Весна прифронтовая. Шаги победы

Концерт

Лето подходило к концу. Зеленый пейзаж начинало сменять золото листвы. Во всей природе появилась какая-то лень и нега.

В этой тишине и монотонности будней чувствовалось волнение и тревога за судьбу страны. Нина трудилась круглые сутки, забывая об усталости. Бойцы хотели пить и стонали. Она научилась проводить сложнейшие операции, и все время помнила слова Холодова. Катя, когда вспоминала о доме во время перевязок, тихонько пела глубоким, сильным голосом. Она знала много русских народных песен. Нина тоже петь умела и любила. Она хорошо декламировала и могла наизусть рассказать две первых главы поэмы «Евгений Онегин» Пушкина. Медперсонал организовал концерт для раненых бойцов в один из субботних вечеров. Кроме подруг в концерте приняли участие другие сотрудники госпиталя. Две операционные сестры подготовили инсценированное чтение басен Крылова, служащие столовой станцевали матросский танец.

Катя вызвалась объявлять артистов. В самой большой палате сдвинули кровати и, на образовавшемся небольшом пространстве, стали исполнять свои номера. Все больные, исключая тех, кто не мог передвигаться, собрались в определенное время в палате для выздоравливающих красноармейцев.

– Выйдешь на сцену, на зрителей посмотри внимательно, повтори стихи, улыбнись и поклонись в конце выступления, – шептала она на ухо Нине перед ее выходом, подбадривая. – И успокойся, не волнуйся так сильно.

– Все помню, – Нина волновалась больше других, вспоминая свои выступления в школьных кружках самодеятельности, и удивлялась таланту и терпению всех своих учителей школы, рабфака и вуза.

Выйдя в центр палаты-сцены, Нина откашлялась и стала декламировать:

 
Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил,
И лучше выдумать не мог,
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день, и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
 

«Зал» сидел в оцепенении. Слушали, затаив дыхание: кто вспомнил детство, родной дом и родителей, кто школу и любимых учителей.

 
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя.
 

Стоящие в коридоре сотрудники госпиталя открыли шире дверь, чтобы послушать выступление Нины. Служащие столовой едва успели отдышаться после танца, и подошли ближе к распахнутой двери палаты. Нина декламировала долго. Ее иногда прерывали стоны и всхлипывания. Закончила Нина свое выступление словами:

 
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
 

Все стали аплодировать. Холодов сидел, сгорбившись, в своем стуле, просматривал списки больных и расходные счета. Нина залилась краской, улыбнулась, поклонилась, как ее учила Катя, и отошла в сторону. Последним номером концерта выступала Катя Серебренникова. Бойцы знали ее как заботливую сестру и замечательную певицу. Исполнив три народные песни: «Во поле береза стояла», «Ах, вы, сени мои, сени», «Ой, мороз, мороз», ушла со «сцены». Больные остались довольны. Концерт удался, вечером вспоминали задушевные песни Кати, когда рвали простыни на бинты и салфетки.

На следующий день утром, перед обходом Холодов пригласил Нину в свой кабинет на серьезный разговор. Она вошла в кабинет, главврач расхаживал из угла в угол, всем своим видом демонстрируя озабоченность. У него было серьезное лицо мудрого и проницательного человека. Нина осмелела, и ее впечатлил вид этого сильного человека.

– Здравия желаю! – у нее мурашки пробежали по спине от взгляда его серых глаз, слегка прикрытых тяжелыми веками.

«Сколько пришлось пережить этому человеку, сколько человеческих жизней он спас», – думала санинструктор. – «Великий человек».

– Дорогая, Мельченко! – он остановился у окна, и в глазах его промелькнула тревога. – Заходи, присаживайся…

– Так точно, – улыбнулась и Нина села на массивное старинное кресло, украшенное витой резьбой с цветами и листьями, которое осталось в госпитале с дореволюционных времен. – Мне очень понравилось у вас. Надеюсь остаться в вашем распоряжении.

