Жена в наследство

– Может, стоило предупредить Хилберта о визите заранее, – снисходительно улыбнулся Феддрик, но вся строгость в его голосе, похоже, была напускной.

– Не смешите, мениэр ван Стин, – махнул рукой Маттейс. – Хилберт всегда рад видеть невесту. Что за излишние предосторожности.

Вот оно что. Потому-то йонкер и встретил девицу так ласково. Поэтому-то так презрительно и фыркала Дине: банальная сестринская ревность брата к невесте, которая отняла у неё львиную долю его внимания. Даже мне порой во время организации свадеб приходилось встречать такие ситуации при общении с семьями будущих супругов.

– В таком случае, вечером я соберу вещи, – Ренске одарила Маттейса ещё одним взглядом, исполненным благодарности.

Йонкер, со мной неизменно сдержанный и мрачный – даже когда улыбался – рядом с будущей невесткой прямо-таки молодел. Видно, он крайне рад был женить сына на сестре антреманна. Очень удобно в том опальном положении, в котором он пребывал, видно, до сих пор. Да и сопротивляться обаянию Ренске было очень сложно – приходилось это признать. Девушка чем-то походила на Дине: такая же юная и цветущая. Но если сестра Хилберта напоминала ромашку, то Ренске – розу. Не холодную и строгую – голландскую – а ту, что растут в домашних оранжереях или в южных садах Причерноморья. Чуть простоватая, но роскошная и пахнущая сладко-сладко. Так, что невозможно пройти мимо, чтобы не остановиться и не втянуть полной грудью этот аромат.

Но только кому-то от него становится хорошо и легко на душе, а кому-то дурно. И как я ни любила южные розы со всей их подкупающей непосредственностью, а от Ренске меня едва не мутило.

Как бы то ни было, но переставший быть сдержанным спор мужчин с появлением Ренске совсем стих. И скоро гости антреманна перешли в другой зал, где для всех оказался накрыт щедрый стол. Просторную светлую комнату наполнял аромат жареного мяса и свежих овощей – ведь сейчас, наверное, здесь был самый сезон сбора урожая. А после обильного ужина слуги проводили всех до гостевых комнат.

Мне досталась небольшая, чуть темноватая из-за старинных фресок, изображающих одетых в нежные платья дев, но вполне уютная: со скромной по размерам, но пышно застеленной кроватью – убийство для позвоночника. Я обошла её всю от окна до стены, радуясь приятной тишине, что царила здесь: казалось, ни единого звука не доносилось снаружи.

И вдруг остановилась у круглого столика. А привлекла моё внимание аккуратно сложенная вдвое записка, прижатая тяжёлой керамической вазой с густо пахнущими красными цветами, названия которых я, конечно же, не знала, но которые напомнили герберы. Я огляделась в комнате, будто здесь вдруг мог оказаться кто-то ещё, кому предназначалось послание, а сама уже потянулась за ним. Любопытство моё явно раньше меня родилось. Только гляну одним глазком. Если письмо чужое, надо сказать об этом прислуге.

Только на миг я приостановила руку, подумав над тем, что это может оказаться подлянка от кого-то из гостей антреманна. Но тут же решила, что, похоже, Паулине была нужна здесь едва не всем подряд, а значит, избавиться от неё вряд ли кто решится. Помедлив ещё мгновение, я всё же взяла кончиками пальцев записку за уголок, приподняла, заглядывая внутрь: ровные строчки, почерк даже красивый, выверенный с твёрдым и резковатым написанием букв – мужской, судя по всему.

«Чёрт бы вас всех побрал, ей богу», – пробормотала сама себе и взяла письмо, разворачивая его полностью.

«Лине, сегодня, как все уснут, прошу вас спуститься на задний двор. Там стоит беседка у пруда. Нужно поговорить о вашей дальнейшей судьбе. И моей тоже, если на то есть ваша воля».

