сторону деревьев, где под еловыми лапами была припаркована его машина.
– Повезло, что я ее здесь оставил, – отрывисто сказал он, садясь за руль.
Я кивнул. В этом не было ничего необычного, потому что перед очередной сделкой мы всегда прятали старый пикап, груженный контрабандой, в лесу.
Я убрал ветки с лобового стекла машины, а затем занял место рядом с Ойгеном и взглянул на него. Он был слишком взбудоражен, суетлив. Я даже засомневался, что в таком состоянии ему удастся вести машину.
– Тебе нужно будет где-то спрятаться. Я не знаю. Нужно, чтобы…
– Лео.
– Потому что нельзя, чтобы тебя поймали.
– Лео, послушай.
Но я не слушал. Я все говорил, говорил и говорил. Слова срывались с языка против воли; я не мог остановиться. В моей голове вертелось одно единственное: его тоже могут забрать, как забрали Рольфа. Это был бы конец всему. Я не мог этого допустить.
Ойген, нахмурившись, заглянул мне в глаза.
– Поговорим об этом, когда вернемся. Успокойся только.
Я покачал головой и уставился в окно. Обвел взглядом наш пустырь, посмотрел в небо.
– Держи.
Ойген протянул мне сигаретную пачку, и я непослушной рукой взял сигарету.
– До Ингольштадта пару часов, – сказал он. – У нас еще целый час в запасе, но будет хорошо, если приедем раньше. Может, удастся быстрее расквитаться и вернуться домой.
– Может, – отозвался я.
Ойген всегда был сильнее меня. Даже тогда, когда его жизнь трещала по швам, ему удалось взять себя в руки и каким-то образом успокоить и меня тоже.
– Если меня посадят, – шутил он, – заживешь, как нормальный человек.
– Перестань. Боже, что за идиот?
Всю дорогу я почти не разговаривал, потому что все время думал о том времени, когда умерла мама. Она ускользала от нас с отцом год за годом, мы были готовы к тому, что она уйдет, мы почти смирились с ее уходом. Теперь все было иначе, потому что я не был готов терять Ойгена.
Я не был готов терять еще кого-либо.
– О чем ты думаешь? – тихо спросил Ойген, убавляя радио.
Голос Феликса Шенфусса80 слился с тихим шипением, и в машине стало почти тихо.
– О том, что мне проще и легче встретиться с заказчиком, чем ехать обратно.
– Можем не ехать. Махнем с тобой куда-нибудь. В Россию, например, а?
Он снова усмехнулся, но как-то тоскливо, как-то беспокойно.
– Я серьезно, Ойген. Тебя не беспокоит, чем все может обернуться? Я хочу сказать, что…
– Я знаю, что ты хочешь сказать.
– И?
Я выжидающе посмотрел на него.
– Мы пока даже не знаем, что предъявят Рольфу, – Ойген крепче сжал руль. – Предъявят ли вообще.
– Ты же сам говорил о…
– Забудь то, о чем я говорил, – он тяжело вздохнул. – Пойми, Рольф всегда говорил, что нам нужно думать холодно и держаться вместе, если что-то такое случится, поэтому давай соберемся, встретимся с заказчиком, вернемся в город и решим, что делать дальше. Хорошо? Сейчас не время для паники. В машине мы все равно ничего не изменим.
Я выбросил бычок в окно и едва заметно кивнул. Ойген был прав. Рольф учил нас не этому. Рольф учил нас жить в стае из трех человек, где каждый стоит друг за друга горой. Он учил нас быть смелыми и доводить до конца каждое дело. Мы не могли подвести его.
3
На месте встречи мы оказались чуть позже трех. Это было хорошо, потому что у нас появилась возможность немного передохнуть.
– Здесь есть музей, – сказал я, когда мы выбрались из машины.
– Прямо здесь? – фыркнул Ойген, обводя взглядом небольшой перелесок, где мы остановились.
– Нет, – я скривил губы. – В городе. Мама как-то рассказывала о нем. Музей Первой мировой войны. Ей всегда хотелось взглянуть на крейсер Бреслау, на карты сражений. Она любила музеи. Знаешь, все детство меня по ним протаскала.
