Сжигая запреты

Машинально отступаю в сторону, едва Даня направляется к двери.

– Никаких камер, Марин. Карьера порнозвезды – не то, о чем я мечтаю, – толкая это, нагло скользит по моему телу взглядом. Поднявшись к лицу, и вовсе дерзко подмигивает.

– А о чем ты мечтаешь? – спрашиваю быстрее, чем успеваю подумать.

Шатохин замирает. Я тоже. Всем телом цепенею. Пытаюсь тормознуть и ощущения. Тщетно! Внутри что-то лопается и заливает кипятком грудь. Ошпаривает, заставляя содрогнуться. С головы до ног покрываюсь мурашками.

Возможно, где-то в кустах или на дереве таится смертоносный хищник. Мне бы оглянуться, но я не могу оторвать взгляд от Даниных горящих глаз.

Вокруг нас столько пугающих звуков расходится, а я улавливаю лишь его тяжелый вздох.

А потом… Темноту рассекает глухой хрипловатый шепот:

– О тебе.

– Мм-м… – спешно соображаю, запрещая себе принимать эти слова на веру. – Здесь ничего не изменится, Дань!

– Надейся, Марин, – парирует тихо со странными интонациями.

Почему он излучает такое довольство?

Словно не слышал меня! Словно не понял! Словно я сама не осознала, что произнесла!

– Тебе никогда не выиграть, предупреждаю! – выдаю высоким дрожащим голосом.

– Окей, Марин. Сверим результаты в финале.

Да что ж такое?! Он оглох? Обпился какой-то психотропной херни?

Почему он не понимает? Почему ему не больно? Почему он ухмыляется, будто я ему что-то приятное говорю?

– Я тебя давно не люблю, Дань! Помнишь?! Мне просто нравится играть с тобой! Понимаешь?!

– Окей, Марин, – снова подмигивает. Лениво кивает на дверь. – Заходи уже. Будем знакомиться.

Сбивает с толку этим заявлением.

– С кем? – задыхаюсь от шока я.

Обещал ведь, что мы будем здесь одни.

– С первой ипостасью, Белоснежка.

«Это игра… Игра», – взволнованно напоминаю себе.

И быстро включаюсь.

– Хм… Ладно… Как тебя называть сегодня?

– Бог похоти.

Не сдержавшись, прыскаю.

– Ты… Ты самовлюбленный придурок! Ха! Пф-ф! Бог? Бог!

– Уверен, что сегодня оправдаю этот статус.

– Ну ты… Ты… Ты ненормальный, Дань-Дань!

Незапланированно его так называю. Это обращение вырывается неосознанно, когда я ловлю самое опасное состояние: чувствую себя, как вначале этого фантастически-катастрофического лета.

Глаза Шатохина сверкают. Он тоже отматывает. Возвращается к безумному старту, который я лично тогда спровоцировала.

– Как и ты, Динь-Динь. Заходи в наш сумасшедший дом. Будем лечиться.

Мне отчего-то страшно повернуться к нему спиной, но иначе в хижину не войти. Заставляю себя шагать. Однако, едва я миную Даню, он, конечно же, ловит меня руками и вынуждает остановиться.

Как всегда, скользит ладонью мне на живот. И я задыхаюсь.

Никак понять не могу, чем он руководствуется в такие мгновения. Делает ли он это осознанно? Или все же подчиняется каким-то инстинктам?

Даня подталкивает, и мы переступаем порог. А я даже оценить обстановку не в состоянии. Ничего не вижу. Глаза будто пелена застилает. Смотрю прямо перед собой, но ничего не вижу.

Сохраняю неподвижность, когда он застывает. Крайне взволнованно дышу. Отстраненно отмечая при этом, что окутывают меня не какие-то экзотические ароматы, а дурманящий запах самого Шатохина.

– Маринка… – прижимаясь крепче, обжигает дыханием шею. – Хочу заняться с тобой сексом.

– Ни за что, Дань… – сиплю вмиг ослабевшим голосом. – Никогда!

Он… Он кусает меня за загривок.

Вскрикиваю и содрогаюсь. Все волоски на теле дыбом встают, а кожа будто сползает.

– Будем сражаться. Понял, Марин.

– Даня…

– Итак, вечер первый, – его голос меняется до неузнаваемости. – Бог похоти приглашает тебя поиграть, – протягивает тихо, мягко и до жути мрачно. – Принимаешь?

