Братская любовь

И тут Ник хлопнул себя ладонью по лбу:

– Уп-п-пс! Фак! Сегодня же суббота!

Маша посмотрела на Ника непонимающими круглыми от страха глазами. Роман тоже вопросительно поднял брови. Зато сообразительная Любовь быстро смекнула, в чем дело:

– Перфектно! Это значит, завтра «с утреца» мы никуда не позвоним и ничо не узнаем! Завтра – воскресенье, и турфирма этой чепушки не работает.

Маша похолодела. Притихшие было страхи вернулись сворой голодных собак и вцепились с новой яростью. За два дня розово-лиловый «Мерседес» уедет на другой конец страны, и Маше уже никогда не догнать его. Что с ней будет в чужой стране без языка, без опыта, почти что без денег и совсем без помощи? Как она найдет свою потерянную группу? Нет, в одиночку ей не справиться!

Маша вновь с бессловесной мольбой взглянула на Ника. И тот не преминул ехидно осведомиться:

– Что, уже передумала, художница? «Недолго мучилась старушка…» Теперь и я сгожусь? Но ночевать в моем номере тебе реально придется уже две ночи. – И вкрадчивым голосом добавил. – А это в два раза опасней.

Маша уныло вздохнула. Ей приходилось выбирать лучший из двух скверных вариантов. Но, по здравому размышлению, путешествовать по чужой Мексике в одиночку было рискованней, чем ночевать в комнате соотечественника. Пусть и сексуально-оголодавшего. Не убивец же он, в самом деле? И потом Ник сначала хотел поместить ее в одном номере с этой противной Любовью. Может, он действительно не имел в виду ничего плохого? «Надо предложить ему деньги, чтобы он не думал, будто я обязана ему чем-то еще!» – сообразила Маша.

– Я согласна. Сколько я буду должна тебе за две ночи, Ник? – Маша, насколько смогла, сымитировала гордую независимость.

– Нисколько. Отдашь услугами. Может, это я окажусь тебе должен!

Маша снова посмотрела на Ника затравленным взглядом, а тот в ответ насмешливо хмыкнул.

– Да ладно, проехали. Расслабься, художница, я же тебя просто дразню. Но ты меня реально достала. Никогда в жизни никого не насиловал, – и тут же Ник нахально добавил. – Впрочем, все когда-нибудь случается в первый раз. В общем, хочешь, соглашайся, не хочешь – отказывайся. Решать тебе. А что касается услуг… В нашей команде у всех есть свои обязанности. И если ты к нам присоединишься, неважно, на день или на два, тебе тоже придется что-то делать для всех.

– Я понимаю, – покорно согласилась Маша. – Что мне нужно будет делать?

– Потом обсудим. Слушай, мы сюда приехали, чтобы сходить на развалины. А ты там уже была. Хочешь, посиди где-нибудь, отдохни. Попей чего-нибудь холодненького, а мы подхватим тебя на обратном пути. Ну, вот хоть в этом кафе… – Ник указал на забегаловку через дорогу.

Машино настроение снова ухнуло вниз как на американских горках. А вдруг это предлог, что отделаться от нее? Вдруг блондинистый Ник уже понял, что ему с Машей ничего не светит. И решил не утруждать себя Машиными проблемами? А, если еще не решил, то противная Любовь обязательно убедит его, что их компании будет лучше потихоньку исчезнуть, И предоставить Маше самой выпутываться из этой кошмарной ситуации.

– Нет, уж лучше я пойду с вами, – сказала Маша.

– Как знаешь, художница.

Около часа компания гуляла по Тулумским развалинам. Эта вынужденная прогулка стала еще одним испытанием для Машиных натянутых до звона нервов. Теперь уже она совсем не смотрела по сторонам, равнодушная к формам, фактурам, игре света и тени. Теперь Машиной задачей было не потеряться самой и не позволить новым знакомым невзначай потерять ее.

Противная пластиковая Любовь, оставила своего Романа и намертво прилипла к боку блондинистого Ника. Она намеренно изолировала его от Маши. Что уж там она ему внушала, было не слышно, но в разговоре то и дело мелькало имя «Ленка». И при упоминании голос Любы обретал дополнительные децибелы громкости, а потом снова снижался до страстного убеждающего полушепота. Ник больше молчал, отвечал односложно, иногда пожимал плечами или кивал головой.

