Ведьмак. Белый волк и чёрный камень

Именно последнему он и научился у друга. Простому человеку все остальные премудрости оказались недоступны.

Ночь пахнула свежестью и заставила поёжиться от студёного ветерка. Зато дышать стало легче, грудь отпустило, и сердце стало биться ровнее. Он не стал спускаться во двор, а медленно побрёл по переходу в сторону женской половины. Мысленно представляя, как ткнётся в тёплую шею жены, представляя, что это её погибшая сестра. Он всегда представлял на месте Акины или иных жён и наложниц – другую, ту, которую не простил, но забыть не смог. Поэтому никогда ни с кем из женщин не проводил времени больше необходимого. Всего одна ночь и вся жизнь…

– Ты обещала! – Вырвал из воспоминаний знакомый мужской голос, прозвучавший громче положенного.

– Я и не отказываюсь… – зашептал едва слышно так же знакомый, женский.

Князь замер, прислушиваясь, но больше слов было не разобрать. Постояв пару минут, он всё же двинулся вперёд. «Кто же это там милуется?» – раздражённо подумал он, уже зная наверняка, кого увидит.

– Пойми, я не могу больше ждать! Всё должно случиться до отъезда… – Жирослав был рассержен.

– Ладно, будет так, как хочешь, – раздосадовано отвечала Агата.

Было совершенно непонятно – о чём это они? Но меньше всего это было похоже на любовное свидание. Милонегу никогда не нравились тайные действия за его спиной. Однако на этот раз, он несколько опоздал, и разговор был окончен. Боярыня юркнула внутрь, а племянник, постояв пару минут у перил и зло постучав кулаком по резному столбику, двинулся ему навстречу.

И князь сделал вид, что только сейчас вышел из сеней, что торопится и не замечает в темноте своего воспитанника. И вписался в него плечом.

– О! Дядюшка, и ты в терем решил наведаться? – Вопросил несколько испуганно.

– Да, вот, что-то муторно, – пожаловался князь. – Сердце ноет…

– Наверное, снова дождь пойдёт. Сыростью тянет. И воздух стылый.

Они разошлись в разные стороны. Но в голове застыла занозой недосказанность.

***

Штрига вела себя странно: не бросалась на людей, не грызла прутья, не выла. Она спокойно сидела на корточках в клетке из осиновых кольев и даже не пыталась выбраться. Прошла неделя с тех пор, как ведьмак привёз её в крепость. И первое время, на неё ходили смотреть все, кому не лень.

За ней присматривали, караулили. И даже пытались кормить, даже бросали внутрь живого козлёнка. Но упырица отнеслась к его появлению с полным безразличием. Волха приходила каждый день и, выгнав всех, чародействовала. Выходила хмурая, совершенно не понимая, что за нежить перед ней.

Ведьмак, оставался по-прежнему в городе. И были у них с князем свои тайны. Они несколько раз ездили в лес, когда позволяла это портящаяся с каждым днём погода.

В эту шестицу утро соизволило растянуть серую пелену туч. Выглянуло солнце. Ведьмак направлялся в крепость и был уже у ворот, когда почувствовал неладное.

На широком дворе что-то происходило. Вокруг загона для лошадей выстроились княжеские кметы, крепостные стражники и челядь. Они что-то орали, дружно кого-то подбадривая.

И Видан свернул к княжеским хоромам, решив, что поединков между воями он насмотрелся вдосталь и ничего нового не узнает. Но Милонег уже сам показался из дверей в сопровождении беловолосого колдуна-охранника.

– Что происходит? – зычно осведомился князь у старшины кметов.

– Да, вот, княже, охранники решили поразвлечься. – Ответствовал тот. – На спор выпустили штригу…

– Что? Кто посмел?! – Милонег ускорил шаг.

– Пятидесятник поспорил, что изловит штригу голыми руками…

Договорить старшина не успел. Толпа взвыла. Кметы схватились за оружие. Со стены засвистели стрелы.

Видан ускорился, перейдя на бег, но оказался, всё же, позади князя. Уловив на высоком боярском крыльце какое-то движение. Там стояла Агата чему-то улыбаясь и пальцы её выписывали какой-то знак. Смотрела женщина в загон.

