Высшая школа материнства

* * *

Когда во время преддипломной практики я приходила утром в офис и понимала, что мне придется пробыть тут дотемна, я чувствовала себя в ловушке. Вдобавок меня раздражала необходимость заниматься внутриофисной политикой. Я постоянно мучила себя, разбирая собственные действия, осознавая многочисленные недостатки, отыскивая пути к самосовершенствованию. Я знала, что, строго говоря, нужно работать над «лицом», имиджем, но у меня было всего одно лицо – мое собственное. Далекое от идеала; тем не менее я всегда предпочитала работать над собой, чтобы не стыдиться предъявить миру себя настоящую, а не надевать хорошую маску. Это казалось мне растранжириванием времени и ресурсов. Сегодня часто слышишь лозунг: «Ты получаешь не то, чего заслуживаешь, а то, что выторгуешь». Торговаться я никогда не умела. Как родители, однако, мы отвечаем только перед Богом, а человеку не пристало торговаться с Ним.

Однажды, когда Лиде было года полтора, я решила перестать мучиться и принять себя наконец такой, какая я есть (а то и порадоваться себе). Слово «внезапно» не совсем отражает быстроту, с какой я приняла это решение. Я точно помню, где и когда это случилось. Мы с Лидой возвращались домой после прогулки в ближайшем парке и уже свернули на мост, который вел прямо к нашему дому. В этом месте уже можно было высадить нетерпеливую девочку из коляски. Я наблюдала, как она, в крошечной джинсовой юбочке с аппликацией в виде красной вишенки, красной же маечке на бретельках и чепчике в бело-голубую полоску, чтобы уберечь голову от августовской нью-йоркской жары, радостно бежит к подъезду. И впервые в жизни ощутила полное умиротворение. Это вовсе не значило, что я перестала искать совершенства. Самосовершенствование и самообразование по сей день занимают важное место среди моих жизненных ценностей – хотя бы для того, чтобы лучше понимать и наслаждаться тем миром, в котором я живу. Но лишь то, что я достигла того уровня самоуважения, который позволил мне занять достойное место в нем.

Я не хочу идеализировать свою жизнь. Временами мне бывало очень одиноко. Я скучала по взрослому обществу. Не была до конца уверена, что у меня хватит сил и способностей осуществить задуманное. Помню, как проверяла себя, размышляя над этим. Пыталась представить, что буду чувствовать лет через 20, когда мои друзья и сокурсники сделают блестящую карьеру и займут престижные и уважаемые должности. Жестоко искушала себя, представляя, как высоко поднимутся по социальной лестнице мои соперники и те, кого я за что-либо невзлюбила. Должна признать, это изрядно выбивало меня из колеи, и я ощущала уколы сожаления и грусти. Потом взгляд падал на профиль спящей в колыбели дочки, и я улыбалась.

В юные годы я копила опыт, знания и ценности. И, столкнувшись с настоящими трудностями, начала черпать из накопленного. Поначалу лишь то, что лежало на поверхности, но чем серьезнее становились испытания, тем более глубокие уровни моего естества вовлекались в процесс, высвобождая самые сокровенные мои сокровища. Так что, когда настал тот самый миг, когда треснул мой кокон, оттуда пролилась любовь. Пришла моя очередь платить – отдавая, передавая ее. Среди обломков прежней жизни, из хаоса грязной квартиры, плача грудного ребенка и слабой телом матери новая жизнь медленно, шаг за шагом, обретала форму.

Рождение Лиды стало моим пробуждением, моментом истины. Чего я буду стоить, когда дойдет до дела? Первые несколько месяцев со всеми повседневными делами приходилось справляться одной, а я была слаба и больна. Муж много работал, у него почти не оставалось времени, чтобы мне помогать. Семья была далеко. Я являлась идеальным случаем. Давай, покажи нам, на что ты способна.

