20 декабря
Несколько дней после озарения, постигшего меня в результате экспериментов моего изобретательного гуру, я летал в облаках, пребывая в состоянии, близком к лёгкому опьянению. Это когда хочется петь, а не спать или блевать. У меня реально было ощущение, что я наконец обрёл свою семью и стал целым. Только через неделю до меня начало доходить, что это обретение в комплекте с пряниками принесло мне и кровоточащие раны от кнута. Ведь тогда выходило, что в прошлом воплощении я покончил с собой. Да, Макар распространялся на эту тему очень осторожно, но и не отрицал такой вероятности, причём весьма немалой, судя по тому, сколько времени я не перевоплощался.
Одно дело, когда ты рассуждаешь о самоубийстве абстрактно. Тут можно позволить себе тихую печаль и сострадание к несчастному, попавшему в столь безысходную ситуацию, что альтернативного пути не нашлось. И совсем другое дело, пытаться применить все эти сантименты по отношению к себе, любимому. И тут уже неважно, насколько давно жил этот прошлый я, относиться к нему, как к чужому человеку, никак не получится, тем более, что я даже в страшном сне не смог бы себе представить причину, подвинувшую меня добровольно уйти из жизни. Но это случилось, причём я не просто по-декадентски выпил яду, а разбился, спрыгнув со скалы. Это же насколько нужно было себя не любить, чтобы желать такой ужасной смерти?
Ну и что же могло вызвать эту нелюбовь? Чего такого я натворил, чтобы так себя наказывать? Убил кого-нибудь? Разумеется, тут очень кстати в памяти всплыл недавний сон, про то, как я зарезал какого-то мужика. Мог ли я из-за этого так расстроиться, чтобы наложить на себя руки? Что-то сомнительно, даже если тот мужик был моим любимым дядюшкой. Не чувствовал я во сне никакого сожаления о содеянном. И ведь Макар знает о том, что тогда произошло. Знает и молчит. А ещё в той давней истории каким-то образом замешана Ника. Недаром же мой бесстрастный учитель так разволновался, когда я привёл брошенную на острове девушку в его дом. Побледнел так, словно увидел собственную смерть.
Впрочем, это я на Макара возвожу напраслину, смерти он не боится. Судя по всему, его долгая жизнь была, скорее, вынужденной мерой, нежели следствием его страстного желания долгой жизни. Ему нужно было дождаться моего возвращения, чтобы эстафета знаний, которую мы передавали друг другу, не оборвалась. Тогда чего он так испугался? А чего бы испугался я сам? Да я же кретин безмозглый. Макар тогда выразился вполне откровенно, мол, если мы всё равно будем с Никой вместе, то неважно где ЭТО случится. Итак, ситуация начала проясняться. Между Никой и мной двести лет назад произошло нечто, что толкнуло меня на самоубийство и, возможно, убийство какого-то мужика. Вероятно, мои страхи насчёт того, что я могу принести моей девочке гибель, тоже тянутся оттуда, из прошлого.
Ещё пару дней я обсасывал скудные вводные, что называется, до гладкой косточки, а потом пришло понимание, что я просто тяну время. Да, я уже знаю, что тогда произошло, но принять подобную версию не в состоянии, в следствие её абсурдности. И всё же именно эта версия могла объяснить все несуразности моих нынешних рефлексий. Это я сам убил Нику. Не знаю, почему я это сделал, но только это могло подтолкнуть меня к самоубийству, потому что продолжать жить с таким грузом я бы не смог. Да и мой нынешний страх причинить ей вред тоже легко вписывается в этот кошмарный сценарий. Кстати, тот факт, что Макар отказывается рассказать, что тогда произошло, также ложится увесистой гирькой на чашу весов версии с убийствами.
