Проклятье рода Ротенбургов. Книга 1. К Элизе

Он удивленно приподнял бровь.

– Что случилось с вашими родными? – помедлив, сочувственно спросил он.

Я отложила в сторону нож и вилку.

– Отец погиб во время революции, мама умерла позднее, в тридцатых годах.

– Кто был ваш отец? – тут же спросил барон. В его голосе явно просквозил интерес.

– Военный, – не задумываясь, ответила я. – Офицер флота.

– А ваша мать? – начал было он, но я пребила его с улыбкой:

– У моей матери был точно такой же акцент как у вас, господин барон. Вы ведь из Померании, не правда ли?

Этот фашист был очень привлекательным мужчиной, внезапно подумала я, наблюдая за тем, как он удивленно приподнял брови, соглашаясь с тем, что я была права. Его матовой бледности лицо с четкими, правильными чертами, небольшим, твердо очерченным ртом и длинными темными густыми ресницами, которым могла позавидовать любая девушка, казалось мне все более привлекательным.

– Ваша мать, должно быть, была красавицей, – мягко сказал он, поднимая на меня глаза и улыбаясь.

– Я ее очень любила, – созналась я с налетевшей неожиданно грустью. – Но она умерла, когла я была еще ребенком. Меня воспитывала бабка.

– Надеюсь, она-то еще жива? – заметил он, спрашивая у меня разрешения закурить.

– Увы, нет. Тоже умерла, перед самой войной.

– Мне очень жаль, – сказал он, окутывая себя синеватым дымком дорогой сигареты.

– Мне тоже, – сказала я, приходя в себя. – Ну, а теперь, когда вы выяснили все факты моей биографии, может быть, вы разрешите мне уйти?

– Вы хотите уйти? – удивился он, неожиданно для меня протянул через узкий столик свою руку и, взяв в нее мою ладонь, легко, едва касаясь губами, поцеловал кончики моих пальцев. – Боюсь, это невозможно, моя прекрасная незнакомка. Я не отпущу вас.

– Звучит весьма устрашающе из уст шефа контрразведки коменданта нашего города, – легкомысленно сказала я, мягко освобождая свою ладонь.

Его серо-серебристые глаза насмешливо блеснули из-под длинных темных ресниц.

– Вы знаете обо мне гораздо больше, чем я полагал, – заметил он, снова откидываясь на спинку стула.

– Кто же в городе вас не знает, – засмеялась я, забавляясь ситуацией, в которую попала. – Молодой аристократ, помощник военного коменданта города, суровый и неприступный, как скала. В противоположность вашему патрону, вы не женаты, у вас нет официальной подружки в городе, и вы не задираете юбку всем женщинам без разбора, как это делают многие другие. Простите за грубость, господин барон, после смерти бабки я оказалась на улице и, боюсь, немного подрастеряла все свои хорошие манеры.

Молодой человек в сером, с серебром, немецком мундире на секунду прикрыл глаза, словно давая мне понять, что принимает извинения, и серьезно посмотрел на меня, по видимому, ожидая продолжения. Я взяла со стола третий бокал с вином и выпила его быстрее, чем это было необходимо.

– Вы знаете, чем все это объясняют? – поставив локти на стол, невинно спросила я, мягко улыбаясь.

– Чем же? – он также положил руки на стол, предварительно поставив бокал с недопитым красным вином.

Его красивое бледное лицо с необыкновенными серо-серебристыми глазами оказалось неожиданно близко ко мне. Чисто механически я отметила, как аккуратно подстрижены и уложены его густые, темно-каштановые волосы.

– Ну, конечно же, роковая любовь! – снова улыбнулась я. – Что же еще?

– Так просто! – поразился он. – Я потрясен.

– А чего вы ожидали? – удивлясь собственной наглости, спросила я.

Он смотрел прямо мне в лицо.

– Ну, чего-нибудь менее романтического. Например, что я вампир или извращенец.

Я не выдержала и расхохоталась, барон тут же присоединился ко мне.