Я совершаю судорожный вздох. Взываю к своему разуму. Но, блин… А на кой черт мне отказываться? Напомните кто-нибудь! Разве не ради этого я сюда прилетела?

Игра… Это просто игра!

– Принимаю!

15

Я не могу терпеть…

© Марина Чарушина

Едва мой голос стихает, Шатохин отступает. По звукам догадываюсь, что возвращается, чтобы закрыть дверь. Освещение меняется, плавно перетекая из естественного ярко-желтого в насыщенный зеленый. Лишь в этот момент осознаю, что в хижине есть электричество.

Медленно моргая, делаю глубокий вдох и, наконец, концентрируюсь настолько, чтобы оценить обстановку. Это место не похоже на типичное человеческое жилище. Мы прошли через дверь, оказались под крышей и между стен, но по сути ничего не изменилось. Здесь царят те же джунгли, что и снаружи. Вот почему мое восприятие изначально ничего нового не зафиксировало. И только приглядевшись, я различаю пусть стилизованные а-ля натюрель, но все же искусственные покрытия пола и стен.

Подсознание ведет меня вправо. Туда, где на возвышении, в окружении зелени и камней белеет простынями обыкновенное человеческое ложе. Природа – это, безусловно, прекрасно, но я не могу не радоваться тому факту, что нам есть на чем спать.

Впрочем, добраться до чуда цивилизации мне не дают. Даня настигает меня у моделированного под диковинный водоем джакузи. Вновь прижимается со спины и стискивает руками. Я начинаю к этому привыкать.

Чувствую, что это он. Чувствую его. Чувствую себя.

Страха нет. И я не желаю думать о проблемах, обидах и реальности, которая, сука такая, готова ранить в любую секунду. Если этот демонический бог похоти является главенствующей ипостасью Шатохина, мне необходимо познать его глубину и мощь. Как бы я не снижала риски, убеждая себя, что приняла условия просто забавы ради, это неправда. Я действительно хочу понять всю сущность Дани. Ничего не могу с собой поделать. Когда-то это являлось моей мечтой, которая не сбылась. Упрямства во мне – губительная масса, оно и толкает к новым попыткам.

Я хочу, чтобы Шатохин утратил выдержку и закончил со мной свой детокс. Хочу, чтобы набросился на меня, потеряв самого себя. Хочу, чтобы дышал сегодня только мной.

Боже мой… Чтобы он жил мной!

Шокирует ли он меня? Испугает? Причинит боль? Вознесет к небесам?

Кто из нас окажется сильнее? Я должна проверить.

– Пять, – выдыхает Даня, влажно присасываясь к мочке моего уха.

Слюны очень много. Я ощущаю, как тонкая дорожка стекает мне на шею. Он сам ее языком придерживает и, слизывая, тянет по коже вверх. А потом с громким причмокиванием, без какого-либо стеснения, жадно втягивает мою раздраженную плоть в рот.

Он хочет меня. Он безумно голодный. Он реально ведет себя как монстр и моментально заставляет меня чувствовать себя такой же ненормальной.

– Что «пять»? – выталкиваю растерянно.

– Ставлю пять минут. От моего первого прикосновения до твоего первого оргазма.

– Первого? – переспрашиваю взволнованно. – А сколько всего их планируется?

– Всю ночь будем ловить звезды.

Лишь одного приглушенного озвучивания грядущего события хватает, чтобы я могла в красках это представить.

Дрожь, которая несется по коже, даже не пытаюсь скрыть. По части физических ощущений я никогда не могла его обмануть.

– Тогда почему так долго, Дань? Пять минут! Давай быстрее, – отыгрываю выбранную роль. Дыхание сбивается, голос срывается, и это важнее того, что я говорю. Но все же… Игра есть игра. – Мм-м… Три?

Тихий сексуальный смех Шатохина откликается внутри меня будоражащим теплом. Я вроде и готовилась к нему, а все равно ежусь от разбежавшихся по коже мурашек. Сжимая губы, сдерживаю рвущийся из груди стон. Даня в этот же момент крепче стискивает мое тело, кусает основание шеи, сминает ладонью грудь. Находит сосок и выкручивает его с такой силой, что чудится, будто что-то горячее из него выдавливает. Эта волна работает в обе стороны: изнутри и снаружи меня захлестывает. И сталкиваются они, будто две шаровые молнии.