Не думаю, что вы сможете себе представить, в какую депрессию завели меня подобные рассуждения. Моё настроение ушло в такое крутое пике, что Макар с Никой всерьёз забеспокоились на предмет моего психического здоровья. Перемены были особенно заметны на фоне предшествующей этому эйфории. Я всё глубже погружался в мутный омут беспросветной тоски и совершенно не пытался включить рациональное мышление. А ведь речь шла о событиях двухсотлетней давности. Ну мало ли, что у каждого из нас было в прошлом? Сейчас я уже совсем другой человек, не способный на убийство, тем более, любимой женщины, даже если она влюбится в кого-то другого.
Но в то время с логикой я не дружил совершенно. Мне казалось, что я в любой момент могу превратиться в того кошмарного монстра, каким, судя по моим же выводам, я был в прошлой жизни. Наверное, если бы у меня были лыжи, я бы ушёл пешком в посёлок, только бы оказаться подальше от потенциальной жертвы моих маньячных наклонностей. Наконец Макар не выдержал накалившейся обстановки и призвал меня к ответу. Возможно, именно этот разговор и спас меня от помешательства. Я, как на духу, выложил учителю мою версию произошедшего, даже обрадовался, что не нужно больше одному вариться в этом бурлящем котле фрустраций и самобичевания. А в конце своих излияний взмолился, чтобы он рассказал мне правду, видимо, в надежде, что она окажется не такой ужасной, как мои предположения.
– Лис, ты совсем спятил,– учитель осуждающе покачал головой. – Что бы ни случилось в прошлом, там оно и останется. Тебе нужно жить здесь и сейчас, а не перемывать косточки себе прошлому. Посмотри, совсем довёл Веронику своей мизантропией.
– Ты просто увиливаешь от ответа,– обиделся я. – Если бы ничего трагичного тогда не произошло, ты бы поделился. Значит, я прав.
– Я не могу рассказать,– учитель устало вздохнул. – Сколько уже можно повторять? Я дал слово.
– Кому? – у меня от злости и бессилия буквально перехватило дыхание. – Тому мужику, которого я прирезал? Или Нике?
– Тебе,– тихо произнёс Макар и опустил голову, чтобы я не мог заглянуть ему в глаза. – Мы расстались, и перед тем, как уйти, ты взял с меня обещание молчать.
Это было неожиданно и, главное, многое объясняло. Похоже, в прошлом я так накуролесил, что единственным моим желанием стало забвение, и я позаботился о том, чтобы обеспечить молчание главного свидетеля. Но я ошибся, прошлое меня догнало, и сейчас догадки были во сто крат хуже реального знания.
– Я возвращаю тебе твоё слово, Ворон,– торжественно провозгласил я,– теперь ты можешь мне всё рассказать.
Не знаю, чего я ожидал, возможно, слёз радости на глазах моего друга и учителя. Я ведь видел, как тяжело ему давалось молчание. Но вместо того, чтобы броситься мне на шею, Макар только ехидно захихикал.
– А ведь ты предвидел такую ситуацию,– он по-отечески потрепал меня по голове,– одно слово – хитрый лис. Не раскатывай губу, парень, прошлый ты всё предусмотрел. Формулировка моей вынужденной клятвы включала и случай, если ты сам догадаешься.
Вот ведь засада. Неужели я действительно был такой умный? Сейчас и не скажешь. Хотя, чему удивляться? Я ведь тогда не был тридцатилетним оболтусом, я помнил свои прошлые жизни. Кстати, о прошлых жизнях, а нельзя ли таким нехитрым способом обойти клятву Ворона?
– Ты говорил, что мы с тобой помнили наши прошлые воплощения,– начал я как бы издалека,– ну, чтобы не начинать всё сначала в каждом новом воплощении. Значит, тебе знакомы соответствующие техники. Научишь? – я на секунду замолчал, наблюдая за Макаром. Увы, мои слова вызвали у него только новый приступ язвительного смеха. Похоже, и этот вариант прошлый Лис предусмотрел. – Ну и ладно,– я надулся как индюк,– ничего тут сложного нет. Если я могу превратить сталь в сахарную пудру, то уж как-нибудь, заставлю свой ум покопаться в архивах без специальных техник. Три компонента волшебного супа мне теперь хорошо известны.