– Вы поразительная девушка, Элиза! – отсмеявшись, сказал он.– Я никогда еще не встречал никого, подобного вам.

– Звучит банально, господин барон, – заметила я.

– Гюнтер, – поправил меня он.

– Гюнтером вас будет звать жена, – нахально заявила я, улыбаясь и одновременно приказывая себе немедленно остновиться и не дразнить его, но дело в том, что в тех редких случаях, когда я вхожу в раж, меня трудно остановить.

Его глаза стали серебристо-блестящими, как новенькие советские рубли.

– Тогда вам самое время привыкать называть меня по имени, – вкрадчиво сказал он, – Не дожидаясь формальностей. Но будьте уверены, они последуют весьма скоро! Я очень упрямый человек.

– Что вы имеете в виду? – чуть не подавившись глотком вина из следующего по счету бокала, спосила я, отставляя недопитый бокал в сторону и испуганно посмотрев на него. – Вы что же, собираетесь отправить меня в гестапо, если я буду продолжать называть вас «господин барон»?

Мгновенное удивление от моих слов на его лице сменилось улыбкой.

– Вы недогадливы, фройляйн, – с некоторым, как мне показалось, напряжением в голосе сказал он.

Я даже рассердилась. Что это за игры такие затеял со мной этот фашист? Рехнулся он, что ли? Или это я слишком много выпила, так много, что в простых словах мне уже мерещится некий скрытый смысл.

– Тогда объясните мне, недалекой, что вы имели в виду, – по возможности миролюбиво предложила я, решив выяснить все до конца.

Он откинулся на спинку стула, лицо его казалось спокойным и невозмутимым, поза расслабленной, только в глазах отражался непонятный мне огонек беспокойства.

– Выходите за меня замуж, Элиза, – сказал он.

Меня чуть удар не хватил от неожиданности.

– Да вы с ума сошли! – непроизвольно вырвалось у меня.

– Вы мне отказываете? – чарующе вежливо уточнил он.

– Но вы же меня совсем не знаете! – воскликнула я, стремясь немого смягчить впечатление от своих предыдущих слов. Кто его знает, этого сумашедшего, может, он меня действительно в гестапо потащит, если я буду ему противоречить?

– Вы не верите в любовь с первого взгляда? – спросил он.

– Нет! – не успев подумать, выпалила я.

– Для молодой девушки вы весьма неромантичны, – с сожалением сказал он, вздыхая. – Ну, что ж. Тогда придется вести осаду по всем правилам. Цветы, романтические прогулки при луне и все прочее. Только имейте в виду, я все равно выиграю! Вы будете моей женой.

Самым раздражающим было то, что он говорил серьезно. Я еще раз посмотрела на него и внезапно решила, что, общаясь с людьми, которые явно не в себе, нужно вести себя так же, как они.

– Господин барон, – с подкупающей откровенностью начала я. – Допустим, я даже происхожу из хорошей семьи, но по своему социальному положению я вам не ровня. Мои родители умерли, не оставив мне в наследство ничего, кроме долгов, так что я вынуждена работать прислугой в богатом доме.

– Мне показалось, разговор шел о любви, а не о социальном положении! – перебил меня он.

Я растерянно смотрела на него. Похоже, он не шутил. Барон Гюнтер-Себастьян фон Ротенбург действительно делал мне предложение. Мне внезапно стало по-настоящему страшно. Что сделает барон, когда узнает, кто я такая на самом деле? Игра зашла слишком далеко. Он тоже внимательно смотрел мне в лицо, словно стараясь прочитать, что таилось за моим молчанием.

– Похоже, – наконец с грустной усмешкой сказал он, – что городские сплетни действительно напророчили мне роковую любовь.

– Мне пора идти, господин барон, – сказала я, решительно поднимаясь из-за стола. – Уже поздно.

– Я провожу вас? – поднимаясь вслед за мной, сейчас же предложил он.

– Нет, благодарю вас, – быстро отозвалась я.