А там. Там распростёрлось на земле ещё подёргивающееся тело Взворыги. Горло его было разодрано острыми клыками. Но кровь уже не текла, а пенилась. А над ним так же на корточках, как и в клетке до этого сидела, слегка покачиваясь взад и вперёд, штрига с вытянутой окровавленной мордой. Из её спины торчала стрела, пошившая сухонькое тельце насквозь. Но самой нежити это было совершенно безразлично.

– Прекратить! – Рявкнул князь и зачем-то полез в загон.

Остановить его ведьмак даже не пытался. В конце концов, каждый имеет право на собственную глупость, которую часто ошибочно принимают за шестое чувство.

Его больше занимала Агата, которая либо не понимала, что её действия видят и понимают те, кому это доступно, или настолько была уверена в своей безнаказанности, что шла напролом.

Она держала в руках конец призрачного аркана, наброшенного на нежить и сейчас, явно натравливала её на князя. Но что-то у неё не выходило. Штрига задёргалась, но не сдвинулась с места. Тусклые ввалившиеся глаза смотрели совсем не так, как у управляемой нежити. Была в них какая-то искра разума и – это удивляло.

Милонег уже был в двух шагах от мёртвого пятидесятника, когда штрига подобралась и, отпружинив ногами, прыгнула вперёд, словно огромная лягушка.

– Предательница… чёрная ведьма, – вырвался из её глотки чудовищный хрип. – Отдай нож!

Перепрыгнула через застывшего на её пути князя и в три гигантских прыжка преодолела путь до крыльца, взобралась по резной опоре, перелезла через поручень, мимо отшатнувшейся и побелевшей от неожиданности Агаты…

Ведьмак обогнул рассыпавшуюся по двору толпу кметов, взлетел по ступеням, чтобы узреть «чудную картину». Княгиня распростёрлась на полу. А штрига сидела на ней верхом, удерживая когтистой лапой за горло, и повторяла:

– Отдай, тварь-рь… отдай нож-ж… отдай нож-ж…

Боярыня, опамятовавшись, пыталась колдовать. Она тянула и тянула аркан на себя, шепча заклятия, которые отчего-то не действовали. Петля, которую видел только ведьмак, затягивалась, но нежить не собиралась подчиняться – выполняла свой долг.

Лопнула нитка бус на груди княгини, драгоценные камни покатились сверкая. И одна из них, попав под ногу Видана, едва не опрокинула его навзничь.

– Что же ты стоишь, ведьмак? – вдруг, завизжала Агата. – Разве это не твой долг, бороться с нежитью?

– Может быть, и долг, – процедил Видан, – только я могу её спалить вместе с тобой. Ты её оживила, у тебя магический поводок – тебе и вызволять подругу. Только должнице придётся сделать выбор: выполнить требуемое или умереть.

– Аника, Аника, – просипела княгиня, – сестричка прости…

– Отда-ай но-ож-ж! – завыла штрига.

На лестнице стучали сапоги, взбегающих на крыльцо людей. И первым был княжеский колдун. Он был селён и терять время даром, не привык. Вздёрнул штригу, как куклу, одним мановением руки, пришпилив к стене. Но, даже спелёнутая чёрной силой, она не переставала повторять:

– Отдай… отдай но-ож…

– Аника, – с надрывом произнёс князь, – неужели – это ты?

Он смотрел и не находил ничего общего с прежним обликом боярышни. Уродливая голова с выдвинутой вперёд нижней челюстью. Спутанные космы, с проплешинами. Иссохшее тело…

Рука сама потянулась удостовериться, что это не призрак перед ним. «Аника, что же я наделал…»

– Княже, отойди в сторону, будь добр! Если вы когда-то и были знакомы, то она тебя не помнит. Слишком давно под заклятием, даже если была до этого жива… – постарался образумить хозяина колдун. – Она существует только потому, что была одержима определённой целью…

– Я хочу, чтобы ты, Рох, возродил её, – метнул почти безумный взгляд на него князь. – Знаю – это по силам колдунам и чародеям. Мне не жалко золота. Заплачу – сколько потребуется!

