История Алины
«Опасная тайна»
Осень сбила нас с ног, высыпав в первую свою неделю ворох плохих известий. Заболевшие летом начали заметно слабеть, так как Проклятие алхимиков постепенно выпивало их силы. Скончались уже двадцать семь человек. За всё пренебрежение в предыдущие полвека болезнь отплатила сполна: во Враждующих странах она схватила уже больше сотни человек.
Короли и их народы всполошились. Ко мне, Кану и нашим помощникам иногда уже обращались с уважением. Нас порою даже радушно встречали, хотя всем было известно, что мы собрали свой отряд из людей трёх Враждующих стран. Наши помощники, до которых докатилось осознание свалившейся беды, перестали каждую встречу плевать друг другу под ноги и язвить. Конечно, друзьями, да и просто добрыми знакомыми они не стали, но хоть чуть-чуть изменили своё отношение. Особенно старались люди, собранные Цветаной, и Клён, молодой алхимик, подосланный Вячеславом. Хотя парень тормозил весь отряд излишне дотошными расспросами всех заболевших и непричастных, таскал с собой огроменную сумку, из-за которой все от него шарахались – алхимик как ни как – но потом выяснилось, что в основном он там таскает книги, свитки и какие-то бумажонки с непонятными расчётами, видимо, алхимическими.
Люди Ростислава тоже отличались усердием и любознательностью. Но вот набранные лично Мстиславом… да и семеро, подосланные позже Вадимиром… вот их драк мы с Каном всё ещё опасались.
Самое странное было в том, что болезнь не тронула всех остальных стран. Возможно, и в самом деле существовала некая «яма», которую вырыл кто-то из Враждующих стран и в которую попали все. В таком случае, Мириона дала самое точное и простое объяснение. Увы, было не ясно, где эта «яма» и как из неё выбраться.
То, что Вячеслав прислал алхимика, наводило на мысль, что принц подозревает о некой связи между алхимией и Проклятием алхимиков. Да и эти бесчисленные расчёты, которые вечно строчил на привалах его человек. На ночь-то Кан всех отправлял по городам родных стран. На всякий случай.
***
Она стояла у горящего города, на поле боя, усыпанного телами. Неподвижными, уже расставшимися со своими душами, придававшими им движенье. Дёргающимися в последней агонии. Она смотрела на эти бесчисленные трупы и громко хохотала. Потом, спокойно пошла к подбитым стенам, не сумевшим заслонить собою город. Шла и смеялась. Переступая через тела своих… чужих…
– Моя королева… – подобострастно залюбезили сзади.
Женщина обернулась, смеясь. Молодая, черноволосая. На смуглой коже выделялись ослепительно-синие глаза. Впрочем, нет, ослепляли не светлые глаза по контрасту со смуглой кожей и чёрными волосами. Ослеплял тёмный, торжествующий блеск её глаз.
– Мы победили, – она ухмыльнулась. – Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, не правда ли? – и снова расхохоталась.
Пожилой воин, шатающийся, забрызганный кровью с головы до ног, своей и чужой, выступил из-за спины молодого слуги.
– Моя королева, мне потребуется некоторая сумма на лекарства для раненных. Горячая была схватка.
– Ах, не надо этой ерунды! – отмахнулась молодая предводительница. – Все люди сдохнут когда-нибудь, кто-то раньше, кто-то позже. Да и… к чему продлевать жизнь калек? Разве есть что-то хорошее в этой жалкой жизни, в их беспомощности?
– Моя королева, – строго произнёс старик, – не забывайтесь.
В следующий миг она выхватила меч и приставила к его горлу:
– Это ты не забывайся! То, что ты растил меня с детства, не даёт тебе права указывать мне. И вообще… вели нашим собираться. К концу месяца мы будем танцевать и пировать в их столице.
– Наши раненные…
– Какой же ты зануда! Я же сказала – на следующей неделе мы будем праздновать нашу победу в их столице.
И она пошла вновь по полю битвы, громко смеясь.
Молодая королева… так она шла по жизни, когда, овдовев, забрала власть в свои руки. Дерзкая. Жестокая. Она не щадила ни своих, ни чужих. Она не считала всех, кто лёг на её пути. Тучи чужих проклятий сгущались над её головой. Море крови плескалось за её спиной.
