2 мая
В последнее время я всё чаще задаю себе вопрос, зачем я веду эти записи. Началось всё, понятное дело, просто от скуки, потом стимулом к графоманству послужила просьба Ворона. Тогда он объяснил своё желание иметь письменное изложение нашей общей концепции мироздания и описание практик необходимостью сохранения этих знаний для своего друга и попутчика на пути к истине. Когда выяснилось, что этим попутчиком являюсь я сам, мне не раз приходила в голову мысль оставить эту писанину. Даже было забил на это дело почти на целый месяц. Ну действительно, для кого я стараюсь? Однако Ворон аккуратно и настойчиво вернул меня на писательскую стезю.
Зачем ему это нужно теперь, вообще непонятно. Кто станет это читать? Всё, что нужно, я и так помню, и, если придётся принять эстафету от моего учителя, записи мне не понадобятся. Ника читать мои тетрадки тоже не будет, для неё познание никогда на было целью жизни, как и для большинства представительниц прекрасного пола. Женщины предпочитают общаться с мирозданием на чувственном уровне, они познают мир не концептуально, а на собственном опыте. Наверное, в этом и заключается великая тайна женской природы, которую нам, мужикам, никогда не постичь. Нет, я вовсе не утверждаю, что мы все бесчувственные чурбаны, мы тоже пользуемся эмпирическими методами познания, но всё-таки интеллект для нас всегда является приоритетным инструментом.
Каждый раз, когда заканчивается очередная тетрадка, я обнаруживаю новенькую на моём любимом верстачке, где я обычно работаю над записками. Откуда эти тетрадки берутся, не составляет никакого секрета, это Ворон для меня старается. Отчего-то для него мои записи очень важны, важнее, чем для меня самого. Впрочем, тут я лукавлю, я уже так втянулся, что писательство превратилось для меня в обязательный атрибут островного существования, что-то среднее между охотой и колкой дров. Не удивительно, что при виде чистой тетрадки у меня начинается писательский зуд, прям-таки условный рефлекс, как у собачек Павлова.
В последнее время меня всё больше тревожит настроение моего мудрого гуру. Он словно специально подводит меня к мысли, что скоро мы расстанемся. И речь идёт вовсе не о том, что после возобновления судоходства по Воже мы с Никой свалим на материк и заживём отдельной семьёй, если вы так подумали. Ворон отлично понимает, что по доброй воле я его не покину. Он постоянно говорит о своей близкой смерти, причём говорит об этом, как о чём-то самом собой разумеющемся. Да, я понимаю, что он очень стар, две с половиной сотни лет – это по любым меркам даже человеческим возрастом назвать нельзя. Но нет в нём той дряхлости и усталости, которые отличают людей, приближающихся к смерти. Ворон по-прежнему бодр, весел и полон идей.
Простенькая логическая цепочка легко приведёт нас к заключению, что Ворон готовится вовсе не к естественной смерти, а к насильственной. Что-то он такое знает, чем не желает со мной делиться. Возможно, это имеет отношение к предстоящему нам экзамену. Мой учитель явно не надеется его пережить. Это как минимум странно, поскольку, если я правильно понимаю, прошлый экзамен, который мы оба завалили, он-то как раз пережил, в отличие от нас с Никой. Тогда почему сейчас всё должно сложиться иначе? В общем, я решился осторожно прощупать нашего скрытника, а потому завёл как бы абстрактный разговор о смерти с намерением потихоньку перевести его в более практичное русло. Только вышло всё иначе.
В то утро мы с Вороном уютно расположились на берегу озера в ожидании Ники, чтобы всем вместе отправиться на прогулку к южному мысу. Солнышко пригревало уже совсем по-весеннему, у берега лёд полностью растаял, только вдалеке можно было заметить серую полоску грязного ледяного покрова. Хотя, скорее всего, это был уже не сплошной лёд, а шуга, мелкие раздробленные осколки, изъеденные солнцем, как потраченная молью шуба. Ещё неделя-другая, и вода совсем очистится.