– Мы не боги… – смутился колдун. Он был слишком щепетилен в таких делах. Золото, конечно, никогда не бывает лишним. Но репутацию марать нельзя. Люди слишком мало живут, а у него всё впереди – ни годы, а столетия, если не убьют. И, как раз, в успехе он уверен не был.

– Она никогда не будет прежней, – возникла откуда-то волха. Заговорила с Милонегом таким тоном, каким общаются с малым ребёнком или сумасшедшим. – Годы и старость накладывают на человека свои следы, а вынужденная смерть полностью меняет существо. В ней нет души. Скорее всего, она потеряла память. – Чародейка мыслила практически. – Получиться может живая кукла – безвольная и бесстрастная. Она будет делать всё, что ты прикажешь, но не более того…

– Тебе нужно домашнее чудовище? – Рох был более прям, но не успел довести свою мысль до конца, потому, что его перебили.

– Она всегда была чудовищем… – прорезался голос у княгини, которой помогли подняться, и она стояла, растирая горло. На шее наливались синяки. – Даже в детстве она всегда смеялась тогда, когда другие плакали, даже в горе, даже, когда умерла наша мать! Во всём и всегда Аника находила веселье! Ненавижу…

Милонег резко развернулся в её сторону. В его взгляде читалось иступлённое бешенство. Даже кметы отшатнулись, зная, что случалось в тех редких случаях, когда князь впадал в ярость.

– Проданная душ-ша… – просипела штрига, тщась разорвать ковы.

– Дур-ра! – определила её положение Агата и расхохоталась. Она стояла у перил с самоуверенным, больше напускным, равнодушием. – Никогда и ничего до ума довести не могла, княгинюшка. Всех жалела…

– Взять их! – резко приказал князь. – Обоих в холодную!

Но боярыня не стала ждать, когда приблизятся стражники. Выплеснулась тёмная сила, окатив всех ледяной волной. Распахнулись, отливая синевой, антрацитовые крылья. Она обернулась и чёрной воронихой и, взлетев, стала быстро подниматься вверх.

– Бейте ворона! – раздался бешенный крик Милонега.– Убейте ведьму!

Опамятовшиеся лучники принялись стрелять. Но было уже поздно.

Видан, до этого молча созерцавший происходящее, наконец-то, понял, куда из крепости подевалась та тьма, что полонила её до приезда князя. Это Агата собрала её всю в себя или в какой-то амулет, что было бы, куда как разумнее. До этого она долго питала эту силу человеческими страхами, а теперь будет использовать. И уже заранее предрекал городку и замку всяческие ужасы. Кто знает, что она задумала?

Агата исчезла. Но княгине бежать было некуда. Её куда-то увели, шипящую от возмущения, но боящуюся ещё в чём-либо перечить мужу. Князь ушёл за ними. И почти сразу изнутри раздались приглушённые крики и рыдания, какой-то грохот, будто кто-то перевернул большой дубовый стол. А потом ещё и ещё.

Штрига по-прежнему болталась в магических путах и повторяла одно и то же: «Нож-ж, нож, нож…»

– Скажи, колдун, – спросил Видан, – почему на штригу моя магия не подействовала, а ты не приложил особых усилий?

– Ты и не пытался, ведьмак, – процедил Рох.

Колдун был строен и тонок, и совсем невысок – больше смахивал на подростка. И рядом с Виданом чувствовал себя каким-то ущербным, что задевало его гордость. Поэтому мнимое превосходство заставляло изрекать слова тоном наставника.

– Хм, – усмехнулась Доляна, – ты слишком наивен и простоват для своего возраста, Виданушка! – Она привычно повисла на его плече, при этом насмешливо поглядывая на пыжившегося колдуна. – В меду были сок волчьих ягод и элеотрока.

– И как я сразу этого не понял? – нахмурился он.

– Ты же был со мной! – Она игриво подмигнула скривившемуся колдуну.

– Зачем сама пила?

– Ну, надо же было как-то мосты наводить? А то ты, как бука!

– Не стоило тебе Ягодку обижать, – процедил Видан.

– Ну-у, это было бы как-то не по-моему. Не задеть бывшую подругу…

– К-хм, к-хм, – нарочито прокашлялся Рох. – Что будем делать? Князь нас в покое не оставит. Я слишком хорошо его знаю!