Макар сразу перестал смеяться, видимо, в моём хвастливом заявлении была изрядная доля правды. С этой задачей я действительно смогу справиться и без его помощи.
– Лис, ты сейчас себя ведёшь как капризный ребёнок,– мой мудрый гуру поднял на меня грустный взгляд. – Помнить прошлые воплощения – это не награда, а тяжкое бремя. Если ты думаешь, что это просто некие картинки из прошлого, то не обольщайся. Ты не просто вспомнишь о себе прошлом, ты им станешь, и назад этот фарш будет не провернуть. Только смерть сможет стереть твои воспоминания.
– Ну и пусть,– я уже закусил удила. – Если ты можешь нести это бремя, то и я смогу.
– Значит, ты готов СТАТЬ убийцей? – Макар сделал ударение на слове «стать».
Меня словно окатили ледяной водой. Да, сейчас мне тошно думать о том, что в прошлой жизни я кого-то убил, но я, по крайней мере, не чувствую себя убийцей. А смогу ли я жить, если действительно им стану? Или наложу на себя руки, как в прошлом воплощении? В сущности, слова Макара уже подтвердили мои самые ужасные предположения. Чего мне ещё нужно? Вспомнить детали того, как я убил любимую женщину?
– Ты прав, мне этого не нужно,– я покаянно кивнул,– а ещё меньше я хочу стать самоубийцей.
– Лис, я не утверждал, что ты покончил с собой,– учитель сочувственно вздохнул,– это было только предположение. На самом деле я не видел твоего мёртвого тела, только почувствовал, когда ты умер. Да, судя по твоей непонятно откуда взявшейся боязни высоты, ты действительно разбился насмерть. Но сделал ли ты шаг за край добровольно, или тебя столкнули, я не знаю. Не стоит на этом зацикливаться.
– Если бы меня просто убили, то я бы не завис в посмертии на двести лет,– пробурчал я.
– У тебя не совсем правильное понимание мотивационных механизмов процесса перевоплощения,– учитель расслабленно улыбнулся, видимо, был рад, что можно переключиться на нейтральную тему. – Само событие, приведшее человека к смерти, не столь уж важно. В конце концов, можно самоубиться в результате ошибки или собственной глупости. Важно то, что человек испытывает в момент смерти, с какими мыслями он покидает наш бренный мир. Обычно самоубийцы стремятся избавиться от страданий и обрести покой. При этом проявленный мир как раз и ассоциируется у них со страданием. Именно поэтому они так долго не перевоплощаются. Но представлять свою жизнь океаном страдания могут не только самоубийцы. Все истинные буддисты так думают, по крайней мере, официально.
– Не сказать, чтобы ты меня утешил,– я невесело усмехнулся. – Значит, случившееся со мной было настолько ужасным, что единственным моим желанием стало забвение.
– Я тоже так решил, когда ты потребовал, чтобы я поклялся не напоминать тебе о тех событиях,– Макар снова тяжко вздохнул,– но я ошибся. Ты был бы не Лисом, а страусом, если бы пытался спрятаться от реальности.
– Но я ведь фактически предал тебя,– возразил я,– предал наше общее дело.
– И так я тоже тогда думал,– печальная улыбка появилась на губах учителя,– и даже обижался какое-то время. Мне потребовалось несколько лет, чтобы понять твои резоны. И случилось это только тогда, когда я осознал, какую фатальную роль сыграл в твоей судьбе. Впору каяться и просить прощенья, только это уже неважно.
– Ты меня совсем запутал, Ворон,– я сам не заметил, как всё чаще начал называть Макара этим прозвищем.
– Понимаешь, Лис, судьба уготовила нам с тобой сложный и болезненный урок,– пояснил тот,– и мы оба облажались, не сдали экзамен на взрослость. Ты это понял раньше меня и вполне резонно предположил, что провалом экзамена эта история не закончится, придётся идти на пересдачу. Вот и обеспечил сам себе беспристрастный взгляд на ситуацию, чтобы прошлые ошибки не влияли на принятие решения.