Маша уныло брела сзади, ощущая себя обузой. Она изводила себя страхом, что Ник поддастся на уговоры Любови и откажется пустить Машу в свой номер. Еще она боялась, что не откажется, и тогда придется две ночи подряд спать в одной комнате с незнакомым и непредсказуемым парнем. Если б только Маша могла развернуться и гордо уйти! От этой противной ревнивой Любови, от равнодушного Романа и насмешливого Ника. Особенно от самоуверенного глумливого Ника! Никакой он не ясень, а самый натуральный дуб!

В общем, Машино положение было самым что ни на есть кошмарным и ужасным!

***

– Какая малявка! Можно даже не заметить, как раздавишь ее!

– Никита! – одернула мальчика мать.

– Мам, но я же в смысле, что надо быть осторожным!

– Вот так и говори!

– Да, она крошечная – совсем клопик, – нежно вступил отец. Он был счастлив и благодушен. Вообще родители были страшно горды тем, что им удалось произвести на свет такое нежное и хрупкое розовое чудо. И они, еще не измученные хлопотами и недосыпами, переживали свой новый медовый месяц.

– Па-а-ап, а что такое «клопик»?

– Как, однако, повысилось качество жизни! – развеселился отец. – Наташ, представляешь, новое поколение, даже не знает, кто такие клопы. Клопы – это такие маленькие насекомые, которые пьют человеческую кровь.

– Как вампиры?

– Зато наш мальчик хорошо знает, кто такие «вампиры». Клоп – это Дракула из мира насекомых. Раньше они водились во многих домах, прямо в кроватях, и по ночам кусали спящих, – отец для убедительности даже пощелкал зубами.

– Вот гады! А она, что, – Никита ткнул пальцем в безмятежно сопящий в кроватке розовый комочек. – Тоже пьет кровь?

– Видишь ли, дружок, все дети в каком-то смысле пьют кровь своих родителей. Ведь бывает, правда же? Кто в понедельник на переменке с Мишкой подрался, а мне потом пришлось с Людмилой Анатольевной объясняться?

– А чего он…! – голос Никиты усилился и обрел птичью звонкость.

– Тише, Никита, тише! – мать усилила свои слова останавливающим жестом. – Ты разбудишь сестренку!

– Ма-а-ам! А сколько она еще будет дрыхнуть? Она уже целый час спит!

– Она должна много спать в первое время, чтобы вырасти.

– А сколько это «первое время»?

– Месяца два-три. Чем дальше, тем больше она будет бодрствовать. Будет слушать тебя, понимать, общаться, улыбаться…

– А два-три месяца будет только дрыхнуть?

– Не дрыхнуть, а спать. И много-много есть. Ну и писать, конечно.

Никита заглянул в детскую кроватку и тихо спросил:

– Эй, Клопик, когда же ты вырастешь?

Сестренка сладко почмокала губками, смакуя вкус сна, дернула крошечным носиком и открыла глазки. Это были несоразмерно большие глаза, насыщенного графитового цвета, которые ярко выделялись на акварельном фоне безбрового личика. Самым удивительным было то, что эти глаза взирали на Никиту с какой-то особой ангельской мудростью. Как если бы малышка ведала все, что было предначертано и ей, и брату, и родителям. Как будто она хотела предостеречь от чего-то, но не могла. Уж на что семилетний Никита был неискушен в человековедении, но и он не мог не почувствовать особой зоркости младенческого взгляда.

– Мам, пап, смотрите, как она смотрит! Как будто бы знает что-то, чего не знаем мы.

– Говорят, что когда душа возвращается в мир в новом теле, – объяснила мать, – она некоторое время помнит опыт прошлой жизни и внеземного существования. А потом все забывает и начинает учиться заново.

– И я тоже помнил?

– И ты тоже. У тебя были точно такие же глаза и такой же взгляд. Сестренка вообще очень похожа на тебя.

– Ма-а-ам! А можно я ее подержу на руках?

– Нет, милый, не стоит. Она еще даже головку сама не умеет держать – ее надо специально рукой под шейку подхватывать. Подожди, еще успеешь с ней наиграться! Смотри, у нее на темечке – родничок. Видишь, косточки еще не срослись, чтобы на время рождения головка была мягкой. Дай-ка сюда свою ручку.

Мать положила руку Никиты на младенческую головку, и тот почувствовал, как под его под его пальцами энергично бьется пульс хрупкой маленькой жизни – такой мудрой и такой беспомощной.