Кислород в моих легких сгорает. Превращается в какую-то токсичную смесь. Заставляет меня задыхаться, дрожать и бесконтрольно извиваться.

А Даня, словно только того и ждал, будто с цепи срывается. Целует, трогает, жестко сжимает, давит мне между ягодиц членом – он везде. И все это так стремительно, так неистово, так безудержно. Даже если бы я захотела, кажется, что остановить его невозможно.

У меня кружится голова, подкашиваются коленки и трепещут вулканическими толчками все точки пульса.

– Лады, Марин. Три.

И… Наша одежда начинает стремительно пропадать. Я успеваю только дышать и моргать, пока Шатохин с ловкостью иллюзиониста избавляет от нее сначала меня, а после и себя. Понимаю, что он раздевается, когда в какой-то момент, чисто из любопытства, оглядываюсь. И тотчас верчу головой обратно. Переводя дыхание, упираюсь взглядом в бурлящую передо мной воду.

Так и стою, пока Даня сам не разворачивает к себе лицом.

– Часов у нас нет, – оповещает с самым серьезным видом. – Так что, когда я скажу, просто начинай считать от ста восьмидесяти до нуля.

Едва я киваю, он приподнимает меня над полом и опускает голой задницей на холодный камень. Шиплю от неожиданности. Учитывая то, как пылает мое тело, эти ощущения, несмотря на озноб, по большей части приятные.

«Получается, здесь и кондиционер есть…» – догадываюсь попутно.

Кожа пупырится, соски морщатся, низ живота напрягается, а лоно будто разрядом тока простреливает. Мой вскрик получается оборванным, только потому что я задыхаюсь, когда Шатохин отшагивает и, глядя мне в глаза, обхватывает ладонью свой вздыбленный член.

Я натужно вдыхаю, неосознанно облизываю губы, закусываю их и смотрю вниз. То, что он делает, не похоже на мастурбацию. Но и неподвижным Даня не остается. Он с силой сжимает ствол и резковатым движением будто бы тянет его вверх. Притормозив у основания головки, морщится.

Я невольно сдвигаю брови следом за ним.

Пытаюсь понять, что он испытывает. Наслаждение? Или все же боль? Собирается ли он довести себя подобным путем до оргазма? Или кончать сегодня снова только я буду? Чего он на самом деле ждет? Что ему нужно?

– Каждый раз, когда я смотрю на тебя… – выдыхает глухо и застывает, выдерживая паузу. Берет ее намеренно или вынужденно – неясно. Замечаю лишь то, как тяжело он сглатывает. Раз, другой… Будто во рту у него снова много слюны скопилось, а горло перекрыл ком. – Каждый раз первым моим порывом является взять в руку член и дрочить. И неважно, голая ты, Марин, или что-то на тебе все-таки надето. Так происходит, блядь, постоянно. Помни об этом, когда я в следующий раз буду смотреть на тебя. Помни об этом всегда!

– Боже мой… Даня… – бомблю с частым придыханием.

– Сегодня я тебе много чего расскажу. Что-то тебя удивит, что-то приведет в ужас… – оставляя эту фразу оборванной, отводит взгляд. Но я успеваю поймать совершенно несвойственную Шатохину неуверенность и какой-то долбаный, разрушающий меня саму страх.

– Даня…

Он моргает, планомерно вдыхает и, наконец, припечатывает меня взглядом.

– Я хочу, чтобы ты знала обо мне все.

Не нахожусь с ответом. Отвергнуть это стремление, конечно же, не решаюсь. Но и выказывать свой одержимый интерес тоже не могу.

– Раздвинь ноги, Марин… – хрипит Даня, разгоняя рой бурных мыслей, что подрывают мне мозг. Их будто ветром выносит. В голове остается лишь трескучий гул. – Хочу посмотреть на твою писюху… – заявив это, сливает взгляд мне на лобок.

Что я должна делать? Как реагировать?

К черту!

Выполняю озвученное требование без колебаний. Просто потому что сама этого хочу.

Почему нет? Что плохого может случиться?

Прежде чем развести бедра, подаюсь ближе к краю и выгибаю спину в пояснице. Проявляя излишнее усердие, направляю к промежности руку и раскрываю половые губы пальцами.

Мокрая. Чувствую это и сама же от этого еще сильнее распаляюсь. С губ срывается мягкий стон. Тело разбивает дрожь. Мне не терпится прикрыть веки и начать себя ласкать. Но желание видеть лицо Дани все же сильнее.