– Ну-у, лично я – уже высказалась на этот счёт, – посерьёзнела волха. – Внешность вернуть можно. Никаких особых трудностей не вижу. Это, ведь, по вашей науке, колдун, живых кукол лепить? Могу помочь влить божественную суть, но душу-то не вернуть, коль она потеряна, а это очень скоро заметно станет…

– Вот и я об этом! – покачал головой Рох. – Надоест князю, а мы будем виноваты…

Видан подошёл к штриге, поймал её мельтешащий взгляд. Она замерла, уставилась. Даже шептать перестала. Когда-то карие глаза теперь больше напоминали лежалые в земле орехи с узким зрачком, как червоточиной. Но что-то в них было такое, что напрочь отсутствовало у мертвяков.

Ведьмак, уже в который раз убеждался, что ему не показалось – она не полностью потеряла разум и связь с душой. Где-то в глубине таилось подобие надежды, робкие всплески каких-то чувств… и что-то ещё.

Проклятие. Раздвоенное проклятие не позволяло душе потерять связь с этим миром.

Всё это время Видан старался держать Финю на расстоянии, не пуская в крепость. Он рвался посмотреть на пойманную штригу, а ведьмак не позволял. Считал неправильным, чтобы по какой-то нелепой случайности, парень узнал в этом монстре свою мать. И теперь, вдруг, понял – зря.

Именно он расщепил чёрное проклятие, которое должно было медленно, но верно, убить Анику. Но он забрал львиную долю его на себя, связав жизни воедино. Разум штриги питала жизнь её сына.

– Ну, что? – спросили в один голос колдун и волха, когда он отошёл к перилам.

– А? – Тряхнул Видан головой, выныривая из своих размышлений.

– Что скажешь, ведьмак? – нетерпеливо дёрнулся Рох.

– Её душа связана с этим миром неразрывными узами, – тяжело вытолкнул из себя слова, всё ещё сомневаясь, а стоит ли всё это затевать?

– Ну?

– Виданушка, не тяни! – попыталась притянуть его к себе Доляна, но ведьмак отмахнулся.

– Существует ритуал обращения к Чернобогу…

– Ты же, наш спаситель! – воссияла волха.

– Но надо направить запрос в Конклав, – попытался огорчить. – Наши старики не любят, когда минуя их совместные с другими Кругами дела делаются. Тем более и князя сие касаемо…

– Прекрасно! – оборвала его волха. – Отправляй прямо сейчас, пока князюшка совсем с ума не спятил!

– Что ещё? – осведомился Рох.

– Нужна будет помощь вас обоих, как разных магических направлений. И книга «Судьбы», – он вопросительно посмотрел на волху.

– Достану, – заверила она.

Тяжёлая дверь распахнулась. Вздыбленный князь выскочил из сеней, неся в руках уже два колдовских ножа.

Глава 21

Тьма новолуния отступила. Ясный месяц набирал силу. Звёзды рядом с ним казались тусклыми.

Э-эх, хорошо было на этой поляне! Тихо, как в колодце – ни ветерка, ни холодного дыхания ночи. Даже сырости от близкого соседства болота не ощущалось.

Видан устроился с удобством, как на ложе, на широком вывороченном корне почившего в нелёгкой борьбе со стихией дуба. Стихия была магической природы, и земля пропиталась этой силой – светлой силой Рода.

И насколько мог теперь понимать Видан, разрушенный Храм Чернобога в тысяче шагов наполунощь был одним из тех девяти, что в гневе разрушил создатель, желая покарать неразумность детей своих. О них запрещено было вспоминать. Но, конечно, не боги этот запрет выставили. Слишком напуганы были волхвы седые, решив от чего-то, что если не знает о них народившееся племя людское, то оно и к лучшему.

Только, лучше ли?

– Наставник, – Финя поднял голову, – а ты веришь снам?

– Почему я должен им верить? – изумился ведьмак.

– Но ты же мне говорил, что иногда видишь что-то такое… – он не нашёл подходящих слов. – Ну, что боги показывают подсказки…

– Вот ты о чём, – протянул он. – Да, бывает, что и показывают. Только это всё намёк, не боле!