Польщенный главврач расправил спину, и как будто сделался гораздо выше ростом. Он тоже улыбнулся морщинками в уголках глаз, его взгляд столкнулся с взглядом санинструктора. Нина заметила на его лице чуть ниже подбородка шрам, полученный им, вероятно, во время ранения или боевой операции на фронте.

– Должен тебе сообщить, что мы получаем лекарства из Москвы. Некоторые из них наркотического и успокоительного действия, они хранятся у меня в сейфе. Это промидол, омнопон и седуксен. Спирт получает старшая медсестра. Будешь получать по особому назначению лично в руки. Ясно?

– Так точно, – Нина встала с места и направилась к выходу.

– Подожди, давай без формальностей. Мы здесь одна семья. У тебя, наверно, есть брат или жених в Саратове. Так?

– Так точно. Они все ушли на Белорусский и Украинский фронт.

– Вот и отлично. Сейчас идем на обход. Иди.

Нина вышла, в коридоре стояли трое врачей в халатах и гимнастерках. Все престарелые, все отягощены заботами, все серьезные, их лица испещрены морщинами. Холодов подошел к ним. Он чувствовал себя в госпитале как у себя дома.

– Ну, что же коллеги пройдемся, – Холодов шел впереди между коек. Он подходил к каждому пациенту и подбадривал участников сражений. Врачи показывали ему их истории болезней и предписанное лечение.

– Тише! – терпеливо проговорила Катя, обращаясь к красноармейцам. Они подошли с докладом к Холодову. – Сейчас обход и консилиум.

– Приехала подвода, товарищ капитан, – отрапортовал один из них, показывая в сторону выхода. – Это со второго Белорусского фронта.

– Надо разгружать, – скомандовал Холодов. – Срочно готовь операционную.

Врачи, санитарки, медсестры, дворник, служащие кухни вышли во двор и принялись таскать носилки с бойцами, укрытыми соломой и одеялами и класть на пол в коридорах госпиталя. На лицах врачей не отразилась ни растерянность, ни страх. Когда весь пол на первом этаже был закрыт телами раненных красноармейцев, стали таскать на второй этаж.

Первая телега отъехала, потом вторая. Всего было шесть телег. Выздоравливающие сели на отъезжающие телеги и отправились в действующую армию. Благодаря этому много мест было сразу освобождено. Неожиданно в коридоре раздался душераздирающий крик Кати: – Срочно кислород! – умирал очередной боец, но слух Нины поставил как будто препятствие этому крику.

Она принесла подушку и отдала Кате. Та приложила к губам красноармейца. Его дыхание стало ровным. Через четыре часа всех вновь поступивших обработали и накормили. К вечеру у санинструкторов «разламывались» спины и тряслись руки. Стало понятно, что поступают бойцы из-под Сталинграда.

– Не хочу обсуждать, – произнесла Нина скорбно. – Ты мужественная санинструктор и достойна медали.

Она отпила из стакана сто грамм спирта, когда похоронили первого умершего. А их в тот день было только двое. Такие подводы стали поступать потом почти ежедневно, когда началась битва под Москвой. Весь госпиталь превратился в сплошное скопление народа. Врачи и медсестры едва успевали выносить грязные и кровавые простыни. Холодов придирался к каждой мелочи и требовал исполнения всех его указаний. У медперсонала опускались руки, когда они видели его в лихорадке, стоящего у операционного стола. Ему вытирали пот со лба салфеткой, подносили нашатырный спирт, но он продолжал оперировать, и это давало всем повод считать его фанатиком медицины и победы.

Болезнь

Внезапно в один из дней осени Нина заболела. Во время обхода почувствовала себя плохо. Извинилась перед Холодовым и попросила разрешения уйти к себе в комнату. Не раздеваясь, Нина легла на кровать и как будто провалилась в глубокую яму. Очнувшись, она почувствовала на лбу холодное полотенце и увидела перед глазами лицо Кати.

– Нина, что с тобой?

– Не знаю, наверно, это переутомление. Я еще вчера поняла, что заболела, но не хотела говорить, – ослабевшим голосом говорила Нина. – Наверно, простудилась… – Нина хотела еще что-то сказать, но потеряла сознание.