– А не проще ли было, наоборот, позаботиться о том, чтобы во время пересдачи у меня была вся необходимая информация? – я с сомнением посмотрел на Макара.
– Думаю, если бы ты нашёл тогда правильный ход, то так бы и сделал,– пояснил мой мудрый гуру. – Но ты его не нашёл, а потому решил предоставить самому себе шанс пройти урок как бы с чистого листа. На удачу.
– По-моему, это бред,– я невольно передёрнул плечами, как бы сбрасывая ненужный груз. – Если уж старому матёрому лису не удалось найти ответ, то как можно надеяться, что его отыщет неопытный лисёнок?
– Не всё решается опытом,– вздохнул учитель,– я думал об этом почти двести лет, но так и не придумал, как тебе сдать предстоящий экзамен. Зато теперь я точно знаю, что должен делать я сам, вернее, чего не должен делать.
– Вмешиваться? – я скептически хмыкнул и сразу понял, что угадал. Выходит, причина молчания Ворона не только в клятве, он искренне верит, что его вмешательство всё испортит. Не мне судить, насколько он прав, я ведь, в отличие от него, понятия не имею, с чем мне придётся столкнуться. Ясно одно, двое продвинутых практиков в своё время не просто провалились, но даже постфактум не смогли найти правильного решения. И не придумали ничего лучшего, как предоставить свободу действия дилетанту. Очень гуманно. – И когда же ЭТО случится? – хмуро бросил я.
– Кто знает? – учитель пожал плечами. – Не я управляю твоей судьбой. Поначалу мне даже казалось, что мы оба ошиблись, и переэкзаменовки не будет.
– Пока ни появилась Ника,– язвительно подсказал я.
– Не стану спорить,– Макар как-то сразу постарел,– это даже хорошо, что ты такой догадливый. Поверь, Лис, к такому нельзя подготовиться. Просто выбрось свои фрустрации из головы и постарайся использовать каждый день, чтобы сделать её счастливой, да и самого себя тоже. Когда наступит время принимать решение, ты сразу это поймёшь, даже не сомневайся.
– Ты понимаешь, что толкаешь меня к женщине, которая в прошлом воплощении довела меня до самоубийства? – я сказал эту фразу в полушутливом тоне, вроде как согласился с его доводами, но Макар воспринял мои слова на полном серьёзе.
– Лис, это полная чушь,– горячо возразил он,– вины Вероники в том, что произошло, нет совсем. Всё, что мы с тобой натворили – это только наша ответственность. И наша карма,– вздохнул мой мудрый гуру.
Он поднялся на ноги, давая понять, что тема закрыта, и дальнейшее её обсасывание не имеет смысла. В общем-то, я был с ним согласен, в конце концов, нужно научиться доверять самому себе. Коли уж прежний Лис решил забыть о том, что случилось, то мне не стоит проявлять неуместное любопытство. Если к предстоящему мне экзамену невозможно заранее подготовиться, то нужно просто выбросить все эти дурацкие переживания из головы и наслаждаться жизнью, сколько бы судьба ни отпустила времени нам с Никой. Однако у меня осталось такое чувство, будто я упустил что-то важное. Я быстренько прокрутил наш разговор и сразу наткнулся на целых два вопроса.
– Ворон, ты вроде бы сказал, что почувствовал, когда я умер,– мой недоумённый тон заставил учителя снова усесться на своё место. – А что ты почувствовал?
– Пустоту,– Макар невольно поморщился, видимо, чувство было не из приятных. – Такое ощущение, словно от твоей души оторвали половину. Ты тоже это почувствуешь, когда я уйду, а когда вернусь, то твоя душа снова станет целой. Так и живём,– он тяжко вздохнул.
Брр-р, меня аж передёрнуло от такой перспективки. А ведь Ворон почти двести лет жил с этой пустотой в душе. Представляю, что он испытал, когда увидел, как меня по голове садануло бревном, и я начал тонуть. Наверное, бросил свою моторку на фиг и прыгнул за мной в чём был. Я бы и сам так поступил. Уж лучше утонуть за компанию, чем снова расстаться с половиной своей души. Да, такая тесная связь – это уникальный подарок Создателя, но пустота… И почему в нагрузку к бочке мёда всегда выдаётся ложка дёгтя?