– Это же здорово! – оживился он. – Значит, можно не волноваться!

– О чём это ты?

– Ну, так… Просто, если знаешь, что всё будет хорошо, то можно и не переживать!

– Мальчишка ты совсем! Если жить, только надеясь на подсказки богов, то и не стоит жить вовсе! Скучно же! Как рыба в реке. Или – нет, намного более бесхитростно – как лист на дереве. Он рождается по весне, растёт, осенью упадёт и сгниёт или раньше его сорвёт ветер али зверь. Ничего от него не зависит. Всё за него решают другие. Проще.

– Проще, – протянул отрок. – И это, да – это скучно!

– Вот и я о том. Если ты будешь знать, что тебя ждёт впереди, то и изменить ничего не сможешь.

– А как же вещие сны? Вот мне помнится, приснилось, что выпал зуб.

– И что?

– Он и выпал!

– Это не вещий сон. Это твоё тело сообщило о том, что пора зубам меняться… Человек, он состоит из нескольких стихий: телесной оболочки, разума и души. У нас с тобой есть ещё прибавка к ним – магия. Каждый называет её по разному, и природа у неё многообразна…

– А сны? Мои сны чаще всего предупреждают меня об опасности или показывают чьё-либо прошлое. Я часто думаю, а зачем мне они вообще? От них мало пользы, потому что связывать события приходится всегда самому.

– Жизнь – она как канва. Ткёт её моя покровительница Макошь. Прошлое – это готовое полотно. Как уж соткано, так уж и получилось – ничего не поменять. Впереди нити тянутся – судьбы человеческие, будущий мир составляют. Челнок меж ними ныряет переплетает жизни в единое целое. По этой грани люди ходят. Хороша была нить – крепка ткань. А плоха – так и толстина получилась. А уж если лиходей затесался, так и вовсе скареда или гнилая ветошь – пустой труд. Но какой ты будешь нитью, только тебе решать.

– Хм, значит, – усмехнулся Финя, – захочу, буду боярином али даже князем?

– Ах ты, хитрец! – засмеялся Видан. – Всё перевёл в шутку. И что я перед тобой распинался? Чуть по-стариковски брюзжать не стал…

Ведьмак оборвал себя и цыкнул на подручного. На краю поляны зазвенела сигнальная нить. Они оба напряглись, замерли в ожидании.

В том, что Акина отдала утерянный колдовской нож, оказалось не так много радости, как виделось.

Во-первых, ведьмак узнал, что на самом деле произошло пятнадцать лет назад. Князю пришлось изложить всю быль вкратце. И вышло это не очень удачно оттого, что совершенно не хотелось наставнику, чтобы Финя это услышал.

Но, уж как получилось.

И, во-вторых, ножи заговорённые Видан поправил, как надо. Заклятие на них установил, чтобы никто их не мог взять и ничто не повредило. Только призвать Аркуду, если конечно, это был именно он, и князю ничего не почудилось – не получалось. Не приходил медведь – и всё!

То ли осерчал, одичавший ведьмак, то ли ещё что ему мешало. Только прошла ещё одна неделя, а косолапый где-то пропадал. Видан даже псов-картушей отправлял на поиски, но было всё тщетно.

Вот и сидели попеременно они с князем, а то и совместно, на этой поляне. А Финя им припасы носил.

Пока волха отправилась в свой Совет особую книгу добывать, а нежить с нечистью затихорились, особых дел не было. Приглашали, конечно, его на свадьбы, но в этом не было особой нужды. Защитник им не требовался от того, что кобу творить некому. А преображение Аркуды князь считал на это время главной задачей.

И то, что князь начнёт ему душу раскрывать, стало полной неожиданностью:

– Веси, ведьмак, – говорил Милонег, уставясь на звёзды. Они сидели на том же месте, на котором теперь развалился и сам Видан. – Судьба. Предназначение. Я никогда ранее не верил в эти слова. А в юности даже и не задумывался ни о чём таком.