Ойген ничего не ответил, но я знал, что он меня слушает. Я продолжил рассказывать ему о прежних временах, а он задумчиво смотрел куда-то в сторону дороги.
– Едет, – сказал он спустя полчаса.
– Он?
– Да. Сказал, что будет на этой машине.
«BMW» темно-синего цвета мягко съехал на тропу.
Ойген выбросил сигарету, провел ладонью по коротким волосам. Он был не здесь, его мысли витали где-то далеко. Где-то рядом с Рольфом.
Хлопнули двери машины. Меня смутило, что внутри оказалось четыре человека. Не слишком ли много? Долговязые парни-близнецы, похожие на крыс, рыжеволосый мужчина в черной куртке и еще один человек. Последний приковывал внимание, потому что лицо его было глубоко изуродовано. Его губы, нос, даже ушная раковина… Было похоже, что кто-то плеснул ему в лицо кислотой. Мужчина перехватил мой взгляд и ухмыльнулся. Я заметил бельмо у него на левом глазу – он был наполовину слеп. Я медленно отвел взгляд, потому что этот человек показался мне смутно знакомым. Где же я его видел? Где я мог его видеть? Я покосился на Ойгена, и понял: он тоже что-то вспомнил.
– Где Молох? – спросил Ойген после короткого приветствия.
Я несколько раз моргнул. Молох? Молох… Воспоминания. Шляпник с ассиметричными глазами, поездка в Нюрнберг, моя первая сделка. Я еще раз взглянул на человека с изуродованным лицом – и понял. Это был напарник Молоха. Я с трудом вспомнил его имя. Йорн.
– Молох не здесь, – ответил он спокойно, но я почувствовал напряжение в его голосе. – Юрген, Йозеф, – мужчина кивнул двум братьям-крысам.
Они кивнули в ответ.
Все произошло настолько быстро, что ни я, ни Ойген не успели среагировать. Близнецы хищно улыбнулись, выхватили пистолеты и направили на нас.
– Что происходит? – прорычал Ойген.
Йорн мягко улыбнулся, потом обратился к молчаливому напарнику в черной куртке:
– Михаэль, обыщи их.
– Idi na huj, Mihael', – огрызнулся Ойген, когда тот стал его обыскивать.
– Что-что ты сказал? – спросил Йорн. – Русские… грязные черти. Михаэль?
Михаэль сжал руку в кулак и тяжело ударил Ойгена под дых. Тот издал какой-то хриплый звук, но остался стоять на ногах.
Я дернулся в сторону Ойгена, но один из близнецов сделал шаг навстречу, размахивая пистолетом, и мне пришлось остаться на месте. Сердце билось так быстро, что я начал задыхаться.
– Какого дьявола, Йорн? – прошипел Ойген.
– Какого дьявола? Вы слышали? – с нервным смешком спросил Йорн. – Он спрашивает, какого дьявола!
Он качнул головой, скрестил руки на груди и посмотрел куда-то меж деревьев.
– У этого нож, – сказал Михаэль, покрутив в руке нож-бабочку, что нашел в одном из карманов Ойгена.
Йорн ничего не ответил. Михаэль подошел ко мне; в моих карманах он смог найти только таблетки.
– Этот, походу, наркоман гребаный, – сказал он, рассматривая пачку валиума, – а так чист.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Я ничего не понимал, не знал, что происходит, не мог придумать, как нам действовать. Паника. Острая паника под кожей. Знакомая дрожь внутри. Легкие слиплись. Мне казалось я вот-вот упаду на землю.
Йорн забрал из рук Михаэля таблетки, с интересом взглянул на них, потом на меня. Губы его тронула хищная улыбка.
– Потише! – гаркнул он на Ойгена, когда тот попытался вырваться – теперь его удерживал один из близнецов. – Вы помните лето тринадцатого года? Мы с Молохом отправились в Нюрнберг, чтобы забрать партию глоков. Хорошую партию. Очень дорогую. Мы должны были встретиться с Рольфом Келлером, но он оказался слишком занят, поэтому вместо себя послал двух малолеток. Молох был очарован. «Ты только посмотри на них, Йорн! Мне было столько же, когда я начинал! Нет, мы не будет проверять товар! Все свои!»