С самого начала Саша говорил мне, что у него не будет ни времени, ни возможности, чтобы активно участвовать в воспитании детей, и дал мне карт-бланш на все решения по этому вопросу. Мой муж всегда любил свою работу и хотел добиться успеха. Что требовало много времени и сил. Я понимала это и уважала его желание, ибо в этом состояла его сущность. Отрицать ее, бороться с ней или требовать от него уделять как можно больше времени семье в ущерб карьере значило бы разрушить его как личность. Я знала: если он попробует уделять больше времени семье, он не сможет преуспеть на работе и будет несчастен. А я хотела, чтобы он был счастлив. Я снова оказалась предоставлена сама себе. И чувствовала, что подход мужа – как раз то, что мне по-настоящему нужно. Я привыкла действовать самостоятельно. Больше того, только самостоятельно я и могла действовать. Так что разделение труда вышло идеальным.

Я старалась не очень показывать, как слаба физически, и Сашу, такого молодого и сильного, ничего не стоило обмануть. У меня много недостатков, и один из них, как мне часто говорили, – гордость на грани высокомерия, что в действительности, как мне нравится думать, представляет собой лишь нежелание быстро признавать поражение, а также жаловаться.

Помню, лет в пять я играла на закрытой детской площадке без присмотра. Старшие девочки прыгали со стены, тогда казавшейся очень высокой, – наверное, на самом деле это была ограда примерно метр высотой. Девочки ушли, и, конечно, я попробовала сделать то же самое. И забралась на нее. Смотреть вниз оказалось намного страшнее, чем снизу. Однако я не могла отступить. Я нашла удобный компромисс. И повисла на руках. И тут, слишком поздно, поняла, что вишу над лестницей. Я была достаточно большой, чтобы понять: если я разожму руки, то могу сломать спину, но руки устали, и я поняла, что долго не выдержу. Мимо проходили люди. Про себя я молила, чтобы кто-то помог мне, но никто не догадывался, как высока для меня стена и как мне страшно. И все-таки позвать на помощь я не могла – это означало бы признать поражение. Так что, когда держаться стало невмоготу, я разжала руки. И приземлилась удачно.

Саша, однако, помогал мне всякий раз, когда у него находилось время. Основательность и серьезность его подхода меня почти пугали. Меняя пеленки, он вечно лил уйму лосьона и щедро добавлял присыпки, пытаясь втереть эту вязкую жижу в Лидину кожу. Он всегда полагал, что чем больше, тем лучше, но в этом конкретном случае я была с ним не согласна. Кожа нашей девочки была такой свежей и нежной, что жаль было мазать на нее столько лишнего. Я не удержалась от мысли, что он обращается с дочерью, точно с индейкой в День благодарения, но не хотелось обижать его, поэтому вслух ничего не сказала.

К пеленанию он подходил с той же основательностью. В родильном отделении нам посоветовали в течение первых недель пеленать ребенка. И он оказался единственным, кто мог сделать это так, как надо. Когда бралась я, маленькая ручонка начинала искать выход, едва я успевала закончить – должна признать, я радовалась, что это так. К тому времени, когда родилась наша вторая дочь, на пеленании уже никто не настаивал, и я, измученная беспокойством и неуверенностью в собственных познаниях в сфере материнства, восприняла это как небольшое подтверждение тому, что мои инстинкты работают как надо.

Когда я достаточно окрепла, Саша решил, что прогулка по магазинам пойдет мне на пользу, и вызвался посидеть с Лидой. Его предложение застало меня врасплох. Почему-то мне самой в голову не приходило ничего подобного. Я весело вышла из дома и отправилась в «Мейси» – идти до магазина было полчаса. По мере того как я удалялась от дома, веселье мое потихоньку улетучивалось, и я шагала все медленнее. Примерно на полпути я повернула обратно. Я поняла, что у меня нет ни потребности, ни желания иметь свободное время.

Еще одну попытку, как оказалось последнюю, дать мне немного свободы Саша предпринял, когда Лиде исполнилось полгода. Я поехала в Бостон, а муж сидел дома с дочерью. Я прекрасно провела время, Бостон мне очень понравился. Но меня не покидало чувство, что что-то не так. Отсутствовало нечто очень важное. В моем понимании я больше не существовала как самостоятельная единица. Мне хотелось повидать мир, но я предпочитала подождать до тех пор, когда мы сможем сделать это все вместе.