Внизу широким росчерком неизвестный – думается, только для меня – поклонник оставил витиеватый вензель, в котором можно было узнать букву «Т». Вот это просто замечательно! Ещё воздыхателей пылких мне не хватало для полного счастья. И так голова скоро разорвётся – так ещё и несчастно влюбленный Тейн, похоже, решил излить душу. Не зря смотрел так протяжно и умоляюще, хоть с губ его в этот миг срывались неслабые такие колкости в адрес Маттейса. Впрочем, их теперь тоже можно было объяснить – ревностью.

Я вздрогнула и прижала к груди злосчастную записку, когда в дверь постучали. Пришлось быстро сунуть послание в поясной кошель, царапая пальцы о непослушную застёжку.

– Войдите, – крикнула я по возможности невозмутимо.

Вошла служанка в педантично белом переднике и странной тонкой шапочке, похожей на детский чепчик. Присела в реверансе.

– Мейси дер Энтин, вы желаете чего-нибудь перед сном? – осведомилась она участливо, но немного устало – с явной надеждой на то, что я отправлю её восвояси без поручений.

– Да, я хотела бы пройтись перед сном. Вы можете проводить меня на задний двор?

Девушка смиренно кивнула и повела меня по узкому коридору мимо гостевых комнат куда-то вглубь дома. Повернули мы всего один раз, оказались на темноватой лестнице, а там спустились на первый этаж. Похоже, это был ход для прислуги – уж больно неприметный.

– Так короче всего, – пояснила девушка, будто мысли мои прочитала.

Она вывела меня в округлый, совсем небольшой дворик, границы которого было видно уже отсюда, и встала за спиной, ожидая.

– Если вам нетрудно, дождитесь меня. Я недолго.

Служанка снова согласно наклонила голову и осталась на месте, пока я обошла по гравийной дорожке вокруг беседки, которую было заметно издалека, вокруг небольшого прудика, больше похожего на лужу – и вернулась назад.

Что ж, место обычное и понятное до мелочей. Вот только стоит ли идти сюда ещё раз по зову человека, которого я увидела сегодня впервые? Конечно, можно было легко догадаться, что Паулине-то как раз знала его хорошо, но лично мне это не давало никакого повода доверять ему.

Но он, наверное, знал что-то важное о жизни Паулине и, возможно, хотел помочь. Или навредить? Пока служанка провожала меня обратно до комнаты, я едва не разорвалась на части от сомнений. Как только мы вернулись, попросила девушку забрать вазу с цветами: после вечерней свежести двора их запах казался и вовсе невыносимо назойливым – и снова осталась одна.

Кажется, и умылась уже, и переоделась ко сну, мало что видя вокруг себя от волнения и непрерывных метаний: идти или остаться? – и всё никак не могла успокоиться. Принималась даже перечитывать записку, будто в простых ровных строчках могла разглядеть какой-то подвох или скрытый смысл. Мог ли Тейн мне помочь, думая, что я – та Паулине, которую он знал? Или он страстный ревнивец, который пожелает просто укокошить меня со словами «так не доставайся же ты никому»? Классика.

Да что там говорить: я и спать уже легла, решив, что не стану поддаваться на провокацию. Но уснуть оказалось совершенно невозможно. Чтоб тебе гореть в аду, Тейн Мейер, или что в этом мире считается адом… Посеял ведь сомнения такие, что хоть об стену головой бейся. И даже обострившаяся осторожность уже не могла удержать меня на месте. Я поднялась, накинула поверх сорочки тёмно-синий балахон, который посчитала за нечто вроде халата, и осторожно выбралась из спальни. Прислушалась – кажется, тихо. Уже намеченным путём я двинулась в сторону лестницы, поминутно останавливаясь и прислушиваясь. Но пока ничто не вставало у меня на дороге – а потому уверенность в правильности решения росла. Человек, который почти уделал в словесной перепалке Маттейса, не может быть плохим. Хотя кто их всех тут знает…

Я почти уже дошла до лестницы и немного спустилась – но пришлось притормозить. Внизу, между пролётами, кто-то тихо разговаривал. Вот всё же не удалось дойти беспрепятственно. Ждать или уходить? Может, просто припозднившиеся слуги остановились, чтобы обменяться свежими сплетнями перед сном? Я постояла немного, но разговор затягивался. Ни туда, и ни сюда: аж пятки горели от желания уже куда-то да пойти. Наверное, это знак и надо возвращаться. Я уже повернулась было идти назад, как расслышала знакомое имя, которое резануло по ушам, как скрежет гвоздя по стеклу: Ренске. Тело сработало мигом, застыло в охотничьей стойке, а слух обострился, как у филина.