– О, да… Держи так, Маринка… – выдает он, фокусируя взгляд исключительно на моей промежности. – Не двигайся. Просто держи. Сегодня тебе нельзя самой себя трогать.

– А тебя? – осмеливаюсь вести какие-то переговоры. – Тебя мне трогать можно?

– Ты этого хочешь?

Подлавливает. Провоцирует. Подавляет.

Я опускаю взгляд. Смотрю на член, и рука Шатохина приходит в движение. Он ведет ею по стволу вниз и сразу же скользит обратно к головке. Из узенького отверстия выскальзывает капля предэякулята. Я это вижу, а Даня, должно быть, чувствует. Он подхватывает ее большим пальцем и с рычащим стоном размазывает по своей раскрасневшейся плоти.

Мой стон, который идет внахлест с его – это откровенное разочарование.

Я помню, какая эта жидкость на вкус. И я так сильно жажду вновь ее почувствовать, что кажется, будто уже ощущаю. Полный рот слюны собираю, но сглатывать ее не хочу. Задерживая, размазываю по губам и небу. Сворачивая язык, растираю по нему и, прикрывая веки, начинаю его посасывать.

– Мать твою… Маринка… Ведьма моя… Моя…

Мое тело содрогается и наливается новыми градусами жара.

Повышенными. Огненными. Искристыми.

Больше я не могу сохранять неподвижность. Это физически невозможно. Есть два варианта: либо я ласкаю себя, либо убираю руку с промежности, сжимаю бедра и стараюсь переключиться. Но бездействовать невозможно. Моя плоть отекла и разбухла. Она пульсирует болью, от которой меня раз за разом накрывает новыми волнами дрожи.

– Не смей. Замри, – сипит Даня, как и всегда, считывая все мои желания.

Я зажмуриваюсь крепче. Задерживая дыхание, морщусь. Вгрызаюсь в губы зубами. Кусаю и сосу их. В надежде получить хоть какое-то облегчение, резко двигаю бедрами. Но воздух не настолько осязаемый, как мне необходимо. Он лишь яростнее раззадоривает плоть.

– Я не могу терпеть… – припечатываю почти агрессивно.

И срываюсь.

Скольжу пальцами в сердцевину своей промежности. С дрожью, которая рассыпается по моему телу, будто бы на части разлетаюсь.

О, как же это прекрасно! Как приятно! Как хорошо!

Но… Это сладкое мгновение оказывается чудовищно коротким.

Шатохин хлестко бьет меня по руке. Только я с криком распахиваю глаза, он опускается на колени и, дернув меня за бедра, припадает к моей киске ртом.

– Бо-о-о-оже… – растягиваю я до пустого хрипа, едва не лишаясь сознания.

– Да… Мать твою, да…

16

Я просто возвращаюсь в прошлое, которым так долго жила…

© Марина Чарушина

Его рот обжигает, словно бы температура наших тел не держится на одном уровне, как у всех человеческих существ. По ощущениям кажется, что разница составляет десятки градусов. Если я – просто налитая страстным жаром плоть, то Шатохин – полыхающий огонь. Он просачивается через мою слизистую, проникает глубоко в тело и стремительно его сжигает.

Мне так этого не хватало!

Вот зачем Даня показал когда-то, что так бывает? Зачем распечатал для меня этот космос? Зачем снова на него подсаживает?

– Раскрывай себя, – приказывает жестко. – Держи пальцами, как я просил… Держи, Маринка, и начинай считать.

Покорность – не моя добродетель. Но Шатохин, как и прежде, заставляет повиноваться практически бездумно. Направляю руку к лобку, с тягучим вздохом соскальзываю на ноющую плоть и, утопая в вязком секрете своей похоти, раздвигаю губы для его рта.

– Сто восемьдесят… Сто семьдесят девять… Сто семьдесят восемь… – бормочу задушенным шепотом с рваными паузами, которые, определенно, вмещают между собой слишком много времени и дают Дане фору.

Но мне уже плевать, сколько минут потребуется, чтобы я улетела. Знаю, что это будет феерический взрыв. Я уже кайфую! Шатохин лижет напористо. Будто стирает меня своим языком. Жадно собирает всю ту порочную влагу, что успело выдать мое тело. Скользит между моих губ и по ним варварскими кругами. Захватывает клитор. Периодически втягивает его в рот. Сосет и снова зализывает. Попутно покусывает мои пальцы. Я наблюдаю за этим, с трудом удерживая веки открытыми.

