Мой лучший враг

Глава 4

Я проснулась и с удивлением осмотрела себя – я легла спать в одежде? Почему? Секунда – и я все вспомнила. Вскочила с кровати, ринулась в ванную.

Бабушка крикнула:

– Тома, завтракать!

– Я попозже! – отозвалась я, быстро натянула джинсы и кроссовки и выбежала из дома. Стас! Мой Стас! Я молилась, чтобы он был у себя.

Добежав до дома Шутовых, я позвонила в звонок. Вышла его мама, бледная и грустная.

– Тома, Стаса забрали в больницу, – сказала она.

– Что? Почему? – Сердце заколотилось.

– Ох, ничего непонятно. Он пришел вчера избитый, говорит, напали на него. Ухо все в крови и в копоти… – Она осеклась; глаза заблестели от слез. – А сам молчит, ничего не объясняет. За что же нам такое… – Она глубоко вздохнула, чтобы подавить рыдания.

Я похолодела. Стас в больнице… значит, они сделали с ним что-то ужасное? Что с его ухом, почему оно в крови? Как же так… Ведь ничего не должно было случиться, я выполнила все условия, я молчала. Я должна была спасти Стаса своим молчанием, а оказалось… сделала все наоборот? Ох, если бы можно было повернуть время назад, то я бы не послушалась бабушку и побежала бы искать друзей. Все вместе мы бы помогли Стасу.

Все внутри меня сжалось от вины. Я будто впала в ступор.

– Ты с ним случайно не была вчера? – спросила мама Стаса.

– Нет, – быстро ответила я. – Мы не виделись.

Мама горестно покачала головой.

– Я сейчас поеду к нему. Хочешь, поедем вместе? Навестишь его? Он будет рад.

Я испуганно замотала головой. Я сама не отдавала себя отчета в том, что говорю:

– Я не могу сейчас, мне нужно уехать. Но я обязательно навещу его.

Я не хотела, чтобы Стас видел меня. Мне было стыдно за то, что я сбежала, и за то, что никому не сказала о случившемся. Я была так виновата перед Стасом… и перед его мамой… Я опустила взгляд на свои кроссовки и сочувственно выдавила:

– Это ужасно… Все, что с ним произошло. Тех, кто напал на него, еще не нашли?

Она покачала головой.

– Мы подали заявление в полицию. Стас не рассказывает, кто это сделал. Говорит, не знает, ничего не помнит, не может описать. Может быть, это из-за шока, и он все вспомнит и подробно опишет этих хулиганов. И тогда их найдут и накажут. Бедненький мой… – опять она стала всхлипывать и повторила: – За что же нашей семье такое наказание?

Стас не помнит, как выглядели чудовища? Как же так? У меня их лица до сих пор стоят перед глазами. И они говорили, что живут в бараках за питомником. А там этих бараков всего ничего. Или Стас тоже это забыл? Нет, невозможно! Почему тогда скрыл? Я совершенно растерялась. Может… самой рассказать правду? Преступников быстро найдут. Но тогда придется рассказать и о том, как трусливо я вчера сбежала. Да и только что я уже соврала маме Стаса о том, что ничего не знаю. Как я буду смотреть ей в глаза? Она меня возненавидит. А что подумают бабушка с дедушкой? Они с детства учили мне помогать другим, а я не смогла помочь лучшему другу и бросила его в беде!

Мне было очень плохо. И я хотела одного – побыстрее распрощаться с мамой Стаса. Этот разговор причинял мне боль, внутри разрасталась вина.

Наконец, попрощавшись, я пошла домой, думая о том, что услышала. Стас хотя бы вернулся – это хорошо. Хорошо уже то, что они отпустили его живым. Этим я себя и успокаивала. Стас поправится, твердила я себе. Мы забудем об этом, и все будет как раньше.

По дороге я встретила Койотов. Они обступили меня и загалдели:

– Тома! А мы к тебе заходили! Мама Стаса сказала, что он в больнице! Почему?

– Мы ничего не понимаем. Куда вы вчера делись?

– Что произошло?

Они напирали, ждали немедленных ответов, не оставляя мне времени подумать. Но что им сказать? Правду о том, что я бросила друга? Как признаться в таком, когда они все здесь, весь наш отряд? Как я скажу, что оставила командира в беде и позорно сбежала?