Катя набрала в шприц лекарство и сделала укол в руку. Немного задержавшись в комнате, она вышла. Пройдя в столовую, Катя попросила налить первое и второе. Отнесла еду Нине в комнату.

Утром следующего дня Нине сделали переливание крови. Та не спала, а просто лежала на кровати. Вид у нее был гораздо лучше. Тарелки были пустые.

– Кажется, мне стало гораздо лучше, – сказала больная слабым голосом.

– Нина, тебе еще рано вставать. Сама справлюсь. Хорошо?

– Ты знаешь, ты права, переутомилась. Предыдущие две ночи не могла уснуть, вспоминала маму и братьев. Давно заметила, когда дома что-нибудь случается, начинаю заболевать.

– Давно получала письма из дома?

– Прошло около месяца. Волнуюсь о родных, – Нина замолчала и на лице у нее отразилась тоска и усталость. – Сейчас в тылу трудно, как на фронте. Маме тяжело там одной, – казалось, что она бредила.

– Нина, спи, а потом поговорим, я пошла, иначе ты не уснешь.

Катя вышла из комнаты Нины. Она подумала, как хорошо, что у нее есть подруга и советчик в лице Нины. «Было бы не плохо на фронте оказаться в одной части».

Кате Серебренниковой было двадцать лет. Она была высокого роста. Волосы у нее были светлые и густые, она заплетала косу и закручивала ее сзади в узел, глаза выразительные, короткий ровный нос, пухлые губы. Говорила она громко, четко проговаривая каждое слово, производя приятное впечатление. С первого взгляда Нине она понравилась, ее деловитость и умение общаться с пациентами. Катя занялась своими обычными делами: осмотр пациентов, обработка ран, перевязки, подготовка инструментов для операций, санация помещения. Во время работы Катя тоже забывала и о доме в Челябинске, и о сестре, и о маме. Ее любили и уважали в коллективе за оптимизм и веселый характер. Все ласково называли ее Катюша. Закончив дела, Катя прошла к себе в комнату, сняла белый халат, повесила его на гвоздик, расправила платье, села за стол и задумалась. Свою работу любила, хотя и сильно уставала.

Вот и на этот раз чувство усталости было настолько сильным, что она, опустила голову на руки, сложенные на столе и уснула. Ей приснился прекрасный весенний сад весь в цветах. Будто она в светлом платье ходила по саду. Необыкновенный аромат весенних цветов яблонь одурманивал, ей хотелось выйти из сада, но выхода нет: куда бы она ни ступила, везде деревья и нет им конца. Катя проснулась от неожиданного стука в дверь. Очнувшись ото сна, она подошла к двери, открыла и увидела Холодова. Вид у него был усталый и возбужденный.

– Извини, Катя за мой поздний визит. Сейчас надо помочь в выгрузке тяжело раненых. Прислали еще один вагон с людьми. Быстренько собирайся и выходи. Носилки уже стоят у входа.

Холодов вышел. Катя надела халат и прошла во двор. Там уже работали медсестры и врачи. Они снимали раненых и трупы с грузовой машины, клали их на носилки и заносили в здание.

Катя сразу подключилась к работе. Больные стонали и охали. Девушка, как могла, уговаривала потерпеть, что скоро облегчит их страдания, сделает перевязку. Бойцы слушали и замолкали. Все койки в палатах были заняты, не смотря на то, что перед этим многих выписали. Стали класть снова на пол в коридорах, застелив шинель и одеяло. Пол в больнице был деревянный, поэтому опасности простудиться не было. Трое солдат за дорогу умерли. Холодов приказал похоронить их невдалеке от госпиталя и сообщить родственникам о смерти. Когда выгрузку закончили, Катя вернулась к себе в комнату, легла спать и погрузилась в глубокий сон без сновидений. Было три часа ночи. Утром первым делом она посмотрела на Нину. Та еще спала. От пристального взгляда подруги Нина проснулась и, еще не очнувшись от сна, в недоумении смотрела на Катю.