Мы с Аркудой воспитывались в лесной стороне у стрыя. Отец считал, что я должен знать, как живут общинники, чтобы лучше понимать людей. И дядька часто повторял, что человек сам себе хозяин. Что боги всегда с презрительностью взирали на людей, как мы люди смотрим на мурашей бегающих по земле. И втолковывал так усердно, что я верил.

Дядька был суровым воином. И рос в те годы, что особо ласковыми к людям не были. Ты, ведьмак, наверняка должен помнить то время. Старики говорили, что возвращается владение Чернобога, и настаёт конец людскому животу.

Он принял на себя общину ещё отроком, когда после многолетней зимы, солнце вовсе не показывалось на небе, а лишь мутным пятном освещало землю. И царили вечные сумерки, убивая людей не меньше тех тварей, которые наводнили мир – кончилась вера его предков в покровительство богов.

Наверное, поэтому, он больше учил нас владению оружием и выживанию, чем познанию истины. Гонял строже, чем кощеев своих. Мы с Аркудой часто этим рабам завидовали – справил дело – и отдыхай, а мы – как придётся.

Злился на наставника, ненавидел порой, но потом, ни раз, хвалы богам за такое воспитание воссылал. Когда князь Рогай призвал в поход, чтобы кочевников от наших земель отогнать, пригодились эти умения. Мне тогда было семнадцать. Аркуде на год больше.

Не повезло нам с сотником, такой же остолбень, как и покойный пятидесятник боярский попался. Заманили нас в удолию, где толком то и не развернуться. Кого перестреляли, а кого зарезали. Нам и ещё десятку копейщиков повезло меньше иных. В полон нас взяли, будто нарочно, молодых глушили, а не калечили и не убивали. Наверное, чтобы с прибытком продать.

Спутали не только юзами, но и колдовством. И стрелы и оружие у кочевников было особое, заговорённое.

Когда очнулись, то спутаны были прочно и не какими-то верёвками, а зачарованными ремнями. Их простому человеку ни за что не разорвать, ни перетереть… Шаман у этого племени сильный был. Он-то всё и устроил.

Но это же, какой стыд! Оказаться в плену, сделаться рабами!

Одно было славно, что не определил шаман, что Аркуда не так прост, как кажется. Два дня и две ночи мы набирались сил, залечивали раны, смотрели за обычаями. Выбирали время, когда проще будет уйти.

Хотя нас и держали в подобии нашей кущи, но по звукам и разговорам, доносившимся снаружи, было ясно, что воины готовятся на вылазку. И как только на рассвете третьего дня снаружи раздались гортанные крики, и удаляющийся топот лошадиных копыт, стали готовиться. Всё получилось на удивление легко, прихватив оставшихся своих же коней, приученных никому кроме хозяина не служить. И утекли, но не все. Потому, что накануне днём шаман решил всем пленникам показать, что он с нами сделает, если мы не покоримся.

Охранники выволокли к вкопанному посередине стоянки каменному столбу мальчишку из тех, кто в юзы попал раньше нас. Ему было лет двенадцать всего, с виду, и никак нельзя было его уговорить вести себя потише и не буянить. Как руянин оказался так далеко от родичей? Только понимали мы друг друга с трудом.

Нас выстроили в окружении скалящихся воинов и женщин с детьми, радостно визжащих в предвкушении зрелища. Мы не понимали, что произойдёт, но отчего-то стало жутко. И я не осознававший смысла происходящего ждал простой расправы. Однако степняк поступил по-хозяйски расчетливо, как со скотиной.

Заставил руянина выпить какой-то отвар. Как стало после понятно – для того, чтобы не мешал действиям и не дёргался, но всё чувствовал. А когда парень потерял способность двигаться, превратившись в куклу. Ножом с живого снял кожу, как с овцы – медленно и с удовольствием. Наверное, боялся шкуру повредить.

И мы вынуждены были наблюдать мучения жертвы безропотно. Аркуда говорил, что это были чары покорности. Но я всегда корил себя за трусость.

– Скорее всего, всё же чары, – процедил ведьмак, припоминая нечто своё.

Князь, казалось, не расслышал его слов, полностью погружённый в воспоминания. И Видан ещё пока не понимал, как связаны эти события с тем, что происходит здесь.

