Свет четырёх влюблённых звёзд, или Приключения доктора в Запределье. Часть первая

– Кстати, о прелестях. Ты мне Воительницу когда отдашь?

– Отдам, отдам. Позже, – ответствовал граф. – Я же сказал тебе. Пообещал. А мое слово, сам знаешь, крепче… Придумал! За Антонину я с тебя детских слез возьму всего-то раза в… три больше того, о чем договаривались во время последней нашей сделки. Оплата – предварительная… Кстати, принес новую партию? Возьму еще… да вот хотя бы перышки эти, – он кивнул на брошенную Нерцем связку перьев. – Чего им без дела валяться? Пусть Гордыня со своих экспонатов пыль сметает. Она любит всё яркое…

– Жадоба ненасытная! – отвернувшись, сквозь зубы процедил племянник.

– Я всё слышал, – почти пропел дядюшка.

– Это комплимент, сам понимаешь, – мерзко улыбнувшись, в тон ему ответил гость.

– Знаю и ценю твою изворотливость, – еще шире оскалился Жеглард. – А не отужинать ли нам? Проходи, порывистый мой, в обеденную залу. Там как раз всё готово. Твое любимое свежее мясо.

– Ага! – зловредный племянник, расшвыривая слуг, понесся на запах крови.

Жеглард проследил, пока тот удалится на достаточное расстояние, и жестом подозвал подручного – ближайшего своего советника.

– Знаешь, что это? Помнишь? – помахал перед его длинным носом связкой перьев, заключенных в прозрачную, непроницаемую для убийственного света оболочку.

– Не может быть! Проница…

Предводитель с размаху пнул слугу по чешуйчатой ноге. Зубастая пасть подчиненного с лязгом захлопнулась.

– Ты еще с главного балкона об этом провозгласи! – злобно зашипел на него господин, протягивая блестящий ключ на длинной цепочке. – Тихо! Чтоб никто не понял, не заметил. Ключ береги как зеницу ока! Сделаешь дело, сразу отдашь мне! А этот, с позволения сказать, веер отнесешь в дальнюю кладовую. И спрячешь так, чтобы ни живой, ни мертвый даже подумать не могли, что это за вещица, пусть и в голову никому не придет, что она вообще в пространствах существует!

Он проводил подручного взглядом, размышляя про себя:

«Никому не доверяю… Всех подозреваю. Поэтому почти всё самому приходится делать… И кого посвятить в тайну заветного ключа? Вернее, кому открыть местонахождение дубликата?

Советник темный, но хитрый. Того и гляди, воспользуется моим артефактом, открывающим все замки и расщепляющим пространственные слои, да в сокровищницу проникнет… Антонина хоть и не обращена до конца, но честность и преданность ее сомнений не вызывает. Как-никак она моя правая рука.

И кто в случае чего меня выручать кинется? Советник? Да он сбежит, прихватив по пути всё, что под когтистую лапу подвернется… Решено! Место хранения запасного ключа покажу одной только Воительнице… Нет… Не покажу. Вдруг что-то непредвиденное произойдет? Никому не доверяю…»

ГЛАВА 4

Сергей открыл глаза, и ахнул:

«Это – не сон?! Это всё на самом деле происходит?»

Он неподвижно лежал на спине, а над ним, образовав правильный круг, подняв к синему небу остроносые головы и расправив широкие крылья, стояли восемь длинноногих журавлей. Их клювы будто испускали искрящиеся лучи света, которые сходились вместе высоко над головой Сергея. В точке пересечения ярко сиял бирюзовый кристалл, фокусируя исходящий от птиц свет и перенаправляя его на распростертого меж ними и ничего не понимающего человека.

– Процесс идентификации завершен. Всем спасибо. Молодцы, ребята, хорошая работа, – услышал доктор над собой слегка надтреснутый и с некоторых пор очень знакомый голос.