Она прошла по жизни ярко, смеясь. Не считаясь ни с чем и ни с кем. Королева Лаэрда. Имя её ещё несколько веков с содроганием произносили в родной стране и чужих.
Но время стирает всё. Всё уходит в небытиё – и даже память о самых кровавых именах.
Она прошла по жизни ярко, смеясь. И ушла в середине лета, даже не дожив до осени своей жизни. Она ушла не по своей воле.
Лаэрда ещё долго сидела на огромной скале из чёрных острых камней, смотря с горы вниз. Там, в долине, всё ещё продолжалась жизнь, копошились какие-то людишки… их сменяли другие… их сменяли другие…
Столетие сменяло столетие, год сменялся другим годом…
И уйти бы с этой скалы, с этих острых камней, так царапающих нежную кожу, обдирающих ступни, руки! Но она почти не двигалась, всё сидела и смотрела туда, на людей, копошившихся за полупрозрачной пеленой где-то внизу.
Не скала держала её, хотя камни были острые и так ранили. И не гордость, которая осталась где-то там, в долине.
Просто все эти камни… эти чёрные, острые камни… они въедались в кожу. Они грузом оседали где-то в глубине души. Камни чужих проклятий… их было так много, что тяжесть их придавила её, почти лишив возможности передвигаться. И они так жгли! Они так жутко обжигали душу… её кожу… изнутри и снаружи…
Столетие сменяло столетие, год сменялся другим годом…
Лаэрда ещё долго сидела на огромной скале из чёрных острых камней, смотря с горы вниз. Там, в долине, всё ещё продолжалась жизнь, копошились какие-то людишки… их сменяли другие… их сменяли другие…
– Ну, наигралась?
Девушка торопливо вскочила, развернулась. Тело устало. Жутко устало. И вся душа была изранена болью воспоминаний. Но когда появилась Она, часть боли вдруг как-то поблёкла, откуда-то вернулись силы. Часть сил.
Возраст её и родной край нельзя было понять, как и разгадать по узорам, в какой стране были сшиты её одежды. А красоту её глаз, которые, казалось, изливали море сияния и нежного умиротворяющего ласкового тепла, было невозможно передать словами: таких слов не было в человеческом языке.
– Знаешь, – сказала девушка, и её синие глаза заволокло слезами, – я так устала! Так устала смотреть на это всё! Так устала думать обо всём! Я бы… – она разрыдалась под мягким взором глаз небесного цвета.
Глаз цвета неба?.. Глаз цвета света?..
– Ведь всё это было ерундой! – сказала девушка, плача. – Власть, богатство, эти глупые споры… Всё это было такой ерундой!
Незнакомка не ответила, внимательно разглядывая её.
Незнакомка… они и в правду были незнакомы: она всегда обходила её стороной. Хотя…
– Знаешь, по-настоящему я была счастлива лишь краткие мгновения, – всхлипнув, сказала девушка. – Когда потеряла всё – и меня выбросили, израненную, подыхать в лесу. Когда тот парнишка-охотник нашёл меня. Те несколько месяцев, что мы провели вдвоём. Он был такой тёплый… такой тёплый! А я знала только холод. Я была холодной. Такой холодной…
– Разве? – улыбнулась женщина с сияющими глазами.
– Разве только… когда я была маленькая… мой охранник… этот старик… он искренно заботился обо мне. И его сын. А я… я велела их бросить в тюрьму, когда мне сказали, что его сын что-то затевает. Я не поверила им… никому… – закрыв лицо руками, она, рыдая, упала на скалу.
Острые чёрные камни пронзили нежную кожу, по ней потекли струйки крови.
Чуть помедлив, женщина с глазами цвета неба приблизилась, опустила тёплую ладонь ей на плечо. Девушка обняла её ноги и зарыдала ещё горше.
– Я бы так хотела… начать всё с начала! Не нужно мне ни власти, ни богатства! Они затмевают разум пеленой. Я больше не хочу видеть страх и ужас в чьих-то глазах, смотрящих на меня! Я не хочу больше брать в руки меч и обрывать чьи-то жизни! Я не хочу больше участвовать в спорах! В этих глупых спорах, которые не нужны, которые не меняют ничего! Я думала, что их боль ничего не значит. Что их кровь пройдёт мимо меня. Но каждая капля их крови, пролитая мной, каждое их проклятие оставались со мной, впивались в мою душу. Там я не видела ничего, но здесь я вижу их все. И мне тоже больно! Их боль стала моей болью.