– Я не знаю, – соврала я. – Вчера мы разделились.

– Но ты тоже куда-то пропала! – Виталик подозрительно смотрел на меня.

Я продолжала лгать. И удивительно, каждая новая ложь давалась быстрее и легче:

– Я споткнулась о корень и упала. Пакетик с краской лопнул. Мне пришлось идти домой, а то все бы считали, что кто-то меня убил, а я всех обманываю. Так что я… ушла, а сегодня утром узнала о том, что Стас в больнице.

– Его мама говорит, кто-то побил его. Не представляю, кто и где! – Мальчики расстроенно переглядывались.

– Ух и попадутся нам те, кто это сделал! – Виталик погрозил кулаком дереву. – Мало им не покажется!

– Да, это точно! – Я испуганно посмотрела на его огромные руки. Нет… сейчас точно нельзя открывать правду, это неподходящий момент: меня просто разорвут на части.

Мы разошлись по домам. Никто так и не узнал правду о моем поступке. В следующие дни я раз за разом приходила к дому Стаса, звонила в звонок и спрашивала, когда его выпишут. Я не знала, что мне теперь делать. Я тонула в своем вранье. Я осознавала: когда Стас выйдет из больницы, мне придется всем всё рассказать.

Из больницы он вышел только через полторы недели.

В тот день, когда я в очередной раз пришла к маме Стаса, она сказала, что он ушел к ребятам. Я догадалась: бежать нужно к Бункеру. И я не ошиблась. Стас и Койоты были там.

Я сразу бросилась к своему другу, крича: «Стас! Стас!» – но замерла шагах в двадцати от ребят. Они стояли в линию и молчали. Правое ухо Стаса было плотно забинтовано; на его руках и лице виднелись заживающие ссадины. Все смотрели на меня: Стас – с ненавистью; остальные – с презрением. Я поняла: они уже все знают. Стас им рассказал.

Я испугалась, отступила. Стас наоборот сделал шаг в мою сторону, и я поняла, что не узнаю его. Ни тени прежней улыбки. Губы плотно сжаты. Казалось, он повзрослел на несколько лет; глаза стали совсем чужими, в них читалось какое-то странное, недоброе выражение. Секунда – и они загорелись бешеным огнем.

– Стас… – пролепетала я, не зная, что еще сказать.

– Я ждал. А ты не пришла. Где ты была? – тускло спросил он.

Я опустила взгляд, стала перебирать пальцами прядку волос. Мне так много хотелось рассказать ему. Как я пыталась привести помощь, но та женщина с телефоном отмахнулась от меня. Как мужчина с темными зубами меня напугал. Как я не понимала, стоит ли рассказывать семьям о произошедшем из-за нашей договоренности. Как уже дома я захотела вернуться и найти отряд, но бабушка не отпустила… Но в тот же миг я поняла, что это все – путаные отговорки. Я была со Стасом в ту страшную минуту, я бросила его. Он заслуживает знать правду, и сейчас лучшее, что я могу сделать, это не врать ни ему, ни себе. И я просто шепнула:

– Ушла домой…

– А я ждал тебя. Думал, ты позовешь на помощь. Я долго ждал. – Он замолчал.

Я запиналась. Не могла подобрать слов, кроме:

– Прости… Они так сильно напугали меня, что я…

– Ты – что? – Он грубо оборвал меня, опять обжег взглядом. – Спряталась? Забралась под одеяло? Легла спать?

Я больше не могла смотреть ему в глаза. Стыд сжимал мое сердце.

– Прости, Стас… Но они правда сильно напугали…

– Напугали ее, фу-ты ну-ты, – передразнил он, а потом подошел и стал шептать мне в ухо – тихо, с бездушной отстраненностью. Говорил он быстро, одним предложением, не делая пауз: – Они били меня они заставляли меня есть землю а я ждал тебя думал вот-вот ты появишься и приведешь помощь но тебя все не было а потом они сказали мне лизать их ботинки я отказался и тогда они воткнули мне в ухо горящую палку я кричал и упал и они все били и били я ждал я на тебя надеялся ты могла бы меня спасти врач сказал что у меня лопнула барабанная перепонка и теперь я не могу слышать на одно ухо.