– Ну что, всё выяснил, что хотел? – Ворон скептически усмехнулся. – А то я что-то сегодня устал от нашей задушевной беседы.
– Один маленький вопросик остался,– я смущённо потупился. – Когда я игрался в эзотерику, то сподобился посетить регрессолога и даже видел какие-то картинка из своих прошлых воплощений. Но я с ними совсем не отождествлялся. А ты говоришь, что, возвращая воспоминания, ты как бы становишься тем, кем был раньше. Значит, регрессия – это враньё, всё это на самом деле нереально?
– Лис, твоя реальность формируется твоим сознанием и интерпретируется умом,– учитель осуждающе покачал головой. – Реально то, что ты полагаешь реальным.
– Так можно очень далеко зайти,– возразил я. – В старину люди считали, что наша земля плоская и покоится на спинах трёх слонов или китов, не помню точно.
– И что? – учитель вопросительно поднял одну бровь.
– Как это что? – вскинулся было я, но тут же заткнулся. – Неужели она такой и была, наша земля? – спросил я уже гораздо тише.
– Создатель может сотворить живое мыслящее существо,– улыбнулся учитель, – По сравнению с этим чудом, какой-то ментальный концепт, который невозможно ни доказать, ни проверить – это просто игры в песочнице. Однако собственное существование тебя не удивляет, а земля на спинах китов вызывает приступ недоверия. Где логика?
– Да, я всё понимаю,– промямлил двоечник,– но это как-то уже за гранью.
– И это говорит человек, недавно превративший стальные наручники сахарную пудру,– пожурил меня учитель. – По-твоему, это менее фантастично, чем плоская земля? Поверь уже, что мысли так же материальны, как стулья, на которых мы с тобой сидим. Вся разница в частоте вибраций. Это и есть самая реальная реальность.
30 декабря
Близился новый год, и нам с Никой захотелось как-то разнообразить наш досуг. Нет, нам вовсе не было скучно, напротив, так насыщенно ни я, ни она никогда раньше не жили, но праздник есть праздник, его положено отмечать. И тут обнаружилась одна непредвиденная проблемка: на нашем острове совершенно не росло ёлок, одни сосны и лиственные деревья. Я специально сделал вылазку, чтобы проверить этот странный феномен, и убедился, что предварительные наблюдения были верны. Ни одной, даже облезлой и убогой ёлочки. И что прикажете делать? Наряжать сосну? Как-то это неправильно, суррогат новогоднего дерева нас никак не устраивал. Оставался один единственный вариант – уговорить нашего штатного волшебника материализовать нам ёлку, пусть маленькую, но настоящую.
Сам я на такое чудо пока был неспособен. Превращение наручников в сахарную пудру так и осталось моим персональным рекордом. Последующие достижения начинающего мага были более, чем скромными. Макара, кстати, это ничуть не огорчало, ему важно было, чтобы я в принципе овладел техникой управления реальностью, а уж к чему её применять – это дело десятое, не каждый же день тебя приковывают к дереву наручниками.
После завтрака Ника надела на своё личико самую милую и наивную улыбку и приступила к психической обработке нашего потенциального поставщика ёлок. Если бы на месте Макара был я, то сдался бы на первой минуте, но не таков оказался хозяин Спаса.
– Что-то вы припозднились с отмечанием,– скептически хмыкнул он,– новый год наступил больше недели назад.
Мы с Никой переглянулись. Да, никаких календарей в нашем распоряжении не было, но не могли же мы так просчитаться.
– Ты ошибаешься, учитель,– мягко возразила моя малышка,– Новый год наступит только послезавтра. Мы бы нарядили ёлку, устроили праздничный ужин. Или ты не любишь праздников?
– Скажи-ка мне, Вероника,– Макар хитро улыбнулся,– а зачем тебе нужна какая-то определённая дата? Если у тебя есть настроение приготовить нам с Лисом чего-нибудь вкусненького, то можешь заняться этим прямо сейчас. Мы тебя поддержим, правда, Лис?