Кристалл погас, растворился в воздухе. Журавли сложили крылья, расступились, разошлись по небольшой поросшей мягкой травой полянке на своих тонких ходулях. Через некоторое время, словно немного посовещавшись, большие птицы дружно повернули головы в сторону человека и на пару мгновений замерли в изящном почтительном поклоне. Затем все вместе развернулись в одном направлении, подобрались и устремились вперед, беря разбег и отталкиваясь от земли крепкими худыми ногами, пока не взмыли в небо дружной стаей. Сергей приподнялся на локте, провожая их взглядом. Оглядел зеленую полянку, заросли шиповника на залитом закатными лучами пригорке, светлую, тихо шелестящую яркой листвой березовую рощицу.

Перед ним на коленях стояла бабка. Она взялась за голову доктора шершавыми ладонями, осторожно повернула из стороны в сторону, пристально заглядывая то в один, то в другой глаз, сосредоточенно высматривая что-то поверх его лба и, казалось, даже внутри черепной коробки.

– Бред! – мужчина попытался тряхнуть тяжелой головой.

– Тихо-тихо, без резких движений! – старая женщина цепко сжала пальцами его виски и вновь внимательно впилась взглядом внутрь черепа. Еще немного его обследовала.

– Кто вы? – обеспокоенно воззрился на нее доктор.

Вместо ответа старуха улыбнулась. Лишь осторожно потянула его с мягкой зеленой травы:

– Ну, вставай! Вставай, касатик, в избу пойдем, ночь уже скоро…

– Где я? – с недоумением оглядывался Сергей.

– Да дома, родной. Уже дома.

– Где?

– Дома у нас… у меня, – поправилась бабулька, направляя ничего не понимающего доктора к старенькой бревенчатой избенке.

Аккуратно провела его через низенькую дверь, проследив, чтобы не стукнулся головой о притолоку, усадила на колченогий стул у скрипучего, покрытого серой льняной скатертью стола. Присела напротив и с нескрываемым любопытством стала рассматривать озадаченного гостя.

Сергей со своей стороны тоже наблюдал: обитательница захудалого домишки была по меньшей мере странная (чтобы не сказать – чокнутая). Вроде обычна старуха, но взгляд… Смотрит и всё чему-то усмехается. Порой удивляется каким-то своим мыслям, время от времени задает наивные вопросы. А ответ будто заранее знает, проверяет – соврет гость или нет. Зараза такая…

Разум Сергея сопротивлялся изо всех сил: ну никак он не мог допустить присутствия в своей жизни каких-то фэнтезийных аномалий, сияющих порталов и прочего волшебства. И сейчас тщетно пытался удержать себя в рамках привычной реальности.

– А что такое реальность? – бабка, неведомым образом прочитав его мысли, прищурила один глаз, глядя на доктора с усмешкой. – Думаешь, это то, что можно увидеть, услышать, на зуб попробовать? То, что вы своими пятью чувствами определить пытаетесь?

Она встала, отошла к печи, к кипящему в чугунке вареву, и замолчала, помешивая содержимое деревянной поварешкой. Немного погодя наполнила темной жидкостью большую кружку и протянула Сергею, проговорив:

– А вот выпей. Посмотрим – пять ли у тебя чувств.

– Женщина, какими грибами вы меня опоить хотите? Что за дела тут происходят? – нервно отстранился тот.

– Ты на грибы-то не наговаривай! – хозяйка выпрямилась. – От грибов в жизни своя правда имеется. Вы вот их мухоморами окрестили, а они…

Глаза Сергея округлились. И бабулька, видя его реакцию, поспешила уверить:

– Да что ты, нет-нет. У тебя тут в кружке травки особые успокоительные. Заварила для того, чтобы всё, о чем я тебе сейчас говорить буду, воспринял адекватно. У меня же тут своя технология производства, всё по рецептам, всё по правилам…

Гость осторожно отхлебнул глоток. На вкус – обычный травяной чай. Хотя после третьего глотка в душе… что-то хрустнуло… Да-да, именно хрустнуло, растеклось по нутру золотым сиянием. И Сергей впал в какое-то беспамятно-летучее состояние, когда явь и сон, замысловато переплетаясь, слегка подрагивая и волшебно переливаясь, играя разноцветными сияющими бликами, рисуют в воображении такие яркие, такие изумительные картины, что сознание заворачивается тугим узлом и, вдруг вспыхнув, разлетается звонкими брызгами в необозримом пространстве. Скрипучий старушечий голос, поразив слух неожиданно плавными и нежными нотками, божественной мелодией звучал вокруг и в то же время внутри гостя, притягивая и завораживая. Он то доносился слабым эхом из далекого далека, то, постепенно разрастаясь и накатывая, обрушивался неудержимой лавиной, огнем растекался по венам, вибрировал и раскрывал-рассказывал Сергею его же жизненную историю, бесцеремонно вплетая в нить повествования неприятные, порой рвущие душу комментарии и умозаключения.