Тем не менее, он протянул мне руку, предлагая вместе покинуть зал. И мне не оставалось ничего другого, как опереться на нее, чтобы не привлекать к себе всеобщего внимания. Сама мысль о том, как я буду выглядеть, брыкаясь и отталкивая от себя военного коменданта города, чуть не вызвала у меня приступ истерического смеха.

– Может быть, вы все-таки позволите мне вас проводить, моя прекрасная незнакомка? – остановившись на улице пред дверями казино, мягко попросил он, поднося мою руку к губам. – Уже поздно. Я буду за вас беспокоиться.

Стояла теплая весенняя ночь, свежая и звездная. Воздух был густым и влажным, наполненным ароматом цветущих деревьев. В неясном свете огней ярко освещенного казино, падавших на мостовую, барон казался принцем из моих оживших детских грез, красивым и влюбленным.

– Когда я смогу снова увидеть вас? – помедлив, спросил он.

– Не знаю, – честно созналась я.

Его серебристые глаза засветились насмешкой.

– Хотите, завтра? – предложил он. – Могу поспорить, что уже завтра днем я буду знать о вас больше, чем вам хотелось бы.

Это уж точно, с сарказмом успела подумать я. И не только больше, чем мне хотелось бы, но даже больше, чем вы можете себе представить, господин барон.

– Надеюсь, я вас не напугал, – уже серьезно сазал он, испытывающе глядя мне в лицо. – Поверьте, я говорил то, что чувствовал, Элиза. Никогда со мной не происходило ничего подобного. Вы словно вышли из моих грез, вы такая красивая и нереальная, что я боюсь вас отпускать. Боюсь, что вы уйдете, растаете в воздухе, как призрак, и я уже больше никогда не увижу вас. Обещайте мне не изчезать! Пожалуйста, Элиза.

Черт знает что, с отчаяньем подумала я. И почему я вечно влипаю во всякие истории!

– Уже поздно, господин барон, – снова пролепетала я, отнимая у него руку. – Я должна идти. Прощайте.

– Я отпускаю вас только потому, что я хорошо воспитан, – с иронией сказал он, на секунду задержав в своей руке мои холодные пальцы.

И уже убегая прочь от него в темноту спасительной ночи, я услышала за спиной его уверенный голос.

– Я все равно найду вас, моя прекрасная незнакомка! Мы обязательно встретимся!

Глава 3

Мы встретились три дня спустя в гостиной его собственного дома.

В тот день, протирая пыль с рояля, стоявшего в гостиной, я зачем-то открыла крышку, а затем мои пальцы бездумно и привычно пробежали по клавишам. Несмотря на то, что я никогда не видела, чтобы кто-нибудь в доме барона играл на рояле, инструмент оказался прекрасно настроен. В гостиной никого не было, баронесса, кажется, была в своей комнате, а Минни гремела посудой на кухне, поэтому я решила рискнуть. Я отложила в сторону тряпку для пыли и села за рояль. Музицирование было моей второй слабостью после длинного языка. До того, как я попала в интернат, в доме моей бабки я проводила часы, разучивая музыкальные пьесы. Я так соскучилась по возможности поиграть на рояле за эти годы, по непередаваемому ощущению прохлады клавиш под моими пальцами, что забыла о том, где я нахожусь. Не знаю, почему я выбрала «К Элизе» Бетховена, но я играла и играла, отдавшись звукам музыки, не в силах остановиться, сначала негромко, стараясь соблюдать конспирацию, я затем в полную силу, наслаждаясь прекрасным звучанием рояля.

Когда я закончила, я почувствовала на себе чей-то взгляд, подняла голову и увидела полные искристой насмешки необыкновенные серо-серебристые глаза. Барон фон Ротенбург стоял в дверях гостиной, куда он прошел прямо из прихожей, видимо, привлеченный звуками музыки. Он был все еще в шинели и фуражке.

Увидев, что я заметила его, он усмехнулся и несколько раз похлопал затянутыми в перчатки ладонями, подражая аплодисментам. Затем его взгляд стал серьезным.

– Вот мы и встретились, Элиза, – просто сказал он. – Мир действительно тесен. Вы подумали о моем предложении?