* * *

Связь с семьями, оставшимися в СССР, в начале 1980-х была делом непростым. Ездить за свой счет было тогда недопустимо дорого. Не было ни интернета, ни скайпа, да и звонить мы могли позволить себе нечасто. Легче и дешевле всего было разменять несколько долларов на 25-центовые монеты и 2–3 минуты поговорить по телефону-автомату. Самым распространенным способом общения была почта. Ответ обычно приходил через две недели. Всегда можно было передать весточку с друзьями или коллегами, которые отправлялись в Москву по делу или в отпуск, но такие случаи представлялись нерегулярно. Нанять няню тоже не было никакой возможности. Так что я осталась одна и в полном неведении о том, как растить ребенка.

Глава пятая

Первые несколько месяцев после рождения Лиды я просто-напросто выживала. Мне было не до методик воспитания детей. Кроме того, я пребывала в блаженном неведении о том, что, согласно известной притче, воспитывать ребенка нужно с первых минут его жизни.

Притча, по-моему, звучит примерно так: сознательные родители спросили мудреца, когда нужно начинать воспитывать их 5-летнего сына. «Вы опоздали на пять лет», – последовал ответ.

В довершение всего Лида росла очень подвижной и постоянно требовала внимания. Милый маленький тиран вертел мной, как хотел. Ходить она начала в 8 месяцев, и мне приходилось бегать за ней по квартире и детской площадке, не имея на передышку и пяти минут.

Когда больше 20 лет спустя муж поехал по делам в Бангкок, а я, как часто бывало, вместе с ним, Лида собралась с нами. У Наташи были экзамены в колледже, так что она не смогла к нам примкнуть. Муж целыми днями пропадал на встречах, и мы с Лидой решили тем временем слетать в Чиангмай. Мы опаздывали на самолет. Обычно именно я узнавала все заранее и вела всех, куда следовало, однако на сей раз, нагруженная фотоаппаратом, картой, путеводителем, солнечными очками и, поскольку зрение уже не было стопроцентным, очками для чтения, замешкалась. И тут Лида рванула вперед. Она все выяснила и потащила меня за собой. Потрясенная, я снова бежала за своей «малышкой». Но как на этот раз было приятно просто следовать за ней!

Когда Лиде было месяцев 9, я предприняла отчаянную попытку вернуться к занятиям. В то время я еще не до конца отказалась от научной карьеры. Для получения ученой степени требовались публикации, и я решила, что самое время попытаться написать статью. Я разложила свои книги на обеденном столе, а Лиду усадила на ковер перед собой, надеясь, что она спокойно поиграет с игрушками пару часиков, поскольку видит, что я рядом и доступна по первому требованию. Кончилось это полным провалом. Углубившись в работу и не желая прерывать ход мыслей, я постепенно вывалила перед ненасытным ребенком все содержимое моего комода. Этого хватило ненадолго; наконец, выставив перед ней как последний аргумент коробочку с лаками для ногтей, я посмотрела на Лиду глазами загнанного зверя. Та пожала плечами, давая понять, что она сожалеет, но помочь мне ничем не может. Тем не менее в последовавший час она милостиво помогла мне убрать учиненный разгром. Я решила отложить попытки возобновить научные изыскания до более подходящих времен.

В конце той же недели у нас собрались гости. Я зашла в комнату Лиды покормить ее и уложить спать. Уставшая после целого дня уборки и готовки, я не спешила возвращаться в компанию. Лида лежала на нашей кровати, а я прилегла рядом, взяла ее за ручку и улыбнулась ей. Вдруг она улыбнулась мне в ответ медленной улыбкой Моны Лизы и произнесла свое первое «Мама» очень тихо, но совершенно отчетливо. Когда через несколько минут я присоединилась к остальным, то была готова веселиться до утра.

Так и повелось. Я делала сильнее Лиду, а она – меня. Она спасала меня, просто нуждаясь во мне. У нас с дочерью была общая тайна. Задолго до того, как я приступила к ее воспитанию, она начала делать из меня личность. Нет, любовь совершенно точно пришла к нам из других миров. Чем больше отдаем, тем больше получаем. В материальном мире если у тебя есть яблоко и ты отдаешь его подруге, скажем, Сьюзен, то ты лишишься яблока, как ни крути. Очевидно, в горних сферах все иначе. Это ключевое правило любви противоречит всем законам нашего мира и в лучшем случае парадоксально. Должно быть, любовь – дар богов, лестница, которая позволяет немного приблизиться к небу, а может быть, просто их недосмотр.