Мать вашу, меня заводит смотреть на то, как он это делает…

Особенно когда Даня замедляется и поднимает на меня свои бездонно-черные, завораживающие и безумно-магнетические глаза. В эти мгновения кажется, будто я действительно не с человеком, а с демоном похоти имею дело.

Это необъяснимо. Но, черт возьми, это абсолютно осязаемо.

И я подаюсь ближе. Толкаюсь навстречу Даниному рту, пока его язык не находит вход в мое тело. Напряженно замираю, будто существует хоть какая-то вероятность, что он подобным путем лишит меня девственности. Глупости, конечно. Умом это понимаю, но тело уже пронизывает разрядами тока, грудь хлещет восторгом, а в голове беснуется паника.

Откидываю голову назад. Прикрываю в блаженстве глаза. Прерываю счет, потому как сознание мутнеет, и связность речи теряется. Утробу продирает тягучий стон. Все силы на то, чтобы его вытолкнуть, уходят.

– Считай, – напоминает Даня.

С хрипом мотаю головой. Даже до сотни не добралась. И уже не дойду.

– Я сейчас кончу… Сейчас… Сейчас… – двигаю бедрами, помогая Даниному языку себя трахать. Подбрасывая их, зарываюсь пальцами свободной руки в длинные волосы на его макушке и с надсадным всхлипыванием замираю. Только он не останавливается, продолжает долбить мою плоть. – Мм-м… Боже… Боже… Даня… – мычу, сраженная силой всех своих ощущений.

В моем теле будто шаровые молнии носятся. Они заряжают сверхмощной энергией, располосовывают, сплавляют обратно и провоцируют массовые локальные пожары.

А потом… Данин язык выскальзывает из моего влагалища и, поднимаясь вверх, атакуют мой пульсирующий клитор. Этот крошечный бугорок тотчас детонирует, уничтожая для меня целый мир. Все исчезает, пока я взвиваюсь в воздух и разлетаюсь фейерверками.

– Ох… Е-ба, Маринка, как я хочу вставить сюда свой член… – доносится сквозь реактивный гул, который выдает мой организм. – Хочу загнать тебе на всю длину… Натянуть тебя и ебать, ебать, ебать… Ебать, Маринка…

Цепенею, когда допираю, что Даня просунул в меня палец. Хвала Богу, не на всю длину, а то мало ли… Сама не понимаю, отчего так страшно лишиться этой проклятой преграды с ним. Мне ведь нужно от нее избавиться! Но я так боюсь его реакции! В ужасе замираю, стоит лишь подумать о том, что Шатохин сделает, когда узнает, что ребенок, которого я ношу, от него.

«Плодить эти ебанутые гены! Я скорее сдохну, чем позволю этому случиться!»

Сердце гремит, оглушая. На каждом ударе будто разрывается. Сознание остается мутным. Я пытаюсь найти решение, но ничего умного придумать не удается.

Даня сгибает палец и, будто крючком подцепляя плоть, жестко давит на заднюю стенку влагалища, чтобы таким образом растянуть и открыть для себя вход. Я напрягаюсь и замираю, но низ живота все равно сводит жгучим спазмом. Невзирая на интенсивность, это скорее приятно, чем больно. Но дело не в физических ощущениях, которые мне доводится испытывать.

Проблема в том, что я не знаю, доживу ли в случае сдачи до утра!

– Можно без презика, да? Ты же там по больницам, по врачам… Все дела, да? Все проверено? Все хорошо? Я, в общем, начал изучать всю эту шнягу с беременностью. Пиздец, что с вами там творят…

Что, блин? Господи! Зачем ему это?

У меня не то чтобы слов нет… Я просто пожизненно контужена сказанным! А Шатохин в этот момент еще и ухитряется двигать во мне своим гребаным пальцем.

Как мой мозг, черт возьми, должен начать работать?

– Кажется, после всех этих исследований вас, блядь, в космос отправлять можно! Но ты туда теперь только со мной, – заключает крайне самоуверенно. – Да, Марин? Скажи уже! Не молчи ты! Ма-ри-на!

Покидает мое влагалище. Но едва я успеваю испытать какое-то далекое, будто разбавленное растворителем, вовсе не радостное облегчение, как захлебываюсь новой волной паники.