Кажется, прошла вечность, пока она плакала. А, может, действительно, прошла вечность?.. Но рядом с этой женщиной с глазами цвета света как-то быстрей затягивались раны на коже, порезанной острыми камнями. И где-то внутри затягивались раны. Что-то внутри посветлело.
– Я бы так хотела начать всё сначала! Сказать им, что не нужны эти глупые споры! Ведь все эти споры глупые! Пока они спорят, они отвлекаются от песен своих душ и от своих родных! Пока они спорят, их души не поют. Пока их души молчат, в мире не достаёт красивых песен. Мир мог бы быть иным, если бы каждая душа пела свою песню! А душе больно, когда она молчит. Хотя там это сложно вспомнить. Но здесь это так заметно. И вся чужая боль здесь становится своей. Я больше не хочу причинять кому-то боль! Я хочу, чтобы моя душа смогла наконец-то спеть свою песню! Я ведь… – она подняла залитые слезами глаза на ту, что всё ещё стояла рядом. – Я ведь ещё даже не знаю, какая моя песня! Какая песня у меня?.. Даже… даже если мне придётся взять эти камни с собой. Даже если мне придётся взять с собой все эти камни. Даже если я буду идти, сгибаясь под их тяжестью. Я так хочу начать всё сначала! Я хочу сделать что-то доброе для людей! Что-то важное и доброе! Я так хочу сделать что-то красивое! И больше никогда… больше никогда я не хочу участвовать в этих спорах! Я так хочу всё начать сначала!
– И какую же песню ты хочешь спеть?
– Песню?.. – девушка обернулась, посмотрев на людей, копошившихся в долине, на очередную перебранку между кем-то, на завязавшуюся драку.
Отсюда все их ссоры и драки казались нелепыми и иногда даже смешными.
Она подняла глаза на женщину, стоящую рядом с ней.
– Я бы… пожалуй, я хотела бы спеть песню о мире. О красоте жизни. Жизни без войны. Я бы хотела спеть песню, умиротворяющую сердца!
– Это будет красивая песня, – незнакомка улыбнулись. – Я хочу её услышать.
– Только… – девушка вновь посмотрела на людей долины, вновь затеявших выяснять что-то. – Я боюсь. Я хочу прийти без всего. Чтобы власть и деньги больше не затмевали мне разум. Но я боюсь, что где-то в пути, может, в самом его начале, я устану и сломаюсь. И вновь уйду, не спев мою песню.
– Дай твою руку.
Девушка послушно протянула раскрытую ладонь.
Незнакомка высыпала в неё горсть маленьких звёзд. Настоящих звёзд! Мерцающих так загадочно и красиво. От их прикосновения к коже девушка вздрогнула. Почувствовала, как их тепло проникает внутрь… до глубины души. В синих глазах, когда она их подняла, засиял свет. Свет, затаившийся где-то в ней, свет, погасший от сгустившегося холода… он наконец-то ожил.
Она смотрела на незнакомку. Нет, не незнакомку. Ведь они уже встречались где-то на этом долгом пути. На каких-то его поворотах они уже встречались.
Какие-то лица промелькнули у девушки перед глазами. Лица… там почти за каждым поворотом были какие-то ценные встречи. И вот теперь… кого-то из них она снова встретит впереди. После нового поворота.
– Когда ты устанешь, я приду, чтобы тебя поддержать, – пообещала ей женщина.
Нет, не совсем. Это была душа мира. Сила, ставшая душой мира. Сила, бывшая частью его души.
А мир… пелена, разделявшая её и мир, вдруг исчезла. До девушки долетели звуки. Столько разнообразнейших звуков! И глаза её вновь увидели все краски.
Она вздрогнула, взмахнув руками – взлетели подаренные ей искры-звёзды и тяжёлые чёрные острые камни – и приземлилась босыми ногами на тёплую землю, прогретую весенним солнцем. Часть звёзд, подаренных Ею и теми, дорогими её душе людьми, встреченными где-то на пути за прошлыми поворотами, остались при ней. В глубине её души. Узорами на её новой одежде. И часть камней… часть камней тоже осталась с ней: узорами на платье, камнями на тропе, по которой она сбегала с гор в долину. Временами они попадались ей под ноги, ранили кожу. Временами она спотыкалась об них и падала. Временами ей казалось, что упав, она так страшно расшиблась, что ей уже не подняться. Но песня манила её. Её песня… песня её души… её неспетая ещё песня. Её песня, которую она принесла, чтобы спеть этим людям.