Вы никогда не замечали, что у весны какой-то удивительный, прямо-таки живительный запах? Так пахнет сырая земля, впитавшая в себя талую воду, так пахнут распускающиеся почки деревьев и едва проклюнувшаяся травка. Весенний воздух можно пить как нарзан, он такой же освежающий и как будто бы даже с пузырьками. Только упоротый мизантроп был способен в такой обстановке завести разговор о смерти. Что ж, у меня были свои резоны.
Когда я готовился к этому допросу с пристрастием, то заранее накидал вопросы, которые могли бы сойти за спорные, чтобы объект разработки увлёкся содержанием и не заподозрил меня в коварном намерении раскрутить его на конкретные детали предстоящего нам испытания. На этот раз я подошёл к своей задаче весьма тщательно, постарался копнуть поглубже, чтобы не выглядеть поверхностным дилетантом. Ну и докопался, в том смысле, что действительно нашёл несостыковки в той схеме, которую изложил мне Ворон, и которую, скорей всего, я сам и сочинил когда-то.
На первый взгляд картинка была стройной и непротиворечивой, она объясняла как причину смерти, так и потерю памяти при перевоплощении. Коротко её можно было бы описать следующим образом. Когда катастрофическая потеря грубых вибраций вызывает переключение восприятия нашего сознания в режим посмертия, сознание намеренно уничтожает ум, чтобы соединиться с высшим я для подпитки и восстановления нормального энергетического баланса. Новый ум создаёт новую личность, а старая как бы затирается. Вот и потеря памяти. Казалось бы, всё понятно. Однако при более тщательном рассмотрении эта схема уже не показалась мне такой уж логичной.
Например, оставался вопрос, а каким это волшебным образом наше сознание покидает мир Демиурга, чтобы слиться с высшим я, которое пребывает в сознании Создателя, то есть в совершенно другом мире? Демиург ведь не делит наш мир на проявленный и посмертный, для него всё это единая реальность. С чего бы ему отпускать всех умерших в мир Создателя на побывку? Не говоря уж про то, что технически такой обмен сознаниями осуществить довольно сложно, если вообще возможно. Ведь речь идёт о смене мерности как минимум. Как трёхмерная проявленная форма сознания будет себя ощущать, оказавшись в мире с большей мерностью? Загадка природы.
Или вот ещё одна неувязочка. По какой причине проявленная форма сознания остаётся неизменной после слияния с высшим я? Что может помешать этому высшему я растворить проявленную им же форму в отсутствии ума, если согласиться с утверждением, что со стороны высшего я никаких преград для слияния не существует? Это всё равно, как капнуть из пипетки в стакан с водой и ожидать, что капля сохранит свою первоначальную форму, когда вам снова вздумается наполнить пипетку. А ведь форма точно остаётся неизменной, иначе возвращение памяти о прошлых воплощениях не имело бы смысла. Чьи это будут воспоминания?
Имелись и другие вопросы, к примеру, как в принципе можно изменить спектр восприятия сознания, если этот спектр определяется исключительно его проявленной формой, то есть в терминах Ворона – истинным я. Какое же оно истинное, если может меняться в зависимости от того, пребывает ли сознание в проявленном мире или мире посмертия? А если оно меняться не может, то что тогда заставляет наши сознания переключаться на мир посмертия? Вот такие непростые вопросы начали донимать неумелого дознавателя. В итоге, вместо того, чтобы подготовить для Ворона интеллектуальную ловушку, я так увлёкся, что ненароком сам же в неё и угодил. Теперь детали предстоящего нам экзамена на взрослость отошли на второй план, жажда познания оказалась сильнее.
– Сам-то ты что обо всём этом думаешь? – уже привычно отозвался мой учитель, когда я изложил ему свои сомнения. – Когда мы работали над этой областью знания, всё казалось довольно логичным.
– Так это результат совместного творчества,– я даже обрадовался, что не один так облажался.
– Больше моего,– Ворон смущённо потупился,– раньше тебя вопросы, связанные со смертью, совсем не интересовали. Что это тебя сейчас разобрало? Смотри, солнышко, весна, птички поют, а тебя тянет на такую невесёлую тему.
– Ты сам меня провоцируешь,– пожаловался я,– в последнее время только и слышу, что ты собрался уходить. Давай уж разбираться, собственно, куда ты планируешь отправиться.