– Доброе утро, Нина. Выспалась?

– Спасибо за внимание. Чувствую себя намного лучше. Наверно, сегодня смогу работать.

– Знаешь, пришел вагон раненых и убитых, надо срочно выздоравливать, врачей не хватает. Вчера ночью была выгрузка. Холодов приказал направить меня сегодня за медикаментами.

– Он интересовался моим самочувствием?

– Главный спрашивал о тебе, – соврала Катя, так как прекрасно понимала, что он занят. – Если можешь, собирайся, пойдем на работу.

– Да, да сейчас встаю, – Нина встала с постели, она чувствовала, что ослабла за время болезни, у нее кружилась голова.

– Надо зайти на кухню посмотреть, готова ли еда для вновь прибывших солдат с фронта? – сказала и постаралась внутренне собраться и, не показывая своей слабости перед Катей, надела белый халат.

Девушки прошли в столовую. На кухне все было готово. Из больших кастрюлей-чанов шел приятный аромат пищи. Девушки хотели кушать, но не подали вида.

– Нина, будешь пробовать? – спросила повариха, улыбаясь и наливая в миску суп.

– Да, конечно, если это необходимо, – ответила Нина.

Повариха налила две порции супа и положила второе. Нина и Катя с аппетитом поели. Нина почувствовала, что она сразу окрепла. Катя тоже стала улыбаться.

– Ну, как понравилось?

– Спасибо, очень вкусно. Теперь мы всех раненых на ноги поставим.

– Вот и отлично! – поддержала повариха. – Добавки хотите?

– Конечно, тетя Тося, – они протянули пустые миске.

Антонина положила каши на тарелку и рядом кусок ржаного хлеба. Еда была аппетитная, и подругам казалось, что они никогда не наедятся. Но тарелки опустели моментально.

Девушки вышли из столовой, и пошли по палатам. Тяжело раненных пациентов было очень много. Нина сразу назначила лечение и помогала Кате делать перевязки. Через некоторое время к ним подошел Холодов.

– Пора за работу Нина. Что с тобой было, выздоровела? Сейчас болеть некогда. Врачи должны спасать людей, так? – строго произнес он и пожал им руки.

– Так точно, чувствую себя намного лучше, поэтому и вышла на работу, – ответила Нина, отдавая честь и поправляя сбившуюся набок пилотку, которую ей выдали на складе сразу по приезду в госпиталь.

Нина еще раз прошлась по палатам. Почти все спали. Заметив Нину, бойцы улыбались. Она запрещала всем курить. Поправила волосы и, присев на край кровати, расправляла подушки, укутывала одеялом. Раны больных кровоточили, а запасы бинта и ваты были на исходе. Катя должна была приехать утром, а перевязку надо было делать сейчас. Нина могла и экономить, но она разорвала простынь и использовала ее на бинты.

Одной без помощника было трудно, но старалась и с успехом справлялась со своими обязанностями. Нина встретила Катю рано утром с лекарствами, ватой и бинтами. С дороги Катя устала и с трудом передвигала ноги. Ей приходилось быть особенно внимательной, так как только она знала, где находятся все препараты.

Письмо из дома

Укомплектовав заново аптеку, Катя отпросилась отдохнуть после работы. Нина не возражала, понимая, что без отдыха работать нельзя. Сама она с трудом передвигала ноги, хотя голова у нее работала нормально. Надо было дать некоторые указания по поводу тяжелых больных. За время прибытия новой партии еще один умер и один был при смерти.

Нужна была кровь для переливания, иначе солдат умрет от кровопотери. Нина решила сдать свою кровь. Она сказала об этом Холодову, он не возражал, но предостерег Нину быть крайне внимательной к своему здоровью.

После переливания крови ей придется отдыхать два дня, когда силы восстановятся, и она снова сможет работать. Нина была согласна, зная, что будет спасать жизнь человека своей кровью.