Я задышал чаще. Легкие не просто слиплись – они превратились в горящую летучую мышь в моей груди. Я скосил взгляд на Ойгена. Он стоял прямо, сдавив челюсти, не сводя глаз с Йорна.
Йорн сплюнул себе под ноги и продолжил:
– Дерьмо собачье. Весь товар оказался липой. Что же произошло, когда мы поняли, что это подделка? Во-первых, оказалось слишком поздно. Мы успели доставить товар на место. Мартин Фромм, человек, которому предназначались глоки, был в бешенстве. Он дал Молоху время, чтобы тот все исправил, но этот ублюдок и пальцем не пошевелил! Мартин решил, что Молох меня бросил. Он пытал меня. Хуже всего то, что я не мог это прекратить, потому что Фромму не нужна была никакая информация. Ему просто нравилось смотреть, как другие страдают, – Йорн ткнул себя в щеку указательным пальцем. – Он выплеснул мне кислоту в лицо. Я чувствовал запах плоти. Мне казалось, что с меня стекает кожа.
– Но Молох вернулся за тобой. Он тебя не бросил, – прохрипел я.
– Он вернулся в тот момент, когда я просил Фромма о смерти!
– Ты с ним что-то сделал? – холодно спросил Ойген. – С Молохом.
Я почувствовал сухость во рту.
Йорн улыбнулся, а потом опустил взгляд на землю, на выгоревшую от солнца траву.
– Михаэль, не помнишь, где это было? Кажется, вон у того дерева, да? – Йорн снова посмотрел на нас. – Молох здесь. В земле. Возможно, он даже слышит нас. Эй, Молох, ублюдок, надеюсь, черви сожрали тебя живьем! – прокричал Йорн в сторону большой сосны.
– Сколько? – спросил Ойген. – Сколько прошло?
– О, пару лет? После этого, правда, пришлось залечь на дно. Так, на всякий случай. Я много думал в то время, а потом понял одну простую истину, что виноват был не только Молох, но и те мальчишки, которые подсунули нам труху вместе чистого товара.
– Ты специально назначил сделку, – тихо сказал я. – Тебе нужен не товар.
Йорн рассмеялся.
– Умный мальчик, – сказал он. – Доверю это тебе.
Это все нереально. Это все выдумка. Глупый сон. Я не мог поверить, что все происходит на самом деле. Михаэль вытащил из багажника «BMW» тяжелую канистру и поставил ее на землю передо мной.
– Открой, – приказал Йорн, посмотрев на меня.
Я остался стоять на месте.
– Михаэль?
На этот раз он ударил меня – настолько сильно, что меня затошнило от боли. Ойген что-то крикнул, но я не разобрал слов. Йорн снова приказал открыть канистру.
В нос ударил запах бензина. Сохранять спокойствие становилось сложнее с каждой секундой. Пришел страх. Бешеный животный страх. Я посмотрел на Ойгена, и он ответил мне полным ужаса взглядом.
– Теперь возьми канистру в руки и окати сначала себя, потом своего друга.
– Не копайся там! – подал голос кто-то из близнецов.
– Если ты этого не сделаешь, то его застрелят раньше, правда, Юрген? – спросил Йорн.
Близнец, чей пистолет был направлен на Ойгена, кивнул.
– Лучше пуля, чем заживо гореть, – горячо выпалил Ойген.
Его трясло от ярости.
– Вы сгорите, – в который раз улыбнулся Йорн. – В любом случае. Знаешь, – он ткнул в меня пальцем, – если ты сейчас не сделаешь, как я прошу, у вас будут перебиты ноги. Приятнее гореть живьем, верно? Чем дольше ты тянешь, тем хуже будет для него.
Йорн посмотрел на Михаэля – тот понял своего хозяина без слов. Он подошел к Ойгену и с силой ударил его по лицу. Из носа Ойгена хлестнула густая кровь.
