Толя: Жуть да? Небось Саныч не рассказал? Ха, ну еще бы. Что он сказал, что девчонки убежали наверно. Ну не знаю, считается ли доведение до самоубийства – убийство? Девчонки так и делали. У них выхода другого не было. Они же молодые все, видели, что тут происходит, что с ними происходит, и понимали, что ничего сделать не могут. Ни другим помочь, ни себе. Вот и вешались.

Я надеялся, что Олесю не тронут. Но вот как все получилось… Но она не виновата, не она напала. Она не такая.

Миша: А кто тогда виноват?

Толя: Да все! Все виноваты! Начальник, тетка, тот декан тем более. Но больше всех виновата эта хрень с ЕГЭ. Я знаю, я же тут оказался тоже из-за этого. Мы в этом с Олесей были похожи. Она не набрала нужных баллов и поэтому согласилась на спонсорство. У нее знаешь, какая мечта была? Стать самым лучшим врачом. Она говорила, что ее мама была врачом. Умерла правда рана та… ну она и верила в медицину, в помощь всем, постоянно твердила, что она же не зря клятву то давала. Ей потом эту клятву припоминали еще каждый раз. Она хотела изменить этот мир, найти лекарство от рака или чтобы люди стареть перестали. Это она так мне говорила. Она хотела стать лучшим врачом, помогать. И вот как ее жизнь сломалась. Вместо практики в больничке – отработка тут в колонии.

А я что? Я тоже не сдал, тоже врачом хотел быть. Да ты в курсе, видел меня же. Я тогда кредит взял, чтобы платить за учебу, а потом там работал по ночам и отдавал их. Тому мужику, я у него занимал. Он на мои деньги и откупился, а я тут оказался. Но я даже рад, я тогда бы никогда не смог с Олесей встретиться. Это была наша судьба. Мы с ней даже знаешь? Мечтали жить вместе. Закончит она тут работать, меня выпустят. На ноги встанем оба, она будет врачом работать, как и хотела, я ей помогать там, чем смогу, лишь бы рядом с ней. Жениться хотел.

Блин, в общем, где-то она прячет дневники свои. Найди их. Они где-то тут, я пытался их найти, но не могу.

Миша: А тебе то зачем дневники?

Толя: Да Саныч просил, он хотел мне срок скосить, если я их найду.

Миша: А как же любовь?

Толя: Да я и не нашел. Но вдруг нашел бы? Я тут не могу уже больше оставаться. Ты даже не представляешь, что тут с нами делают. Они же звери, а мы – крысы. Да-да, самые настоящие крысы. Для опытов. Никто из нас не знает, что нам колят и что испытывают. У всех как я понимаю, что-то свое. Хотя мне однажды было также плохо, как Кольке из шестой. А че ты смотришь? Не слышал что ли о таком?

Миша: Я слышал, что где-то в Мексике пытались исследовать препараты на заключенных, но мне казалось, что до нашей страны такое никогда не дойдет.

Толя: Вот-вот, о таком то не говорят, конечно. Я тоже сначала думал, что может каких-то совсем отмороженных берут на опыты, но нет. И меня тоже взяли, хотя со мной что не так? Я же не убийца.

Миша: А кто убийца?

Толя: Они! Они всех убивают. Может не своими руками, но своими кошельками. Знаешь как тут все было? Уууу, тут как в клетке. Приводят сюда, в смотровую, измеряют, анализируют. Нас никогда не собирают вместе. Я не знаю, что другим делают, я лишь вижу, как некоторые лежат на нарах сутками, а кто-то наоборот болтает сам с собой без остановки. Дурка какая-то. Мне вначале таблетки давали, потом колоть что-то начали. От этого память отказывала, я ничего не помнил, стиралось прошлое как будто.

Миша: Опыты значит ставили? Интересно.

Толя: Мы не крысы, чтобы на нас опыты ставили. Мы живые люди, такие же, как и все. Я – такой же, как и ты. Как и Олеся. Мы все живые, независимо от того, убийцы мы или жертвы. Нас нельзя лишить воли и свободы. Нас нельзя использовать. От того, что мы слабы и не можем дать отпор – это не повод над нами издеваться. Вот ты Миша кто, кто? Убийца, жертва? А?

Миша: Я… Я…

Толя: Слабак ты.

(Толя уходит)

Миша: Может он прав? Я слабак? Столько лет не вел нормальных дел, уже всю хватку потерял. Да и тут слишком крупные рыбы, куда мне соваться то. Старик почти, неделя до пенсии. Продажный пес, это правда. Но как я устал от этого. Что же они с тобой сделали то, Олеся? Что же они со мной, то сделали, а?

(Миша уходит, попадает в комнату для допросов)