* * *

По залету женился… И откуда узнала? И что за выражение такое – «по залету»…

Взгляд доктора был устремлен в потемневшую от времени бревенчатую стену. Воспоминания нахлынули волной. Столь долго сдерживаемые эмоции заполнили всё его естество… Светлана! Его Светка, которая была и солнцем, и радостью жизни, и воплощением всех его желаний и чаяний. Она еще в школе заняла всё его сердце – всё, без остатка.

Когда, заливаясь краской стыда и кусая губы, призналась, что беременна, столько чувств разом вспыхнуло в сознании: Сергей не смог сразу сказать, что творится у него в душе. А она, прижав ладошки к мокрым щекам, ждала. Смотрела на него испуганным взглядом и ждала ответа. Родители, конечно, были против раннего брака. Институт, соревнования… Но он смог всё – и переубедить родителей, и наладить контакт с ее суровым отцом, и работать, учиться, тренироваться…

Когда родилась Иринка, когда взял он ее на руки – такую хрупкую, такую родную… Столько было счастья, когда эта малышка, неосознанно схватив Сергея за палец, с глубокомысленным видом пыталась покусать его беззубыми деснами.

Он всегда был рядом, с замиранием сердца следил, как малютка делала первые шаги. Как спешила навстречу, распахнув объятья, когда после лекций забирал ее из детского сада… Приводил дочку домой и уходил на работу (по вечерам трижды в неделю успевал тренировать юных спортсменов). А уже на третьем курсе института, отведя свою любимицу в детский сад, бежал к профессору за новыми, интересными и такими необычными знаниями…

И в памятный для семьи год, когда дочь уже готовилась к школе – вертелась перед зеркалом, любуясь новой прической с огромными белыми бантами, – о своем решении прийти в этот мир заявил и Славик… Чего еще желать: замечательная семья, двое здоровых детей, интересная работа…

Но голос бабки вынул его из безмятежно-созерцательного состояния – не так всё радужно. Вот денежные трудности, вот череда неприятных событий с коллегами по цеху, вот та ужасная драка… После травмы позвоночника и перенесенной операции в отношениях со Светланой всё изменилось. Его всегда такая солнечная, такая радостная жена вдруг стала замкнутой, молчаливой. Порой, взяв на руки дочь, она судорожно прижимала ее к себе и что-то пыталась вспомнить, напряженно хмуря красивые брови. Свет как будто ушел из ее естества, она часто заходилась в истерике, обвиняла мужа во всех грехах. Даже рождение Славика не заставило ее вернуться к жизни.

Жена становилась всё угрюмее, всё нетерпеливее и под конец, заявив, что не может больше «существовать в таких условиях», потребовала оставить ее и детей. Не сразу, конечно. Сначала года два тайно встречалась с другим. А потом, когда Сергей, как в классическом анекдоте, раньше намеченного времени вернулся из командировки, всё раскрылось. Светлана, конечно, обвинила в произошедшем мужа – из-за его постоянной занятости, из-за невнимания к семье (что, по сути, не соответствовало действительности), но пути назад уже не было. Разочарованный и оскорбленный в самых лучших чувствах, Сергей собрал личные вещи, загрузил их в машину и уехал. Из семьи, из города, от любимой работы, от прежней жизни…

* * *

Доктор проснулся от странных звуков: под топчаном, на котором он неизвестно как оказался, кто-то возился, кряхтел, время от времени чертыхаясь. На размышления о том, что уснул за столом, а проснулся… неизвестно где, не было времени.