Не дожидаясь ответа, он вернулся в прихожую, снял и повесил на вешалку шинель и фуражку, и, приглаживая волосы, прошел в столовую. Я быстро вскочила с места, закрыла крышку рояля и позорно сбежала на кухню к Минни.

– Ты просто настоящая барышня, – подмигнув мне, ободряюще сказала толстая кухарка-немка, увидев сконфуженное выражение моего лица. – Фрау Ульрика была в восторге от твоей игры! Это ее рояль. Когда мы жили в Берлине, она все еще неплохо играла, но теперь совсем забросила музицирование.

– Она слышала, как я играла? – только и спросила я, проклиная свою тупость.

– Было бы странно, если бы не слышала, – фыркнула Минни. – Она же не глухая, как и я, и господин барон.

– Я просто убиралась в гостиной и не могла удержаться, – пробормотала я. – Думаешь, фрау Ульрика не будет на меня сердиться?

– Ну что ты! – засмеялась Минни так, что складки на ее подбородке заходили ходуном. – Теперь она заставит тебя играть на рояле каждый вечер и совсем тебя замучает. Она обожает музыку!

Я с признательностью посмотрела на нее. Как-никак, толстая добрая Минни всегда помогала мне и сейчас даже пыталась утешить.

– Я все-таки вернусь и гостиную и закончу уборку, – вздохнув, сказала я, немного успокаиваясь.

Я вернулась в гостиную, и вскоре, на фоне звуков перекладываемых во время обеда приборов, доносившихся до моего слуха из столовой через открытую в гостиной дверь, услышала спокойный голос барона, который, в ходе беседы за столом, внезапно спросил у матери:

– Эту девочку, которая недавно играла на рояле, вы выписали из Германии, мама? Еще одна из ваших родственниц из Померании?

Ответом ему был дребезжащий смех старой баронессы.

– Раскрой глаза, дорогой! Эта та самая замарашка, которую ты прислал мне из барака смертников. Я и сама не ожидала, что плутовка окажется такой хорошенькой. Ее немецкий просто великолепен, ты не находишь? Намного лучше, чем у многих из твоих нынешних друзей. Кроме того, она прекрасно играет на рояле! Я чуть не прослезилась сегодня, услышав в ее исполнении бессмертного Бетховена. Ее зовут Элизой. Она тебе понравилась?

– Она русская?! – с каким-то суеверным ужасом, просквозившем в его голосе, спросил барон.

Звякнула упавшая, судя по звуку, на пол вилка, затем установилась тишина. Я с горечью пожелала барону получить удар, но этого, к сожалению, не случилось. Через некоторое время в столовой снова послышался его спокойный, уверенный голос, когда баронессе удалось втянуть его в рассуждения о преимуществах хорошего образования.

Взгляд, который мне пришлось вынести при неминуемой встрече с ним, когда он покидал столовую, был красноречивее всяких слов. В нем светилось леденящее душу презрение и, как ни странно, затаенная боль.

– Фройляйн любит играть в игры? – высокомерно полюбопытствовал барон, на секунду задержавшись, проходя мимо меня.

– Я не сказала вам ни слова неправды, – не поднимая головы, сказала я.

– Почему тогда вы не смотрите мне в лицо, когда разговариваете со мной? – надменно спросил он.

– Соблюдаю субординацию, господин барон, – буркнула я, тем не менее, поднимая голову, чтобы посмотреть ему в лицо. – Вы же – мой работодатель, не правда ли? Я не хочу потерять свою работу.

– И насколько сильно вы хотите сохранить ее? – тихо, почти шепотом, с холодным презрением спросил он, придвигаясь ко мне вплотную. Его серебристые глаза сверкали от обуревавшей его холодной ярости разочарования.

– Что вы имеете в виду? – спросила я, напрягшись, как струна в ожидании несчастья.

– Простите, фройляйн, я забыл, что вы на редкость недогадливы, – он издал тихий саркастический смешок. – Постараюсь быть максимально простым. Готовы ли вы взять на себя некоторые дополнительные обязанности, связанные с удовлетворением определенных потребностей вашего работодателя, чтобы сохранить свое место?

