– Жри, сволочь! – услышал я пронзительный рёв и открыл глаза.
Передо мной по-прежнему сидела всё та же жирная баба, и тыкала мне прямо в рот ложку каши.
– Жри! – злобно повторила она.
Я понял, что волшебства не случилось и я всё ещё её маленький уродливый сынок. Мне стало настолько обидно, что я заплакал.
– Да сколько же это может продолжаться?! – истерично завопила она, давая мне подзатыльник, – Ни ребёнок, а выродок какой – то! За что же мне это наказание?! – ревела она, как какое-то чудовище.
– А мне за что? – думал я, – Дала бы мне оладьи с вареньем, блинчиков с чёрной икрой или пирожных, которые я так любил, вместо этого пичкает меня всякой дрянью, да ещё и удивляется, что я ничего не ем.
– Коова! – повторил я вслух своё теперь уже излюбленное словцо.
– Ах, ты ж, гадёныш маленький! Так говорить на мать?! – рявкнула она, подпрыгивая на месте.
– Да какая ты мне мать?! – возмущался мысленно я, – Ты себя в зеркало видела? У меня красивая, интеллигентная, добрая мама… была, по крайней мере. А ты прямо чудовище лупоглазое какое – то.
– Газила с Тагила! – вдруг вслух вырвалось у меня словосочетание, которое неоднократно разучивал со мною мой отец. Думаю, он так тешил своё больное самолюбие.
– Что? – она выпучила на меня свои глупые зенки. – Что такое? – после чего как ошпаренная выскочила из кухни.
– Отец, ты слышишь? Ты слышишь, что он только что сказал? Говорила же, не смотреть при ребёнке такие жуткие фильмы! Он как губка всё впитывает! – истерила она.
В кухню, неспешно, почёсывая своё волосатое пузо, вошёл отец.
– Ты слышал, что он на меня только что сказал?! – не унимаясь, вопила мать.
– Ну что ещё? – буркнул тот в ответ, безразлично поглядывая на меня сверху вниз.
– Что ты тут мамулечке нашей такое сказал? – с издёвкой произнёс он.
– Он сказал: “Годзилла с Тагила!” – взвизгнула мать.
– Да ты что?! Правда, что ли? – отец довольно улыбнулся, – Мой сынуля! – с гордостью заявил он, смачно чмокая меня прямо в лоб своими противно мокрыми губами.
– Придурок, так только жмуриков чмокают! – скривился я, вытирая свой обслюнявленный лоб.
– Вот и я говорю – ребёнок весь в тебя! Была бы девочка, – закатив глаза к потолку, мать с сожалением вздохнула, будто коря Всевышнего за свои страдания.
Я с грустью оглядел себя с ног до головы. На мне по-прежнему красовалось девчачье розовое платьице с безвкусными рюшками.
– Девочка? Тебе что, сынули мало?! – возмутился, нахмурившись отец, словно получил удар ниже пояса.
– Раз тебя всё устраивает, то сам его и корми! – Мать в гневе швырнула ложку на стол, так что та с визгом доковыляла до края и со смачным звоном брякнулась на пол, в точности копируя поведение истеричной женщины, выскочившей из кухни, круша всё на своём пути. Отец с невозмутимым видом поднял ложку с грязного пола, словно игнорируя очередную истерику супруги, и зачерпнув в тарелке немного каши, нарушая все санитарные нормы, аккуратно поднёс ложку к моим губам. Я зажмурился.
– Давай-ка ложечку за папу, – произнёс он, оглядываясь по сторонам, словно боясь, что мать снова вернётся, – А то нам с тобой не поздоровится.
Я снова скривился.
– Как же я ненавижу перловку! – думал я, – В ранней юности переел её так, что всю последующую, то есть теперь уже прошлую жизнь к ней не притрагивался. А тут, на тебе! Отец по-прежнему глядел на меня своим влюблённым взглядом.
– Ну давай, сынуля, покушай, а то наша мама накормит тебя рыбьим жиром. Ты ведь не хочешь этого, правда? – стращал меня он, зная моё отвращение к подобной дряни.
– Рыбий жир, – пронеслась мысль в моей голове. – Да это прямой шантаж! Так скотину не кормят, как кормите меня вы! – возмущался мой внутренний голос.
– Ну давай, сынуля, – терпеливо твердил папаша, настойчиво втискивая огромную ложку в мой крохотный ротик, – А то наша мамочка нас с тобой сожрёт.
Я тут же представил себе картину, как мать вырастает в размерах и, взяв вначале моего отца за ногу, кладёт его себе в рот, а затем дело доходит и до меня. От страха я поёжился. Чтобы меня не сожрали заживо, представив, что ем чёрную икру, я открыл наконец рот и проглотил ненавистное месиво.
– Вот и умница! – на радостях воскликнул отец.
Я с отвращением пережёвывал кашу, в то время как мать, судя по грохоту в соседней комнате, суетливо собиралась на работу.
– Ну что, ест? – она снова влетела на кухню, надевая пальто, которое явно не сходилось у нее на животе.
– Ещё как ест! – гордо объявил отец, словно только что получил известие о присуждении ему Нобелевской премии.
– Ну, вот и хорошо! А ты, – она погрозила мужу пальцем, – смотри мне, ни капли! Узнаю – прибью! И когда ты, наконец, образумишься? Все мужики как мужики, а ты – тряпка! Работу бы, что ли нашёл! Самому не надоело у меня на шее сидеть? Я ишачу, а он… – она покачала головой, – Приду, чтобы всё мне здесь прибрал. А ребёнка надо вывести погулять.