Звёзды-искры и камни следовали по её пути вместе с ней. Иногда кто-то из них отрывался и таял, а некоторые не отставали от неё ещё долго.
Звёзды-искры и камни следовали по её пути вместе с ней…
***
Во вторую неделю осени меня разбудил знакомый голос:
«Заболел твой брат. Навестила бы ты его»
Неприятный холодок заструился в моей душе.
«Неужели… Проклятие алхимиков?»
Чуть помолчав, она призналась:
«Да»
Не выдержала и сорвалась. Рыдая, просила рассказать, как вылечить брата и друга?.. Было всего лишь три дорогих мне человека и эльф, которого любила.
«Чем я тебя обидела, Мириона? Почему ты молчишь, хотя тебе известно какое-то средство или хотя бы причины заболевания?!»
«Ты меня ничем не обижала. Однако для меня они ничем не хуже и не лучше остальных. Тем более, что свои пути вы выбираете сами. Он так хотел. Тот, кто создал меня и вас»
«Но ведь Ромка и Вячеслав уйдут за Грань! А ты же знаешь! Ты знаешь какое-то средство от этой беды! Почему ты не хочешь рассказать? Ведь ещё немного – и они начнут мучатся! И всё закончится! Они Грань перейдут!»
«Если не будет боли, то человек не отдёрнет руку от костра – и рука в огне обгорит. Или, пламенем охваченный, человек совсем погибнет»
– Да причём тут это-то?!
«Если не будет тошноты и боли, то человек не поймёт, что эта трава сейчас его телу не нужна. Если не будет утонувших в болоте, то люди не перестанут туда ходить»
– Но он-то мой брат! А Вячеслав – мой друг!
«Я понимаю твою боль, – голос мира звучал устало и грустно. – И мне тоже больно, вместе с тобой. Но если бы среди этих сотен заболевших не было твоего друга Вячеслава, то люди нескоро бы начали искать причины и лекарство»
– Но Вячеслав и Ромка – мои близкие! А ты не говоришь мне о лекарстве!
«Но лекари этого мира появляются из чьих-то близких. Потерявшие своих близких. Но иногда – сохранившие»
– Но ты знаешь лекарство! И молчишь о нём! Ты подлая, Мириона!
«Самое страшное – не моё молчание, а чьё-то равнодушие ко своим и чужим»
– Радуга моя… весенняя…
Я села, развернулась.
Кан подошёл ко мне, присел около меня.
– Алина, что с тобой случилось? Что тебя так потрясло?
Обняла его, уткнулась лицом ему в грудь.
– Мне приснился такой страшный сон! Про страшную женщину, которая не щадила никого… – я поёжилась. – Она шла по полю боя и смеялась. Она предала друга детства и человека, заменившего ей отца. Она предала того, кто её любил. Она так равнодушно смотрела на чьи-то муки… – посмотрела ему в глаза. – Кан, она была такая ужасная! Такая жестокая!
Он погладил меня по щеке.
– А была ли королева по имени… странно, во сне я как будто знала её имя, а теперь не помню.
– А это имеет значение?
– Наверное, нет. Наверное, это был сон. Просто сон… – поморщилась. – Не хотела бы я оказаться рядом с этой ужасной женщиной! И, кажется, там был ещё один сон. Хороший сон. Но я его тоже совсем не помню.
Рядом с ним было так хорошо… уютно.
– Алина, но что всё-таки случилось? – спросил мужчина чуть позже. – Ты как будто с кем-то ругалась.
– Я? С кем-то ругалась? Я…
Тут жуткое осознание затопило меня. Я вскочила, вцепилась в рукав жениха:
– Кан, нам срочно надо к Роману!
– Соскучилась? – он улыбнулся.
– Нет, – отчаянно мотнула головой, – Ромка заболел! Мириона сказала, что он тоже заболел, и она… она совсем не хочет помогать его лечить! Не хочет помогать лечить Вячеслава! Она сказала, что на то есть причины! Но я не понимаю её причин! Ведь это мои близкие люди, я только вступалась за них, умоляла её их спасти!