Походы на пляж окончательно укрепили мое физическое здоровье. Лежать на теплом песке и глядеть на океан – такой близкий и такой огромный, чувствовать у себя на лице его соленое дыхание – успокаивало и придавало сил. Я пропускала песок между пальцев и чувствовала, что энергия вечности, заключенная в каждой крошечной песчинке, проникает в мое тело. Я питалась соками земли.

Обрывки подслушанных разговоров обволакивали меня, погружая в божественную полудрему:

«Один раз мы видели мечехвоста…»,

«Сделай шаг вперед, Джимми…»,

«Давай руку, Пол…».

Голос бабушки Ольги звенел в моей голове: «Обними этот большой дуб, Лена!..»

* * *

В раннем детстве я проводила лето в деревне с мамой, братом и, как правило, с бабушкой, маминой мамой, – как делали все столичные жители, особенно семьи с маленькими детьми. Сельская местность в России завораживает своими просторами. Нет ничего аккуратно причесанного в раскинувшихся на многие километры полях ржи и пшеницы и бескрайних лесах. Силой и покоем веет от этой земли. Я любила ходить с бабушкой за продуктами в соседнюю деревню, где выбор в магазине был богаче. Для того чтобы купить хлеба, молока, сыра, масла, требовалось преодолеть несколько километров в обе стороны. Мне очень нравились эти прогулки через лес. Уже в четыре года я ходила в магазин с бабушкой. Это никого не удивляло, и я чувствовала себя достаточно взрослой, занятой важным делом – добывала пропитание для семьи. Машины ни у кого в деревне не было.

Тогда автомобили в России не были столь многочисленны, как сейчас. В сущности, нашу первую машину отец купил как раз во время одного из наших пребываний на даче. С этим связан смешной случай. Соседний дом снимали две весьма претенциозные дамы, мама и дочь. Ни один разговор с ними не обходился без упоминания известных людей или их собственных многочисленных научных степеней. Вероятно, они просто были не очень счастливы и скучали по городской жизни, совсем как Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе» в поездке в Сафферн, штат Нью-Йорк.

Их бледнолицые неразлучные фигуры, увенчанные одинаковыми соломенными шляпами, выглядели нелепо. Их наряды уместнее смотрелись бы на Французской Ривьере, нежели в российской глубинке. На их носах, чтобы не обгорали, неизменно красовался лист липы (тогда москвичи еще не знали солнцезащитных средств). Случайно вляпавшись в то, что оставляет после себя деревенское стадо, они впадали в священный ужас. Наша хозяйка их очень не любила. Думаю, она просто хотела защитить нас, своих постояльцев – двух женщин с маленькими детьми, которые дни напролет готовили, мыли посуду или стирали и которым вести высокопарные беседы и устраивать приемы в саду обычно было недосуг.

Дело не в том, что мама с бабушкой не были модницами. Более того, и та и другая обзавелись домашними тапочками только ближе к семидесяти. Да и то моя мама даже теперь предпочитает замшевые, на танкетке. Бабушка всю домашнюю работу делала в элегантном домашнем платье и на каблуках – к вящему удовольствию мамы, считавшей ее самой красивой женщиной на свете, особенно когда она красила губы, что делалось всякий раз, когда она ходила куда-нибудь с дедушкой.

Как бы то ни было, в один прекрасный день отец приехал навестить нас не на автобусе, а на новенькой «Волге». «Волга» считалась лучшим из имевшихся в свободной продаже автомобилей, и его лицо сияло ярче, чем хромированные молдинги машины. Наша хозяйка обладала невероятным чутьем на сенсации, – а покупка личного автомобиля в те времена совершенно точно была сенсацией, – возникла, словно из-под земли, и некоторое время постояла, уперев руки в бока, с выражением ликования на лице. А потом громко, ни к кому, кажется, не обращаясь, произнесла: «И какой прок в ваших научных званиях, позвольте спросить?»

* * *

Моя бабушка Ольга была очень сильной личностью. Думаю, именно от нее я унаследовала любовь к природе, а начиналось все с тех походов в деревенский магазин. Нигде я не чувствую себя такой полной жизни, как на природе. Там я ощущаю божественное присутствие. В природе растворен Бог. Приходишь и говоришь с Ним, с глазу на глаз.