– Хилберт неспроста не приехал сегодня, – спокойный и полный достоинства голос антреманна оказался очень узнаваем.

– Я беспокоюсь за него, – жалостливый и тонкий, как пение японской поп дивы. – Как бы то ни было…

– Поэтому тебе и надо разузнать о его недомогании всё, что сможешь. Надо хоть что-то найти…

Порой я не слышала обрывки фраз. Мужчина и вовсе начал говорить так тихо, что, как угодно прислушивайся – ничего не разберёшь. Я так увлеклась охотой за информацией, что не сразу заметила, как лестница заскрипела под чьими-то шагами: мне навстречу поднимались. Пришлось едва не бегом, подобрав подол, возвращаться в коридор, пытаясь при этом не шуметь. Как бежала до своей комнаты, и не вспомнила – лишь закрыла дверь и замерла, подпирая её спиной. Нет, никаких прогулок во дворе незнакомого дома – мама ещё в детстве учила. Никаких разговоров в темноте с малознакомыми мужчинами. Когда опора под ногами и без того качается, как гнилая доска – один неверный шаг, и запросто свернёшь себе шею. На кой ляд, простите, мне такие заморочки?

Я отлипла от двери и, на ходу сдирая с себя халат, едва не с разбегу кинулась в постель. Правда, всё же встала снова, вынула из кошеля записку и сожгла её, обжигая пальцы – но дотла. Разобраться бы с тем, что есть: с Маттейсом, замужеством и возвращением домой… А все эти побочные квесты – может, лучше без них?

С такими мыслями я всё же устроилась на упоительно мягкой перине и удивительно быстро уснула.

Наутро все, кроме Ренске, собрались в столовой на совместный завтрак. Тейн, конечно же, пытался поймать мой взгляд. Наверное, его очень беспокоило моё нежелание встретиться с ним накануне. Но уж лучше хранить загадочный вид, чем потом расхлёбывать последствия своей доверчивости и неосмотрительности. Невольно я то и дело начинала торопиться, чтобы закончить завтрак поскорей. И только когда уже собралась уходить, в комнате появилась Ренске.

– Ты не можешь упустить возможности поспать подольше, – мягко укорил её Феддрик, на что та лишь беспечно улыбнулась и махнула рукой.

Видимо, ей и правда многое прощалось. От этого она раздражала меня ещё больше.

Наконец, завершив визит вежливости, мы покинули деревенскую, как выразилась Дине, резиденцию антреманна вместе с сопровождением Стражей из Волнпика. Однако, прежде чем повернуть назад, пришлось заехать ещё и в лавку местного портного. У которого, впрочем, как любезно рассказала увязавшаяся с нами Ренске, одежду порой заказывали и люди из столицы. Я не могла сказать об этом ничего толкового, а потому ограничилась замечанием, что определённо слышала имя этого мастера раньше. Маттейс в наш разговор не вмешивался. Он смотрел то на меня, то на сестру антреманна, будто сравнивал нас. И что решал в этот миг – кто лучше? Наверное, по многим параметрам Паулине проигрывала в его глазах. Хотя мне теперь казалось, что и у Ренске под этой глянцевой, натёртой до блеска кожурой сидит нешуточная гнильца. И для чего она должна была выведать подробности недуга Хилберта – это ещё очень большой вопрос.

Мастер-портной вышел к нам как только тихо хлопнула дверь, когда мы с девушками вошли внутрь: йонкер остался дожидаться нас в карете. Лавка оказалась небольшой, но уютной из-за обилия тканей кругом, лёгкого запаха чего-то, что напоминало нафталин, и мягкого света сильно оплывших свечей.

