Безумные люди. Изнанка жизни с психическим заболеванием

Глава 4. Безликость

Психически больных на улицах городов много. Подавляющая часть ничем не отличается от здоровых людей, но попадаются иногда и те, чье поведение агрессивно и опасно для окружающих, например, человек портит чужое имущество (чаще всего). В направлениях скорых обычно обозначено, что «натворил» больной, прежде чем его доставили в психиатрический стационар. «Разрубила соседскую машину топором», «писала матерные фразы на стенах…» Но я расскажу вам о другом удивительном случае.

Как обычно, утром я отправилась на осмотр вновь поступивших пациентов. Среди всех мое внимание привлекла женщина, длительно страдающая шизофренией. Лечение не принимает, погружена в свои переживания. Но это полбеды. Живет она в ужасных условиях: дом в аварийном состоянии, отсутствие воды, света, отопления, паспорта нет, пенсию не получает уже год, питается на мусорках. Пусть женщина и глубоко больна, но она все равно пытается создать для себя какие-то минимальные условия, пригодные для жизни. Поэтому пациентка и начала топить свой ветхий дом, разбирая соседский на дрова. Помимо этого, побила окна соседям – причину назвать не смогла.

Мне позвонил участковый, приехал, взял у женщины показания. Насчет того, будет ли возбуждено уголовное дело по факту порчи чужого имущества, пожал плечами. Следом начали звонить соседи: «А ее поместят в интернат?», «Она уже совсем жизни не дает!» Но заявление так и не написали. То ли пожалели старушку, то ли связываться не захотели. А между тем сделать это было необходимо, и я объясню, почему.

Нашей больной никто не занимался. Родне до нее дела нет, а сама она, в силу своего психического заболевания, не может о себе позаботиться. У нее нет социальных выплат, нет пенсии, нет инвалидности, а соответственно, и средств к существованию. Женщина не лечится, состояние ее ухудшается. Для окружающих она просто не имеет лица. Если бы соседи написали на нее заявление в полицию, то суд определил бы меру «наказания»: направить на принудительное лечение. Женщину признали бы недееспособной и определили в интернат, если бы родственники так и не объявились. Что такое принудительное лечение и интернат в ее случае? Кров над головой и тепло, стабильное качественное питание, регулярное лечение. Лучше ли это, нежели те условия, в которых пациентка живет сейчас? Однозначно.

Речь ни в коем случае не идет о том, чтобы «наказать» психически больного человека. Наоборот, мы говорим о помощи, которую он может получить только таким образом – привлекая внимание общественности. С другой стороны, социальные службы физически не могут охватить всех людей, живущих в ужасной нищете. Именно здесь должно заявить о себе неравнодушное общество, обратив внимание служб на эту проблему.

Глава 5. Романтизация психических расстройств и обесценивание

Обычно люди, узнав о своей болезни, никак не могут смириться с наличием психического расстройства, но герои этой главы, напротив, с гордостью приписывают себе мнимые диагнозы. Почему так?

Романтизация произрастает из той же почвы, что и стигматизация: груда мифов и предрассудков приправляются смесью эмоций неокрепших умов, и получается волнующая история о девушке-принцессе, у которой есть загадочное психическое заболевание, не только не уродующее ее, но добавляющее шарма, «чудинку», обворожительный нюанс.

Романтизацией психических расстройств занимаются, как правило, подростки – взрослым и сформировавшимся личностям болезни прекрасными не кажутся.

Итак, мало кто не слышал о Билли Миллигане – двадцать четыре личности, множество преступлений. Разоблачить его пытались и психологи, и психиатры, да и вообще этот парень крепко всколыхнул общественность в свое время. В моей практике тоже был «Билли Миллиган», но давайте по порядку.

Согласно МКБ-10, расстройство множественной личности включено в раздел «Диссоциативные (конверсионные) расстройства» (F44). Заболевание сопровождается убежденностью пациента в том, что в нем сосуществует множество личностей, каждая из которых уникальна. Обычно личности не знают о существовании друга, а у больного нередко наблюдаются провалы в памяти. Если смахнуть налет таинственности, то это всего лишь редкая реакция психологической защиты у истерических личностей: когда случается какое-то сильное потрясение, человек не может с ним справиться, создается новая личность – с чертами, позволяющими пережить катастрофу. Личность Билли раскололась аж на 24 ипостаси, 10 из которых были основными. Это наиболее задокументированный случай существования расстройства множественной личности, хотя до сих пор некоторые психиатры отрицают возможность подобного расстройства.