– В таком состоянии тебя нельзя отпускать к брату.
– Я успокоюсь, честное слово.
– Лучше не сообщать ему о его болезни. К тому, же у нас сегодня множество дел, а вечером нужно опять всех собирать. Давай навестим Романа завтра, прежде, чем он успеет уйти к главным воротам.
Кусая губу, согласилась. Мы ведь должны остановить болезнь и спасти всех этих людей. Ведь не только я кого-то могу потерять из-за Проклятия алхимиков. Ведь не только я кого-то уже потеряла. Не у меня одной какие-то несчастья. Но только сложно думать о других, когда у самой душа болит из-за родных.
День и вечер проплыли мимо, как в полусне. Кажется, я ненадолго очнулась лишь в поместье Цветаны. Когда мы нашли мою подругу возле строящегося деревянного дома. Кан что-то сказал ей. Она закричала что-то строителям. Там был один крепкий рослый мужчина, вспотевший от усердной работы и от того скинувший рубашку, босой. И на его спине, более бледной, чем руки, выделялся жуткий шрам. Наверное, он редко снимает рубашку, так как прячет спину. Бедный, должно быть, это было жутко больно! Может, он даже на Грани был после того удара.
Вдруг мужчина со страшным шрамом обернулся к нам. И я с растерянностью узнала в нём Станислава.
Ночью меня мучили кошмары.
Мне снился Станислав и его жуткий шрам. Ещё какие-то люди, знакомые и незнакомые… Парень и девушка в странных одеждах, шедшие рядом: парень вёл лошадь и шутил о чём-то, а она, смотря почти всё время на дорогу и изредка – на него – весело смеялась. А потом вдруг эта девушка выхватила кинжал и занесла над головой того парня. В глазах его были ужас и боль. Нет, он не столько боялся оружия в её руках, сколько того, что увидел в глубине её глаз. Ему было больно, что именно она его держала, тот проклятый кинжал…
Ещё не рассвело, как я, невыспавшаяся, замученная, робко поскреблась в комнату Кана. Когда тот через несколько мгновений распахнул дверь, вцепилась в его руку и попросила поговорить со мной хоть чуть-чуть, а то я не могу… не могу отвлечься от этих жутких кошмаров! Потом мы сидели на кухне – вдова ещё не вернулась – я готовила завтрак, а Кан – какой-то успокаивающий отвар из трав. Ещё он рассказывал какую-то красивую легенду, из эльфийских, и я, заслушавшись, отвлеклась от тягостных мыслей.
А на заре мы уже шли по улицам Дубового города, обсуждая, что будем делать, если Роман уже знает о своей болезни, и что – если ещё не знает. Нас вдруг окликнули.
Ростислав, вёдший на поводу лошадь, тепло улыбнулся и приветственно взмахнул рукой. Растерянно посмотрела на него. Он серьёзно пояснил:
– Смотрю, вы уже с раннего утра обходите больных. Лично.
– Да это… – начала было я.
– Если мы можем ускорить ход исследования – мы это сделаем, – ответил за меня жених.
– Да, ваши навыки очень кстати, – кивнул король Светополья.
О своих делах умолчал. Да и мы не решились расспрашивать.
Какое-то время мы вместе шли по улице. Небо сегодня было ясное, восходящее солнце украсило простые дома в новые, желтоватые оттенки, радугой играло на росе. Я присела, чтобы рассмотреть маленький город в капле на лепестках ромашки, выбившейся из камней вокруг запущенной клумбы. Потом побежала догонять мужчин, всё ещё шедших рядом.
Наш случайный спутник покосился на меня, улыбнулся. Странно было увидеть его вне дворца и каким-то другим. Но и он сегодня смотрел на нас как будто по-новому. Может, поверил? Мы ведь не желаем ему зла!
Кан, улыбнувшись правителю Светополья, кратко рассказал, как идёт наше расследование. Молодой король вдруг начал шутить, рассказывая историю о недоразумении с каким-то эльфийским послом. Я споткнулась. Ростислав подхватил меня под локоть, опередив Кана.
– Ты сама, смотри, не захворай, лекарка! – усмехнулся Ростислав и вдруг, шутя, дёрнул меня за косу, легонько. – А то кто нас лечить будет?