Он замолчал. А я не могла пошевелиться. Не могла сделать вдох. Все это было из-за меня. Я не думала, что до такого дойдет. Не представляла, что люди способны на такую жестокость.

– Я ждал, когда ты позовешь на помощь и вернешься! – снова заговорил, нет, уже почти закричал он. – Но ты просто сбежала и все! В конце концов они отпустили меня, когда от меня ничего не осталось и им просто стало скучно. Это ты во всем виновата!

Я обхватила себя руками, низко наклонив голову. Что я могла ответить? Да, я, и только я была виновата во всем. Позже не проходило и дня, чтобы я не корила себя за трусость. Это я сломала Стаса. И заслужила то, что он потом сломал меня.

– Прости, Стас. Да, я виновата, прости меня, пожалуйста…

– Слишком поздно, – выдохнул он.

Я подняла голову. Он смотрел все так же ожесточенно, с отвращением. Лицо было белее мела.

– Я… хочу, чтобы ты умерла.

Желудок сжался в комок. Стас тихо продолжил:

– Тома… Друзья ведь не предают друг друга. А ты меня…

– Прости… – как заведенная, повторила я, но Стас покачал головой.

– Уже не имеет значения.

В следующую секунду он резко толкнул меня. Я упала, больно ударилась о землю и закашлялась; перед глазами проступила оранжевая темнота. Стас наклонился надо мной и опять зашептал на ухо:

– Я еще отомщу. Я причиню тебе боль, которую ты никогда в жизни не испытывала… – Он сорвался на крик: – Вставай! Встань перед своим командиром, солдат!

С этими словами он грубо поднял меня на ноги, опять посмотрел в упор и заговорил уже другим, командирским тоном:

– Солдат, ты обвиняешься в измене. Ты предала своего командира и навсегда изгоняешься из «Степных койотов».

Он дернул меня за футболку и сорвал значок. Золотистая звезда с красным камешком упала на землю. Стас в последний раз всмотрелся в мое лицо. Этот пустой взгляд принадлежал маленькому мальчику, которого предали.

– Том… Ты была моим лучшим другом, – тихо, с болью сказал он. Замолчал, но тут же продолжил, холодно и резко: – Теперь ты враг. Мой тебе совет – убирайся. Проваливай. И на глаза мне больше не попадайся. Или мы убьем тебя. – Он помедлил. – А если ты кому-нибудь скажешь, я поймаю тебя, разрежу тебе живот и вытащу твои кишки!

Я задрожала. Слова Зверя. Монстра. Нечеловека. А Стас повторял за ним.

Он свистнул, и ребята стали подходить к нам. В руках у них были камни.

– Проваливай, предательница! – повторил Стас и первым бросил камень в меня. Он попал мне в руку, и ее обожгло болью. – Пошла прочь!

– Проваливай! – раздались и другие голоса.

Я посмотрела на тех, кого считала своей стаей. Взглянула на Стаса, потом опять на друзей… в последний раз. А потом, с трудом волоча ноги, я поплелась прочь.

В меня полетели камни. Ударами обожгло бока, спину, ноги, руки и голову. Стас все кричал и кричал; его голос был насквозь пропитан болью. Так я ушла, униженная и изгнанная. Позже я еще много раз увижу Стаса; он будет преследовать меня, травить, идти по моим следам. Уже не мой друг. Мой враг.

Я брела по улице, ничего не видя от слез. В голове клубилась мрачная пустота. Я не знала, сколько прошло времени: десять минут, час, два? Я не соображала, куда иду и зачем.

Позже я много думала о том, почему Стас так возненавидел именно меня, а не своих мучителей. И поняла: он взрывался изнутри. Ему нужно было кого-то обвинить, обрушить на кого-то ярость. Он боялся своих мучителей, но не мог отомстить им. Он даже полиции не раскрыл правду, сказал то, о чем мне сообщила его мама: он не помнит мучителей. Я думаю, он скрыл, поскольку очень боялся чудовищ и старался забыть то, что с ним произошло.

Стасу было жизненно необходимо кого-то ненавидеть. И он выбрал меня. Ту, кто его бросил.

