Смотрит на меня удивлённо, не ожидая подобного ответа, и произносит:
– Боже, только не говори, что девчонки спорили о том, кто затащит тебя в постель!
– Да ну, они же все могли выиграть. Одновременно.
Отталкивает меня ладонями и пытается уйти, но я успеваю схватить её за запястье и притянуть к себе.
– Всё равно не отпущу.
***
Я не знаю, когда родились эти чувства. Может быть, в тот день, когда она бросила свой первый взгляд в мою сторону и поцарапала мою броню холодными глазами. Или когда я прочитал ей в палате первую книгу. Возможно, когда наблюдал, как девушка медленно засыпает. А может, в то утро после возвращения из больницы, когда увидел её в смешной пижаме, или тем вечером, когда она стояла на снаряде, грациозно выполняя гимнастические элементы.
Чем больше я об этом думал, тем больше понимал, что я любил её всю жизнь. Будто до знакомства с ней ни одна девушка не вызывала во мне эмоций, потому что я все берёг только для неё.
Порой мне казалось, что Алёна – это лёд, а я пламень, который готов её растопить. Я касался её и видел, как железное спокойствие покидает девушку, она словно оживает, выбирается из панциря на свет и начинает дышать. Уставшая после учёбы и тренировок, она приникала ко мне все телом и также жадно отвечала на мои поцелуи, с той же алчностью просила ещё и ещё, пока я не чувствовал, что схожу с ума от болезни, носящей её имя.
У меня не возникало желания поторопить её, несмотря на то, что я поклонялся ей как божеству, желал и мечтал войти в тело. Вместе с тем я получал мазохистическое удовольствие от того, что мы каждый раз оттягиваем близость. Меня спасали только фантазии о ней и правая рука.
В один из зимних вечеров середины января, в тот самый день, когда мне исполнилось двадцать два года, я предложил ей выпить со мной шампанского, правда, не сообщил, в честь чего. Мне не хотелось никого видеть и слышать в этот раз кроме неё, поэтому, когда она пришла, я отключил телефон, так и не приняв поздравления.
Алёна ушла с тренировки пораньше, что давалось ей с огромным трудом, отдыхать она совсем не умела, и мне стоило больших усилий получить этот вечер для себя.
Не знаю, откуда вообще у меня находились силы быть таким понимающим и терпеливым. Она могла делать со мной что угодно, хоть в узлы завязывать, потому что мы виделись так редко, что ради тех мгновений, когда она была рядом, я готов был отдать что угодно. Только вот не пользовалась этой возможностью.
– Я не пью алкоголь. Совсем, – тихо произнесла, когда я передал ей бокал. Она взяла его, посмотрела на пузырьки и поставила на стол.
Скажи эти слова она не так отстранённо, я, может быть, не обратил бы на них внимания, но её поведение дало понимание, что за ним кроется.
– Думаешь, от одного бокала завтра упадёшь с бревна?
Она качает отрицательно головой.
– У меня мама была алкоголичкой, не хочу рисковать, вдруг это семейное.
Алёна произносит эти слова, глядя мне прямо в глаза, и я догадываюсь, что ей важно понять мою реакцию. Нет, я, бесспорно, догадывался, что бабушка не в капусте её нашла, строил версии о том, что родители попали в аварию или произошла ещё какая-то трагическая случайность. А ещё в моём представлении дети алкоголичек не становились чемпионками мира по спортивной гимнастике. Я навесил на девушку ярлыки, полагая, что единственная драма, случившаяся в её жизни, была связана с моей личностью.
Притянул её к себе, не зная, требуется ли ей утешение или это мне необходимо унять её страдание, потому что я видел его в её глазах. Она смотрит на меня так, будто после сказанного ожидает, что прогоню её.
– Расскажи, – прошу я. Не хочу, чтобы между нами что-то стояло, а сейчас она отгородилась от меня своей тайной, которая кажется ей постыдной.
Отходит к окну и уже больше не смотрит в мою сторону.
– Да нечего рассказывать, – слышу её по-детски обиженный голосок, не вижу лица, но догадываюсь, что она поджимает губы, – если вкратце, папа бросил маму, она не смогла с этим справиться и прибегла к помощи спиртного.
Стою сцепив пальцы за спиной на столешнице, борясь с желанием обнять Алёну, но чувствую, что сейчас ей это не нужно.
– Где сейчас отец?
Она поворачивает голову, давая возможность рассмотреть её профиль, немного надутые губы беззащитного ребёнка.
– Не знаю и, если честно, уже не хочу знать. У него другая семья, другие дети. Это совсем не интересно, Клим, – изгибает рот в болезненной улыбке, повернувшись ко мне.