Я произнёс эту фразу как бы шутливым тоном, но у Ворона моя шутка не вызвала даже мимолётной улыбки. Напротив, он как-то сразу сник, уголки его губ поползли вниз, а в глазах появилось уже знакомое мне затравленное выражение. Ох, не нравится мне его реакция, что-то мой учитель совсем раскис. Однако голос Ворона прозвучал вполне бодро.
– Давай разбираться,– согласился он. – Так ты считаешь, что наше сознание не может покинуть мир Демиурга?
– Думаю, это невозможно,– я самоуверенно ухмыльнулся,– по крайней мере, до полного взросления. Всё, что происходит с нами в режиме посмертия, происходит в том же мире, в котором мы пребываем сейчас. И при переключении в режим посмертия меняется не структура восприятия нашего сознания, а спектр интерпретаций ума.
– Поясни,– Ворон уже натурально оживился, его глаза загорелись. – В свете твоих недавних прозрений касательно тело-ума, картина должна выглядеть несколько иначе, чем нам представлялось вначале.
– Помнишь, мы рассматривали наше тело, как щуп-анализатор, а ум – как софт, позволяющий оперировать полученными данными? – слова сами полились из меня словно поток, мне даже не нужно было задумываться. Вот так и действует подключение к источнику: отвернул краник, и водичка свободно течёт сама собой. – Что случится с этим софтом, если от анализатора начнут поступать неадекватные данные, или вообще никаких данных не поступает?
– Это ты про тот момент, когда сознание испытывает катастрофическую нехватку грубых вибраций, которые ум интерпретирует как человеческое тело,– подхватил мою мысль Ворон.
– Не обязательно грубых,– я задумчиво посмотрел на горизонт,– думаю, фатальный провал в любой части спектра можно назвать неадекватными данными. Если не хватает, например, эфирной энергии, то кровь не сможет течь по жилам, а это тоже приведёт к смерти.
– Ну да, от горя и тоски тоже умирают,– согласился учитель,– правда, медленней, чем от пули в голову. Но провал в астральном спектре всё же не обязательно закончится фатально, реабилитация в этом случае возможна. А как быть с нехваткой ментальных энергий?
– Наверное, это приводит к коме,– я неуверенно пожал плечами. – Мне почему-то кажется, что повреждение высших тел наше сознание в состоянии излечить самостоятельно. Критичной является только утрата грубых вибраций.
– Хм, возможно,– учитель на секунду замолк,– сознание просто перекачивает грубые энергии в тонкие тела. Но если запаса грубых энергий оказывается недостаточно, чтобы компенсировать высокочастотные потери, то причиной смерти будет истощение физического тела. По крайней мере, именно так это будет выглядеть со стороны.
– А в результате у нас создаётся представление о том, что физическое тело является главным,– продолжил я. – Но на самом деле для сознания тонкие тела важнее, поэтому оно жертвует в первую очередь тем, что менее значимо для выживания.
– Ладно, с этим разобрались,– заключил Ворон,– давай вернёмся к феномену смерти. Так что же происходит, когда наш ум получает неадекватные данные, которые не в состоянии интерпретировать?
– Ум полагает себя лишь частью инструмента познания,– мой голос звучал твёрдо и уверенно, словно, я зачитывал текст. Как ни странно, именно такое чувство было и у меня самого. – Кстати, это вполне правомерное заключение, ум – действительно лишь софт, а тело – «железо». Поэтому ум априори полагает, что не может существовать без носителя, по крайней мере, бесконтрольный ум. А когда вибрации, которые он обычно интерпретирует как этот самый носитель, напрочь отсутствуют, то ум как бы подвисает. Ведь если нет носителя, то и самого ума тоже не может существовать. Логично?
– Так сознание поэтому уничтожает свой ум? – предположил Ворон.
– Никто никого не уничтожает,– я нетерпеливо махнул рукой. – Сознание в отсутствии ума лишено воли, и принять решение об уничтожении ума не в состоянии, по крайней мере, осознанно. Конечно, можно предположить, что в ум заложен механизм самоликвидации на случай зависания программы, но это даже для наших человеческих технологий звучит как перебор, не говоря уж про технологии Создателя. Представляешь, если бы каждый раз, когда твой комп зависал, происходило бы форматирование жёсткого диска? Зачем что-то уничтожать, если можно просто перезагрузить?