Я подошла к своему дому, когда уже совсем стемнело. Меня ждала бабушка, она начала что-то обеспокоенно говорить, но я молча ушла в свою комнату, заперлась. Опустилась на корточки – и тут увидела, что окно открыто.

Это было странно, я закрывала его, когда выходила в последний раз. Я посмотрела на кровать, и все внутри похолодело. Я встала, не отрывая взгляда от кровати, точнее, от того, что там увидела. Кролик. Пушистый кролик. Моя Умка.

Я как будто провалилась сквозь пол – глубоко-глубоко под почву, меня протащило через земную кору, затем через мантию. Дальше, пройдя через расплавленное ядро и снова через мантию и кору, я вышла на ту сторону. Где я оказалась? Там, в холодных водах Тихого океана, которых так боялась в детстве. Но не успела я вдохнуть побольше воздуха, как меня снова потащило вниз, на глубину, обратно. И вот я у себя в комнате. И все это за несколько секунд.

Умка лежала на подушке, укрытая одеялом, виднелась только голова. Она не шевелилась, а рядом на подушке белела записка. Я медленно потянулась к ней. Развернула.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ. СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ. СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Этот почерк… Я знала только одного человека, который писал бы так. Буквы заваливались влево, а не вправо.

Стас. Он задушил Умку.

Рядом валялась бельевая резинка, та самая, в которую мы играли в детстве. И я закричала – так громко, что практически оглохла от собственного крика. В мою комнату стала ломиться бабушка:

– Тома! Тамара, открой дверь!

Но я не открыла. Я кинулась к шкафу и принялась яростно выгребать вещи. Достала из-под кровати чемодан, стала бросать туда одежду. Бабушка все стучала, стучала и звала:

– Тома, что случилось? Томочка, прошу тебя, открой!

«Я больше не останусь в этом городе ни на минуту», – решение пришло мгновенно. Я бросала в чемодан одну вещь за другой. Я не знаю, нашла ли бабушка вторые ключи или просто выломала дверь, но наконец она вбежала в комнату, и тогда я крикнула вслух:

– Я не останусь здесь! Я переезжаю в Москву!

Бабушка усадила меня на кровать, обняла, стала укачивать как маленькую:

– Тш-ш-ш…

Она допытывалась, что произошло, но я не отвечала. Она увидела, что случилось с Умкой, но не заподозрила, что ее кто-то убил. Она решила, что Умка умерла сама: может быть, подавилась, а может, заболела. Бабушка поверила, что это я от помутнения рассудка уложила крольчиху на кровать и накрыла одеялом. А записку я спрятала.

Я больше не ходила в школу. Кричала маме по телефону, что хочу домой. Но понадобилось еще какое-то время на то, чтобы переехать: забрать документы, собрать вещи.

Я не говорила Дашке о произошедшем, но, когда перестала ходить в школу и отвечать на звонки, подруга сама забила тревогу. Она пришла и все выпытала – о том дне в лесу, о моем предательстве, о смерти Умки и о том, как Койоты бросали в меня камни. Я рассказывала ей все, сжавшись на кровати и занавесив лицо волосами. Когда я закончила, Дашка вдруг подошла ко мне и убрала прядки с лица. Взяла меня за подбородок, подняла мне голову.

– Ты не виновата, – сказала она. – Виноваты те монстры, и только они. И если Стас этого не понимает, значит, он тупой. Легко винить маленьких и слабых. А что же он в бараки не сунется и не накажет настоящих виновных? А я скажу почему! Потому что он трус!

Дашка выплеснула последние слова в сердцах, чуть ли не дрожа от гнева. А затем села рядом и положила голову мне на плечо. От нее вкусно пахло арбузным спреем для тела. Она взяла меня за руку, переплела наши пальцы.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – грустно сказала она. – Останься со мной, пожалуйста. Я буду защищать тебя от него. Я обещаю.

Я закрыла глаза, не давая слезам вырваться на волю.

– Не могу, Даш. Мне здесь так больно. Я умру, если останусь.

– Я тебя вылечу! – Она порывисто обняла меня. Ее светлые волосы защекотали мне нос; арбузный запах стал сильнее. В отличие от меня она не пыталась прятать слез.

Но Дашке не удалось меня переубедить. Мама забрала документы и увезла меня в Москву, где я пошла учиться в новую школу.