Переливание прошло нормально. Нина отдыхала от суеты медсестер. Из кухни ей принесли обед: первое, второе и третье. Она с жадностью выпила, показавшийся ей несладким компот. Постаралась уснуть, но вместо сна впала в забытье. Очнувшись, обнаружила на столе письмо. Кто-то занес этот конверт им в комнату. Нина взяла его в руки и прочитала обратный адрес: Саратов. Она поняла, что это письмо от мамы. От одной этой мысли у нее навернулись слезы. Она быстро открыла конверт и прочитала письмо.

«Здравствуй, дорогая дочка! Долго не отвечала тебе, так как было очень много дел. Очень рада за тебя, что здоровье твое хорошее и чувствуешь себя хорошо. Дома бываю мало. Только прихожу спать. Работаю много, иногда в две смены приходится выходить. Приезжал в отпуск Шура. Он был ранен в пятку, горел в танке, но спасся. Теперь чувствует себя хорошо. Неделю Шурик жил дома, помогал мне. От отца писем давно не было. Иван написал письмо, что доехал нормально и сейчас служит. Напиши обязательно о себе. Мое здоровье хорошее, пока не болею. До свидания, береги себя, мама».

Нина вспомнила лицо мамы, ее речь плавную и неторопливую.

Часто в госпитале во время дежурств раздражало внимание Анны ко всем ее делам.

Толчея, суматоха, крики хирургов, одобрение незнакомых людей ее работой как медсестры, медосмотры мужчин, женщин, стариков и детей скорее вызывало иногда отвращение, нежели желание стать врачом.

Неудивительно, что все-таки она предпочитала посещать больше лекции с показом пациентов из клиник, чем практические занятия, когда нужно было самой ставить диагноз.

– Знаешь, что мучает меня больше всего? – спрашивала с нотками недовольства и каприза Нина Анну. – То, что для нас главное мероприятие дня – это сбор анализов!

– Тебе не стоит жаловаться так часто, – замечала Анна, быстро передвигаясь между длинными рядами коек с тяжелыми больными, которые порой были настолько слабыми, что едва шевелили руками, чтобы перевернуться на бок. – Пожелай нам обоим удачи. Ты способна вести себя прилично в общественных местах и тебе не следует оставаться постоянно в четырех стенах нашей комнаты. Под моим наблюдением ты можешь стать хорошей медсестрой и научиться выполнять любые манипуляции.

– Под твоим строгим присмотром мы можем ходить в театр, в баню, навещать друзей и родственников, – смеялась Нина, чтобы найти более близкий контакт с ней. – Такое проведение свободного времени наиболее продуктивно для меня и моих сокурсниц.

Когда мама Нины была рядом, ее присутствие, казалось, лишнее, но когда она уходила, так недоставало человеческого тепла и взгляда ее серьезных глаз. Многие солдаты в госпитале до войны заглядывались на нее. Кто-то из родственников солдат иногда дарил цветы, масло, консервы, фрукты, печенье или пряники, чай, конфеты, мед или даже шоколад, когда забирал после выписки из больницы.

Однажды кто-то подарил бутылку шампанского, которое она отнесла на свадьбу Иры.

Нина немного успокоилась и снова уснула. Вечером пришла Катя.

– Кажется, не видела тебя целую вечность. Это ты принесла мне письмо? Искренне рада. Довоенные воспоминания – это как будто проигрываешь пластинку со старой записью, – лицо у Мельченко порозовело, и она стала похожа на звезду Голливуда Сару Бернар в период ее расцвета. – Спасибо!

– Да. Как себя чувствуешь?

– Замечательно. Не хочешь прогуляться. Погода, кажется, хорошая. Вечер теплый. Надоело лежать и смотреть в потолок с трещинами.

– С удовольствием. Очень устала за сегодняшний день, но пройтись не откажусь. День выписки. Хотела предложить пойти на прогулку.

Нина быстро собралась и девушки вышли на улицу.

– Добрый вечер, тетя Тося, мы проверим территорию.

Они миновали пост, где сидела сторожиха в холщовом халате и вязала носки для фронта. Спицы скользили у нее в руках.

Женщина внимательно посмотрела на девушек, прекратила вязать, а потом снова продолжила.