– Да она что-то испереживалась из-за всего, – пояснил Кан. – Кошмары её сегодня мучили.
– Кошмары, конечно, штука противная, но они имеют свойство заканчиваться! – подмигнул мне Ростислав. – И вообще… непривычно видеть тебя такой унылой, Алина, – он указал на небо. – Видишь, когда ты хмуришься, сколько туч набегает? Небо вот-вот расплачется из-за тебя.
Робко улыбнулась. Мне почему-то душу согрела его неожиданная забота.
Мы ещё несколько улиц прошли вместе. Ростислав вёл лошадь на поводу, я шла рядом, справа от меня шёл Кан. Вначале мужчины обсуждали лекарское снаряженье, потом стали шутить, пытаясь развеселить меня. В какой-то миг я робко посмотрела на своего короля. Наши взгляды встретились. Ростислав улыбнулся мне, тепло.
– Улыбнись, Алина, – попросил он. – Ты пришла ко мне, когда я жутко замёрз от холода и темноты, принесла в мою жизнь новый смысл. Мне тяжело смотреть, как ты страдаешь.
Я помогла ему. Я смогла как-то помочь ему! И теперь ему тяжело смотреть, как я страдаю?
Ростислав снова улыбнулся мне. И… мне вдруг показалось, будто какой-то камень упал с моих плеч. Почему-то стало легко-легко на душе. Как будто моя ноша стала легче. Я мотнула головой, отгоняя странные мысли, потом тепло улыбнулась Ростиславу. Мы ещё несколько улиц прошли вместе, потом разошлись: король Светополья – в одну сторону, а мы с Каном – в другую.
О, вот, мы почти пришли. Скоро покажется дом, из которого я сбежала в середине лета. Ох, а вдруг Ромка куда-то переехал?
Кан поднялся на крыльцо и постучал.
– Ну, кто там ломится? – сонно проворчал Роман через десять ударов сердца.
– Это мы, Ромка.
Судя по тому, как быстро брат оказался на пороге, от моего голоса весь его сон сдуло.
– Нашлась, сестра! – гневно сказал мужчина, прожигая меня взглядом. – Теперь я тебя запру и не выпущу.
Жених заслонил меня. Только бы они не подрались! Ромке и без того плохо! Да и за Кана я боюсь. Хотя он – хороший воин, но всё равно боюсь, как бы брат его не поцарапал.
Молчание затянулось. Кан продолжал сохранять видимое спокойствие.
За несколько недель, проведённых рядом с ним, привыкла к этому притворному спокойствию, с которым он стоял рядом с незнакомцами или возможными врагами. Так кот прикидывается крепко спящим, чтобы вовремя поймать зазнавшуюся мышь или птичку. Лапа вылетает молниеносно, когти впиваются. Добыча даже ничего понять не успевает. Правда, порой удар получает и пёс. Кот, нет, чтобы убежать и позволить за собой погнаться, грозно и целеустремлённо выгибает спину, вздыбливает шерсть и издаёт устрашающее шипенье. Таких наглых и отчаянных котов иногда побаиваются. Если не боятся, то не нужно думать, будто бы это расстроит или испугает кота. Как бы ни так! У мудрого и хитрого зверя достаточно способов, чтобы противник растерялся или испугался сам. Это не какой-нибудь слабый котёнок. С другой стороны, кот не посчитает оскорблением спасение бегством. Зверь понимает, когда нужно сбегать – и не задерживается. Мнение у кота своё, вольное. Главное выгадать самому и оставить соперника в растерянности. А, упустила ещё и то, какой непредсказуемый этот кот. Впрочем, коту нравится быть непредсказуемым и вольным. А с друзьями зверь кажется приличным питомцем, мурчит, как любой приличный кот. Поблёскивает простой, не пушистой, но неизменно чистой шёрсткой. И не каждый сообразит, какой любопытный кот перед ним находится.
– Заходите в дом. Нечего ругаться на улице, – проворчал брат и отодвинулся, чтобы мы прошли внутрь.
Сели на лавках вокруг кухонного стола. Я и Кан рядом, Роман напротив. Через открытые ставни на кухню проникал свет. Брат до нашего визита уже встал и оделся. Волосы, правда, не причесал. Значит, встал совсем недавно.