После этого они с дядей Костей все так же ездили к бабушке на выходных, но я отказывалась. Мне устраивали допросы, выясняли причины. Что с моим настроением? Почему я не хочу в город, который раньше обожала? Меня таскали по психологам, но все без толку, я молчала. И родные решили, что все дело в смерти моего любимца. Умка же умерла там, у бабушки, в моей комнате. Потому мне и тяжело туда возвращаться. Так что теперь, чтобы увидеть меня, бабушке с дедушкой самим приходилось ездить к нам. Только через полгода скрепя сердце я согласилась навещать их, как раньше. Но каждый раз, когда машина останавливалась у «пряничного домика», я открывала дверцу, в панике осматривалась, выбегала наружу и мчалась к калитке. Пряталась как могла.

Мама хотела купить мне нового кролика, но я категорически отказалась. Нет. Хватит с меня домашних питомцев. И, конечно же, я старалась не думать о Стасе, надеялась, что тогда, у Бункера, я видела его в последний раз. Как же я ошибалась… Мысли о нем упорно лезли в голову. А по ночам я просыпалась в холодном поту от кошмаров, изо всех сил сжимала зубами краешек одеяла и захлебывалась в беззвучном крике.

Мне снились монстры – они обступали меня, тыкали горящими палками, а потом исчезали. Вместо них появлялись кролики – милые ушастые создания, десятки и сотни. Они лежали в колыбельках и не могли уснуть. Они пищали, пищали, и этот писк сводил с ума.

Я пела им колыбельную, и кролики переставали пищать. Они умирали.

КРОЛИК НЕ МОЖЕТ УСНУТЬ.

СПОЙ ЕМУ КОЛЫБЕЛЬНУЮ.

СПОЙ, СПОЙ! СПОЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ ДЛЯ КРОЛИКА!

Глава 5

Наученная горьким опытом, к дружбе я теперь относилась с большой опаской. Да и тяжело вливаться в коллектив, когда ты новенькая. Все в моем классе дружили давно и просто не замечали меня. Порой я задумывалась, относилась ли я к новеньким так же, когда училась в старой школе? Скорее всего, да. Я совсем не помнила никого из них. Но все равно я была рада побегу от кошмара. В Москве меня никто не тронет.

Я не скучала, так как с головой погрузилась в учебу и быстро пробилась в ряды хорошистов. Потом и количество четверок сократилось до трех – по русскому, биологии и истории. С русским у меня всегда была беда, а с историей и биологией просто не сошлись характерами с учителями. Они любили милых улыбчивых девочек-подлиз. Мое угрюмое лицо им определенно не нравилось.

Я стала ходить на бальные танцы. Поначалу мне там не очень нравилось – моим партнером была говорливая девочка, у которой сильно пахло изо рта. Но потом к нам пришел новенький мальчик, более приятный. Его поставили моим партнером, потому что я была самая низкая в группе, а он оказался на полголовы ниже меня. Постепенно танцы стали моей отдушиной. Я посвящала им много времени. Увлекалась я и чтением: все вечера сидела за книгами, вновь и вновь переживая чужие жизни.

С Дашкой мы переписывались по интернету, а когда я приезжала, она приходила в гости. В хорошую погоду она пыталась вытащить меня погулять, но я отказывалась, и мы сидели в саду. Я звала ее в гости в Москву, но ее не отпускали родители.

Она сообщала мне новости – о себе, о классе в целом и о Стасе. Позже, перечитывая историю сообщений, я с удивлением отметила, как же меняет нас время.

«Знаешь, Стас пришел в школу какой-то другой. Все это заметили. У него что-то с ухом, там огромный шрам. Смотреть противно. И говорят, что он этим ухом ничего не слышит. Правда, когда кто-то спрашивает его об этом, он очень злится. И сразу лезет драться. Поэтому его никто не спрашивает больше».

«Сегодня отменили биологию. Мы первый раз играли в бутылочку. Гаврилов очень клево целуется. Он сильно вытянулся и похудел. Надо бы к нему присмотреться».

«Купила первый лифчик. Мама хотела купить мне простой, без подушечек, детский, но я настояла, и мне купили взрослый с подушками. Смотрится круто – в нем грудь прямо такими шариками. Все девочки завидуют. Теперь буду кофточки с вырезом покупать».