Мужчина сгруппировался и, соскочив с деревянного лежака, дернул на себя лоскутное одеяло. Из-под дощатой лежанки торчал старый валенок. Сергей заглянул в подкроватную темноту – где там столько места-то? Глянешь сверху – максимум полутораметровая постель, а под ней – как будто еще метров пять до стены, если не больше…

Бабка на четвереньках, пятясь задом, вытащила на свет два кувшина. С трудом выпрямившись и отряхнув с подола какие-то перья и обрывки паутины, она влезла ногой в валенок, бережно подняла один из сосудов (по виду – глиняный, покрытый белой эмалью) и поставила на табурет. Второй кувшин, угольно-черный, с узким горлышком, деловито заткнула кукурузным початком. Наконец обратила внимание и на гостя:

– Чего рано поднялся, милок? Спал бы еще. Солнце вон только взошло.

Сергей молча присел на кровать. В голове было звонко, ясно и пусто. На душе легко. Боль, долгие годы сковывавшая сердце, не дававшая вдохнуть свободно, полной грудью, исчезла. Воспоминания остались, но были какими-то невесомыми, наполненными легкой грустинкой и светом. А боль ушла. И еще… не было страстного желания возвратиться в свой мир, в свой город, вернуть всё на свои места. Он будто оказался там, где нужно. Откуда знал? Душа, что ли, подсказала?

Доктор осмотрелся: в окно заглядывало солнце, освещая комнату красноватыми спросонья лучами. Бревенчатые, потемневшие от времени стены. Домотканый ковер над его лежаком. Белый, отливающий холодным серебром кувшин… Сергей был готов поклясться, что из высокого сосуда поднимаются сияющие искорки. Он открыл было рот, но бабка проворно прикрыла посудину рушником³, искусно расшитым красными цветами. Пока она возилась со вторым, черным кувшином, в воздухе разлился приятный цветочный аромат. Сергей вспомнил – так пахли мальвы, что росли в палисаднике его бабушки. Он внимательнее взглянул на льняное полотенце и обомлел: вышитый гладью лепесток явно смахивал на настоящий. Такой бархатистый, живой.

Желая убедиться, что глаза не обманывают, мужчина протянул к вышивке руку, но хозяйка его опередила. Цепко схватила с табуретки кувшин, пристроила под мышкой другой и, как ни в чем не бывало, скоренько поковыляла к двери, бросив через плечо:

– Умывайся и завтракать под березу приходи.

* * *

Сергей неспешно вышел на покосившееся крыльцо. Потянулся, оглядел заросший травой дворик, местами завалившийся, а кое-где и просто дырявый штакетник. Травы и цветы, разбуженные и омытые росой, сладко разливали вокруг свежие задорные ароматы. Тихое утро улыбнулось человеку чуть подсвечивающими легкие облака солнечными лучами, поприветствовало щебетом птиц и басовитым жужжанием пролетевшего рядом и словно поздоровавшегося с ним шмеля. Сам не понимая почему, доктор помахал вслед мохнатому насекомому.

Затем быстро сделал растяжку, поплескал в лицо ледяной колодезной водой из гремящего жестяного умывальника. Утерся свежим полотенцем, расшитым по краю веселыми петушками и лучистыми полусолнцами. Задержал на узоре взгляд, словно что-то вспоминая…

Под березой гость издалека заметил крепкий дубовый стол, застеленный белоснежной льняной скатертью. О том, что по краю она вышита голубыми вензелями, Сергей почему-то знал заранее. Или… помнил. Откуда? А еще знал, что угощать его будут варениками и булочками… ароматными, свежими и удивительно вкусными…

«Безобразие какое-то», – тряхнул Сергей головой, отгоняя видение.

Но… всё именно так и было: на расшитой скатерти, в красивых глиняных мисках красовались политые маслом вареники с творогом, матово желтела сметана, сквозь прозрачное стекло изящных вазочек расплавленным янтарем и игристым рубином просвечивало свежее варенье. А на большом подносе румянились пышными боками горячие сдобные булочки. И, конечно же, над всем этим «безобразием» самодовольно возвышался пузатый медный самовар.