– Я ждал вас на пару дней раньше, – сказал мастер с укоризной после короткого приветствия. – Мне нужно всё заканчивать, а вы тянете время.

– По дороге в Волнпик меня чуть не сожрал слангер, – не удалось сдержать раздражения в голосе. – Я была ранена и до сих пор не оправилась полностью. Наверное, я заслужила пару дней отсрочки.

Девушки, которые в этот миг тихо переговаривались, обсуждая платье, что стояло в дальнем углу, развешенное на стойке, мгновенно замолчали. Портной, будто в замедленной съёмке, приподнял брови, разглядывая меня так, словно я была подушечкой, в которую он сейчас начнёт втыкать иголки.

– Прошу прощения, – неожиданно выдал он и скрылся за шторой, что закрывала вход в соседнюю каморку.

Я выдохнула, сбросив долю злости и негодования от всего, что который день творилось вокруг меня. Скоро мастер вернулся, держа на вытянутых руках красное, расшитое бордовой с золотом тесьмой платье. Не сказать, что оно было в моём вкусе: такие яркие цвета я давно не носила. Да и как оценивать наряды из того времени и мира, в котором живёшь всего-то несколько дней? К тому же я с некоторых пор вообще опасалась примерять свадебные платья… Но стоило его надеть, как тут же пришло понимание, что для этого места, для этой девушки с тёмными волосами и светлой кожей, для её роста, фигуры и положения невесты знатного йонкера платье было идеальным. Другое вместо него и представить было нельзя.

И как я ни ждала каких-то особых ощущений, что предвещали бы возвращение в своё тело – глупость, конечно, но всё же – так ничего и не дождалась. Зеркало, чуть мутноватое, отражало всё ту же незнакомую мне девушку – и до того тошно становилось, что аж воздух как будто скисал в груди, разливаясь по всему телу ядом. В какой-то миг я как будто увидела в отражении прежнюю себя: не в сумрачной лавке, а в светлом салоне Ани. В белом платье, о котором не мечтала, наверное – уж вышла из того возраста – но к которому была готова. А к этому платью я готова вовсе не была. И вряд ли когда-нибудь смогу смириться…

Мастер обошёл меня сбоку, придирчиво оглядывая и поворачивая.

– Здесь будут пуговицы, – деловито бормотал он. – Завтра привезут жемчужные из Маригола. Самые лучшие. По подолу пущу второй ряд тесьмы…

Я почти не слушала его – мне становилось жутко. Только от одной мысли, что придётся всё же выйти замуж – очень и очень скоро. Эта мысль просто разрывала голову. А хуже того было, что скрыться банально некуда. Я попросту не знаю ни одной дороги, которая могла бы привести к спасению.

– Снимите уже с меня его, – я отшвырнула резким взмахом руку портного, который всё никак не мог успокоиться и осматривал своё творение со всех сторон, казалось, уже десятый раз.

– Мейси дер Энтин… – попыталась укорить меня Дине.

– Я сказала, хватит.

Спустилась с низенькой скамеечки, едва не споткнувшись о тяжёлый подол. Портной успел придержать меня под локоть.

Видно, побоявшись связываться и уговаривать дальше, платье с меня всё же сняли с обещанием завершить его в срок и прислать в Волнпик тут же. Однако, сервис не хуже, чем у нас. И принцип один: заплати побольше и радуйся тому, как вокруг тебя скачут на задних лапках.

С девушками, которые наперебой щебетали, восхищаясь платьем – и на этот миг стали даже выглядеть подругами – мы вернулись в карету. Маттейс ни о чём не спросил, просто приказал кучеру ехать домой. Наверное, ему наряд будущей жены был глубоко безразличен. И я его, в общем-то, понимала.

Скоро остался позади Ривервот, окончательно смолкли Дине и Ренске, вновь охладев друг к другу. Пронеслась серой лентой дорога впереди, в конце которой меня не ждало ничего хорошего: только неизвестность одна.