«Купила тушь для ресниц. Глаза сразу такие красивые стали. Только мама увидела, наругала. Теперь крашусь в школьном туалете. А после школы там же все смываю».

«Стас сегодня в столовой распихал всех ребят в очереди. А когда кто-то стал возмущаться, избил его. Родителей Стаса вызвали в школу, но ему ничего не сделали. А потом стали ходить слухи, что его папа оплатил новые занавески в трех кабинетах».

«Гаврилов подарил мне цветок. Было приятно, но он все еще немного пухляш».

«Девчонки стали брать у меня тушь. И помаду. Классная увидела это, наругала. Сказала моей маме, мама все отобрала. Жалко. Дорого стоило».

«У нас новая географичка. Она самая настоящая мегера! Отрывается на нас, жестит по-черному. У всех двойки. Ее все боятся и ненавидят. Все жалуются на нее и завучу, и директору, но те отмахиваются, говорят, наконец-то нашелся педагог, который нас может держать в узде».

«Гаврилов предложил встречаться. Но мне нравится Королев, но Королев встречается с Тополевой. А Тополева такая огромная, и он думает, что она его побьет, если он с ней расстанется. Поэтому он боится. И он мне сразу разонравился. А Гаврилов… Даже не знаю… Сказала, что подумаю».

«Встречаюсь с Королевым. Он все-таки решился и бросил Тополеву. Но целуется он хуже Гаврилова, а Гаврилов до сих пор дарит тайком цветы».

«Стас доводит географичку, она бесится. Все радуются – наконец-то кто-то дает ей отпор!»

«Сегодня на улице ко мне подкатил какой-то дядька на машине. Чувствовала себя ужасно – было страшно. Он что, педофил?»

«Ура! Географичка уволилась! Стас постарался, довел ее. Непонятно, как именно, но вся школа обсуждает, что это Шутов. Он теперь в школе как живая легенда, поклонницами обзавелся. Все ему благодарны, а он ходит по школе такой важный. Со свитой, как король. Ты знаешь, он один почему-то никогда не ходит. Только в компании».

«Стас стал часто драться. Гонять других мальчишек. Он поступает подло – с друзьями вдвоем-втроем нападают на одного. Один раз они так сильно мальчика побили, что родителей Стаса вызвали к директору. Его папа оплатил новый линолеум в коридоре».

«Стас сделал татуировку. Там, где шрам. Смотрится круто – вдоль уха акула. По Стасу все теперь сохнут. Девки любят плохих парней, а он этим пользуется – меняет их, как носки. Каждый день вижу, что он стоит с какой-нибудь девкой, а на следующий день она ходит по школе и ревет».

«Стас достает нашего новенького Ромку и еще нескольких ребят. Тех, кто молчит и терпит. Стас чувствует, что они никому не скажут. Сегодня Ромка после физры пошел домой в шортах. Я шла рядом и спросила, где его форма. Он рукой махнул. А на следующий день все стали фотки друг другу кидать по телефону – а там на фотке чью-то форму в толчок запихали».

«Порвала с Королевым. Гаврилов стал встречаться с Абрамовой, но я хочу его отбить».

«В школе кошмар. Стас со своей бандой сегодня так одного пацана довели, зажали его в кабинете химии, а он взял и выпрыгнул из окна. Второго этажа. Это до какой степени нужно бояться Стаса? Я не понимаю. Я много думаю об этом. Вызвали родителей обоих. Полиция заинтересовалась. И даже журналисты. Не знаю, чем кончится это дело, но папаша Стаса явно не отвертится одной покупкой новых интерактивных досок для школы».

«Замяли как-то. Стаса перевели в другой класс. Ну и слава богу – не могла его больше выносить. Прикинь, он мне по башке двинул. Уж не помню, за что… Обозвал меня шалавой, по-моему. Слово за слово, и понеслось. А потом он рассердился и как двинет… Со всей силы. Было очень обидно».

«Ко мне подкатывает Опанасюк. Он вроде ничего, но уж больно смешные уши. Так что я делаю вид, что не замечаю его подкатов».

«Стас так изменился внешне. Повзрослел. Стал очень симпатичным. Хотя он и раньше был симпатичным. Но сейчас прям очень повзрослел. Подрос. Если б не был таким придурком, от девчонок отбоя бы не было».