– После этого зверства, вырвал из груди жертвы сердце, наконец-то прервав его страдания, и стал жрать на наших глазах… Никак не могу забыть. Всякого навидался, сам натворил немало, но…

Милонег замолчал, словно, заново переживая давние события.

На поляну бесшумным белым призраком скользнул белый волк, неся в зубах берестяной туесок. Ведьмак покачал головой:

– Уж сколько раз тебе говорил, чтобы пореже зверем бегал!

– Так же быстрее! – Отговорился Финя, поставив припасы наземь и перекинувшись в человека. – С тем, сколь Генка навалила всякой всячины, чтобы вам угодить, я бы только к полуночи на двух нога добрался!

– Не преувеличивай, – буркнул Видан, поглядывая на то, как резво мальчишка выкладывает на расстеленную холстину всё, что принёс.

– Вот, похлёбка ещё горячая даже! – Не то похвастался, не то для убеждения заявил он, снимая с широкого глиняного горшка крышку. Воздух наполнил мясной дух.

Сторожа принялись за ужин. Видя, как Финя, уставившись на звёзды, тайно сглатывает слюну, ведьмак не выдержал:

– Сам-то ел?

Ученик кивнул, но опять-таки не смог сдержаться. С тех пор, как угасло действие проклятий, мальчишка постоянно был голоден, буквально, как зверь. И всё ему было мало. Но это объедалово, явно, шло ему на пользу – он рос и обретал мышцы и силу, которой и так у него было немеряно, прямо на глазах.

– Доедай, – сунул ему свою мису Видан, где плескалась добрая половина похлёбки. Сам принялся за печёную репу.

В этот вечер ему было отчего-то не по себе. Возможно, долгое ожидание сказывалось. Возможно, просто волновался ещё о Ягоде – слишком долго не было вестей. Такими глупостями, как обида, она не страдала. Понимала, что его работа часто связана с задержками. И обещание вернуться через пару недель или месяцев, не всегда возможно исполнить. Значит, что-то случилось…

– И как же вы выбрались? – прервал размышления Финя. – Неужто, всё спустили колдуну?

«Значит, паршивец, ещё и подслушал наш разговор, – отметил для себя ведьмак, – хотя с его-то слухом – это было просто!»

– Больше уважения, малец, – одёрнул слишком осмелевшего ученика, – с князем разговариваешь, а не с простолюдином!

– Ничего, Видан, – успокоил его Милонег, – здесь мы в одном деле. Можно и проще. На обществе, конечно, не потерплю. А здесь, пусть.

И тяжело вздохнув, ответил.

– Мы отомстили ему за это, привязали за ноги к коню и пустили в степь. Но прежде, Аркуда смог, конечно, нас освободить от пут. Повезло разминуться с их возвращающимися конниками. Спаслись.

– А стойбище? Стойбище сожгли? – вновь вклинился Финя.

– Нет. С их жёнками и детьми некогда было. А пожар издалека видно – себе дороже. Они и так, без своего шамана, после сгинули. Их наши вои побили. А остатки ушли в степь так далеко, что и не видно.

– Значит, всё хорошо закончилось! – воодушевился парень.

– Ну, это, как посмотреть… – нахмурился князь. И обратился к Видану.

– Но вот, для чего я это всё рассказал. Проклятие. Прежде чем его заткнули – этот шаман нас с Аркудой проклял. «Ты можешь не верить, – прошипел он мне, – но мои слова исполнятся. Вы двое поплатитесь сполна! Проклятие ляжет и на ваших любимых и на потомков. Твой сын, убьёт тебя…»

Ведьмак видел, как вздрогнул Финя, как сверкнули его глаза в темноте. Но князь не видел и продолжал.

– Мне было наплевать на его слова. Ровно до тех пор, пока они не начали сбываться.

В бою под Родицей я прикрыл собой раненного дружинника. На него наседали сразу двое. Он храбро сражался, но исход был предрешён. Оказалось, что это боярин Хоромир. Вот мы и сдружились, как могут поладить старший с младшим.