Глава 2

После часа «фотканья» друг друга в неестественных позах, в неподходящих местах и без учета направления солнечных лучей, трио путешественников сочло миссию добычи фотодоказательств пребывания в Мексике выполненной. Роман любезно предложил Маше запечатлеть и ее на фоне майянских древностей, но та отказалась.

– Ну, куда теперь? – поинтересовался у друзей Ник, устраиваясь за рулем потрепанного «Фордика», которого компаньоны окрестили «Генри».

– Теперь нехило было бы пожрать, – отозвалась Люба.

– А, может, сначала зачекиним нашу художницу? Все равно Генри рядом с отелем надо бросить.

– Не, Никитос, – как обычно возразила Любовь, – сначала чо-нить сожрать, а то все кишки от голода слиплись. А ты, подруга, есть хочешь?

– Спасибо, я не голодна. Но вы не обращайте на меня внимания, делайте так, как вам удобно.

– Ничоси, какие мы из себя… галантерейные!

Путешественники оставили машину на парковке перед отелем и двинулись по улицам Тулума, обсуждая на ходу, какое заведение им сегодня предпочесть. Маша с завистью наблюдала, насколько органично ее новые знакомые чувствовали себя в обстановке чужой страны и незнакомого города. То, что пугало ее, для них было естественной средой обитания. Казалось, что эти робинзоны не пропали бы ни в густой иноязыкой толпе, ни на необитаемом острове.

Друзья задержались у сувенирной лавки и поприветствовали стоявшего на пороге хозяина – улыбчивого мексиканца средних лет: «Ола, амиго». Тот пожал руки мужчинам, улыбнулся женщинам и причмокнул губами при виде нежной, хотя и слегка поникшей за день, Машиной красоты.

Ник о чем-то спросил, мексиканец сначала задумался, а потом затараторил, вкрапляя в плохой английский родные испанские слова. Он стал показывать рукой прямо, налево и еще раз налево. Не понимая ни слова, Маша отвлеклась на привычную фантазию, из чего могла бы сделать его кукольного двойника, но так и не успела додумать до конца – Ник подхватил ее под руку.

– Пойдем, художница.

– Куда?

– Алехандро посоветовал нам ресторанчик, куда ходят только местные. Никаких туристов. Он сказал, там реально хорошая кухня: свежайшая рыба и морепродукты. И очень дешево. Годится?

Слова «очень дешево» особенно порадовали Машу. Ужин в таком заведении не нанесет непоправимого ущерба ее тощему бюджету. Маша только сейчас поняла, насколько голодна – ведь в последний раз она ела в гостинице за завтраком. И теперь пряные ароматы, доносившиеся из многочисленных ресторанов, дразнили пустой желудок, вызывали голодные спазмы и неприличное урчание.

Рекомендованный ресторанчик оказался совсем несолидной забегаловкой с пластиковыми столами и стульями на улице. Да и сама улица, темноватая и грязноватая, располагалась за пределами туристических кварталов. Оставалось только надеяться, что аутентичная кухня стоила принесенного в жертву комфорта.

Посетителями заведения, как и сказал Алехандро, были исключительно местные жители. И даже еще конкретней – местные мужчины. Они отдыхали на свежем воздухе, ужинали, пили пиво и шумно обсуждали новости. Прибытие иностранцев, да еще с двумя девушками, вызвало среди кабальерос оживление. Особого внимания удостоилась куколка-Маша. Мексиканцы прожигали ее пылкими взглядами, отпускали комментарии – по всей видимости, малоприличные – и манили приглашающими жестами.

Такой сомнительный успех у местной публики откровенно испугал Машу. Лица завсегдатаев заведения были грубыми лицами крестьян, рыбаков, рабочих. Свои желания они выражали прямо и недвусмысленно. Нежная Маша смутилась и подумала, что соотечественник, пусть даже нахальный и глумливый, все-таки безопасней своры подогретых алкоголем мексиканцев. Она безотчетно – на всякий случай! – прильнула к Нику бедром. Тот понимающе усмехнулся и хозяйским жестом положил руку на тонкую девичью талию. Он подтверждал право собственности на самку перед другими самцами. И смотрел Ник на кабальерос так, что безо всякого перевода было понятно: без боя он свое никому не отдаст. Мексиканцы одобрительно зашумели и поприветствовали Ника традиционным «Ола!».

