Тетрадь №2
21 октября
Когда же я начал называть Макара учителем? Поначалу вроде бы в шутку, как бы играя в предложенную им игру. Но вчера я поймал себя на том, что уже не играю, он СТАЛ моим учителем по факту. Даже, наверное, больше, чем просто учителем. Не уверен, что смогу объективно описать те отношения, что сложились между нами, внешне они никак не проявляются. Всё это существует на уровне нюансов, слегка изменившихся жизненных установок, может быть, ещё ощущения тепла и защищённости, которые я испытываю в его присутствии. Но главное, это доверие, причём не на ментальном плане, а какое-то инстинктивное, зашитое в подкорку.
Самое забавное, я вдруг понял, что мне это состояние, оказывается, знакомо. Я словно бы забыл о нём, а сейчас постепенно вспоминаю. Иногда мне кажется, что всё это сродни наваждению. Только представьте себе взрослого самостоятельного мужика, который неясно с какого рожна внезапно проникся сыновними чувствами к другому мужику, которого он знает меньше месяца. Хотя нет, наши отношения, пожалуй, не назовёшь родственными. Макар вовсе не ставит себя в положение всеведущего взрослого по отношению к безмозглому малышу. Тут что-то другое. Он делится со мной всем, что знает и умеет, но в этом нет никакой корысти или задней мысли, типа, подрастёшь, сынок, и отдашь свой сыновний долг. По-моему, для него учить меня – это ещё большее удовольствие, чем для меня учиться.
Неужели всё дело в том, что я веду эти записи? Помню, он как-то сказал, что надеется таким образом передать знания своему другу, встречи с которым уже не надеется дождаться в этом воплощении. Слабоватое объяснение, если честно. То, что зародилось между нами, никак не назовёшь просто обоюдно выгодной сделкой, скорее, это какой-то своеобразный симбиоз, что ли. Иногда я остро завидую этому другу моего учителя. Если уж Макар способен так приручить незнакомого парня, то какими же должны были быть отношения двух проекций одного сознания? Трудно себе представить. Наверное, даже интимная связь с любимой женщиной нервно курит в сторонке. Хотя, это неточно.
Кстати, о женщинах. Вот тут у меня, как выяснилось, полный облом. Нет, Ника меня вовсе не отшила, как можно было бы заключить из моих слов. Наоборот, после того, как Макар прочистил мне мозги насчёт своих чувств к девушке, у меня словно пелена с глаз упала. Я сразу начал замечать, что ей нравлюсь, без дураков, и она только ждёт от меня первого шага, да хоть бы какого-то знака, не решается навязываться. А я торможу, веду себя как старший братик, забочусь, защищаю, но дальше ни-ни.
Что меня сдерживает, сам не понимаю, никогда у меня не было проблем с женщинами. Наверное, именно из-за этой уверенности в собственной мужской неотразимости меня так задела измена Маринки, что я полез бить морду начальнику. Может быть, она что-то там сломала в моём безотказном механизме соблазнения? Чушь собачья, впрочем, как и мои комплексы насчёт фиалковых глаз. Никины глаза тут совершенно ни при чём. Да, я бы с наслаждением часами ими любовался, зрелище завораживающее, но ни в какую зависимость от сиреневого морока я не угодил. Да и Ника не делает попыток меня захомутать, ведёт себя подчёркнуто корректно. Похоже, тут что-то другое, чего я пока не могу понять. И мой беспомощный ум в тщетной попытке отыскать рациональное объяснение моим комплексам, выдал эту дикую версию про фиалковый криптонит.
Макар смотрит на мои фрустрации с жалостью. Он явно что-то знает, но молчит как партизан, а меня просто распирает от любопытства. Может быть, они с Никой были близки в прошлой жизни, или, наоборот, это у нас с ней был роман. Недаром же Макара так перекосило, когда он её увидел впервые. Пару дней назад я даже попытался хитростью выведать у нашего молчуна его страшную тайну. Как бы случайно проговорился Нике, что учитель с ней встречался в прошлом воплощении. Естественно, любопытная девушка тут же начала приставать к нему с вопросами, типа, кем она была в прошлой жизни. Макар поначалу отнекивался, но потом эдак хитро усмехнулся и объявил, что она была монахиней. Вот так, версия с интимом не проканала. Не могли, значит, мы быть любовниками.