Руки меня не слушались.
– Не надо, – хрипло сказал Ойген, когда бензин заструился по моим плечам. – Не делай этого, Лео, – его голос дрогнул.
С обречением висельника я вылил большую часть бензина на себя.
– Эй, эй! Не жадничай! – ехидно сказал Йорн. – Оставь и для приятеля.
Я был в каком-то забытье, словно в тумане. Почти пьян. Меня оставили мысли о Ванденберге, мысли о доме, мысли о чем-либо. Я поднимался на эшафот. Шаг за шагом. Тяжелой поступью. Я сам возводил себя на смерть. Может, так было суждено. Принять смерть в чужом городе. Плечом к плечу с Ойгеном. Сгореть заживо.
Все это было идиотским фильмом. Шуткой, над которой смеялся только Йорн.
Я медленно подошел к Ойгену, замер с остатками бензина в канистре. Если бы Михаэль не забрал зажигалку, то можно было бы переиграть все, но он отнял ее вместе с таблетками и телефоном.
– I esli est' poroh, daj ognya, – сказал Ойген, когда я замер напротив него.
Я понял его. Это был отрывок из той русской песни, которой он однажды научил меня. Я нервно улыбнулся, но вряд ли улыбка вышла естественной. Ойген ответил мне точно такой же.
Я надеялся на дождь, но небо было чистым, день – жарким. Никто не ехал мимо. Вокруг не было никого. Нас никто не мог спасти. Словно шакалы, нас обступили братья-близнецы, Михаэль и Йорн. Они ждали. Они смотрели. Они желали нашей смерти.
Я ощутил озноб – сильную дрожь в руках, ногах, вдоль позвоночника, даже под языком. Мне не хватало воздуха. Бензин стекал по рукам Ойгена. Этот запах. Он был везде.
– Михаэль, дай ему зажигалку, – приказал Йорн.
Солнце. Яркое солнце по глазам. Биение сердца. Картинки из детства.
Я согнулся пополам и тяжело задышал, громко и жадно хватая воздух пересохшими губами.
– Что с ним? – удивленно спросил Йорн, явно обращаясь к Ойгену.
Я жестами показал на горло, бессильно хватая воздух ртом. Я видел такое много раз. Девочка из школы. Охранник в тюрьме.
– Он болеет чем-то? Это что за херня? – не унимался Йорн. – Все должно быть не так! Йозеф, проверь его!
Йозеф – второй близнец – подошел ближе, опасливо нагнулся и заглянул мне в глаза.
– Что с тобой?
У него было совсем юное лицо. Мой ровесник.
– Астма, – одними губами отозвался я. – Мне нужен… ингалятор…
Йозеф повернулся к Йорну.
– Говорит, что у него астма. В его вещах не было этой хреновины, которой пользуются астматики?
– Это называется ингалятор, тупица, – фыркнул его брат.
Михаэль пожал плечами.
– Наверное, в их тачке. Только на кой он нужен, если ему все равно подыхать?
Йорн что-то глухо прорычал.
Я задышал еще громче и согнулся еще ниже.
– Слушайте, решайте быстрее! Иначе он задохнется раньше, чем… – забормотал Йозеф.
– Ладно! Михаэль, посмотри в машине.
Рыжеволосый мужчина пошел в сторону нашей машины.
Сейчас.
Я резко дернулся вперед, выхватил пистолет из рук потерявшего бдительность Йозефа. Оружие привычно легло в ладонь.
– Клайд!81 – закричал я.
Ойген дернулся, посмотрел на меня и быстро отшатнулся в сторону, чтобы не угодить под пулю. Я выстрелил раньше, чем успел осознать. Пуля попала Йозефу в грудь. На его белой футболке медленно расплылось кровавое пятно.
Юрген бросился к брату, забыв держать на мушке Ойгена.
– Какого… – начал было Йорн, но тут же завопил снова: – Михаэль!
Я обернулся. Михаэль уже приближался к нам. Сам Йорн не был вооружен.
Ойген, с кровью на бледном лице, сорвался с места, схватил пистолет, который выпустил из рук Юрген, когда я выстрелил в его брата.