Стас, Стас, Стас… Из тысячи мыслей, вертевшихся в моей голове, его имя попадалось в девятистах девяноста. Это пугало, и все же я ни разу не видела его за три года моей жизни в Москве – только на паре фотографий, которые кидала Даша. Но смотреть на это лицо было выше моих сил. И я перестала открывать их.

Я думала, что прошлое не вернется. Но я ошибалась.

* * *

По телу пробежали судороги. Я вздрогнула, проснулась и вытерла об одеяло мокрые ладони. Опять этот кошмар с кроликами…

Я зашла в ванную и долго брызгала на лицо холодной водой. Это немного привело меня в чувство. На часах 5:30. В школу вставать не надо – самый разгар летних каникул. Еще полтора месяца – и наступит новый учебный год. Девятый класс.

Я поняла, что уснуть не удастся. Взяла книгу, вышла на балкон, не глядя открыла страницу. Я прочитала уже пять страниц и только потом поняла, что читаю учебник по биологии. Размножение спорами. Хм. Чей он? Свой я вроде бы сдала. Я закрыла книгу.

Вернулась в комнату, долго ходила из угла в угол. Теребила волосы, прядку за прядкой. Посмотрела в зеркало. Взгляд какой-то потухший, глаза – как у голодной собаки. Вообще своей внешностью я всегда была недовольна: карие глаза – чересчур маленькие, лоб – слишком высокий, губы – уж больно полные. Ноги коротковаты, грудь маловата, живот мягковат, волосы все того же цвета мокрой пыли, пусть и отросли… Мне было четырнадцать лет, но выглядела я младше. Вот только по глазам – старше.

День обещал быть тяжелым: я собиралась к бабушке. Мама с дядей Костей должны были уехать куда-то на выходные, и добираться мне предстояло своим ходом. Я долго отказывалась, но бабушка уж очень просила приехать. В голове крутились неприятные мысли, которые никак не получалось прогнать. Что, если я натолкнусь на Стаса? Что, если?..

Полдня я шаталась по дому привидением, потом стала собирать рюкзак – медленно, пытаясь отсрочить отъезд. Но вещей было немного, я уезжала всего на выходные.

Я ехала на электричке. Натянула капюшон – я всегда так делала, когда хотела прислониться к стеклу в общественном транспорте, чтобы не подцепить вшей. Но в этот раз была и другая причина. Казалось, кругом враги и они могут узнать меня в любой момент.

Я сошла с электрички и пошла через лесопосадку – здесь обычно было меньше народу. Я подошла к дому бабушки со стороны леса, а не города. Быстро открыла калитку и прошмыгнула внутрь. Задвинула засов. Прислонилась спиной к забору и только тогда смогла выдохнуть от облегчения. Я в безопасности.

Прошло столько времени… Почему мысли о том дне не покидают меня? Я разозлилась на себя: вокруг что, война? Может быть, мальчик из детства даже не помнит меня… Плохое ведь забывается. Он мог забыть и о моем предательстве.

Вот только я не могла забыть его. И то, как сбежала, бросив его, и как залезла под одеяло в тот момент, когда его били. И я не могу забыть Умку, много думаю о ней. Ведь Умка была не только моим другом. Она была другом Стаса тоже. А он… убил ее?

Бабушка стояла на пороге, улыбаясь во всю вставную челюсть. Она очень любила, когда я приезжала, несмотря на то, что с ее работой – выпечка для праздников – скучать ей не приходилось. «Бизнес» был успешным: кто заказал хоть раз торт на день рожденья, тот и потом что-то заказывал уже на другие мероприятия. Цены у бабушки были демократичными, а качество отличным, поэтому недостатка в клиентах она не испытывала. И работа приносила ей удовольствие.

– Томочка! – приветливо воскликнула бабушка. – Как ты поживаешь? Как мама с дядей Костей? Ты не приезжала так долго! – Бабушка укоризненно покачала головой.