В больницу доставлена девочка-подросток с суицидальной попыткой, утверждающая, что в ней живет пять личностей: малыш Эллис, который проявляет себя тем, что боится, прячется, плачет (отвечает за «детские», инфантильные реакции); нимфоманка, которая, помимо очевидного, наносит себе множественные порезы, ярко красит волосы, вызывающе себя ведет – в общем, всячески привлекает к себе внимание; Джон – смелый и сильный лидер, занимает значимую позицию, так как защищает все остальные личности в моменты опасности; Алекса – подросток, которого не принимают сверстники, замкнутый и закрытый, но умеющий красиво рисовать; и наконец, «настоящее Я» – собственно та, с кем мы общались, принимая эту пациентку.

Книга Дэниела Киза всегда пользовалась популярностью среди подростков. Билли Миллиган – самый нашумевший случай, особенная личность, снискавшая общественное внимание на много лет вперед. Может, это и привлекает молодых людей в его образе? Непохожесть, самобытность, уникальность. На самом же деле история прототипа главного персонажа весьма трагична: мужчина много лет провел под тщательным присмотром психиатров и психологов, его исследовали как могли, он был лишен нормальной жизни. Но несоответствие волнующего образа и суровой реальности не волнует подростков. Они романтизируют психиатрию и с большим удовольствием аггравируют^[3] заболевания или утверждают, что таковые у них имеются.

При тщательном сборе анамнеза и жалоб наша героиня начала путаться в показаниях и транслировать «неправильную» клинику, исключающую диагноз конверсионного расстройства. Мы быстро ее раскусили. Тем не менее девушка до последнего утверждала, что никогда не слышала ни о каком Миллигане.

Для человека, страдающего психическим заболеванием, романтизация психических недугов со стороны общества – нож в спину. Болезнь уродлива и мучительна, и ничего прекрасного в ней нет. Романтизация же серьезно преуменьшает значимость психических расстройств, будто обесценивая переживания тех, кто лично с ними столкнулся. Местами это заходит слишком далеко: «Депрессии не существует, ты просто грустишь», «Какой еще психиатр тебе нужен? От скуки маешься!», «Да зачем тебе эти таблетки? Лучше иди работай!» Задевают ли подобные фразы человека, который много лет борется, например, с той же депрессией и иной раз не может даже с постели встать без посторонней помощи? Несомненно.

Глава 6. Жестокость

Я всегда с большим состраданием отношусь к своим пациентам, потому как психически больные – одна из самых незащищенных категорий людей. Особенно когда речь идет о недееспособных людях.

Как известно, многие психические заболевания приводят к инвалидизации, потребности в постоянном уходе и надзоре, и, если у такого человека нет опекуна, способного обеспечить должные условия, выход один – поместить пациента в психоневрологический интернат. Да, это не заменит домашнего тепла и уюта, но в большинстве таких учреждений условия сносные, и это гораздо лучше, чем жизнь без сторонней поддержки. Правда, бывает и иначе.

В Средние века в Европе преобладало религиозно-мистическое мышление, в связи с чем понятия «психически больной» и «одержимый» были практически тождественны. Люди боялись необычного, девиантного поведения, и с поддержкой церкви решение проблемы казалось очевидным: если человек одержим дьяволом, нужно «очистить» его душу, то есть предать огню.

Между тем инквизиция коснулась не всех больных. Со временем были созданы специальные учреждения для умалишенных (Бедлам, Бисетр). Только пациентов там не лечили, а просто изолировали от социума. Туда же помещали бродяг, бедняков, вольнодумцев и прочих неугодных обществу. Людей содержали в неподобающих условиях, не редкостью были эпидемии, насилие, издевательства, эксперименты.

Гораздо позже, в XVIII–XIX веках, началась эпоха становления психиатрии как отдельной области медицины – эпоха Филиппа Пинеля^[4] и Джона Конноли^[5], провозгласивших принцип «no restraint» (никакого стеснения) и значительно улучшивших условия содержания душевнобольных. Начались строительства настоящих психиатрических лечебниц. Там исследовали психические расстройства, разрабатывали концепции терапии и диагностики.