Маша удивилась охватившему ее чувству защищенности. Местная публика больше не представляла угрозы. Простонародные лица выглядели теперь дружелюбными и даже вполне симпатичными. И Маша, улыбнувшись, поздоровалась с мексиканцами как умела: «Добрый вечер!».

Компания разместилась за свободным столиком. Задерганная официантка грязным полотенцем смахнула с него уличную пыль и выложила четыре грязные папки с меню. Трио погрузилось в изучение. Но подвох состоял в том, что меню было только на испанском. Маша тоже заглянула в папку. Понятной для нее была одна колонка – цены.

Интересно, как справятся с проблемой ее новые знакомые? Неужели пойдут в другое место? Маше уходить не хотелось – завлекательные запахи рыбы, овощей, незнакомых пряностей уже вызвали интенсивную выработку слюны и желудочного сока. К тому же именно в этом заведении было «очень дешево». А как в других, она не знала.

Но трио цвета хаки и не думало сдаваться. Ник снова извлек из рюкзака смартфон и вызвал переводчик. Уже через несколько минут друзья определились со своими гастрономическими предпочтениями и были готовы сделать заказ. «Ловко у них получилось!» – позавидовала Маша

– А что будешь ты, художница? – спросил Ник.

Маша выбрала из понятной колонки цифр самое дешевое блюдо.

– Я буду вот это.

Блондин еще раз справился со словарем и скептически хмыкнул:

– Не советую. Это сальса – гастрономический вулкан. Мексиканцы используют ее как приправу к разным блюдам. Зверски острая. К ней, как минимум, нужен хлеб, иначе не съешь. Будешь?

Маша отрицательно покачала головой. Она не слишком любила острое, поэтому еще раз прошлась по ряду цифр и выбрала сумму чуть побольше:

– А это что такое?

– Это… – Ник потыкал пальцем в смартфон. – Это – суп из рыбы с морепродуктами. Ты морепродукты любишь?

– Конечно, – не очень уверенно ответила Маша. – Очень даже люблю.

– Тогда все в порядке. А что будешь на второе?

– Спасибо, мне хватит супа. Я мало ем.

В этом момент Машин желудок выдал громкое предательское урчание. Маша горячо покраснела и изо всех сил зажала живот руками.

– Слышу весьма убедительный аргумент, – съязвил Ник. – Бережешь фигуру? А пить? Может, тебе пива? Или сока?

– Нет, спасибо, я не хочу.

– Ну как знаешь.

Заказа не пришлось ждать долго. Стол начал заполняться приборами, кукурузными лепешками, салатами, напитками. Все члены трио дружно заказали себе местное пиво и апельсиновый фреш. И только Маша никак не могла дождаться своего единственного блюда. Любовь с Романом приступили к еде, а Ник углядел в Машиных глазах голодный блеск и предложил поделиться с ней своей порцией. Но она отказалась.

– Я не хочу перебивать аппетит. Подожду свой суп, его скоро должны принести.

Действительно, вскоре официантка принесла огромную миску. Там в густом томатном бульоне с золотыми глазками жира плавал внушительный ломоть рыбьей плоти, выглядывали красно-оранжевые хитиновые доспехи вареных креветок, радужно переливаясь перламутром, торчали волнистые края раковин с жирными желтыми мидиями. А сверху все это великолепие было украшено круглой долькой зеленого лайма и резным листиком кинзы. Маша на несколько секунд залюбовалась натюрмортом. Это была красота, достойная кисти великих голландцев.

Размер порции радовал: такого количества еды должно хватить, чтобы наесться надолго, впрок. Зажмурившись в предвкушении удовольствия, Маша зачерпнула полную ложку душистого наваристого бульона и жадно хлебнула. Ощущение было таким, словно она проглотила жидкий огонь. Безобидный на вид рыбный суп разил, как коктейль Молотова. Сначала запылали обожженные губы, слизистая рта, язык. Потом пламя покатилось вниз к желудку, калеча по пути пищевод. Дыхание пресеклось, Маша открыла рот, силясь захватить спасительную порцию воздуха. Но смогла только несколько раз шлепнуть губами, как выброшенная на песок рыба. И то ли от жалости к себе, то ли по странной физиологической реакции на шок, по щеке Маши покатилась крупная одинокая слеза.

При виде Машиного покрасневшего пятнами лица, выпученных глаз и конвульсивно дергающегося рта новые знакомые дружно засмеялись.