Краска ударила мне в лицо, когда я поняла, что он имеет в виду.

– Нет! – тихо сказала я, отворачиваясь.

– Смотри мне в лицо! – повысил голос он.

Я зло уставилась прямо в его бледное, красивое лицо с блестящими глазами, выражение которого никак не соответствовало тому, что у него имелись какие-либо потребности упомянутого им рода.

– Даже если я удвою тебе зарплату? – снова сойдя на шепот, вкрадчиво спросил он.

– Нет! – снова повторила я, чувствуя себя невероятно униженной.

– Втрое?

– Нет, – повторила я заученно, как попугай.

– В десять раз? – изогнул бровь он.

Не соображая, что делаю, я подняла руку и ударила его по лицу, и тут же почувствовала такой панический ужас, что мне захотелось закричать от страха и убежать, куда глаза глядят. Но проклятый фашист даже глазом не моргнул, хотя на его бледной щеке отпечатался красный след от моей ладони.

– В таком случае, я вас уволю, фройляйн, – миролюбиво сказал он.

– Ну и хрен с тобой! – выпалила я первое, что пришло мне в голову.

Он неожиданно сухо рассмеялся, повернулся и пошел прочь, оставив меня столбом стоять посреди коридора.

– А как же ваше предложение о браке, господин барон? – бросила я ему вслед, вероятно, совсем повредившись в уме.

– Напомните мне о нем, когда перестанете лгать, – высокомерно бросил он, поднимаясь по лестнице.

Привлеченная, видимо, звуком голосов, в прихожую вышла старая баронесса.

– Что здесь происходит, Элиза? – обеспокоенно спросила она, обращаясь ко мне, ибо в эту минуту барон с треском закрыл за собой дверь библиотеки.

– Его светлость, кажется, меня уволил, – пробормотала я первое, что пришло мне в голову.

– Гюнтер? – с сомнением переспросила баронесса. – Не бери в голову, деточка. Я с ним поговорю.

Помогая Минни убирать со стола, я напряженно соображала. Даже если он меня и вправду уволит, я всегда смогу пойти в казино. С этой стороны мне ничего не грозит, если, конечно, он не сдаст меня в комендатуру или гестапо. Его ярость была, на мой взгляд, вполне объяснима, он чувствовал себя полным ослом, узнав в своей принцессе из казино доходягу из барака смертников. Я старалась уверить себя, что мне не стоит чувствовать себя виноватой, в конце концов, я не сказала ему ни слова неправды. Просто позволила ему придумать себя, и только. Но все равно, на душе почему-то скребли кошки.

Несколько дней спустя он позвал меня в кабинет и, не отрываясь от просматривания бумаг на столе, холодно и подчеркнуто официально спросил:

– Могу я узнать ваша имя, фройляйн?

– Лиза. Лиза Кружкова, – быстро сказала я, решив быть последовательной до конца.

Барон скептически приподнял бровь.

– Вы в этом уверены?

Я на минуту замялась, и на помощь мне тут же пришла старая баронесса, слышавшая его вопрос, поскольку дверь кабинета оставалась открытой настежь.

– Я хочу, чтобы ее звали Элизой, Гюнтер!

– Зовите ее, как хотите, мама, – тут же холодно отозвался барон. – Мне просто нужно выправить ей в комендатуре аусвайс. Лучше бы, конечно, сразу на настоящее имя, но – воля ваша.

Последующие затем два месяца прошли без каких-либо инцидентов. Барон фон Ротенбург относился ко мне бесстрастно, как к вешалке. Он меня не выгнал, и моя оплеуха мне ничего не стоила. К слову сказать, он, как обычно, не обременял своим присутствием свой дом, возвращался поздно, ужинал в одиночестве, а в выходные по-прежнему засиживался с книгой в библиотеке.