Даня увлекает меня к кровати.

Притормаживаем совсем рядом с ней. Чувствуя лодыжками мягкое основание, едва сдерживаю рвущий нутро крик.

– Маринка… – сжимая ладонями мои плечи, Бог Похоти заставляет смотреть в его выжигающие душу глаза.

Судя по тому, что я раньше слышала, у всех нормальных людей бабочки порхают внизу живота. Мои же с Даней границ не знают. По всему телу разлетаются. Кажется, щекочут своими крылышками даже кору головного мозга. Увы, в психологическом плане это оказывает совсем не ту стимуляцию, которая могла бы работать мне на пользу. Я вся – от шеи до ног – покрываюсь мурашками.

Эмоции, ощущения, чувства, желания… А где, черт побери, идеи?

Содрогаюсь и замираю, в ожидании нашествия еще каких-то фантастических тварей.

– Марина… – выдыхает тем временем Шатохин. Склоняя голову, прижимается лицом к моей шее. Шумно вдыхает. – Сука, ты такая ядовитая… Дышать тобой – чистый кайф, но последствия… Ты, блядь, хуже любой радиации… Уничтожаешь все внутри!

– Ты внутри меня – тоже!

Повышаем на эмоциях голоса. По привычке сражаемся. Пока Даня не скручивает меня до писка, пока не ловит ладонями лицо, пока не стискивает пальцами подбородок, пока не припечатывается к моему рту своим ртом… И я теряю равновесие, выдержку, рассудок.

Качнувшись навстречу, инстинктивно хватаюсь за мужские плечи. Под гладкой горячей кожей бугрятся мышцы. Эта сила пугает и вместе с тем вызывает трепет.

Размыкаю под давлением губы. Жадно принимаю яростный поцелуй.

Наглое, дерзкое, бесстыдное, незнающее меры животное. Насилует мой рот, словно вечность только этого ждал, а миг спустя мы и вовсе умрем.

Насытиться? Утолить голод? Сбить похоть?

Это невозможно!

Чтобы мы ни делали, желание не спадает. Просто потому что подобными ласками мы больше и больше друг друга заряжаем.

Лишь заканчивающийся кислород вынуждает нас разорвать контакт. Рты отпускаем. В остальном так же крепко друг друга сжимаем. Судорожно глотая воздух, вместе качаемся. И стискиваем, стискиваем… Всеми возможными способами друг на друга давим. Телом, ладонями, лицами, даже срывающимся дыханием.

– Я, мать твою, хочу залить тебя спермой. Всю тебя, Чаруша, – выталкивает Даня глухим и сбивчивым, крайне эмоциональным хрипом. Столько страсти в каждом звуке, что я попросту не справляюсь с этой лавиной. Она обрушивается на меня жаром, ознобом и горящими углями. – Я хочу быть глубоко в твоем теле. Слить прямо в тебя хочу! Никогда ни с кем так не делал. А с тобой хочу. Слышишь, Марин? С тобой одной хочу! Потому что ты моя… Моя, Марин!

Это то, о чем он предупреждал? Его откровения? То, чем он собирался делиться?

Почему я ждала чего-то более важного?

Хотя, очевидно, в этом вся суть Бога Похоти. Не о моих красивых глазах и шикарных волосах он мечтает. А я и вовсе ни на чем сосредоточиться не в состоянии. Все фразы разбираю на «перемотке», с опозданием. После каждого разбора приходит одна мысль: «Какой же Даня мудак!».

И все равно всем своим организмом на эти грязные признания реагирую.

Они волнуют меня до дрожи, до удушья, до инфаркта.

– Хочу кончить, Марин… Хочу в тебя… Я, блядь, только думаю об этом и, сука, едва не взрываюсь. Чувствуешь, как меня шманает? Чувствуешь? Маринка… Маринка моя… Как я хочу тебя! Сейчас сдохну, как хочу! – продолжает молотить, сжигая своим огнем весь кислород.

Сопротивляюсь изо всех сил, когда совершает первую, расчетливо-мягкую попытку свалить меня на кровать.

– Блядь, что не так, Марин? Что тебе не так? Я же чувствую, что ты тоже этого хочешь, Марин! – разражается возмущениями.

Чего в них больше: злости, замешательства или муки – невозможно определить. Всего этого слишком много! Меня волной за волной накрывает дрожью. Температурный режим напрочь сбивается. Дыхалка слетает. А сердце и вовсе отправляется в отрыв, после которого не всегда есть возможность восстановиться.