* * *

За завтраком Сергей узнал, что попал в Светлое царство Запределья к своей Хранительнице. Очень солидной и очень сильной светлой сущности, оберегающей его естество на протяжении более чем восьмисот лет! Вчера она освободила его сознание от сковывающих эмоций. А с сегодняшнего дня начнется… не вспоминание, а именно воспоминание прошлых жизней, восстановление в памяти забытых уроков и обучение новым знаниям.

– Ты, касатик, пока Ниной Петровной меня зови. А дальше – как пойдет, – проговорила хозяйка, наливая гостю в большую фарфоровую кружку свежезаваренный травяной чай.

– И как дальше может пойти? – недоуменно спросил Сергей, осторожно отхлебнув ароматную жидкость и прислушавшись к своим ощущениям: не унесет ли его снова в дальние дали от этого напитка? Нет. Всё в порядке. Чай как чай.

– По плану, надеюсь… – лукаво прищурилась, наблюдая за его внутренними исканиями, баба Нина. – Я, конечно, у тебя за восемьсот-то лет как следоват пообносилась. Но ты – молодец! Спиртягой не балуешься, по бабам особо не шастаешь. Посмотрел бы на других Хранителей: кого лет за сорок-пятьдесят так потреплет – места живого нет. А ты у меня – орел! Спортсмен! И в мыслях у тебя порядок… Ну, почти…

– И что же во мне такого орлиного? – пожал плечами Сергей. – Крыльев вроде нет…

– Захочешь – будут, – махнув рукой, ответила бабка, словно рассуждая о чем-то обыденном. – Но не в этом дело! Тебе повезло, что изначальные светлые знания в себе до сих пор несешь, не растерял за столетия, – пояснила она.

Подложила гостю на тарелку еще несколько горячих вареников и не без гордости добавила:

– Конечно, в этом и моя заслуга имеется, я же тебя всему сквозь века обучала, в голову твою бестолковую знания вкладывала. Хорошо еще, что последние два десятка жизней ты в своем роду перерождаешься. Полегче стало нам с тобой знания воспоминать, а не учить их заново.

– А если бы в чужих родах перерождался? – спросил доктор, с удовольствием уплетая завтрак.

– Тогда бы учил… Да тебе и так постоянно всё заново приходится вдалбливать. С каждым разом пустой как барабан возвращаешься.

– Так уж и пустой, – покривился от бабкиной грубости Сергей, внутренне не соглашаясь с ее мнением и считая себя очень даже образованным и интеллигентным человеком (как-никак ученая степень имеется).

Исходя из этих соображений, спорить со старой женщиной не стал. И, чтобы разрядить обстановку, спросил:

– А как я попал в ваше Запределье?

– Всё труднее нам тебя из мира людей в нашу реальность через подпространство переправлять. Жеглард (это, скажем так, главный наш недоброжелатель) хитер больно. Только найдем ход тайный, незаметный – так он, нежить подлая, его сразу запечатывает. Словно шпионы у него тут имеются… Сознание-то твое в этот раз мы быстро переправили, дядюшка Шмель лазейку нашел. А вот тело, развеянное на молекулы, пришлось Клавдии через звездные просторы нести. Молодец волчица! Кроме нее вряд ли кто справился бы с таким трудным заданием.

Сергей опешил: кто мог его развеять? Как это случилось?

– Да так и случилось, – без промедления ответила на его мысли бабка. – Сфера сияющая тебя на частицы разнесла, в космос отправила. А там уже Клавдия физику твою по частичкам собрала. Изумляюсь ее хваткости: ни единой молекулы не потеряла. И то сказать – лунная межзвездная путешественница, правая рука Хранителя.

– Бабушка, а вы ничего не перепутали? Может быть, это мое сознание, а не тело в космосе распыленным было? Я же там всё видел, чувствовал. И такие же искорки-сознания рядом со мной оборотную сторону Млечного Пути разглядывали.

– Я пока еще из ума не выжила, – покачала головой баба Нина. – Знаю, что говорю. Тело твое в межзвездном пространстве находилось. А у каждой клетки живого организма свое сознание имеется. Вот этими клеточками ты Великий Космос и ощущал. Думал, пытался осмыслить происходящее. Но, как видишь-помнишь, не сильно-то получалось. Не было единого сознания у тебя в тот момент, одно облако разрозненных молекул.