Частенько, увидев особенно величественный дуб, она велела мне бежать и обнять его, чтобы он дал мне сил, или дышать поглубже, пока мы в лесу. Мы собирали грибы на ужин, и бабушка учила меня отличать съедобные от ядовитых. Обычно мы шли по дороге, но временами, когда ноша была особенно тяжела, шли прямиком через лес. Мы ни разу не заблудились. Бабушка безошибочно ориентировалась по солнцу. Это были самые захватывающие моменты. Казалось, в тех местах не ступала нога человека. Не удивлюсь, если так и было. Деревня, где мы отдыхали, находилась относительно далеко от Москвы и других крупных городов, и туристы и отпускники еще не успели до нее добраться.

В тех лесах росли преимущественно старые сосны. Подлеска у них не было, и мы осторожно ступали по ковру из сухих колючих иголок, которые поглощали звук наших шагов. В воздухе, напоенном теплым солнечным светом и запахом сосновой смолы, ничто не шевелилось. Деревья, прямые и величественные, расположенные почти на одинаковом расстоянии друг от друга, с кронами, терявшимися высоко вверху, напоминали колонны старинного собора. Мы звали этот лес Волшебным.

Я люблю святые места. Меня навсегда пленил Миланский Дуомо, который я впервые увидела в 10 лет. Соборы, церкви, монастыри, храмы и мечети Рима, Флоренции, Венеции, Сиены, Пизы, Генуи, Лондона, Санкт-Петербурга, Афин, Стамбула и многих других городов быстро сменяли друг друга. Однажды отец рассказал мне о Кёльнском соборе, и желание увидеть его стало едва ли не наваждением. Прошло 30 лет, прежде чем моя мечта осуществилась – но я ничуть не разочаровалась. Во славу Божию возведены самые прекрасные и впечатляющие творения. Знания и талант лучших архитекторов и художников, старавшихся создать достойную Всевышнего красоту, увековечены в этих зданиях. Они прекрасны.

Во время более коротких прогулок по лесу со всей семьей бабушка учила нас с братом замазывать глиной поврежденные места на деревьях, попорченных туристами. Или же звала остановиться и полюбоваться видом с высокого берега реки, на котором стояла наша деревня. В ясный день с него можно было видеть на много километров окрест – думаю, смотря на деревни на другом, низком берегу, она искала глазами дом, где прошло ее детство, и мечтала вернуться в то счастливое время, когда ее мать была еще жива.

Все овощи и ягоды покупались на маленьких рынках возле железнодорожной станции. Очень часто местные жители носили свой товар по домам. Мы быстро становились регулярными покупателями, и продавцы часто начинали свой обход именно с нас. Это неудивительно, поскольку, часто скупали все принесенное, особенно в ягодный сезон. Сначала шла земляника, потом малина и черника. Деревенские женщины ходили в лес рано утром, а позднее стаканами продавали собранные ягоды дачникам. Обычно они шли прямиком к нам. Каждая корзина вмещала стаканов 20–30. До сих пор помню, как я радовалась, когда мама забирала все содержимое казавшейся тогда огромной корзины. Мало что может сравниться со вкусом парного молока, теплого, слегка пенящегося, все еще хранящего неуловимый аромат разнотравья, с ягодами прямо из леса; или полной сковородки только что выкопанной картошки, жаренной с грибами, собранными тобой в лесу на рассвете, когда солнце только-только проснулось и начало подниматься над лесом, обнимая оцепенелую со сна землю еще лишь слегка теплыми, розовыми лучами. Тишина стояла такая глубокая, такая всепоглощающая, что нельзя было не остановиться и не вслушаться.

Помню запахи вечернего костра и сосновой смолы, скатанной пальцами в липкий шарик, яркую синеву василька, притаившегося в полумраке спелой ржи; нежные сиреневые колокольчики и веселые ромашки. Белые грибы с приставшими к мягкой бархатистой шляпке сухими сосновыми иголками. Всякий раз, когда я вспоминаю те годы, в памяти всплывают картины абсолютного, беззаботного счастья. Так прошли первые годы моей жизни, насквозь пропитанные солнечным светом, первозданной красотой и любовью.