Устав от смутных терзаний, вызванных злосчастной примеркой, я почти задремала, убаюканная размеренным покачиванием кареты. Но не прошло и получаса, как почувствовала вдруг, будто меня под рёбра ткнули. Вскинулась, прислушиваясь – ничего. Маттейс открыл глаза, тоже сбрасывая сонливость, а девушки и не пошевелились, крепко уснув и соприкасаясь головами, откинутыми на спинку сидения.

– Что случилось, мейси? – спросил йонкер с недовольством, уже вновь прикрывая веки.

– Не знаю, – я выглянула в окно, прикладывая руку к груди.

Но даже моя неуверенность в собственных ощущениях заставила мужчину насторожиться и выпрямить спину.

– Что вы чувствуете? – он вгляделся в моё лицо со странным участием.

Будто мои возможные ощущения ничуть его не удивляли. Как будто он и ждал чего-то подобного всё это время.

– Что кто-то коснулся меня. Как будто. Я не понимаю…

Это и правда было трудно объяснить. То ли голос, то ли прикосновение – но что-то явно дотянулась до разума. Маттейс прищурился и уже приоткрыл рот, чтобы выведать ещё что-то, но вдруг загрохотали копыта по земле со всех сторон. Заорали Стражи сопровождения, лязгнуло что-то, щёлкнуло будто хлыстом. Карета встала, покачнувшись. Проснулись Дине и Ренске. Маттейс выругался грязно и, выхватив из ножен меч, рывком открыл дверцу.

– Сидите здесь. Ни шагу отсюда, – бросил отрывисто и выскочил наружу – в самую гущу вскипевшей там схватки.

Да я, кажется, и так не могла сдвинуться с места. Словно умерла в один миг. Меня будто тоже били клинками в бока, в грудь, где застревало болезненное дыхание. Сжимали со всех сторон горячими от ярости телами. Я чувствовала тех, кто напал на нас и, скорей всего, хотел убить. Они были людьми, и в то же время разрывала их сейчас другая сущность, которую я ощущала так остро, будто видела своими глазами. Но не могла понять, что это. Я так мало знала об этом мире!

Девушки вздрагивали, теснясь друг к другу. На глазах Ренске блестели слёзы, но Дине, хоть и была напугана не меньше, всё ж хранила ещё какое-то спокойствие.

Меня вело прочь. Я слышала рваные отклики, брань и ор. И рык тихий, будто из ямы. Совершенно невозможно было находиться здесь, оставаться в этой коробке, которую того и гляди раздавит всей мощью хлынувшей из Пустоши силы. Я не понимала, откуда знаю это. Просто слушала вопль внутреннего голоса, который требовал бежать.

И я побежала – быстрее, чем сообразила, что Маттейс велел оставаться здесь. И что там, снаружи, может быть опасно. Я распахнула дверцу, вырывая руку из пальцев Дине, которая пыталась меня удержать, и выкатилась наружу, забыв о ступеньках. Грохнулась почти плашмя, встала с четверенек, поддёрнула подол и кинулась прочь. Чудом проскочила мимо мужчин, которые сцепились друг с другом, метнулась в заросли кустов, тёмные и густые. Духота и запах умирающей листвы объяли меня, будто жадные лапищи.

Я побежала на смутный зов, будто на свет фар ночью – ослеплённая, совершенно не соображая, что делаю. Сейчас меня расплющит, поломает на множество частей от страшной силы столкновения… А мне уже всё равно. Безразлично. Я уже не управляю своим гонимым ужасом телом.

– Стойте, Паулине! – звонкий крик позади. – Куда?

Слишком далеко, уже не повернуть назад. Я споткнулась, кажется, о собственный подол, упала, закувыркалась, скатившись в какую-то яму или овраг. Мелькнула перед глазами пустыня с растресканной холодной землёй и облаками колючей пыли, что носились над ней – и я потеряла сознание.