– У главного дел по горло. Видишь, его окно светится, – Серебренникова показала на светящееся окно с желтыми занавесками на втором этаже, где работал главврач. В это время он обычно писал истории болезни, делал выписки в свой журнал об умерших и калеках.

– Катя, надо заполнить все направления на выписку следующей партии выздоравливающих солдат. Их истории у меня в тумбочке. Зайдем после прогулки и продолжим писать. Осталось штук двенадцать. Остальные я заполнила, когда болела.

Дул ветер и идти было трудно. Деревья качались. Они напоминали тени древних богов, сражающихся на шпагах или бой греческих героев Ахилла и Аякса. Их сражение имело призрачное очертание. Видения проносились со стремительной быстротой, уплывали и таяли в тучах и потрескиваниях сучьев высоких деревьев.

Ударил сильный гром, и санинструктора поспешили назад.

– Скоро будет буря, – заметила Нина с чувством, изображая интонацию Холодова. – На месте главного любой человек так же переживал за судьбы солдат. Очень обаятельный человек.

– Ты права. Нам нужен именно такой руководитель! Нина, ты знаешь, давай проситься в одну часть. Вдвоем не так страшно будет бить врага.

– Думала об этом. Конечно, было бы не плохо сохранить дружбу и после войны, когда будем строить мирную жизнь. Изредка можно было бы встречаться.

Санинструктора шли, придирчиво разглядывая каждую мелочь. Медсестры суетились на веранде, где тоже находились койки и лавки с выздоравливающими красноармейцами. Повара готовили разносолы на утро. Они не могли ударить лицом в грязь. Рацион соответствовал диете военного времени. Иногда в щи добавляли лекарства или зелень, что придавало приятный аромат и вкус пище. Светильники во дворе тускло освещали тропинки, посыпанные песком и гравием.

– Скоро праздник ноября. До войны мы все праздники отмечали с группой, ходили на демонстрацию, потом в парк, пили лимонад, ели бисквиты. Весело было… – с вздохом произнесла Нина во время прогулки. – Знаешь, что, Катя, как ты смотришь на то, чтобы отметить Октябрьскую годовщину?

– Отлично. Уверена, что ты говоришь всерьез, – искренне засмеялась Катя, готовая расцеловать Нину. – Да. Надо помочь медсестрам и фельдшерам готовить больных для отправки в тыл.

– Пойдем в корпус. Хорошо придумано с праздником, но как осуществить? Какие продукты ты предлагаешь в меню? – сокрушенно спросила она, изображая гурмана или специалиста-ресторатора. – Согласна на любые изыски.

– Жареных устриц, гигантских черепах, улиток, мидии, лебедей фаршированных перепелиными яйцами, финики со шпинатом, грибное рагу, телятину… – Катя продолжала перечислять, но Нина задумалась и уже не слушала ее. Она думала о своих поклонниках в институте, которые вздыхали на лекциях и слали в стихах признания в вечной любви и дружбе. – Это шутка. Надеюсь поужинать в столовой по нашему рациону.

– Вечером, когда все уснут, посидим, поговорим. Пригласим Холодова, чтобы было не скучно. Что-то из провианта поставим на стол. Накроем скатерть. Ну, что добро? – Нина на минуту замолчала, размышляя, и тут же продолжила, – если война, то и праздник не отмечать?

– Отметим, не беспокойся. Идем работать для победы.

Катя остановилась посередине дороги и принялась с пафосом декламировать начало первой части поэмы Пушкина «Медный всадник»:

 
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась как больной
В своей постели беспокойной.
 

Почему-то именно сейчас река, на берегу которой стояли девушки, напоминала Нине Неву. Именно такой она представляла Неву – бурлящую, беспокойную. Она никогда не была в Ленинграде, поэтому ей вспомнились эти гениальные строки.

Возвращались девушки в госпиталь молча. Каждая думала о своем будущем. Нина представляла завтрашний день: обход, перевязки, выписку выздоравливающих, отправку писем с известием о смерти. Война есть война. Надо привыкать жить по-новому.