– Ты ведь отлично понял, что Ника имела ввиду,– попенял я насмешнику. – Новый год – это особенный праздник, его все отмечают. В детстве я его любил даже больше, чем день рожденья. Если тебе трудно сбацать нам ёлку, так и скажи. Обойдёмся сосной.
– Технически это не такая уж сложная задача,– учитель задумчиво посмотрел в потолок,– но я принципиально не стану материализовать умирающее дерево, особенно, сейчас, когда энергетический летний цикл находится в нижней точке и потому легко подвержен манипулированию.
– Да никто не собирается ничем манипулировать,– разозлился я,– что за глупые отговорки. Кстати, а что это за летний цикл? Сейчас вроде зима.
– Лис, не горячись,– остудил мой пыл учитель,– я сейчас всё объясню. Ты ведь уже знаешь о существовании в нашем мире циклического алгоритма, который можно условно описать, как зарождение – расцвет – затухание – смерть,– он вопросительно взглянул на меня и, убедившись, что я следую за его рассуждениями, продолжил. – Наши предки называли этот цикл «лето». Характеризуется он равномерностью и независимостью от конкретных явлений и событий, это просто некий ритм, заданный Создателем. А вот годом наши предки называли промежуток времени, связанный с конкретным событием, например, природным катаклизмом, войной или правлением какого-то князя. Продолжительность года могла меняться в зависимости от этого события, он мог быть как короче одного лета, так и составлять несколько лет.
– А мне всегда казалось, что годы и лета – это синонимы,– заметила Ника.
– Да, сейчас мы используем эти термины произвольно,– согласился учитель. – Думаю, что подмена понятий произошла не случайно, кто-то специально их смешал, чтобы люди перестали разделять все явления нашего мира на автоматические алгоритмы и те, что управляются человеческой волей. Тогда всё происходящее можно списать на случайности или, наоборот, судьбу.
– Типа, на всё воля божья,– я иронично усмехнулся,– а человек – это всего лишь раб божий, подчинённый этой воле. Но причём тут ёлка?
– Любое умирающее существо излучает вибрации разрушения,– пояснил учитель. – Когда общий энергетический фон достаточно высок, например, в середине цикла, эти разрушительные вибрации нивелируются до уровня шума. Поэтому где-нибудь в июле держать в доме сорванные цветы, в сущности, безопасно. Но в нижней точке цикла любая добавка уже будет значимой. Именно поэтому в это время было принято гадать, как бы программируя следующий цикл на желаемые события.
– Значит, умирающее дерево программирует нашу жизнь на смерть и разрушение? – я никак не мог поверить в такое коварство, ведь наряжать ёлку под Новый год было моим самым любимым занятием в детстве.
– Эту традицию принесли церковники,– подтвердил мои догадки учитель. – На Руси в качестве Нового года обычно праздновали либо весеннее, либо осеннее равноденствие. Точки перегиба, то есть солнцестояние тоже отмечали, только по-разному. Зимнее солнцестояние обычно посвящалось спокойным медитативным практикам, призванным запрограммировать грядущий цикл на позитивные события, а летнее солнцестояние, напротив, использовали для набора энергии и созидания новой жизни.
– А сейчас мы всю новогоднюю ночь обжираемся и бухаем,– я горько улыбнулся. – Хорошенький цикл мы таким образом себе запрограммируем, да ещё под аккомпанемент эманаций умирающего дерева.
– Возможно, именно в этом и состоит смысл нынешнего формата Новогодних праздников,– учитель сочувственно покивал. – Пастухам человеческих стад гораздо легче нами управлять, когда наши сознания пребывают в депрессивном, подавленном состоянии. Кстати, та дата, которую сейчас принято отмечать как Новый год, ничего общего не имеет с естественным циклом,– он хитро подмигнул. – Энергетический минимум приходится на ночь с двадцать первого на двадцать второе декабря. Так что твой любимый праздник, Лис, – это ещё один симулякр, просто дата, оторванная от алгоритмов нашего мира.