– А вы сами как из мира людей в свое пространство прошли? Тоже через космос?

– Здесь я была, никуда из Запределья не уходила. Не прорваться телу моему сквозь пространства. С тобой лишь мое сознание контактировало.

– А как же вы меня за руку схватили?

– Так просто. Лишь силой мысли своей, – улыбнулась старуха.

– А белая собака, белка и та интересная девушка?

– Белка тоже мыслью в твой мир перенеслась. А Клавдия с тобой через космос летела.

– Ну, а девушка?

– Что – девушка? – Баба Нина вздохнула, помолчала немного. – Злыдни – они в твой мир беспрепятственно ходят…

Сергей задумался ненадолго над словами хозяйки, но новые вопросы не давали ему покоя:

– Бабуль, а почему на других Хранителях, как вы сказали, порой места живого нет? Что с вами за такой короткий срок – пятьдесят лет – случиться может? Вы же вроде всесильные? Я правильно понял, что вы, Нина Петровна, восемьсот лет без перевоплощений в этом теле продержались?

– Продержалась… Куда ж я денусь. Всё жду, когда время нужное придет для преображения сути… А на всякую светлую силу своя чернота найдется, – со вздохом продолжала старуха. – Забыли люди о том, что в их жизни без позитивного отношения к миру окружающему ничего хорошего произойти не может. Недаром все добрые дела творятся в Со-Знании, то есть с помощью Великой Силы. Забыли истину, отвергли знания изначальные, Свет души растеряли. Вот тьма и распоясалась.

– А что, человек сам, без потусторонних сил, не может что-то сделать, совершить, придумать?

– Может. В зависимости от того, сколько в нем Света. Да и силы разные бывают: какие-то по ту сторону от человека находятся, какие-то – по эту. Одни выше, другие ниже. И вибрации, излучаемые силами этими, тоже разные. Один человек живет на уровне грубых вибраций, заботится только о животе своем, об удовлетворении низменных страстей – таких как вожделение, зависть, жадность, жажда власти…

– Но чаще всего бывает, – перебил ее доктор, – что, как бы ни старался человек жизнь свою выправить, ничего у него не получается. Весь мир к нему враждебен.

– Мир враждебен?! – всколыхнулась бабка. Но затем собралась и уже спокойно спросила: – А ты не думал о том, что, если человек мыслит неправильно, он этими самыми мыслями к себе определенные события притягивает? Короче говоря, что излучает, то и получает.

В твоем мире издается море книг по психологии богатства. Людям прямо вдалбливают в голову, как стать успешными, богатыми и четко видеть цели: машина, коттедж у моря, энная сумма на расчетном счете… И очень мало внимания уделяется духовному росту.

Только вот парадокс: чем больше материальных благ оказывается во владении человека, не обладающего достаточной духовной силой, тем быстрее он превращается в дракона. Желания, амбиции и, наконец, неуемная жажда власти поглощают, порабощают его естество.

Деньги в твоем мире, конечно, много пока весят. Но рассматривать их необходимо не как цель, а как средство для достижения цели. Тогда всё на свои места встанет. Свободно мыслящий человек вместо обладания недвижимостью и прочими атрибутами богатства предпочтет путешествия и расширение кругозора…

Научиться мыслить правильно, нарастить свой духовный потенциал и с помощью внутренней силы перестроить окружающий мир – вот главная задача живого существа. В любом мире, в любом пространстве.

– Нина Петровна, я взрослый человек. Сколько можно мне тут лекции о строении мира и духовном росте читать?! Я сам кому хочешь и сколько хочешь могу о взаимодействии тела и сознания рассказывать.

– Ну так расскажи! – прищурилась бабка.

Сергей поискал, подумал, с чего начать, и замер: не было в голове информации, с которой он выходил к студентам, читая лекции в университете.

– У меня что, провалы в памяти? Вы гипноз применили? Может быть, мне всё это кажется? А на самом деле тело мое, облепленное датчиками, где-нибудь в больничной палате лежит?

– Я вот тебя сейчас как прутом огрею! Сразу отличишь, где гипноз, а где реальное Запределье! Некогда нам в детективов играть! – охладила его порыв хозяйка. – Твое дело сейчас – внимать и запоминать. А сознание твое само разберется, где ложь, а где правда!