– Полагаешь, Демиург жмёт на control-alt-delete? – поинтересовался Ворон.
– Я думаю, всё происходит автоматически,– я неуверенно пожал плечами. – Если бы я был программистом, то предусмотрел бы какой-нибудь алгоритм для перезагрузки подвисшего софта.
– Но ведь перезагрузка ума никак не исправит того факта, что в спектре наших вибраций образовался провал,– возразил Ворон. – Каким же образом эта процедура может изменить восприятие нашего сознания таким образом, чтобы мы оказались в мире посмертия?
– Изменить спектр восприятия сознания невозможно,– я отрицательно покачал головой,– потому что он определяется его проявленной формой. А эта форма неизменна весь период своего существования. Её можно только растворить полностью, но переделать никак, ведь тогда это уже будет совсем другое существо. А мы в процессе реинкарнации сохраняем свою индивидуальность и даже можем вернуть себе воспоминания. Тут я, разумеется, говорю не о личности, а об истинном я.
На этот раз Ворон не прореагировал на моё замечание, видимо, другой версии у него не было. Поэтому, немного подождав, я продолжил вещать.
– Алгоритмы нашего мира перезагружают ум, но воссоздать прежний мир он уже не может, потому что отсутствуют грубые вибрации, отвечающие за «материальность». И тогда ум создаёт новую схему интерпретации вибраций. При этом сами вибрации воспринимаются сознанием так же, как раньше, но теперь ум интерпретирует как физические объекты уже гораздо более тонкие вибрации, которые раньше воспринимались, как нечто эфемерное. Вот так мы и попадаем в мир посмертия, где у нас появляются как бы нематериальные тела.
– Лис, а из чего ты сделал вывод, что ум обязательно сдвигается по частотной шкале в сторону более тонких вибраций? – вопрос Ворона прозвучал, скорее, как риторический. – Кстати, а зачем уму переделывать всю реальность целиком, если не хватает только вибраций, отвечающих за тело?
Ну вот умеет же мой лукавый гуру задать вопрос так, чтобы враз поставить в тупик, даже в два тупика. Надо же, стоит только слегка копнуть какую-нибудь теорию, и тут же выплывет масса ошибок. Или это вовсе не ошибки? Как раз наоборот, вопросы Ворона как бы прокладывают новые пути к пониманию.
– Ум сам ничего не создаёт,– я принялся рассуждать, что называется, с колёс,– он всего лишь интерпретирует то, что проявляет и воспринимает сознание. Причём делает он это в соответствии с заложенными в структуру нашего мира алгоритмами, то есть и здесь никакой вольницы. Но отчего-то, вместо привычной реальности, получается реальность посмертия. Видимо, дело в том, что выбирается иная точка отсчёта.
– И такой точкой отсчёта является тело,– радостно закончил за меня Ворон. – Ум строит целый мир вокруг тела, потому что именно тело является тем щупом-анализатором, который позволяет сознанию обрести самоидентификацию. Так отчего же эта точка отсчёта непременно должна сдвигаться в сторону тонких вибраций?
– Не должна,– вынужден был признать я. – Не вижу причин, почему бы уму не построить тело, наоборот, из более грубых вибраций. Но тогда вся реальность для такого тела будет совершенно иной,– я был реально озадачен собственным выводом, и это не укрылось от Ворона.
– А чего ты удивляешься? – ехидно поинтересовался он. – Взялись же откуда-то легенды о рае и аде. Кстати, у славян тоже имеется представление о двойственном мире посмертия. Они делили навь на светлую и тёмную, причём тёмная навь располагалась как бы ниже явного мира.
– Ты хочешь сказать, что после смерти мы действительно попадаем либо в райские кущи, либо на адские сковородки? – я скептически усмехнулся.