– Я не могу… Не могу… Не могу, Дань… Не сейчас…

– Сейчас! Сейчас я тебя уломаю, сама на мой член запрыгнешь, – конечно же, он абсолютно уверен в своих словах.

Бог Похоти! Ба!

Я и сама понимаю, что если он применит свои чертовы умения, то, несомненно, доведет меня до исступления.

Нельзя мне в кровать. Точно забуду обо всем и сдамся. А этого делать нельзя. Пока точно нет!

Надо подумать… Надо подумать… Надо подумать…

Завтра.

Сейчас не получается.

Отчаяние заставляет прибегать к экстренным мерам. Я совершаю глубокий вдох и просто падаю перед Шатохиным на колени. Он если и охреневает, такому раскладу не противится. Лишь тяжело вздыхает, когда я сжимаю ладонью его член.

– Твою мать, Маринка… Твою мать…

В последний раз взглядами сталкиваемся. Снизу вверх прожигаем и взрываем пространство – это и есть наш космос. Наша галактика, которая так и осталась неизведанной, непонятой, дикой, но такой, черт возьми, умопомрачительно прекрасной!

– Можешь кончить мне в рот, – шепчу тихо, будто и не своим голосом вовсе.

Я ведь не пресмыкаюсь ни перед кем. Я не смущаюсь. Я не нежничаю.

Но… Это ведь Даня Шатохин.

Смотрю в его глаза, на его губы, то, как он дышит… И… Я… Я просто возвращаюсь в прошлое, которым так долго жила. Я просто снова схожу по нему с ума! Я просто снова люблю его.

Эти мысли обрушиваются на меня, словно апокалиптический шквал. Всхлипываю в страхе, что раздавит.

Спасаюсь, как могу. Пытаюсь отвлечься. Закрываю глаза и подаюсь вперед.

Набрасываюсь на член Дани ртом. Обхватываю губами головку и без промедления проскальзываю по толстому стволу дальше.

Он подрагивает, я вся трясусь.

– Марина…

Шок, восторг, мука, трепет, голод, злость, удовольствие – все эти эмоции выражает стон Бога Похоти.

Я не знаю, как реагировать.

Мне этого так много! Мне этого так мало!

То ли голова начинает кружиться, то ли вращается вся планета – понять не могу. Вдавливаю колени в твердый пол. В попытке поймать опору, скребу ногтями Данин каменный пресс и прочесываю короткие волоски, что спускаются от пупка к паху. Сжимаю член обеими руками. Расслабляя язык, двигаю ртом по раскаленной длине.

От его запаха, вкуса, фактуры и формы пьянею. Причем сразу вусмерть. Никакой концентрации, ничего сознательного во мне не остается.

– Марина… Блядь… Твою мать… Ты охуенная… Ты такая охуенная с моим членом во рту… Возьми глубже… Еще, Марин… Целиком…

Это физически невозможно. Но меня так заводят указания, которые Шатохин шепчет, надавливая мне на затылок, что я стараюсь исполнить все его желания. Заглатываю член, пока головка не упирается в горло и не заставляет давиться.

По телу проходит дрожь. Разум освещает вспышка страха. Я подаюсь назад. Резко выпускаю член изо рта. Поймав его ладонью, машинально надрачиваю. Только после меня он такой мокрый, что буквально выскальзывает из руки. А возможно, проблема в том, что они у меня слишком сильно дрожат. Даня помогает, фиксируя мою кисть своей. Вместе сжимаем, вместе по нему проходимся – вверх-вниз, вверх-вниз… Ощутив невероятно-мощную пульсацию члена, задыхаюсь и распахиваю глаза.

– Блядь… Какой же он красивый…

Надеюсь, что не произнесла этого вслух. Я вроде как просто думаю об этом. Пропускаю одну отчетливую мысль, которая посещает затуманенный мозг, пока я рассматриваю этого свирепого зверя. Он беснуется так, что кажется, будто кровь внутри него натуральным образом кипит.