– Хорошо, погуляем, раз надо, – отец кивнул в знак согласия, лишь бы скорее отделаться от очередных упрёков и наставлений.
Мать снова выскочила из кухни. Через мгновение послышался хлопок входной двери, отчего я сразу же понял, что на этот раз она ушла.
Я выдохнул дикое напряжение из своих лёгких и мысленно перекрестился.
– Ну, наконец-то чудовище оставило нас одних, – прозвучала фраза отца, озвучивая мои мысли вслух, отчего я наконец понял, что скорее пошёл в него, нежели в мать.
– Гадзила ушла, – подытожил отец и потрепал мои и без того взъерошенные от стресса волосы.
– Да, это уж точно. В этом я полностью с тобой солидарен, но только в этом, – возмутился я, увидев, как отец, воспользовавшись отсутствием супруги, тотчас потянулся за бутылкой, припрятанной в нижней полке шкафа.
– Брось, немедленно брось! – мысленно заистерил я. – Тебе же со мной ещё гулять!
Не обращая на меня внимания, отец стал хлестать водку прямо из горла.
– Нет, только не это! – подумал я и зажмурился.
Отец же, как ни в чём не бывало снова принялся меня кормить, мастерски удерживая в одной руке ложку с кашей, а в другой – бутылку.
– А теперь – ложечку за маму.
– Нет, – я отвернулся, – За неё уж точно есть не буду. Лучше бы дал чего-нибудь сладенького!
– Ладно, не хочешь за маму, тогда за меня, хотя, погоди, за меня ты уже ел! – он будто читал мои мысли, – Хорошо, теперь ложечку за сладкую жизнь. Съешь кашки, а я тебе за это шоколадку дам.
– Он угадал мои мысли! – восхитился я, отчего тотчас засиял от счастья, – За сладкую жизнь – с превеликим удовольствием! – я тотчас заглотнул очередную ложку, забыв про отвращение, погруженный в раздумья над данным мне обещанием, – Шоколад! Обожаю шоколад! Помнится, ел его килограммами.
– Ишь ты какой! – улыбнулся отец, продолжая в перерывах хлестать водку. – Будешь так кушать, станешь вторым Шварценеггером.
– Нет, только ни Шварценеггером! Терпеть не могу таких качков! – поморщился я.
Съев ещё несколько ложек каши, я с нетерпением ждал обещанной награды.
– Ну вот, поели, теперь можно и телек посмотреть, – довольно заявил отец и в очередной раз почесал своё волосатое пузо.
– Нет, только не это! А как же на счёт погулять? И где обещанные сладости?!
Я вытянул ладошки вперёд, требуя награды за свои адские страдания.
– Что, ещё кашки? – будто издеваясь, поинтересовался он.
– Нет! – воскликнул я и поморщился.
– Нет? Тогда что? – иронизировал он, явно понимая на что я намекаю.
– Соколад! – громко закричал я.
– Ух ты какой орёл! Действительно на ходу всё схватывает. – он похвально взъерошил мои волосы, направляясь к шкафу.
Достав из ящика заветную шоколадку, он протянул ее мне.
– Только смотри, матери не говори, а то нам с тобой влетит.
Я кивнул, хватая долгожданную награду и развернув, с наслаждением засунул плитку в рот, словно удав, пытаясь заглотить ее целиком.
– Боже мой, как же давно я не ел шоколад. Наверное, с тех пор прошло года три или четыре, а может и того больше. Впрочем, я не считал.
Пока я наслаждался вкусом, отец заключил меня в объятия и понёс в комнату. Устроившись перед телевизором, он усадил меня рядом.
По телеку шёл художественный фильм. На экране мелькала красивая блондинка.
– О, я её знаю! – затрубило моё нутро. – Сализ Талон! – указав пальцем на экран, заголосил я.
Отец удивлённо покосился на меня.
– Да, Шарлиз Терон. От даёт! А у тебя губа, парень, не дура!
– Ещё бы! Я же спал с ней, до того, как переключился на Монику Белуччи. А может та тёлочка всё же была не Шарлиз, а ее двойняшкой? – засомневался вдруг я, – Кто их теперь разберёт. Ведь с кем я только не прелюбодействовал в девяностые. Как ни крути, а всё же есть свои прелести в холостяцкой жизни, – размышлял я, перебирая в памяти все свои прошлые беспорядочные связи.
Так мы с отцом просидели перед телеком ещё часок, подумывая каждый о своём, пока тот не захрапел, вырубившись от очередной убойной дозы алкоголя.
Воспользовавшись ситуацией, я стянул с себя ненавистное розовое платье и, оставшись в одних колготках и майке, соскользнул с дивана вниз. С перепачканным от шоколада, но довольно гордым лицом я вышел из комнаты. В коридоре стояла соседка по коммуналке – Сонечка. Ох, уж мне эта Сонечка! Был бы я постарше. Да что уж теперь говорить. Здесь надо видеть!
– Привет, малыш, – сказала она, приседая на корточки возле меня.
– Пливет, – ответил я, кокетничая, и мой взгляд тут же скользнул на её роскошную пышную грудь.
– Опять один? А где мама?
– Мама на лаботе, – смущаясь от ее пристального, невероятно сексуального взгляда, ответил я.
– А папа?
– Спит.
– Понятно, – Сонечка вынула платок из кармана и заботливо, прямо по-матерински вытерла мое перепачканное лицо, – Ну, тогда пойдём ко мне, раз ты совсем один? – она взяла меня за руку и повела в свою комнату.