Погода на нашем острове испортилась окончательно. Мокрый снег с дождём лепит, не останавливаясь ни на минуту, вот уже три дня подряд. Ветер совсем озверел, даже просто передвигаться по берегу стало небезопасно. Мёрзлая земля покрылась ледяной коркой, на которой не держат даже подошвы трекинговых ботинок. Озеро пока не замёрзло, так что ловить рыбу теоретически можно, но рыбалка из удовольствия теперь превратилась в принудительную трудовую повинность. Охота почему-то совсем перестала приносить добычу, все звери попрятались по норам и носа не кажут. Кстати, их позиция мне очень даже близка, я бы тоже не казал, но хочется побаловать нашу хозяюшку свежим мясом. Так что приходится мёрзнуть и мокнуть.
Зато непогода высвободила для нас с учителем кучу времени для бесед и практик. Да, Макар начал дрессировать мой ум на предмет способности удерживать мыслеобразы. Если честно, я ожидал чего-то более сложного. Наслушался в эзотерической тусовке, как трудно поддерживать состояние концентрации, и в результате даже и не попытался ни разу всерьёз попробовать. А оказалось, что всё это просто понты́, ничего сложного в этой практике нет. Да я бы мог в лёгкую часами концентрироваться на любом объекте, только Макар мне не даёт. Нравится ему разнообразие в практиках. Впрочем, мне тоже нравится.
Вчера он впервые «познакомил» меня с моей природой, иначе говоря, показал, как можно осознанно оказаться в естественном состоянии сознания. Вариантов тут много, это же не что-то искусственное, естественное состояние присуще нам от рождения, в смысле, от сотворения. Можно попробовать заглянуть в свои мысли, а можно просто созерцать своё окружение, не интерпретирую свои ощущения и не следуя за проявлениями своего сознания. Эта практика мне понравилась даже больше, чем концентрация. Ты как бы становишься собой. Нет, не личностью, которую состряпал твой непоседливый ум, а самим бытием, что является твоей сутью. Не знаю, как объяснить лучше. Никакие слова на самом деле не помогают, они – лишь грубая имитация реальности.
Удивительно, но учитель отнёсся к моим медитативным успехам без особого восторга, вроде как ничего другого и не ожидал. А чего ж тогда продвинутые йоги проводят целые годы в пещерах, если это так просто? Или непросто? Почему у меня складывается такое впечатление, что я не учусь, а… только не смейтесь, вспоминаю. Иногда мне кажется, что ещё до объяснения учителя я уже знаю, как правильно делать эти практики. Скажете, самомнение? Я сначала тоже так подумал. Ну мало ли что, может быть, я просто угадал. Но не десять же раз кряду. Вчера я наконец не выдержал.
– Мне кажется, что я всё это уже делал раньше,– я потупился, не желая смутить учителя своим самонадеянным заявлением, но Макар ничуть не смутился.
– Разумеется, делал,– спокойно подтвердил он,– иначе ты бы не смог так быстро продвинуться. Понимаю, что тебе скучно, поскольку мы пока повторяем то, что тебе и так известно. Но мне нужно понять, на чём ты остановился в прошлых воплощениях. Так что потерпи, скоро будет веселее.
Вот так сюрприз. Оказывается, у меня был богатый медитативный опыт, и опытный учитель это сразу обнаружил. Интересно, а что ещё он обо мне знает?
– О чём бы нам сегодня поговорить? – Макар задумчиво посмотрел на своего обалдевшего от полученных откровений ученика. – У тебя есть вопросы?
Ну конечно, у меня были вопросы, целая гора вопросов. Странно, но чем больше я узнаю́, тем больше этих вопросов появляется. Размножаются они, что ли? Почкованием.
– Меня тут одна штука заинтересовала,– начал любопытный ученик, заранее предвкушая изысканный десерт из откровений учителя. – Большинство людей не способны управлять своими мыслями и понятия не имеют о своей природе, но это никак не мешает им проявлять свою реальность. Причём эти проявления отнюдь не представляют из себя бесформенный сумбур, они вполне последовательны и логичны, в общем, ни разу не напоминают спонтанные. В чём прикол?
– Одну из причин упорядоченности я тебе уже называл,– учитель удовлетворённо кивнул, похоже, тема была ему близка,– это алгоритмы нашего мира, управляющие механизмами проявления и восприятия.