– Оближи головку, Марин… Пососи еще… – просит Даня отрывисто. – Я сейчас кончу… Блядь, я сейчас кончу… Не могу больше терпеть… – выдает со сдавленными толчкообразными выдохами, едва прохожусь языком. Каждое слово будто огнем меня опаляет. И я уже сама не могу терпеть. Хочу этого не меньше, чем он. А возможно, даже больше. – Ох, блядь… Соси… Соси у меня… Соси мой член, Динь-Динь…

Сосу, конечно. Я ведь сама в раж вхожу. Жаль, что длится это действительно недолго. Когда его член начинает пульсировать, подо мной будто пол в тряску приходит. Знаете это общее всполошенное состояние организма, когда ты улавливаешь приближение какой-то опасности? Происходит резкий выброс адреналина в кровь. Сердце с грохотом срывается. Пульсация в висках становится оглушающей. Дыхание сбивается.

Даня перехватывает инициативу, выдергивает из моего рта член, своей рукой его стискивает. Я охаю, зажмуриваюсь, сжимаюсь вся и замираю. Первые брызги спермы прилетают мне на глаза. Морщусь, ощущая, как Шатохин поливает мое лицо густыми и горячими потоками.

Влажные частые звуки, которые рождают ритмичные движения его руки по члену, перекрывают сначала короткие рычащие выдохи. А потом – громкий хриплый стон, заставляющий меня задрожать.

– Открой рот… – командует Даня резко.

Незамедлительно подчиняюсь. Выкатываю язык, как он когда-то учил. Послушно, не без личного удовольствия принимаю часть той терпкой, солоноватой и вязкой жидкости порока, что он направляет мне в рот. Остальное попадает мне на волосы, плечи и даже грудь.

Удушье возникает неожиданно. Я инстинктивно сглатываю скопившуюся во рту сперму, совершаю натужный вдох, смаргиваю слезы и вновь выкатываю язык.

Семяизвержение Дани по моим ощущениям длится долго. Я с каждой пробегающей секундой дрожу все сильнее, но по факту не двигаюсь. Пока он не опускается на колени рядом со мной. Буквально рухнув, сразу же обнимает. Я закрываю рот, снова сглатываю, как могу, вытираю лицо и будто опадаю, присаживаясь ягодицами на пятки.

Только сейчас замечаю, насколько сильно колотится мое сердце. Только сейчас начинаю бояться, что оно попросту разорвется. Только сейчас в принципе осмысливаю все свои чувства.

– Посмотри на себя, – сипит Даня, обжигая мое лицо дыханием. Я открываю глаза, направляю взгляд вниз и совершенно неуместно смущаюсь. В конце концов, собственное, раскрасневшееся, обнаженное тело в липких потоках спермы не каждый день доводится видеть. – Ты вся моя… Моя, Марин…

На эти заявления не нахожу возражений.

Возможно, потому что их не существует? Возможно, я с ним согласна?

Боже, как же кружится голова…

– Все, Марин. Детокс окончен. Мне башню рвет. Терпения нет. Еще хочу.

Я даже не вслушиваюсь в то, с какими интонациями он это произносит. Смотрю в его все еще черные магнетические глаза и в какой-то транс погружаюсь.

– Я устала, Дань… – мой собственный голос звучит тихо, будто печально. – Я беременна, помнишь? Мне нужно умыться и отдохнуть.

Он прищуривается. Спускает взгляд вниз, на мой живот.

– У тебя что-то болит?

Стыд становится нестерпимым. Я вздыхаю, поднимаюсь и забираюсь в джакузи. Не глядя на Шатохина, быстрыми движениями умываюсь. Но он, конечно, не задерживается. Входит в воду следом. И вновь зачем-то обнимает меня. Прижимаясь сзади, поглаживает живот.

Черт возьми, как меня это… Что? Раздражает? Бесит? Нет. Эта нежность размазывает.

– Извини, – выдыхает Даня, повергая окончательно в шок. – Я месяц без оргазмов. Я мог бы найти кого-то, да… Раньше так делал и даже не думал особо. Я мог бы просто подрочить, – подкрепляет сказанное грубоватым смешком. По моему телу новые волны дрожи расплываются, как я ни стараюсь отгораживаться от всего, что Шатохин делает и говорит. – Марин… Я хотел очиститься… Ну, после того, что было в баре… – едва он это вспоминает, я всхлипываю и с силой дергаюсь, чтобы отодвинуться. Не отпускает. Обхватывает поверх плеч руками и блокирует. – Я понимаю, что сделал тебе больно! Мне очень жаль! Блядь, я говорил уже, но если надо, скажу еще! Пока не найдутся слова, которых, на хрен, для тебя будет достаточно!