Выстрел. Еще выстрел. Сначала на землю упал Михаэль, а за ним – Юрген. Он рухнул на грудь брата-близнеца, широко разевая рот, пытаясь хватать губами воздух.
Безумие. Это было безумие. Меня бросило в жар.
Ойген направил пистолет на Йорна.
– Сейчас ты возьмешь канистру, – глухо сказал он, – выльешь на себя и сядешь в машину.
– Что? – переспросил Йорн, выпучив глаза.
– Но сначала перетащишь туда тела.
– Я не буду этого делать!
– Ойген, – позвал я севшим голосом.
Ойген поднял руку вверх, призывая меня к молчанию.
– Ты сделаешь это, – с нажимом сказал он Йорну.
В глазах мужчины отразился ужас.
Я стоял как вкопанный, пытаясь придумать, как действовать, но время шло, а в моей голове было пусто. Я даже не был актером второго плана. Я наблюдал за происходящим из-за кулис. Я смотрел, как грузный мужчина с изуродованным лицом переносит тела в машину, затем берет канистру и садится за руль. Я смотрел, как Ойген крепче обхватывает пистолет. Нет, нет, нет.
Раздался взрыв.
4
Все обратилось белым шумом. Пеленой перед глазами. Мы куда-то ехали. Я плохо понимал, потому что не разбирал дороги. Я не видел перед собой ничего, кроме полыхающего огня, не чувствовал ничего, кроме бензина, которым пропахла машина.
– Черт, даже я поверил, что у тебя на самом деле астма, – сказал Ойген после долгого молчания. – Ты спас нас.
Это не подействовало. Я ничего не ответил. Я не мог говорить и не мог перестать думать о том, что мы убили всех этих людей.
Я чувствовал себя грязным; мне хотелось сбросить одежду, содрать с себя кожу. Мне хотелось освободиться и отпустить все то, что скопилось внутри. Руки все еще тряслись, поэтому я спрятал их в карманы.
– Твои таблетки на заднем сиденье, – сказал Ойген, не отрывая взгляда от дороги. –Телефон тоже.
– Что?
Я понял не сразу.
– Прими таблетки, Лео.
Я кое-как перегнулся через сиденье, нашарил рукой разноцветные упаковки. Какую таблетку взять? Белую или голубую? Я тупо уставился на них, а потом принял обе.
– Там есть вода, – сказал Ойген, когда заметил, что я просто так глотаю лекарства.
– Не нужно, – тихо сказал я.
Ойген промолчал. Лицо в кровавых разводах. Футболка тоже. Ему нужно умыться и переодеться.
– Куда мы едем? – спросил я, когда понял, что ехать нам некуда.
Внезапно мне на голову обрушилась реальность – та, от которой мы старались сбежать, покидая Регенсбург. Обыски. Рольф. Проблемы.
Мне хотелось запереться у себя в комнате и никогда больше не выходить оттуда. Я нуждался в убежище. Вдох. Выдох.
– Ты выглядишь лучше меня, – начал Ойген. – Остановимся у заправки, зайдешь в магазин и купишь мне что-то из одежды. Возьмешь еще воды.
Я вдруг осознал, что машина набита оружием.
– Как быть с товаром?
– Ты о чем? – не понял Ойген. – Мы пустые, я все оставил там.
– В Нюрнберге?
– Конечно. Все в огне, Лео.
Я зажмурился. Все действительно было в огне.
– Что мы наделали…
– Ты серьезно? Они бы убили нас. Слышишь? Мы все сделали правильно. Мы защищались. Иначе было никак. Ты не должен себя винить. Если на то пошло, то все сделал я.
– А я тебе позволил! И тот парень… Я застрелил его… Я…
– Успокойся. Это пройдет.
Ойген пытался храбриться, но и ему было тяжело. Я видел это.
– Нас найдут?
– Нет, не найдут. Там не осталось никаких следов, – твердо сказал Ойген.
– Ты уверен?
– Да.
– Ты ведь не можешь утверждать.
– Доверься мне, ладно?
Я закурил.