На столе лежал круглый вчерашний хлеб в окружении горок пузатых огурчиков. Стоял кувшин, оставленный прежним хозяином дома. Пыли как будто бы не было, как и особенной чистоты. Грязь брат не любил точно так же, как и серьёзную уборку.
– Как ты себя чувствуешь? – задаю вопрос, не обнаружив заметных признаков болезни.
Впрочем, заметные признаки появляются не сразу. Сначала просто человек устаёт чаще, чем обычно.
– Хорошо, – спокойно ответил Роман. – А ты какая-то уставшая, Алина. Что тебя мучает?
– Ничего, – притворно улыбаюсь. – Со мной всё в порядке.
– А, вы, стало быть, вместе уже какое-то время, – сказал он недовольно, потирая выбритый подбородок.
– С тех самых пор, как я её нашёл, – улыбнулся Кан. – Кстати, не хочешь поприветствовать будущего родственника?
– Знаешь, между так называемыми «будущими родственниками» и взаправдашним мужем существует большая разница, – нахмурился Роман. – Кто там у неё жених, сколько десятков женихов – мне плевать. Вот с мужем Алинки я буду любезен. Кстати, когда у вас свадьба-то?
– А вот помирим Враждующие страны – и поженимся, – ухмыльнулся Кан. – Сейчас, правда, мы немного отвлеклись от исполнения нашей мечты и ищем лекарство от Проклятия алхимиков.
У брата так вытянулось лицо! На несколько мгновений мне даже стало совестно перед ним. Потом, правда, я успокоилась. Это же моя мечта! Моя заветная мечта! Тем более, мой любимый помогает мне осуществлять её!
– Эх, а я-то надеялся, что ты или тот парень поможете этой глупыхе выбросить из головы её дурную мечту о примирении Враждующих стран! – проворчал Роман.
– Так красивая же мечта, – ухмылка моего жениха стала шире.
Брат поморщился и пробурчал, вроде тихо, но чтоб мы всё-таки услышали его:
– Два сапога пара.
– Роман, не оскорбляй мою невесту, иначе я могу разозлиться и ударить тебя кулаком или заклинанием, – предупредил маг.
– Ах, невесту… – братец стерпел бы, вернись я с мужем, но не с женихом.
– Не волнуйся, я женюсь на твоей сестре и добуду достаточно всего, чтобы ей не пришлось брать на себя непосильный труд или волноваться. Построю дом, сделаю огород, высажу красивый сад. Детям передам все умения и всю мудрость, которую успел скопить.
Роман тяжело вздохнул.
– Ты бродяга, Кан, – грустно сказал он, глядя в глаза моему жениху. – Возможно, умелый боец, но, уверен, ты не умеешь ни пахать землю, ни строить дом. Тебе будет сложно прилипнуть сердцем к какому-то месту.
– Никогда не боялся учиться новому. К тому же, мне надоело слоняться по Мирионе. Вся земля, вся Мириона прекрасна, но сердце греет маленький кусочек в этих просторах, который можно назвать своим домом. Хочу, чтобы и у меня был дом, была семья. Хочу, чтобы Алина стала моей женой.
– А чего ты хочешь, сестра? – Роман повернулся ко мне. – Ну, окромя этой брехни о мире между светопольцами и этими… этими, в общем?
– Того же, что и Кан. Дома, а не случайного крова над головой. Семью, которой буду отдавать мою любовь.
– Ну, возраст у тебя уже подходящий, – Роман опёрся подбородком о сплетённые пальцы, локтями упёрся в столешницу. – Вот только мечты не девичьи. У всех мечты попроще, пониже, а ты захотела прыгнуть так высоко.
– Не беспокойся, я буду её во всём поддерживать и беречь, – подмигнул ему Кан.
К моему удивлению, брат добродушно усмехнулся:
– Да я и не беспокоюсь. Теперь вижу: Алина нашла себе хорошего жениха.
Он так редко чего-нибудь или кого-нибудь хвалил и называл хорошим! Но… Ромка, что ли, сейчас испытывал его?..
Мужчина потянулся за кувшином, отпил прямо из горлышка. Задумчиво добавил:
– Что-то последние дни постоянно хочется пить, хотя не жара.
Вздрагиваю. Все заболевшие начинают часто пить воду. Кан вопросительно приподнял брови. Я нахмурилась. Маг догадался и помрачнел.