Сергей даже привстал от такого неуважительного обращения. Он приготовился было дать отпор наглой старушенции, но та, словно и не было этого отклонения от темы, с воодушевлением продолжала:

– Удивляюсь я порой терпению организмов человеческих. Глупое естество занавесит их жиром, распустит ленью, перетрудит задачами непосильными, надсадит каждый нерв стрессами. А потом ноет: то болит, это не работает. Нет чтобы мысли в порядке да тело в чистоте да в радости сохранять.

Но на это ума не хватает. Одно заботит – поесть повкуснее, одеться побогаче. Главная цель мужиков – машину иметь покруче да бабу позабористее. Для баб – сам знаешь, и говорить не стоит… – Она махнула рукой, вздохнула и продолжила: – А чем тоньше вибрации у человека, тем выше его сознание, тем ближе он к энергоинформационному полю, к Свету, к Создателю, тем больше он полезного сделать может для себя, для людей, для Матушки-Планеты…

– А почему «для себя» вы в первую очередь сказали? – снова сел на лавку доктор, заинтересованный невероятными поворотами в бабкиных речах. – Нас ведь всегда учат: сначала для других, а уж потом для себя…

– Ага, – махнула рукой хозяйка. – Учат их… Кто учит и чему? На первый взгляд слова правильные, нужные… Но задумайся: что ты другим можешь дать, каким светом обогреть, если сам не наполнен энергией в достаточной степени? Бывает так, что есть в душе у человека огонек. Есть страстное желание весь мир напитать светом. А энергии внутренней недостаточно… И сияют такие светлячки, пока сил хватает, и идут наперекор тьме, отдавая себя без остатка. Сгорают быстро…

– Так что, светить не надо? – доктора помимо воли затягивал водоворот информации. Он словно что-то постепенно вспоминал, невольно отзываясь на душевные порывы Хранительницы.

– Ты что! Надо, конечно. Но тут два пути: или изначально незамутненное сознание иметь, или в содружестве со Светлой Силой подготовиться основательно к служению своему…

– Может быть, на это правильное воспитание, достойные преподаватели, расширенный кругозор влияют, а не ваши Силы Света?

– Ну ты посмотри на него! – возмущенно воскликнула старуха. – Бестолочь стоеросовая! Всё забыл! С этим твоим новым воплощением еще больше возни предстоит мне. О Небеса, дайте мне терпения!

– Ну, вообще-то не «бестолочь», а «дубина стоеросовая», – аккуратно поправил ее Сергей и продолжил гнуть свою линию: – Скажите еще, что прозрение на человека нисходит.

– А что это, если не прозрение, если не совместное с энергией Светлого пространства творчество, когда стихи рождаются, совершаются открытия? – воззрилась на него неуемная хозяйка. – Даже профессора твоего взять! Ты за шестнадцать лет серьезных исследований всего четыре методики для восстановления человеческого организма сумел разработать. И сам себе постоянно вопрос задавал: откуда к учителю твоему пришли знания и умения, чтобы таких методик больше тысячи создать? – Женщина неловко повернулась и схватилась за поясницу: – Ох, неладна будь!

Сергей даже не удивился, что Нина Петровна знает о профессоре, который научил его стольким премудростям в области неврологии и психиатрии. Гораздо глубже и обширнее эти знания, чем те крохи, что преподают в университетах. Но он не стал пока расспрашивать об этом Хранительницу. Доктор сосредоточился на другом. Представил, что нужно сделать, чтобы помочь хозяйке преодолеть боль, высвободить нервные окончания, защемленные сместившимся в поясничной части позвонком.

Бабка, словно почувствовав его мысли, как-то встрепенулась, расправилась вся. И, неожиданно бодро поднявшись, подытожила:

– Ну что, не будем откладывать в долгий ящик! Начнем жи́зню восстанавливать!

– Восстанавливать? И как мы это сделаем?

– Ну, с мыслями у тебя порядок. Еще немного врать подучишься, и…

– Врать? – не понял собеседник. – Для чего мне эта премудрость?