– Пищевой паралич, – вынес свой вердикт Роман. – Наверное, так вкусно, что она просто зарыдала от умиления.

– Уп-п-пс! Похоже, супчик – реально потрясающее блюдо! – добавил Ник.

– Гайз, прикиньте, нашу чепушку не просто потрясло, а прям прибабахнуло, – для убедительности Люба помахала раскрытой пятерней перед вздернутым носиком Маши. Но не способна была реагировать. – Эй, подруга, ты чо?

Тут уж опомнился Ник: он схватил стакан фреша, запрокинул Машину голову назад и влил сок в обожженный бесчувственный рот.

– Глотай, – скомандовал он.

Маше показалось, что ее слизистая зашипела так, как шипит раскаленная сковорода, когда на нее брызгают водой. Наконец-то она смогла сглотнуть, и втянуть воздух в обессиленные легкие.

– Ну как ты? Говорить-то можешь?

– Могу, – с трудом прошептала Маша. – Это было… чудовищно! Как варварская пытка… или даже казнь.

Роман и Любовь зашлись в новом приступе хохота, но Ник раздраженно шикнул на них:

– Хватит ржать, дурачье! Вы что не видите, что ей реально плохо?

Люба обиженно надула губы:

– И чо теперь, нам всем кислиться? Прикинь, чепушка ротик обожгла!

– Да ладно тебе, Любовь моя, – вступился Роман. – Сама же рассказывала, как в детстве «добрый дядя сосед» угостил тебя ложкой тертого хрена. И ты от этого чуть концы не отдала.

– А эта табула разум, конечно, не знала, что мексиканская кухня спайси? Это же совершенно понятно!

– Не знала, – прошептала Маша обожженными губами и подумала, что признание собственной глупости входит у нее в привычку.

– Нежное ты насекомое, художница! Ну-ка дай я твой варварский супчик попробую, – Ник зачерпнул ложку и, отхлебнув, крякнул. – Уп-п-пс! Даже для меня это слишком. Значит, поступим вот как: произведем небольшой эксченч. Ты ешь мою рыбу, а я вылавливаю из твоего супа всех его обитателей. Надеюсь, они еще не успели окончательно отравиться перцем. А варварский бульончик мы оставим заведению.

– Не надо, Ник, – запротестовала Маша. – Я больше ничего не хочу. У меня аппетит пропал.

Но ее голодные глаза говорили обратное. Маше ужасно хотелось есть, но она не могла позволить себе оплатить еще один неудачный эксперимент с едой. Как не могла заставить себя есть жидкое пламя варварского супа. Что ж, придется поголодать. Ничего, говорят, что голодание очищает организм и излечивает от многих болезней. Например, от глупости…

Но Ник понял уловку. Он решительно поменял местами тарелки.

– Аппетита, говоришь, нет? Да-да, я уже несколько раз слышал сытое урчание твоего желудка. Давай-ка, потребляй без разговоров. Еще не хватало, чтобы ты концы отдала от голода.

Маша решила на этот раз не возражать и с наслаждением съела запеченную на гриле рыбу, тщательно обсосав каждую косточку.

Когда принесли счет, Роман, казначей и хранитель общего кошелька, оплатил всю сумму. Но Маша запротестовала и настояла на том, чтобы внести свою долю.

Как многие небогатые, но гордые люди она очень щепетильно относилась к расчетам. Деньги, которых ей всегда не хватало, гарантировали приятную независимую жизнь, потворство часто неразумным, но от этого еще более милым, слабостям. Тратила Маша импульсивно и часто покупала что-то красивое в ущерб действительно нужному. Например, она могла спустить деньги, предназначенные для покупки новых сапог, на набор винных бокалов только потому, что в их стекле волшебно играли солнечные лучи. Любой долг, даже копеечный, воспринимался Машей как отказ от частички свободы. Особенно сейчас, когда она вынуждена была просить помощи у чужих людей и не представляла, какой эквивалентной ценностью могла бы отплатить им.

Поэтому Маша стремилась поддерживать иллюзию независимости хотя бы в мелочах. Она уже смирилась с тем, что съеденная рыба будет стоить дороже первоначально выбранного огненного супчика. И, значит, еще больше сократит ту незначительную сумму, которую надо растянуть до конца путешествия, с учетом всех непредвиденных обстоятельств и трат. Жалея о каждом песо, Маша выложила на стол деньги.