– Вы чего так меня рассматриваете, будто и я тоже заболел? – пошутил Ромка.
Мне жутко захотелось заглянуть любимому в глаза, чтобы ощутить его молчаливую поддержку. Едва удержалась. Брат внимательно посмотрел на нас и спросил:
– Что вы от меня скрываете? Мне ваше переглядывание кажется подозрительным.
Иногда он бывал на редкость проницательным или чересчур подозрительным.
Мы молчали, подыскивая, что бы соврать.
– Дядей, что ли, скоро стану? – уточнил светополец, задумчиво скребя левую бровь ногтём.
– Да так… – торопливо сказал Кан. – Мы просто вспомнили о наших делах. Дел столько!
– А, ну дела, да… кваску хотите?
Мы хотели. Чтобы только отвлечься от этого разговора. Временный хозяин дома слазил в погреб, потом поставил перед нами, глухо стукнув, влажный кувшин с квасом. Потом поставил, со стуком, передо мной и Каном по большой кружке. Сам невозмутимо отхлебнул из кувшина. И вдруг…
– Значит, я и в правду заболел, – невозмутимо произнёс Роман. – Так сколько мне осталось?
Пытались его разубедить, но ничего не вышло. Глядя на наши напрасные попытки, брат проворчал:
– Вообще-то, я здоров как бык. А вы плохие лекари, раз не догадались по моему виду.
Разговор перешёл на наши успехи. Роман расспрашивал, что мы видели и что сделали. Приятно оказаться рядом с братишкой, сидеть на любимом месте в знакомом доме. Однако слова Мирионы не шли у меня из головы, не давали успокоиться.
Пока Кан отвечал на вопросы брата, пока они наблюдали за выражениями лиц друг друга, вытащила из сумки эльфа карту с метками и начала разглядывать. Больше всего людей заболело именно в моей родной стране. Многие жили между Дубовым городом и границей. Чуть меньше жертв в соседних странах. Места, где заболело больше всего людей, как будто следовали одно за другим. А, хотя… а вот здесь, в Новодалье, как и сказал Ростислав, верхняя метка неподалёку от Снежных гор. Там, где была какая-то битва, хм… лет двадцать девять назад. Чернореченцев и новодальцев. А дальше метки по карте в стороны, почти ровной линий, хотя, чуть погодя, расходятся на две линии. Вот, тут третья добавляется.
Я полезла в сумку Кана за свитками, вытащила почти все. Так, вот, этот год, даты и места заболеваний. Так, вот свиток с прошлого года. Ой, а этот не помню! А, узнаю почерк Вячеслава.
– Читать научилась? – заинтересовался брат.
– А, давно… – отмахнулась я. – В детстве поспорила с двумя мальчишками, из знати. Они увидели, как я из трактирного ведра что-то выкапывала, смеялись. Мол, нищие глупые, ни читать не умеют, ни писать.
Рука брата сжалась в кулак. Похлопала его по ней, чтобы успокоился.
– А я проворчала, что меня просто не учили. Они стали смеяться. Мол, что я не выучу, даже если заплатят. Ну, я и сказала, что, мол, пусть заплатят – и я что угодно выучу. Вот, за неделю выучилась – и пришлось им заплатить, – вздохнула. – Хотя у меня монету потом украли, – мечтательно улыбнулась. – Но, с другой стороны, всю неделю, пока жила у них в доме на кухне, меня так хорошо кормили!
Тут заметила, что Кан и Роман как-то слишком помрачнели, улыбнулась:
– Да ладно вам! То дело прошлое, – отодвинула уже просмотренные свитки, потянулась за другим. – Тем более, мне потом не верили, что я умею читать и писать. Я и перестала вспоминать об этом. Вот с рукодельем больше везло. Когда удавалось раздобыть спицы и нитки.
Задумчиво просмотрела свиток. Ещё несколько. Хм, даты их появления подтверждают: Проклятие алхимиков расползалось от нас! Но у нас нет алхимиков! Алхимия разрешена в Черноречье, но у них заболевших меньше. Правда, разрозненные метки и даты говорят, что у соседей болезнь появлялась время от времени задолго до нас. Но, впрочем, полных сведений по трём странам мы ещё не собрали. А и в правду, не является ли она результатом каких-то опытов? Но…