– Я не думаю, что существует какой-то один рай и один ад,– пояснил учитель. – Ум может выбрать любую частоту в качестве точки отсчёта, кроме той, которая является несущей в проявленном мире, потому что в момент смерти эти вибрации отсутствуют. Так что мир посмертия – это сугубо индивидуальное творение каждого Игрока. Вот только непонятно, как сознание решает, куда ему сдвигаться по частоте.
– А оно и не решает,– вставил я свои пять копеек. – После перезагрузки ума сознание представляет из себя практически неосознанную субстанцию, проявить волю оно, я думаю, не в состоянии. Выбор происходит автоматически, исходя из превалирующих в этот момент частот.
– Как всё красиво получается,– Ворон мечтательно закатил глаза. – Если при жизни ты функционируешь в тонких вибрациях, то после смерти отправляешься в рай или светлую навь. А те, для кого грубые вибрации являются более естественными и привычными, идут в адские миры. Очень рационально и, кстати, справедливо.
– Ворон, ты понимаешь, что мы с тобой только что осознали,– у меня от волнения даже ладони вспотели. – Нет никакого мира посмертия, отдельного от проявленного мира. Сознание как проявляло какую-то реальность, так и продолжает проявлять, только меняет точку отсчёта. Вся разница заключается в том, что ум после перезагрузки теряет часть своего функционала, поэтому интерпретации ума в посмертии гораздо больше напоминают сумбурный сон, нежели какую-то осмысленную и логичную картинку.
– А почему в нашем проявленном мире у всех его обитателей несущая частота одна и та же? – бросил в пространство мой коварный гуру. – Если нет никакого одного мира посмертия, то не должно быть и одного проявленного мира.
Ну вот опять он ставит меня в тупик своими вопросами. Сам бы и отвечал, а то сделал вброс и отстранился, словно у нас какое-то разделение обязанностей. Он спрашивает, а я отвечаю. А если у меня нет ответа? Кстати, почему же нет?
– Не вижу никаких причин для подобной унификации,– я нацепил на себя маску бесстрастного учёного. – Выбор несущей частоты – это дело сугубо индивидуальное, как и та реальность, которая строится вокруг этой несущей частоты. У каждого из нас свой мир, ты же сам мне это талдычишь постоянно.
– Но как же тогда…,– начал Ворон, и тут же сам себе ответил. – Наши индивидуальные реальности в состоянии взаимодействовать, если их спектры накладываются, то есть находятся в пределах одного диапазона. Тогда они как бы представляют из себя единый мир, состоящий из отдельных, но близких реальностей.
– А если частота функционирования сознания выпадает за рамки этого диапазона, то остальные сознания теряют с ним связь,– продолжил я. – Кстати, никто не гарантирует, что такой составной мир существует в единственном экземпляре. Гораздо более вероятно, что таких миров несколько. Буддисты, к примеру, говорят о шести мирах, которые располагаются в частотном диапазоне от адских до божественных.
– Удивительно, как смыкаются постулаты различных учений, когда подходишь к ним без всякой мистики,– задумчиво произнёс Ворон.
Некоторое время мы оба завороженно молчали. В наступившей тишине было слышно, как шуршит оттаявший песок под мягкими прикосновениями озёрных волн. Этого звука мы не слышали уже очень давно, всю зиму озеро скрывало свой буйный норов под толстой шубой из снега и льда. Тихий вздох за нашими спинами заставил нас резко обернуться. Оказывается, Ника уже давно сидела чуть выше по склону и слушала нашу беседу.
– Наверное, вы хотите перенести прогулку,– предположила невольная слушательница.
В её голосе не было упрёка, моя малышка просто сделала логичный вывод из подсмотренной сценки нашего с Вороном культурного шока. Но мы в едином порыве вскочили на ноги и принялись убеждать Нику, что она нам ничуть не помешала, и мы готовы выступить в поход в любую минуту. Можете не верить, но мы были вполне искренни в своём желании прогуляться, нам действительно требовалось выдохнуть и на что-нибудь отвлечься. Уж больно ошеломляющими оказались выводы, к которым мы пришли. И эти выводы со всей очевидностью вели к ещё более любопытным и нетривиальным умозаключениям. Только кавалерийским наскоком тут было не обойтись, требовалось время, чтобы информация улеглась в наших головах. И прогулка на южный мыс была очень кстати.