Роман пожал плечами, дескать, «мы могли бы угостить тебя, но, если ты настаиваешь…» и протянул руку за деньгами. Но Ник решительно остановил его.

– Тут слишком много, художница.

– А сколько стоила рыба?

– А ты рыбу не заказывала.

– Но ведь я ее съела, – уперлась Маша.

– Ну и что? Твоим заказом был суп, и мы с тобой просто поменялись. Или у тебя слишком много денег?

При этих словах Люба скептически хрюкнула, а Роман небрежно заметил:

– Ну что ты мелочишься, олдбой! Ей-право, разница-то всего в нескольких жалких песо.

– Мой щедрый друг, – отозвался Ник, – если ты помнишь, весь бюджет нашей временной попутчицы меньше двухсот долларов. Когда и как она вернется к своим оплаченным завтракам и ужинам пока не знает никто. Почему, думаешь, она даже от сока отказалась? Еще вопросы есть?

– Тогда пусть вообще не платит. Не обеднеем, – предложил Роман под возмущенное фырканье Любови.

– А ты скажи это ей. Как, художница, согласна?

– Нет, я должна платить, как все, – упрямо повторила Маша.

– Видишь? Ей гордость и предубеждения не позволяют. Или страх, что с нее стребуют услугами. Так что бери с нее, Ромыч, стоимость супчика и закроем эту тему. Так и запишем!

После ужина измученная Маша совсем раскисла: мысли ее путались, глаза сами собой закрывались, а маска внимания то и дело сползала с лица. Но неутомимая Любовь жаждала новых приключений. Она предложила компаньонам романтическую ночную прогулку по берегу моря и купание голышом. Маша знала, что вопреки своему желанию, вынуждена будет тащиться за своими «благодетелями» на этот дурацкий пляж, сидеть, клевать носом и ждать, пока они не накупаются вдоволь. И еще неизвестно, не посетит ли шальную Любину голову идея новых развлечений. Если бы только Маше было куда уйти!

Спасение пришло неожиданно: Ник, зевнул и сказал, что устал и хотел бы вернуться в отель.

– Нацелился на лав стори, а, Никитос? – тут же съязвила Люба. – И грелочку на все тело уже прикормил…

При этих словах на Машином измученном лице снова появилось затравленное выражение. Увидев его, Ник недовольно скривился.

– Да не слушай ты ее! Ох, как же с вами, девками, сложно! А у тебя вечернее обострение стервозности, да, Любаня? Направь свой страстный темперамент на Ромыча, он будет только счастлив. Правда, Ромыч? Думаю, что в купании ню вам «ню понадобятся» дополнительные участники. Буэнос ночас, амигос!

Пары разошлись, договорившись встретиться за завтраком, в восемь утра. На прощанье Люба снова не удержалась:

– Ладно, детки. Чмоки-споки-ноки! А ты, подруга, береги целомудрие нашего Никитоса!

***

– Ма-а-ам! Клопик, жрать хочет. Она уже начала хныкать и скоро заорет.

– Никита, сколько раз я тебе говорила, что не «жрать», а «есть», не «заорет», а «заплачет»! И потом, что ты мне об этом докладываешь? Ты же взрослый парень – возьми и покорми сестренку.

– Ну ма-а-ам! Ну почему я должен все это делать? Вы же меня не спрашивали, когда рождали Клопика. Если б я знал, что мне придется так мучиться, я бы ни за что не согласился!

– Ах ты, святой мученик! Никита, ты же хочешь, чтобы тебя считали взрослым? А у взрослых людей есть свои обязанности, которые надо выполнять, даже если они не слишком приятны. Я сейчас не могу оторваться от работы. Так что давай, милый, подключайся!

– А чем ее кормить? – сдался Никита.

– Возьми в столе, на нижней полке с правой стороны баночку детского питания.

– Ну ладно, так уж и быть, покормлю. Ма-а-ам, а какую банку взять?

– Любую.

– Тут есть кабачок, яблоко с морковью…

– Дай ей кабачок. Только не отвлекай меня сейчас, иначе я никогда не закончу.

Никита притворно тяжко вздохнул и склонился над детским манежиком.

– Ползи сюда, Клопик! Сейчас я дам тебе пожрать. А вот хныкать не надо, я тебе не мама.

Однако малышка и не думала хныкать – она обнажила в улыбке розовые десны, где сверху и снизу торчали несточенные волнистые краешки будущих зубов, и выдула большой слюнный пузырь.