– Интересно. Ты осталась в детстве без отца, а я без матери.
Не знаю, к чему произнёс это, наверное, хотел показать ей, что мы не так уж сильно различаемся.
– Но, по крайней мере, она не была алкоголичкой и не спалила единственное жильё своих дочерей, заснув с сигаретой.
Блядь. Что можно на это сказать? Мой отец не был примерным родителем, пусть и считал меня одной из шахматных фигур на своей доске, которую можно переставлять по своему усмотрению, но, по крайней мере, я никогда ни в чём не нуждался, пожалуй, кроме хотя бы какого-то проявления человеческого тепла.
– А я думал, у меня было тяжёлое детство, – криво улыбаюсь, желая снять напряжение.
– Как видишь, я и тут победитель, правда, медаль мне за это на шею не повесят.
– За это – нет, но у меня кое-что есть для тебя по другому поводу, – достаю бархатную коробочку и протягиваю ей, не зная, понравится ли ей мой маленький подарок.
Алёна нерешительно берёт, погладив крышечку пальцами, но не находит в себе смелости раскрыть.
– И какой повод?
– Открой.
Немного хмурится, но, как послушная девочка, открывает и находит внутри кулон из розового бриллианта в форме сердца с венчающим его прозрачным бриллиантом круглой огранки на короткой платиновой цепочке. Никогда раньше не выбирал подарков, обычно отдавал свою карту, позволяя купить что вздумается, поэтому сейчас испытывал странное волнение. Алёна едва касается холодной поверхности камня, поднимая на меня глаза, в которых отражается свет драгоценных камней.
– Очень красиво, но я не могу принять такой дорогой подарок.
– Жаль, тогда придётся его выбросить.
Смотрит в глаза, выискивая признаки безумия, и, должно быть, находит. Я беру украшение из коробочки, поворачиваю девчонку к себе спиной и прошу приподнять волосы, застёгивая на шее кулон. Не сумев сдержаться, провожу небритым подбородком по тыльной стороне шеи, оставляя розовый след на нежной коже, который тут же покрываю поцелуем. Она замерла, дрожа в моих руках, и это была самая извращённая и сладкая мука, быть рядом с девушкой, которую хочешь больше всего на свете, и не иметь возможности её взять.
– Не теряй, это моё сердце, отдаю на хранение.
– Тогда я его никому не отдам и тебе не верну. Никогда. Даже не проси.
Поворачивается ко мне лицом, обнимая за шею. Я усаживаю её на столешницу, так что наши лица оказываются на одном уровне, а она сжимает мои щёки ладонями, закрывает глаза, проводя своим маленьким носиком по моему, и целует, сначала едва касаясь, а затем обжигая языком мои губы и рот, исследуя, изучая, ведя за собой, а я жаждущий путник, который идёт за своим проводником к оазису с пресным озером. В какой-то момент я дохожу до пика, понимая, что точка невозврата слишком близка, за ней я потеряю контроль, но не в силах остановиться.
Алёна ещё теснее прижимается ко мне. Нас разделяют мои брюки и её трусики, и тонкие колготки. Больше под платьем на ней ничего нет. Не знаю, делает ли это она осознанно или нет, но Алёна трётся о мою напряжённую ширинку промежностью, доводя меня до исступления. С подросткового возраста я не кончал в штаны во время ласк с девочкой, но похоже, это время сейчас ко мне вновь вернётся.
Не могу останавливаться, не хочу, целую изгиб шеи, ключицы, стягиваю платье с плеч, слыша треск ткани, чтобы вобрать в рот острый напряжённый сосок. Алёна немного откидывается назад, упирается руками за своей спиной, ещё больше открываясь мне, продолжая со всеми своими гимнастическими способностями скользить мокрыми трусиками по члену под слоем одежды. Провожу языком по ареоле, немного дуя и сжимая сосок зубами, доставляя ей лёгкую боль, но она лишь откидывает голову в судорожном вздохе, и её тело пронзают конвульсии, надеюсь, первого оргазма с мужчиной. Ноги дрожат, ещё сильнее сжимая мой торс, продлевая агонию движением вверх и вниз, и я кончаю от петтинга острее, чем от последнего секса с женщиной.
Мы замираем тяжело дыша, взмокшие и липкие, и девушка, осознав произошедшее только что, зарывается лицом мне в шею, лишь бы не смотреть в глаза. Я провожу ладонями по её спине, успокаивая, понимая, что гормоны на почве воздержания играют с нами в интересные игры. Я готов повторять их ежедневно, лишь бы иметь возможность касаться её, слышать возбуждённое дыхание, изучать языком вкус её тела во всех местах, и там, под трусиками, больше всего. Когда думаю об этом, мой рот наполняется слюной, чувствую себя голодным зверем, нашедшим свою самку и желающим отметить её своим семенем. И эти мысли пугают меня до чёртиков.