Я вошла в дом и повесила куртку на крючок. Крючки были смешные, в виде собачьих попок с хвостиками. Сейчас подобные продаются повсюду, разноцветные пластмассовые крючки-попки можно увидеть в каждом хозяйственном магазине. Но наши – из дерева и металла. Их вырезал еще дедушка много лет назад, и для всех это было диковинкой. Все, приходя в дом, смеялись и просили такие же. Дедушка дарил их многим, и – кто знает? – может, кто-то и «слизал» его идею и занялся производством таких крючков.

Развязывая шнурки на первом ботинке, я рассказывала бабушке новости. Собственно говоря, рассказывать было нечего. Все как обычно. Второй ботинок я развязывала в полном молчании. Говорила уже бабушка, которую понесло в бесконечные истории о клиентах. Я слушала вполуха. Мне не было дела до чужих праздников, чужих жизней и сплетен.

Я вошла в кухню. Интерьер всего дома был очень простой, но кухня – шикарная. Просторное помещение оборудовано всеми технологическими новинками, мебель глянцевая, нежно-розовая. Столовая была выведена отдельной комнатой и по красоте не уступала кухне. Здесь бабушка принимала заказчиков. Обычно на столе у нее лежало много всего – коржи, баночки с сахарными сердечками, звездочками, кружочками, вазочки с марципановыми цветочками. Но сейчас стол пустовал. Видно, у бабушки был выходной.

Какое-то время мне пришлось сидеть в кухне и слушать бабушкины истории. Но меня спас счастливый случай: ей кто-то позвонил, и, воспользовавшись этим, я быстро ускользнула в свою комнату. Разобрала сумку, переоделась в домашнюю одежду, собрала волосы в хвост. Снова прошла в кухню, открыла холодильник – чего бы перекусить?

– Тома, я сейчас котлетки пожарю! – раздался голос бабушки. Она больше не разговаривала по телефону.

Я улыбнулась. Обожаю бабушку. С ней не приходится делать ничего – сама все приготовит и еще в рот положит, разве только жевать приходится самой. Дома ситуация другая. Родные постоянно пропадают на работе, и готовить приходится мне на нас троих.

Вскоре передо мной стояли две тарелки: одна с аппетитными пухлыми котлетками, вторая – с салатом из огурцов. Я запивала все это томатным соком.

– Расскажи мне что-нибудь! – попросила бабушка. – Как ты там живешь? С кем дружишь?

Я застонала про себя – я же все рассказала, пока шнурки развязывала.

– Ну, у меня там есть друзья, – приврала я. – Мы ходим в парк, в кино… На роликах катаемся.

На роликах с одноклассниками мы катались всего один раз. И в кино ходили один раз. И то из-за того, что отменили три урока в середине дня, нужно было чем-то себя занять. А в парк мы не ходили ни разу.

– Это хорошо, что есть друзья, – кивнула бабушка, – это главное в жизни. Чем старше становишься, тем тяжелее найти новых. В школе легче всего заводить знакомства.

Ну, я бы так не сказала…

– А я тут вчера видела мальчика, ну, помнишь, ты играла с ним в детстве?

Вилка выпала у меня из рук. Я полезла под стол доставать ее, потом подошла к раковине и ополоснула. Вилка снова выскользнула из рук – на этот раз в раковину.

– И что? – тихо спросила я. Раньше бабушка не заговаривала о Стасе. – Как он?

– Ох, какой красивый стал… Такой красивый, не описать… Жалко, что хулиганит много. Но все они в этом возрасте такие.

– Хулиганит? – переспросила я.

– Да, встретила его маму. Говорит, сил с ним нету никаких. В школе жалуются на него, все время родителей вызывают. Говорят, обижает других ребят.

Я вздохнула. Дашка писала то же самое.

– А он поздоровался с тобой? – спросила я. Мне было интересно. Если да, значит, помнит и меня… Я прикусила губу.

– Поздоровался, а как же? Он всегда здоровается. Улыбается мне. Ох, какой же красивый парень! Вчера идет, рубашка расстегнута… Какие плечи, фигура… – Бабушка мечтательно добавила: – Эх, была бы я лет на шестьдесят моложе… – Тут она кокетливо засмеялась: – Эх, Тамарка, уведут парня! Я вижу, что он то с одной девочкой ходит, то с другой. У тебя преимущество есть – вы столько лет дружили… И чего разошлись? Гуляли бы сейчас под ручку да под березкой бы на лавочке сидели.