– Какого ещё восприятия? – вклинился я в его объяснения, уж больно не хотелось оставлять за кадром что-то неясное.
– Наши сознания существуют в режиме самоудовлетворения,– усмехнулся Макар. – Единственным потребителем проявлений нашего сознания являемся мы сами. Что наготовили, то и кушаем. В отличие от всеосновы, наши сознания в своих проявлениях ограничены структурой нашего мира, уже поэтому эти проявления нельзя считать полностью спонтанными. Восприятие же этих проявлений, помимо встроенных алгоритмов, регулируется также формой нашего сознания, тем самым вибрационным спектром, о котором мы говорили раньше. Ум интерпретирует воспринятые сознанием проявления в соответствии с определёнными шаблонами, которые также являются частью структуры нашего мира. Поэтому мы воспринимаем небо голубым, воду мокрой, огонь горячим, деревья растут кроной вверх, люди ходят на двух ногах, а не летают как воздушные шарики и так далее.
– Правда, что ли, на двух ногах? – схохмил я. – А мне всегда казалось, что мы ползаем на брюхе, как улитки.
– Юморист,– Макар легонько ткнул меня кулаком в бок,– вижу, ты уловил смысл. Но есть и более тонкие настройки нашего восприятия, которые формируются не алгоритмами мира, а самими обитателями, например, представления о красоте, о добре и зле, о смысле жизни, о справедливости. Ты когда-нибудь задумывался о том, откуда все эти представления взялись в твоей голове? Уверен, что это плод твоих персональных изысканий?
Я попытался проанализировать источник моих, что называется, жизненных устоев и вынужден был признать, что мой персональный вклад в мою же картину мира был мизерным. Всё, на что я опирался, было вложено в мою голову кем-то. Сначала это были родители, потом школа, друзья, коллеги по работе, книги, фильмы, СМИ, даже игры. А где же во всей этой куче мой личный вклад? Даже в микроскоп не видно.
– Мы воспроизводим все эти чужие установки, совершенно не отдавая себе отчёта в происходящем,– продолжил рассуждения учитель. – Зато тот, кто эти установки формирует, отлично разбирается в человеческой психике и извлекает немалую выгоду из нашей безграмотности.
– И кто же наш злодей? – с улыбкой поинтересовался я. – Должно быть, это ужасный и коварный Демиург. Я прав?
– Пальцем в небо,– насмешливо хмыкнул Макар. – Во все века Демиурга пытались представить врагом человечества. Ещё в раннем христианстве гностики сочинили увлекательную историю про то, как из-за ошибки одного из эонов Создателя по имени София на свет появилось злобное и невежественное чудовище, которое нарекли Демиургом. Это чудовище обрело силу и стало считать себя Всевышним. Оно погрузило наш до того идеальный мир в материальность, а жителей засунуло в физические тела. Вот с тех пор мы и маемся тут, как на каторге, а Демиург использует нас в качестве рабов и питается нашей жизненной силой. Ты что-то подобное себе вообразил?
– В сети полно роликов про Демиурга и про Землю-тюрьму,– я беспомощно пожал плечами. – Так это неправда?
– Согласись, описанное поведение возможно только по отношению к чему-то внешнему,– пояснил свою точку зрения учитель,– к тому, чего тебе не жалко. А Демиург не разделяет своё сознание и наш мир, мир для него всё равно, что собственное тело. Разумеется, мне приходилось встречать мазохистов и торчков, готовых за минутный кайф нанести вред своему телу, да и все мы не особо печёмся о своём здоровье. Но мне очень трудно себе представить, что существо, способное веками удерживать в своём сознании образ целого мира, станет издеваться над собственным телом ради удовольствия.
– Значит, это мы сами себя мучаем? – удивился я. – А мне всегда казалось, что большинство людей достаточно разумны, чтобы не заниматься саморазрушением.
– Если у тебя паранойя – это ещё не значит, что тебя не преследуют,– Макар хитро подмигнул. – Интуиция тебя не подвела, Лис, внешняя враждебная сила всё-таки присутствует в нашем мире. Эти махинаторы, как болезнь, проникли в тело Демиурга и сосут из нас соки.
– Так чего же тогда весь из себя всесильный Демиург ушами хлопает? – возмутился я. – Почему он не защищает своё тело от болезни?