Очнулась от того, что в голову мне будто кол воткнули. Помотала ей, пытаясь наконец собрать себя воедино из кучи острых осколков. Не любит меня этот мир. Здесь за несколько дней я потеряла сознание больше раз, чем за всю жизнь в своём. Ровно на два раза больше, если посчитать тот случай в Анином салоне.

Опёрлась на локоть – и наконец разлепила тяжёлые веки, уже начиная осознавать, что лежу не в том овраге, куда скатилась, запутавшись в собственном двухслойном платье, а в постели, от которой исходил едва ощутимый запах лаванды. Это определённо была лаванда, хоть вероятность того, что здесь она тоже растёт, была невелика.

Обретя наконец равновесие на мягкой перине, я обхватила гудящую голову ладонями, бездумно рассматривая мелкие вышитые цветочки на одеяле, что укрывало мои колени. Нет, меня не слопала очередная непонятная тварь – это радовало. Но чувствовала я себя так, будто меня просто не доели.

– Мейси, как вы? – голос Лауры, который внезапно раздался у меня над ухом, едва не заставил подпрыгнуть, а то и выругаться.

Причём на своём языке.

Служанка поднесла мне изящную чашку с тем самым волрейном, который я уже способна была узнать по запаху. Обжигая пальцы, я с благодарностью приняла её и отпила, едва не застонав от удовольствия. Тепло так и хлынуло по озябшему даже под одеялом телу.

– Я чувствую себя ровно так, как будто упала в яму со всего размаха.

Лаура покивала сочувственно, наблюдая за мной.

– Я схожу с мениэру ван Бергу младшему. Он просил сообщить, как только вы очнётесь.

Едва удалось подавить первый порыв вскинуть руку с выкриком «нет-нет!». Меньше всего хотелось сейчас видеть перед собой это гранитное изваяние, которое давило из меня все соки одним только взглядом. Но это, похоже, не обсуждалось. Прояснять ситуацию Лаура не стала и быстро вышла из комнаты. Неведомо зачем я подскочила и помчалась к высокому псише в строгой, как гроб, раме. Схватила гребень, который лежал на столике рядом, и быстро провела им несколько раз по волосам, не расчесав толком, но хотя бы пригладив. Конечно, цвету синяков под моими глазами позавидовал бы сам Тихий океан, но мне элементарно было нечем даже припудриться. Представать в совсем уж плачевном виде перед Хилбертом не хотелось – достаточно мне было его презрения, чтобы к нему прибавилась ещё и жалость. Если он вообще способен меня пожалеть.

Быстро я вернулась к постели, захватив по дороге и нацепив тёмно-синий халат из тонкой шерсти. Всё тело так и бил озноб: то ли от пережитого потрясения то ли от того, что в комнате было всё же прохладно. И едва успела запрыгнуть на кровать, как отворилась дверь, и йонкер вошёл быстрым шагом, держа руки за спиной. Выглядел он гораздо лучше, чем после того странного приступа, что скрутил его посреди дороги. Но за пронзительным взглядом, которым он тут же меня одарил, терялось всё остальное.

– Почему вы сбежали? – обрушился на меня вопрос вместо приветствия и выражения хоть малейшей радости за то, что я пришла в себя.

Я вжалась спиной в подушки.

– Добрый день, мениэр, – проговорила холодно, не зная, какое сейчас вообще время суток. Может, утро или уже вечер? Небо снова было пасмурным, а потому не давало определённых ответов на этот счёт.

Тот остановился рядом с моей постелью – и до меня донёсся запах каких-то резких благовоний, которыми была пропитана то ли его одежда, то ли кожа. Или это был запах лекарств? Да, скорее, их.

– День нынче вовсе не добрый, – быстро пресёк он моё желание ехидничать. – Вы, конечно, ещё не знаете, но отец был тяжело ранен в той схватке с неизвестными никому из нас людьми. Ранен по вашей вине. Когда он заметил, что вы улепётываете, отвлёкся. И пропустил удар.