Большим шагом вперед стала нозологическая классификация психических расстройств, созданная немецким психиатром Эмилем Крепелиным^[6]. Психиатрия понемногу становилась частью повседневной жизни. Люди начали открыто жаловаться на «усиление нервности», что дало толчок к изучению пограничных состояний и созданию нового термина «малая психиатрия»^[7].

В те годы для лечения по-прежнему использовались биологические методы (обливания ледяной водой, электро-судорожная терапия, депривация сна) и меры физического стеснения, но уже не кандалы, а мягкие фиксирующие вязки – прочные полоски ткани, которые не приносили больным таких физических страданий, как цепи.

В 1952 ГОДУ БЫЛ СОЗДАН АМИНАЗИН – ОДИН ИЗ ПЕРВЫХ АНТИПСИХОТИКОВ.

Это был настоящий прорыв в психофармакотерапии, заметно повысивший качество жизни пациентов психиатрического стационара. Затем появились антидепрессанты, транквилизаторы и другие группы препаратов, которые дали больным шанс на долгую и счастливую жизнь.

В 1992 году был создан закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании», обезопасивший людей, страдающих психическими заболеваниями, от самоуправства со стороны больниц. Естественно, в наши дни большинство медицинских и социальных учреждений, оказывающих ту или иную помощь психически больным, строго соблюдают закон и стараются обеспечить максимально комфортные условия, но не все так радужно, как хотелось бы.

Утром я, как всегда, занималась приемом вновь поступивших пациентов и, перебирая истории болезни, заметила до боли знакомую фамилию. «Ну вот, опять», – промелькнуло в голове. Этой пациенткой я решила заняться в первую очередь. Ожидая, что сейчас в мой адрес польется нецензурная брань (а именно так обычно и бывает, когда Олечка приезжает в обострении), я опешила, когда женщина совершенно спокойно вошла в кабинет и приветливо мне улыбнулась. Еще больше я удивилась, когда Оля заговорила:

– Здравствуйте, Елена Станиславовна! Как я рада вас видеть! – радостно прохрипела Оля, улыбалась во весь рот.

В истории болезни значилась причина госпитализации: «В интернате кричала, нецензурно оскорбляла постояльцев и персонал, пиналась, дралась, укусила медицинскую сестру, отказывалась принимать лекарства, вылила суп на врача…» Список достижений был практически нескончаемым. Сейчас же передо мной сидела абсолютно адекватная женщина средних лет, с которой все вышенаписанное ну никак не вязалось.

– Оленька, скажи, пожалуйста, что случилось? Я прочла направление, и никак не пойму, кто из вас меня обманывает – врач интерната или ты.

– Да никто не обманывает, я и правда себя в интернате так вела.

– А… А зачем? – мои глаза все больше округлялись.

– Хотела к вам попасть.

– В смысле? Зачем? У тебя же стабильное состояние? Беспокоит что-то?

– Нет. Я не хочу жить в этом интернате… Там к нам плохо относятся. Бьют, отбирают пенсии, плохо кормят… – у Оли на глазах выступили слезы.

– Оль, ты не пойми меня неправильно… Но может, тебе это все, кхм, показалось? – не хочется задеть чувства пациента из-за обидного, но резонного предположения, что в основе жалоб могут лежать всего лишь бредовые переживания, и исправить это можно коррекцией терапии.

Оля молча встала и сняла халат. На спине, ногах и руках виднелись кровоподтеки различной давности – от багрово-синих до желто-зеленых. На запястьях кровоподтеки были характерными – циркулярными и тоненькими, от вязок.

– Я поняла. А почему вас бьют? За что? – тень сомнения в том, что эти травмы нанесли сотрудники, у меня все равно осталась. Синяки от вязок – понятно, но остальное, вполне вероятно, следствие конфликтов между постояльцами.

– Да за все, – Оля накинула халат и села обратно на кушетку. – Если слишком долго ешь, если слишком часто ходишь в туалет, если забываешь подходить на таблетки… И если пожалуешься кому-нибудь… – тут она снова заплакала.

– Давай так. Полежишь у нас, сколько получится, но вести себя будешь хорошо.

– Ладно, а потом вы меня в другой интернат отвезете?