– Врать – означает «лечить словом». В твоем мире многие слова приобрели со временем противоположный смысл. Тьма старается… А знахарские заговоры тебе необходимы на тот случай, если в ответственный момент солнечного света рядом не будет. Мало ли что приключиться может…

– Чувствую, что приключения мои только начинаются, – обреченно вздохнул Сергей.

Бабулька ободряюще улыбнулась:

– Ну да ладно, ты не тушуйся. Вместе мы справимся. Свою энергию сомнений перенаправь-ка лучше в высокие сферы, научись силу оттуда получать. Помни, что ты не один на свете. Да и время на воспоминание прошлого у нас в запасе имеется…

– С чего мне начать? – поинтересовался напоследок Сергей.

– Для начала погуляй по окрестностям, обвыкнись. Ну, конечно же, за стол вовремя приходи. Обед и ужин – по расписанию, – ответила хозяйка. – Но главное – до темноты спать ложись. Я тебя еще до рассвета разбужу, в баню пойдешь…

ГЛАВА 5

За обедом, с аппетитом прожевав сочный кровяной кусок и жадно запив его красным вином, Нерц поинтересовался:

– Как ты думаешь, дядя, отчего черная кровь тетки Рабьезы в одно мгновение обратилась? Стоило только нашей буйной маркизе верхний предел бешенства перейти, и сразу – ожила? Сразу вся тьма с ее сердца спала, и оно забилось вдруг? Я сам слышал!

Помнишь ее невероятные эмоции? Поначалу я в замешательстве наблюдал, как сменяли друг друга тревога и покой, умиротворение и смятение, волнами исходившие от ее обращенной сути. Видел неподдельный ужас на ее лице. А через миг, вдруг с недоумением ощутив свою мелочность и незначительность, с омерзением воспринимал ее величие и сопереживание нашему невежеству. Меня чуть не взорвали пульсации страшной любви, тут же замещенные страхом неминуемой гибели! Ощутив себя изгоем в нашем королевстве, маркиза каждую секунду сходила с ума!

Когда меня осенило, что она теперь ничтожнее грязи, я пришел в бурный восторг! Сразу же утратил страх перед ее титулом, ответственность перед родителем и с упоением проткнул тетку кинжалом!

– Да не ты один тогда ринулся на нее – живую! – с усмешкой поддержал Жеглард хвастливую речь племянника.

– А кровь! Такая яркая, горячая! Я помню, как она по парадной лестнице разлилась! Как, забыв обо всем, пестрая толпа гостей на эти красные потоки жадными глазами смотрела, слюни пускала.

– Еще бы! Жизнь испить – главное стремление нежити! – взор Жегларда затуманился. – Я тогда тоже чуть на колени не бросился, чтобы с мрамора эти вожделенные капли слизнуть. Только придворный этикет и присутствие Всетемнейшего удержали от того, чтобы не упасть в кровь лицом… Живая, волнующаяся субстанция! Источник силы и вечной молодости…

А вот почему обращение крови мгновенно происходит? – дядюшка, откинувшись на высокую спинку кресла, сплел пальцы на слегка выпирающем после сытного обеда животике. – Я долго этот феномен исследовал. Признанное мнение: Свет – наш убийца. С этим не поспоришь. Луч солнца, лишь только вырвавшись из-за горизонта, мгновенно растворяет мрак ночи, испепеляет темную сущность.

Но если та же самая нежить вдруг в бешенстве или злобе переполняется мраком свыше того объема, что ей по иерархии тьмы положен, она рискует «перейти барьер», сменить полярность и вырваться на другую сторону – в светлое пространство. И знаешь, что я выяснил? Свет никого не убивает. Он в принципе не имеет и капли жестокости. У этой субстанции полностью отсутствует присущая нашему брату потребность кого-то поработить, испепелить, завладеть чужой энергией. Просто мы, в силу своего строения, не можем вынести его сияние. И, попав под действие солнечных лучей, обращаемся в прах без какой-либо возможности вновь воплотиться в физическом теле. И, что особенно опасно, при распаде теряем многомерность. Вот поэтому после растления многие из нас становятся всего-навсего бесами, двухмерными сущностями, способными только паразитировать на чьем-либо сознании…