– Как у тебя это круто получается! – прокомментировал Никита. – Давай, садись на свой обеденный трон. Вот сейчас салфеточку повяжем и будем лопать. Хочешь кабачок?

Никита открыл банку и, подцепив на самый краешек ложки немного зеленоватой массы, попробовал на язык:

– Фу, гадость какая! Как ты будешь это жрать? Но ты, Клопик, еще даже не догадываешься, что на свете есть настоящая вкусная еда – чипсы там, или мороженое… Так что открывай скорее пасть. Ам…

Но Клопик даже и не подумала открыть рот: она недоверчиво смотрела на брата. Казалось, она понимает, что он пытается впихнуть в нее то, что самому не нравится. На Клопиковой румяной толстощекой мордашке читалось знаменитое выражение театрального гения – «не верю!».

– Смотри, я тоже это ем, – Никита притворился, что засовывает себе в рот неаппетитную зеленую массу. На лице его светилось фальшивое выражение потребительского счастья, как у героев пошлых рекламных роликов. – Какая вкуснятина! – Для большей убедительности Никита даже зажмурился. – Ням-ням-ням! Как же повезло Клопику, что она будет есть такую вку-у-усную га-а-адость!

На малышку разыгранная сцена не произвела никакого впечатления. Плотно сомкнув губы, она смотрела на брата графитово-серым подозрительным взглядом.

Тогда Никита попробовал другую тактику: он набрал полную ложку пюре и скроил страшную рожу. Клопик радостно засмеялась, раскрыв беззубый рот. И в тот же миг брат сунул туда ложку с овощной слизью. Правда, обманутая малышка немедленно сморщилась и выплюнула пюре обратно. Густая светло-зеленая масса потекла по подбородку на нагрудник.

– Значит, и ты понимаешь, что это гадость? – ворковал Никита. – Умная девочка. Но тебе все равно придется есть эту зеленую дрянь. Знаешь, Клопик, у каждого есть свои обязанности, и надо их выполнять, даже, если они противные, как твой мерзкий кабачок.

Произнося все эти высокомудрые педагогические сентенции, Никита ложкой собрал с подбородка Клопика остатки пюре, еще немного зачерпнул из баночки и снова сунул все это девочке в рот. Чтобы отвлечь ее внимание от мерзкого вкуса, брат зверски оскалился и высунул язык. Клопик радостно прыснула и выплюнула в лицо Никите целый фонтан зеленых брызг. Это развеселило малышку еще больше – она просто забулькала от радости. Брат утерся рукавом и беззлобно сказал:

– Ах ты… маленькая засранка! Смеешься? Я тебе это еще припомню! Ма-а-ам! Клопик не хочет кабачок. Она плюется.

– И что, ты не можешь с ней справиться? Ты же старший брат, Никита. Ну, возьми какую-нибудь другую банку.

– Какую?

– Любую. Выбери на свой вкус.

Мальчик порылся в столе среди баночек детского питания:

– Смотри, Клопик, вот то, что надо! Ты сейчас язык проглотишь, как будет вкусно. Почти как мороженое. И это будет – та-дам! – яблоко с грушей! Но если ты будешь плеваться… Если будешь плеваться, я тебя убью. Поняла?

Впрочем, Клопика это заявление нисколько не испугало, потому что страшные слова были произнесены самым безобидным и даже нежным тоном. Никита вообще был очень нежным братом. И хотя его обязанности не всегда были приятными, например, когда требовалось поменять малышке подгузник с дурно пахнущим содержимым, он ни за что не отказался бы от Клопика. Никита млел от пронзительной беспомощности этого маленького существа и ощущал себя рядом с сестренкой особенно сильным, особенно взрослым. Человеком, от которого кто-то зависит. И вообще, появление в семье Клопика стало для Никиты началом взросления. Он стал старшим братом.

Конечно, своим друзьям Никита не мог признаться, что с удовольствием ухаживает за сестренкой и играет с ней – его бы не поняли, хуже того, задразнили. Для конспирации он принимал устало-раздраженный вид и, пользуясь лексикой, которая никогда не была бы одобрена родителями, жаловался, как достала его возня с «этой малявкой». Но, вернувшись из школы домой, он перво-наперво бежал в детскую проведать Клопика и полюбоваться на ее улыбку – беззубую и безмятежную.

Клопик стала первой любовью Никиты.