– Ты поэтому сказал, что Новый год мы пропустили,– догадалась Ника. – Как жаль, что мы этого не знали раньше.
– А что бы тогда изменилось? – учитель ласково погладил её по голове. – Лис и так каждый день несколько часов проводит в медитации. Думаю, ничего разрушительного он там не напрограммировал, а Лис?
– Всё, что я сейчас программирую – это мелкие вмешательства в естественный ход событий, типа, что-нибудь куда-нибудь передвинуть или покрасить в другой цвет,– пробурчал я. – Ничего сакраментального.
– Вот и славно,– учитель уже собрался было закончить наши утренние посиделки, но у меня появился ещё один интересный вопрос.
– Кстати, а каким образом мы вообще можем улавливать эманации других объектов, типа ёлок? – я тормознул нашего гуру уже на подъёме. – Ты же говорил, что воспринимаемую нами реальность создаём мы сами. Ёлка, конечно, тоже имеет природу сознания и, соответственно, проявляется в виде каких-то форм, например, негативных эманаций страдания. Но потребителем этих форм должна быть сама ёлка, а вовсе не мы.
– Ты абсолютно прав, Лис,– учитель с удовольствием отхлебнул чаю и принялся поучать,– наша картинка реальности создаётся исключительно нашим сознанием. Но это вовсе не исключает влияние на нас прочих проявленных форм, мы связаны со всем нашим миром. А потому наша картинка реальности как бы не совсем наша личная, скорее, она наша общая, всех проявленных в нашем мире сознаний. Мы с этими сознаниями постоянно общаемся, только не непосредственно, а как бы через сервер, то есть через сознание Демиурга.
– Это что-то вроде распределённой сети? – небрежно поинтересовался я с видом крутого профи.
– Не совсем,– учитель насмешливо хмыкнул, заценив мою попытку казаться умнее, чем я есть на самом деле,– дело в том, что в нашей Игре сервер не локализован, он пропитывает наш мир как вода губку. Так что коммуникация между игроками идёт непосредственно через среду. Только не нужно воспринимать мои аллегории буквально,– предупредил он,– сравнение с водой – это просто для наглядности. На самом деле эта среда имеет гораздо более высокие вибрации, чем любой материальный объект, даже воздух.
– Ты говоришь о ноосфере? – я снова не упустил возможности поумничать.
– Лис, ты можешь налепить на описанное мной явление любой ярлык, если так оно станет для тебя понятней,– покладисто согласился учитель. – Пусть будет ноосфера. Именно через эту коммуникационную среду пастухи человечества внедряют в наши умы нужные им смыслы.
– А как они это делают? – мне уже стало по-настоящему интересно.
– Эти техники мне неизвестны,– обломал меня Ворон. – Одно могу сказать, что работают они за счёт массовости. Иначе говоря, чем больше игроков воспримут соответствующую символику, тем мощнее будут работать внедрённые смыслы. В целом, смыслы подчиняются тем же циклическим законам, что и остальные проявленные формы. Малюсенькое семя прорастает в умах людей, расцветает пышным цветом и даёт плоды, а потом его ждёт распад и забвение. Но к тому времени плодами уже успеют воспользоваться создатели данного смысла.
– Хитро́,– я невольно восхитился такому ненавязчивому способу программирования человеческих умов. – Мы тут, значит, все варимся в одном супе, а эти махинаторы добавляют в наш супчик своих специй, чтобы повкуснее нас схарчить. А мы даже ничего не можем сделать, потому что являемся частью этого супа, и нам из него не выпрыгнуть.
– Да, мы – часть общего супа,– согласился учитель,– но мы вовсе не растворены в нём, если ты это имел ввиду. Сознания игроков отделены от сознаний как Демиурга, так и Создателя благодаря наличию у нас такого инструмента, как ум. Ум не позволяет нам слиться ни с нашим миром, ни с нашим высшим я. Он в данном случае работает как защитный скафандр, сохраняющий целостность нашего сознания. Но в одном ты прав, из всех проявленных нашими сознаниями объектов лишь крохотная часть является плодом нашего персонального творчества, остальные – просто штампы, навязанные нам нашим общим коммуникационным пространством. И этим пространством заправляют вовсе не святые, радеющие за благо человечества персоналии.