Я невольно вскинула ладонь к губам. Не то чтобы мне было действительно страшно за Маттейса – тут не сразу-то и осознаешь – но такого я никак не ожидала.

– Мне очень жаль, – пробормотала я, не зная, что ещё можно сказать.

– Не врите, вам не жаль, – фыркнул Хилберт. – Ни для кого из нас не секрет, что вы терпеть его не можете с того самого дня, как он появился в доме вашей матери. И вы тут же решили от него избавиться. Довольно хитрым и жестоким способом. Который, правда, вышел вам и вашей сестре боком. Но такой смекалки и расчётливости от семнадцатилетней девицы точно никто не мог ожидать. Так что не надо смотреть на меня такими влажными глазами и лепетать, что вам жаль. Вы – последняя стерва. И хотя бы передо мной можете не притворяться.

А вот тут и правда захотелось заплакать, хоть в жизни я плачу не так уж и часто. Мне не было обидно от этих слов. Скорее меня разрывало жгучее непонимание того, откуда взялась вся эта ненависть, что портила сейчас мужественное и – да что уж там – красивое лицо Хилберта. Наверное, ни одна женщина не хотела бы, чтобы такой мужчина смотрел на нее так, едва сдерживается, чтобы не кинуться и не придушить на месте.

– Зря вы считаете… – решила я было хоть немного оправдаться, хоть и понимала, наверное, что не смогу.

– Ваш побег даёт мне повод считать, то к нападению на карету вы имеете самое непосредственное отношение. На том клинке, которым ранили отца, был яд. Из корня биттеры. Он убивает быстро. Достаточно одной царапины. Только способности Стража-Льва, которые в отце очень сильны, позволили ему выжить до сих пор.

– Я… Я не знаю ничего про яд. И нападение. Я сбежала не по своей воле. Меня что-то звало… Я не могла сопротивляться.

Хилберт, кажется, наконец, меня услышал. Его глаза сузились, прошибая подозрительностью до самой теменной кости.

– Слышали зов? – он подошёл ближе.

Я даже приподнялась на постели, радуясь его заинтересованности. Йонкер явно понимал, о чём я говорю, но тревога в его голосе давала повод предположить, что дела мои плохи.

– Я слышала. Будто голоса, – рассуждать о таком разумно было чертовски сложно. – Или чувствовала чью-то волю. Я не поняла. Это было так страшно…

Хилберт покачал головой, болезненно кривясь.

– Этого не может быть. Ключи Воли не слышат зов Пустоши. Только изгнанные Стражи. Или те, кто должен быть изгнан.

– Но я слышала!

– Думается, вы просто лжёте. Чтобы обелить себя.

Вот сейчас мне стало действительно страшно. Хилберт не сказал напрямую, но он фактически обвинил меня в покушении на отца. Мой растерянный вид, похоже, ни в чём не мог его убедить. Он шагнул к постели и сгрёб меня за плечи, приподнимая, поддёргивая к себе. Его лицо оказалось так близко от моего, что я видела даже поры на его коже. И его гневное дыхание окутывало меня так ощутимо, будто с ног до головы.

– Я не знаю, о чём вы говорите, мениэр, – постаралась я сказать как можно твёрже.

– Знаете или нет, всё выяснится скоро, – прошипел он так проникновенно, что я вся мигом покрылась гусиной кожей и начала стремительно слабеть. – А пока отец приказал наказать вас за трусливый побег. И ослушание. Ведь он велел вам оставаться в карете. А в итоге пришлось искать вас по оврагам.

– За что наказание? Я ничего не сделала! – меня вмиг отрезвило негодование, что прокатилось ледяной волной в груди.

– Лучше молчите. Иначе будет только хуже.

Хилберт швырнул меня обратно на постель с такой силой, что я на миг почувствовала толстые доски ложа под периной, когда грохнулась в её недра. Он повернулся и пошёл прочь, раздражённо дёргая тесьму на вороте рубашки, который, наверное, хотел ослабить. Дверь с оглушительным грохотом закрылась за ним – и я закрыла глаза, удерживая слёзы.