15. Алёна
Моё сердце рвалось в зал ещё и потому, что я знала, – скоро придёт новый тренер. Я всегда прислушивалась к словам Таисии Андреевны, и когда она сказала, что не потянет мою подготовку к Олимпийским играм, значит, так и было. Но если быть совсем честной, мне казалось, что после случившегося с Кириллом тренер чувствовала такую острую вину передо мной, что ей стало сложно меня тренировать, а мне – ей довериться, как раньше, на все сто.
Мне требовалась новая программа на предстоящие чемпионаты, я должна была доказать, что меня не выбило из строя, а именно так будет думать спортивное сообщество, зная, насколько тяжёлую для гимнаста травму я получила, после которой мало кто мог вернуться в спорт, а ещё меньше было тех, кто был способен завоевать олимпийское золото.
Дата приезда Данилевского всё ещё оставалась не известна. Знала, что последние годы он успешно тренировал американских гимнастов, но, как говорят, заскучал по родине и ему надоело приносить пользу чужой стране. Возможно, он просто успел достаточно заработать денег и решил сделать что-то для души. Хотя то, что я о нём знала, ставило под сомнение существование у него души.
Долгие годы в России не было гимнасток, которые могли бы побороться за олимпийское золото с мощными американками, чьи бицепсы вызывали вопросы о том, что они для этого принимают и чем питаются, или с тонкими японками, которые выглядели так, будто не вступили ещё в фазу полового созревания, больше похожие на десятилеток в свои шестнадцать.
Конечно, все допинг-пробы были отрицательными, а поставленная в детстве гиперреактивность до сих пор была основанием для приёма запрещённых препаратов благодаря так называемому терапевтическому исключению. Для российских спортсменок такой трюк не работал.
Кто-то может спросить, зачем гимнастке допинг, ведь у нас важна не только сила, но и гибкость, артистичность и прочая, прочая. Однако отработка элементов требует сверхконцентрации и огромной выносливости.
Я слышала, что некоторые гимнастки принимают препараты для контроля своего эмоционального состояния, эти волшебные средства убирают волнения, переживания и стирают усталость, после них ты перестаешь вообще что-то чувствовать и откуда-то приходит прилив энергии. Я никогда не принимала запрещённых препаратов, на русских было обращено в последние годы слишком много внимания, и кровь, и моча так тщательно проходили проверку, что страшно было лишний раз принять не ту таблетку. Я знала наизусть список запрещённых и разрешённых препаратов, содержимое моей аптечки было проверено до последнего компонента.
Чтобы победить своих главных соперниц, которые заранее обладали преимуществом, контролируя своё тело и сознание с посторонней помощью, а также возможным судейским засуживанием, мне нужно было тренироваться больше и лучше, чем они, показать элементы чище и сложнее, чтобы стать безоговорочно первой.
Закончилась длительная разминка, каждая мышца моего тела в тонусе и наполнена кровью. Ранний час, в гимнастическом зале никого, и я имела возможность спокойно, без посторонних взглядов, позаниматься.
Таисия Андреевна стояла рядом с кружкой кофе в руках, наблюдая за мной сонным взглядом, пока я подготавливала брусья под себя, растирала снаряд магнезией. Обычный ритуал перед тренировкой сегодня был для меня особенно ценен. Сердце в груди билось быстро и взволнованно, пока я чувствовала под пальцами снаряд, я усмиряла его. Не знаю, могут ли так остальные спортсмены, никогда не была в чужом теле, но я была способна контролировать каждую мышцу своего тела вместе и изолированно, а сердце тоже было мышцей.
Я подошла к стойке с магнезией, чтобы тщательно проработать руки, после чего натянула специальные гимнастические перчатки. Пара шагов, и вот я стою у разновысоких брусьев, рядом тренер, готовая меня поймать в любой момент.
В период реабилитации я занималась на них, но не выполняла соскоков, прыжков, элементов, при которых была какая-либо нагрузка на ногу, в первую очередь ударная. Я хотела выполнить свою старую программу, которую показывала на чемпионате мира, но тренер запретила, так как она была полна сложных элементов, поэтому сейчас мне предстояло выполнить то, что делают заурядные спортсменки.