Поэтому и не отказался навестить его замок, благо он был почти по пути домой. На его обещание – отдать замуж дочерей мне было, по большому счёту, наплевать. Мало ли девок на свете? А поездка в гости, казалась, тогда просто забавным приключением. Посмотреть – так посмотреть. Любопытство взяло. Так их расписывал, что диво, а не девицы. Просто решил оказать уважение.

Вошли две с виду одинаковых барышни, а я увидел только одну…

То, что происходило дальше, ведьмак уже знал из рассказа травницы. Но слушать не стал по тому, что услышал зов. Тот зов, что может послать только ведающий ведающему, тот, что недоступен простым смертным. И в этом зове было столько боли, что вся сущность его взбунтовалась, требуя откликнуться.

Глава 22

Огромный бурый медведь бился в магических тенётах, словно огромный шмель в паутине. Именно такой образ приходил в сознание. Но Видан ему не верил.

Не верил ни видению, ни, якобы, измученному оборотню. Глаза не скроешь. А в них бушевала ярость. И это было более правдиво, чем лубок, который настоятельно кто-то внедрял в сознание.

Не откликнуться – он не мог, и всё по тому, неписанному правилу ведьмаков, заставлявшему помогать даже тому из братьев, кто оказался на стороне врага. Если это касалось жизни, то – сначала спаси, если не знаешь, кто перед тобой, а уже после – разбирайся, стоило ли.

Это была настолько явная засада, что без особого плана, действовать не стоило.

Для начала, пустил призрачного ворона. Чтобы это сделать, не требовалось даже менять расслабленной позы. Князь не заметил, продолжая вещать или исповедоваться – кто его поймёт? – явно выбрав не самое лучшее время. Только Финя коротко взглянул на наставника, услышав шорох призрачных крыльев, уловив некую перемену в ведьмаке.

– Та зима была в особенности снежной и морозной, поговаривали даже, что Морена обозлилась на людей, решила их заледенить или возвращается царствие тёмного бога. Долго тащились через заносы. И прибыли в крепость поздней ночью…

Видан парил над лесом. Ему было бы мало сейчас одного птичьего зрения. Чтобы воспользоваться собственной силой, пришлось переместить сознание полностью на короткий срок в своего помощника. В иной компании оставлять своё бренное тело, он, скорее всего, не решился.

Теперь мир раскрасился в неяркие, но чёткие тона, без размытостей и теней. Горизонт раздвинулся. Деревья, травы, живые существа и даже сам воздух и свет месяца стали иными. Пространство мерцало серебристой дымкой, стынущей в наплывающем холоде и влаге.

На фоне зеленоватого неба носились редкие малиновые всполохи ночных птиц. Сгущались фиолетовые тени под чернильными силуэтами деревьев и кустов. Под их сенью кое-где копошились или двигались, а то и замерев, чего-то ждали, живые существа, светясь кроваво красным оттенком. Фосфорицировала нежить, целенаправленно ползущая со всех сторон в странную, залитую синевой магического тумана ложбину. Что-то багровое ворочалось в самой глубине её, билось и пульсировало.

Туда, в это мутное пространство и направил своего слугу ведьмак.

Поляна, почти такая же, как та, на которой они ожидали появления Аркуды, только вытянутая, в окружении плотных зарослей старых берёз и осин, как искусно выращенный забор. Только в одном месте смяты кусты, и есть проход.

Ведьмак осмотрел это место тщательно снаружи, облетев несколько раз по кругу – сначала высоко, после прогнал птицу в лабиринте сплетающихся и смыкающихся ветвей. Чувствуя по усилившемуся до боли в висках зову, что именно сюда его и пригласили.

Только они зря считают, что он как глупый мальчишка бросится в западню, не продумав все возможные развития событий.

Дева-птица нетерпеливо перетаптывалась на толстой ветви берёзы, выросшей из ростка со сломленной вершиной и больше похожей на огромный трезубец коротких стволов и крупных боковых наростов. Когти рвали кору, сыпавшуюся вниз на спину огромного бурого медведя, ходившего вперёд-назад по кругу, словно был прикован невидимой цепью.

– Почему ты так уверен, что он обязательно явится? – ворчала птица. – Таким, как этот ведьмак, не свойственно благородство!

– Он обязан… – рыкнул медведь, уже тоже теряющий терпение. – Хочу поговорить с ним…