Старая баронесса была хорошей хозяйкой и неплохой женщиной. Ко мне она питала какую-то странную приязнь, звала меня деточкой, не особенно нагружала меня работой и с удовольствием распрашивала про то, что творится в городе, что говорят на улице, нашла ли я себе друзей. По вечерам она с упоением читала французские любовные романы. Нацепив на нос большие очки в роговой оправе с неправдоподобно толстыми линзами, она старательно шевелила губами, разбирая мелкий шрифт, но быстро утомлялась и с глубоким вздохом сожаления выпускала из рук книгу. Как-то раз, не в силах больше смотреть на ее страдания, я робко предложила почитать ей вслух. Она недоверчиво посмотрела на меня, но протянула мне книгу. Французский я знала так же хорошо, как и немецкий, и обрадованная баронесса была просто на седьмом небе от счастья. В разгар нашего чтения в гостиную вошел барон.

– Гюнтер! – сразу же обрадованно закричала баронесса, в то время как я замолкла на полуслове. – Представь себе, Элиза прекрасно знает французский! Какая удача! Эту девочку мне прямо сам бог послал!

Барон вежливо с ней согласился, а я поймала брошенный на меня поверх головы матери его странный взгляд, задумчивый и внимательный.

С того дня чтение вслух для баронессы, как и ежедневная вечерняя игра на рояле, стало одной из основных моих обязанностей.

Моя жизнь постепенно входила в накатанную колею.

Баронесса продолжала регулярно отпускать меня в город на выходные. В казино я больше не совалась, хорошо памятуя прошлый урок. Помимо Тани, у меня появились другие друзья, мальчики и девочки моего возраста, которые через некоторое время сознались мне, что все они входят в молодежную антифашиствую организацию, возглавляемую одним из попавших в окружение комиссаром разбитого батальона Красной Армии. Мне было все равно, чем они занимались до тех пор, пока они не трогали меня.

С другой стороны, у меня появились друзья из немецких офицеров. Дом барона довольно часто посещали его сослуживцы. Все они принимали меня за немку, бедную родственницу баронессы. Фрау Ротенбург это сильно забавляло, и она не спешила разуверять их в этом. Они наперебой заигрывали со мной, привлекая мое внимание, дарили мне шоколадки или букетики свежих цветов, которые за копейки продавались на улицах. Особенно усердствовал лейтенант Эдди Майер, служивший в гестапо, красивый, стройный белокурый парень лет двадцати пяти, ухоженный, вежливый и чрезвычайно галантный. Он был болтлив, как сорока. От него я узнала много интересных вещей, в том числе относившихся к барону фон Ротенбургу. Эдди поведал мне, что комендант фон Шлезвиц уже несколько раз жаловался на барона в Берлин, как своему непосредственному начальству, так и самому фюреру, но никаких мер по поводу его самоуправства не последовало. Говорили, подмигнул мне Эдди, что барон фон Ротенбург лично знаком с Гитлером, несколько довоенных лет работал в Генеральном штабе и на Восточный фронт попал в наказание за дуэль. После этого его замечания мое воображение заработало вовсю. Дуэль всегда ассоциируется с женщиной, а в случае с красивым высокомерным бароном это должна была быть необыкновенная женщина. Это также хорошо объясняло тот факт, что барон фон Ротенбург не был женат и не искал общества женщин. Несчастная любовь, с горечью должна была признаться себе я. Слухи никогда не бывают безосновательными. Лучше раз и навсегда забыть о нем. Но как я могла не думать о нем, если пристальный, внимательный взгляд его серебристо-серых, порою казавшихся дымчатыми, глаз, неизменно обращенный ко мне, преследовал меня даже во сне. Я просто не могла забыть наше впечатляющее знакомство в городском казино, и была уверена в том, что и барон его не забыл. В ответ на восторженные похвалы фрау Ульрики моему совершенному владению немецким и французским языками, он лишь презрительно кривил губы и высокомерно улыбался. «Скажите честно, фройляйн, какого языка вы не знаете?» – как-то при случае, с усмешкой спросил меня он. Иногда я с тихим ужасом думала, уж не принимает он меня за шпионку.