Отрываюсь от земли и касаюсь нижней жерди и сразу взлетаю на верхнюю. Тело лёгкое, мышц мало, слабость приходит быстро. Я никогда не была особо сильной в физическом плане, выполняла элементы скорее на силе воли, нежели силе мышц. Большой оборот на верхней жерди, я вижу мельком, как далеко от меня земля, но тут же забываю эту мысль. Сальто в вис, и от моих движений тонкие волоски вылетают из пучка, щекоча лоб и щёки, задерживаюсь на верхней жерди на доли секунд в стойке на руках, и вновь полёт вниз с высоким темпом вращения. Завершаю композицию соскоком и касаюсь стопами мата, тут же выпрямляясь за руками вверх, как пружинка.
– Слабенько, конечно, слабенько, – слышу я за спиной незнакомый мужской голос, но тут же осознаю, кому он может принадлежать.
Медленно оборачиваюсь, ощущая подёргивание мышц от напряжения. Передо мной стоит высокий мужчина в возрасте, его некогда тёмные волосы похожи на смесь соли и перца, крупные нос, морщинистый лоб и глубокие носогубные складки будто запечатлели на его лице вечную гримасу недовольства. От взгляда холодных серых глаз хотелось поёжиться и надеть куртку.
Слова мужчины вызывают острую обиду, ведь он наверняка слышал об аварии, знает, как давно я не тренировалась в полную силу, но я тут же решаю избавиться от этого чувства, ведь он прав. Я действительно сейчас непозволительно слабая.
– Я знаю, сделайте меня сильной.
Кому-то в этот момент я могла показаться дерзкой или бросающей вызов, но сама я так не считала. В глазах мужчины блеснул интерес, и на долю секунды я увидела подобие улыбки на губах, которая быстро испарилась.
– У меня уже есть ученица, – и удалился в туман.
Смотрю на своего тренера в растерянности.
– Ну а кто сказал, что будет легко, – пожимает Сумина плечами.
Одна изматывающая тренировка сменялась другой. Моё расписание было настолько жёстким, что я едва находила возможность сходить в туалет. Утром пробежка для развития выносливости и небольшая тренировка перед занятиями в университете, затем пары, на которых я одновременно пыталась бороться со сном и усваивать материал. Если Клим был в городе, он забирал меня у входа в университет и отвозил на базу. Пожалуй, эти двадцать минут в пути были единственным временем, которое я могла уделить ему, а дальше тренировки до глубокого вечера.
Иногда я вырывала один выходной на неделе, и мы проводили его вместе, и всё равно часто мои мысли были заняты другим мужчиной – Данилевским. Клим знал, как я переживаю, что он не обращает на мои старания никакого внимания, я рассказывала ему всё происходящее в зале, правда, мои истории не отличались насыщенностью.
Если быть совсем честной, то я находилась на грани истерики от того, что в своих планах по завоеванию интереса Сергея Архиповича Данилевского я не продвинулась ни на гран, мои нервы были ни к чёрту, я очень переживала, что могу не попасть в сборную на предстоящие соревнования.
Однажды, когда я хотела обсудить с тренером свою программу и направлялась в тренерскую, стала свидетелем разговора Суминой с Сергеем Архиповичем обо мне.
– Серёж, да пойми ты, несмотря на травму, Алёна – единственный реальный претендент на золото, – яростно отстаивала меня тренер.
– Нет, это ты пойми, Таисия, что с такими травмами, как у неё, не выигрывают олимпийское золото, я видел её ногу, у неё там пластина на всю щиколотку. Не выдержит она моих нагрузок. Зачем мне ученица, которая будет потом жаловаться, что у неё болит нога? А она будет у неё болеть!
Не стала больше слушать, как они ругаются, потому что тон у обоих был повышенный. Действительно, слова Данилевского не так далеки от истины. После долгих тренировок нога болела, ныла, порой отекала, но никогда это для меня не было основанием для того, чтобы завершить тренировку. Эта боль стала для меня привычной, шла фоном к каждодневным занятиям. Лишь когда она отнимала у меня все силы, я принимала обезболивающие таблетки, которые не всегда помогали. При острых болях в ход шли уколы.
Тренер старалась, готовила, но всё казалось мне недостаточным. Возможно, это была какая-то психологическая атака моего мозга, ведь до того момента, пока сама Сумина не признала, что не тянет мою подготовку, у меня не было мыслей сменить тренера, а сейчас всё, что мы с ней делали, казалось самодеятельностью.
Я видела, что Сергей Архипович применяет новые техники освоения элементов, даёт новые подводящие упражнения, которые нашей школе были не знакомы. Порой останавливалась и наблюдала за ним и его ученицей, почти не отдавая себе отчёта в этом. Малевская, конечно же, замечала мой интерес, и я видела на её лице выражение превосходства от того, что именно он её тренер. Да, я завидовала ей. По-чёрному, так, что даже не думала, что способна на подобное чувство.