– Представь себе стадо овечек, пасущихся на лужайке,– Макар мечтательно закатил глаза. – Небо голубое, солнышко пригревает, цветочки качают своими головками под лёгким ветерком, вдали извивается блестящей лентой речка, где-то на горизонте маячит дубовая роща. Ну всё, достаточно пасторали. Чего в этой картинке не хватает, как по-твоему?
– Наверное, пастуха? – предположил я и скривился, угадав дальнейших ход рассуждений.
– Точно,– довольная ухмылка на губах учителя подтвердила, что мы снова мыслили синхронно,– а ещё пастушьих собак, которые сбивают овец в стадо, чтобы те не разбежались. Пастухи считают овец своей собственностью, они их охраняют, стригут, доят, а под конец пускают под нож. Им овец не жалко, потому что по отношению к стаду, пастухи являются внешней силой, явно превосходящей каждую отдельно взятую овцу. Именно поэтому пастухи могут навязывать овцам свои правила. Но Демиург не пастух, он – вся экосистема целиком.
– И пастухи являются частью этой экосистемы, наравне с овцами,– закончил я логическую цепочку.
– В том-то и дело,– подтвердил мою догадку учитель. – Пока не нарушены законы мироздания, Демиургу нет резона вмешиваться.
– Но ведь они нарушены, не так ли,– я выжидающе уставился на Макара,– пастухи всех нас превращают в овец, даже тех, кто пытается сопротивляться.
– Лис, дружище,– учитель осуждающе покачал головой,– неужели тебе невдомёк, что рабом нельзя сделать, им можно только стать. Пока ты сам не признаешь себя рабом, даже кандалы не помогут. Они сделают тебя всего лишь пленником, свободу которого ограничивают насильственными методами.
– А это наказуемо,– я удовлетворённо кивнул, соглашаясь с доводами Макара. – В таком случае у Демиурга будут развязаны руки.
– Ему даже не придётся вмешиваться,– заверил меня учитель,– всё сделает карма вполне себе автоматически. Но подобная перспектива пастухов не вдохновляет, как ты понимаешь. Поэтому они действуют тоньше, заставляют нас самих принять извращённое положение вещей, при котором одни люди получают право распоряжаться жизнью других людей, причём с полного согласия последних. Ну а если ты – овца, то наличие пастуха уже вполне обосновано, не так ли? Теперь тебе понятно, кто рисует нашу картину мира?
– Откуда же у этих пастухов такое могущество, что они способны отформатировать сознание всех людей? – удивился я.
– Так им этого и не нужно делать,– Макар печально улыбнулся,– достаточно сформировать определённую картинку в наших умах. А всё остальное мы сделаем сами.
– А в чём разница? – я недоумённо посмотрел на своего мудрого гуру. – Ум или сознание – это просто вопрос терминологии.
– Сознание – это наша природа,– пояснил он,– вмешаться в неё не под силу никому. А ум – это индивидуальный инструмент, который проявленная форма сознания создаёт, чтобы познавать себя, то есть эту самую форму. На ментальном уровне мы осознаём только то, что ум способен интерпретировать, и в эти интерпретации как раз не так уж сложно вмешаться.
– А зачем уму что-то там интерпретировать? – последовал следующий вопрос.
– Язык, на котором говорит сознание, отличается от языка ума,– учитель удовлетворённо кивнул, поощряя моё любопытство. – Уму доступны визуальные образы, звуки, ощущения, чувства, мысли, слова наконец. А язык сознания – это вибрации.
– Давно хотел разобраться с этими вибрациями,– я недовольно поморщился. – Эзотерики постоянно используют этот термин: тонкие вибрации, грубые вибрации, повышение уровня вибраций и так далее. Это что, просто синоним слова «энергии»?
– Энергии – это тоже вибрации,– загадочно произнёс мой гуру,– только более тонкие, чем, скажем, эта кружка,– он взял со стола свою кружку и покрутил перед моим носом. – Ты ведь уже знаешь, что сознание постоянно проявляется в различных формах. Эти проявленные формы обратно растворяются в сознании. Цикл проявление-растворение – это и есть единичный элемент вибрации. Сознание никогда не находится в покое, оно постоянно проявляется, а значит, вибрирует. Частота этих вибраций как раз и определяет то, как наш ум проинтерпретирует ту или иную проявленную форму.
– Ага,– обрадовался я,– получается, что высокочастотные вибрации – это всякие там энергии, а низкочастотные – это материальные предметы, типа чашки.