– Если я правильно понимаю, наш ум – это исключительно индивидуальный инструмент,– я вопросительно взглянул на учителя,– и интерпретирует он вибрации нашего сознания тоже уникальным образом. Тогда я не понимаю этих пастухов. Как они могут быть уверены, что внедряемый штамп или смысл будет одинаково интерпретирован умами разных людей? Мы ведь все уникальны.
– Не настолько, чтобы наши интерпретации так уж кардинально различались,– пояснил учитель. – Да, твоё восприятие, к примеру, меня будет отличаться от того, как видит меня Вероника, но вы оба увидите человека, а не розового крокодила. Понятно?
– А сам ты себя как воспринимаешь? – я заговорщицки подмигнул Нике, меня позабавило, что Ворон выбрал в качестве примера себя любимого, мог ведь взять любой предмет. – Наверное, великим и ужасным волшебником?
– Лис, ты ведёшь себя как ребёнок,– Ника укоризненно покачала головой. – Не обращай на него внимания, учитель. Нашего малыша прокатили с Новым годом, вот ему и неймётся отыграться.
– Меня невозможно обидеть, милая,– учитель взял её руку и слегка пожал, как бы успокаивая. – В том, что Лис сказал, есть зерно здравого смысла, поверь мне. Нет, я не о том, что действительно являюсь великим и ужасным, а о том, что наша личность – это всего лишь роман, написанный нашим умом.
– В каком смысле? – вскинулся я. – Ты хочешь сказать, что наши личности – это просто выдумка?
– Нет, ум не умеет ничего выдумывать,– пояснил учитель,– он умеет только интерпретировать реально существующие вибрации нашего сознания. Однако его интерпретация личности имеет весьма опосредованное отношение к истинному я.
– А как ты понимаешь это истинное я? – поинтересовался пристыжённый невежа.
– Ты мне скажи,– предложил учитель. – Про Веронику не знаю, но ты совершенно точно соприкасался со своим истинным я.
– А высшее я и истинное я – это одно и то же? – Ника забавно нахмурилась и наклонила головку. У меня все умные мысли сразу выветрились из головы. Захотелось схватить в охапку мою любопытную малышку и утащить на чердак. Как я сдержался, сам не пойму.
– А вот Лис нам сейчас всё объяснит,– учитель с ироничной улыбочкой откинулся на спинку стула.
Вот и довыпендривался. Всё правильно, коли уж ты наезжаешь на учителя, то изволь доказать, что имеешь на это право. Так, давайте рассуждать логично. Если я соприкасался со своим истинным я, а Ника нет, то речь, видимо, идёт о пребывании в естественном состоянии сознания. Она-то этими практиками, в отличие от меня, не балуется. Я попытался припомнить свои ощущения во время пребывания в своей природе и должен был признать, что моя личность в такие моменты напрочь отсутствовала. А что же я тогда ощущал? Точно не пустоту и не просто состояние бытия, хотя это состояние как раз имело место. Но было и ещё кое-что, моё я там всё-таки присутствовало, просто оно не было окрашено рефлексиями ума. У этого истинного я не было имени, возраста, внешности, не было даже пола.
Откуда во всеоснове могло появиться это ощущение самоидентификации? Она же бесструктурна и бесформенна. Что же тогда может ощущаться как я? Стоп, ну я и балбес. Это всеоснова бесформенна, а у меня как раз форма имеется, та самая форма, что делает меня уникальным, мой индивидуальный вибрационный спектр. Я победоносно улыбнулся и бросил на аудиторию снисходительный взгляд.
– Наше истинное я – это наша проявленная форма,– провозгласил великий мыслитель. – Мы можем её ощутить при осознанном пребывании в естественном состоянии сознания.