Спустя четверть часа мы остановились возле заправки. Я взял деньги, выбрался из машины и зашагал к небольшому магазину. Уже почти стемнело, и прохладный ветер остужал горячую кожу.
Бензин. От меня чертовски несло бензином. Огнем. Смертью.
Я купил две дешевых футболки, большую бутылку воды, упаковку мятных драже и еще одну пачку сигарет. Расплатившись, спросил у продавца, можно ли воспользоваться уборной. Мальчишка за прилавком – совсем подросток – едва ли оторвался от мобильного телефона. Он даже не взглянул на меня, а только махнул рукой в сторону.
– Дверь слева, – лениво сказал он и противно рассмеялся чему-то, что увидел на экране телефона.
Я поблагодарил его и заперся в крошечной комнате.
Меня вырвало. Я обхватил себя руками и посмотрел в зеркало. Я был такой бледный, словно только что восстал из могилы. Лицо в пыльных разводах. На щеке длинная царапина. Откуда она там? Я вспомнил, как меня обдало горячей взрывной волной. Да, наверное, все дело было в этом.
Я умылся, потом сбросил с себя грязную футболку и надел чистую. Стало немного легче. Совсем чуть-чуть. Взрыв, господи, это был настоящий взрыв. Они все погибли.
Правильно ли мы сделали? Ойген был прав: либо они, либо мы. Черт, черт.
Я судорожно выдохнул, сунул футболку в пакет и вышел на улицу. Ойген все еще сидел в машине и ждал меня.
– Ты долго.
– Извини.
Я протянул ему пакет в окно, а сам остался на улице. Мне нужно было продышаться. Я достал сигареты. Достаточно ли мы далеко от заправки? Плевать. Я уже видел взрыв. Стерплю и еще один.
Ойген умыл лицо, переоделся и тоже выбрался из машины. Несколько минут мы простояли в полном молчании, разглядывая темнеющее небо. Я не знал, что сказать. Ойген, похоже, тоже не знал этого.
– Все будет нормально, – сказал он, когда я поднес к губам третью сигарету.
В ушах звенело.
– Нормально? Да уже ничего не нормально!
– Не кричи.
– Я не кричу.
– Конечно.
Я с силой обхватил себя руками и запрокинул голову в небо, но не увидел ничего, кроме давящей темноты. Все в моем сознании обернулось картинками, которые со щелчком переключались, как в какой-то детской игре. Вот я стреляю в человека. По-настоящему стреляю. На его одежде проступает кровь. Затем раздаются еще выстрелы. Новые жертвы. Йорн садится в машину. Потом картинки обрываются, и не остается ничего, кроме тяжелого запаха и рези в глазах.
– Мы справимся с этим.
– Я больше не могу справляться, Ойген, – в отчаянии прошептал я. – Не могу.
Его рука коснулась моего плеча.
– Ты можешь. Мы можем.
Я опустил голову, уперся взглядом в разводы шин на асфальте.
– Что будет дома? – негромко спросил я. – Как думаешь?
– Не знаю, – честно ответил Ойген.
– Тебя бы тоже задержали, если бы в чем-то подозревали. Даже странно, что полиция этого не сделала. Нам нельзя было вот так вот уезжать. Теперь копы решат, что ты сбежал.
Ойген поморщился, и я понял, что такие мысли тоже приходили ему в голову.
– Знаешь, мне показалось, что у них была лишь часть информации. Может, они решили, что я не в курсе дел Рольфа, но как-то не сходится. Ты так не считаешь? Я не знаю. Не могу об этом сейчас думать.
Я кивнул.
– Держу пари, что ваш трейлер опечатали. Мы можем поехать ко мне.
Ойген покачал головой.
– Нет. Я отвезу тебя домой, а сам поеду к себе.
– И как ты объяснишь то, что отсутствовал почти восемь часов?
– Что-нибудь придумаю. Напьюсь или что-то вроде того. Скажу, что испугался.
– Сработает?
– Что ж, мы выясним это.
Я сдавил виски и снова посмотрел в небо. Нам нужно было надеяться на лучшее.
Но надежды не было.