– В целом, верно,– согласился Макар,– но с некоторой оговоркой. В мироздании не существует ни одного целого проявленного явления, все явления и объекты составные. Поэтому мы не можем говорить о какой-то одной частоте вибраций, присущей, скажем, кружке, скорее, тут речь идёт о спектре. В теории наш ум должен самостоятельно интерпретировать каждый такой спектр, но на самом деле мы пользуемся штампами, навязанными нам извне.
– Значит, когда младенец только рождается, он ещё способен сформировать иную картину мира,– самоуверенно заявил я,– а родители навязывают ему шаблоны социума.
– И опять ты прав только частично,– Макар одобрительно похлопал меня по плечу. – Все эти шаблоны ум начинает считывать ещё в посмертии. Так что никуда нам не деться от социума.
– Весёленькая картинка,– я невольно передёрнул плечами,– получается, у нас нет никаких шансов послать этих пастухов лесом. Обложили нас со всех сторон, даже помереть спокойно не дают.
– Да, их власть принимает в последнее время угрожающие масштабы,– согласился учитель. – Похоже, болезнь побеждает сопротивление организма Демиурга. Свободных людей, способных мыслить самостоятельно, остаётся всё меньше.
– И что же будет? – уныло спросил я. – Мир превратится в скотный двор?
– Скорее всего, Демиург такого сценария не допустит,– несмотря на оптимистичное содержание этого заявления, голос Макара прозвучал мрачно, как будто он зачитывал приговор. – Увы, не каждую болезнь можно победить безобидными травками, иногда требуется хирургическое вмешательство.
– Это ты так образно говоришь про апокалипсис? – мне сразу сделалось как-то зябко.
– Тотальная зачистка – это мера вынужденная,– вздохнул Макар,– и Демиург на неё пойдёт только в том случае, если альтернатива будет ещё хуже.
– Что может быть хуже? – удивился я, но тут же догадался. – Если в мире практически не останется свободных людей?
– Да, тут уж придётся отправить всех на перевоплощение вместе с пастухами,– подтвердил мою догадку учитель. – Одна беда, это будет просто вопиющее нарушение закона свободы воли со стороны Демиурга, и ему придётся за это насилие расплатиться своей жизнью, не меньше, а то и полным развоплощением.
– А что тогда случится с миром? – едва слышно пробормотал я, уже предчувствуя, что услышу в ответ.
– Наш мир погибнет, ты правильно догадался,– кивнул Макар,– а вместе с миром будут уничтожены и все проекции высших я, проявленные в этом мире, то есть все мы. Сами высшие я должны уцелеть, они ведь пребывают в сознании Создателя, а не Демиурга. Так что подобная мера в некотором смысле оправдана, правда, нам от этого не легче.
– И что же нам остаётся,– уныло спросил я,– сидеть и ждать, пока терпение Демиурга переполнится? Или идти откручивать бошки пастухам, которых ещё отыскать нужно?
– Драться с ветряными мельницами – занятие хоть и благородное, но бессмысленное,– учитель невесело усмехнулся. – Пастухи отлично понимают, что настоящая власть может быть только тайной. Даже овцы становятся опасными, когда их много, и они сражаются за жизнь. Поэтому эти махинаторы всегда имеют наготове какого-нибудь «врага человечества», которого с готовностью бросят на растерзание толпе. В последнее время они совсем уже потеряли чувство меры и объявили таким врагом самого Демиурга. Лично для меня это тревожный звоночек. Значит, время апокалипсиса уже не за горами.
– Полная безнадёга, однако,– попытался пошутить я, но вышло совсем невесело.
– Отчего же,– Макар ободряюще хлопнул меня по плечу,– а мы-то на что? Этот мир сотворяет вовсе не Демиург, он создаётся нашими мыслями. Нужно просто думать правильно, и мир сам изменится. А ещё лучше научиться осознанно его менять, используя известные тебе техники. Так будет гораздо эффективней.
– Что смогут сделать несколько одиночек против всей людской массы? – скептически скривился я.
– Наш Создатель – тоже одиночка,– улыбнулся учитель. – Не стоит недооценивать осознанность и силу ума. Впрочем, объединяться для защиты нашего мира тоже может оказаться полезным. Проблема в том, что мы все разные, но мир-то у нас один на всех.