Но вместе с тем и она видела мой прогресс, с каждым днём я набирала форму, и благодаря жесткому режиму питания и тренировок мои мышцы оформились и налились силой, больше не дрожа от напряжения, как было первое время после начала полноценных тренировок. Мышечная память позволила быстро возвращаться на мой былой уровень, и я очень ждала предстоящих соревнований, хотя пока не была заявлена ни на одни, но надежды не теряла.
Между нами существовало молчаливое соперничество, которое замечали все, и я бы даже не удивилась, узнав, что ребята делают ставки, кто кого обойдёт и попадёт в сборную. Мы с ней мало общались, но каждый наш разговор заканчивался склокой. Новые обстоятельства показывали и новые стороны моей натуры. Раньше, до травмы, когда я была безоговорочно первой, мне не приходилось быть колкой или агрессивной, сейчас же страх выдавал меня с головой, хотя у меня и находилось небольшое оправдание в том, что я была в сексуальном плане взвинчена Климом до предела и измотана тренировками.
***
В один из очередных тренировочных дней, в то время когда часть ведущих учителей была на выезде в администрации города по организационным вопросам, ко мне подошла Малевская:
– Что, Комар, так и будешь смотреть на нас как собака на кость?
Честно, мне кажется, в меня вселился Клим, потому что больше нечем мне было объяснить своё желание схватить её за хвостик и опустить лицом в чашу с магнезией.
– А ты настолько переживаешь, когда я смотрю в вашу сторону, что даже ножки начинают дрожать?
– Было бы с чего, Данилевский отлично знает, что я лучше тебя, – парирует Малевская.
– В том то и дело, что не знает, – ершусь я.
К нам подходит одна из девчонок, делая брейк руками, разводя нас, как на ринге, в стороны.
– Девчонки, прекратите это уже, если хотите, устройте дуэль, кто чище выполнит какой-нибудь элемент, та и лучше, – предложила она.
Анастасия дерзко смотрит в мою сторону, оценивая, поведусь ли я на провокацию или нет.
– Что, Комар, трусишь?
– Дуэль так дуэль, – пожимаю плечами с деланно безразличным видом.
– Отлично, выбирай снаряд, я выберу элемент.
– Разновысокие брусья, – кидаю я, зная, что хороша на них.
– Выполняем «Петлю Корбут».
В зале повисла тишина. Я не видела, чтобы Малевская тренировала этот элемент, но очевидно, что так и было, раз она предложила его.
– Вы рехнулись? – слышу голос Кати, которая вышла из ряда наблюдавшей за нами толпы и приблизилась ко мне. – Комар, не вздумай соглашаться, ты не так давно вернулась в строй. Если упадёшь, никакой Данилевский не поможет тебе попасть на соревнования, будешь в травматологии лежать до конца жизни.
Смотрю на Катю, не веря, что именно она единственный глас разума здесь. Сердце бьётся бешено. Я тренировала петли, но всегда рядом был тренер, которая могла меня поймать, поддержать, а сейчас рядом только девчонки, ни одна из которых не осмелится подойти к снаряду, пока я буду на нём, да и при желании, если буду лететь вниз, не смогут помочь.
Знаю, что Катя права и раньше я никогда не рисковала своей жизнью и здоровьем, но на плече будто чёрт сидел, шепча на ухо согласиться, несмотря на опасность и несмотря на то, что я не была уверена в своих силах при выполнении этого элемента на сто процентов.
Протягиваю Малевской руку:
– По рукам, – мы жмем друг другу сухие от магнезии ладони, и их разбивает девчонка, предложившая дуэль.
К нам подтягивается всё больше и больше людей, все прекратили тренировку. Наблюдать за нами было куда интереснее.
Настя вышла к брусьям первая. Обработала поверхность, проверила, закреплён ли снаряд под неё, должно быть, прочитала молитву и полетела на нижнюю, а затем на верхнюю жердь. Для выполнения этого упражнения Малевская подходила идеально, она была ниже меня, её ноги по отношению к туловищу короче, чем у меня, поэтому ей просто-напросто было проще.
Мы все забывая дышать смотрели, как она, держась за брусья руками, встаёт на перекладину ногами и, отталкиваясь, делает сальто назад, чтобы вновь поймать перекладину. Она стремится руками, выгибаясь всем телом в сторону брусьев, но нам уже видно, что она не дотянется до них. Все, как в замедленной съёмке, наблюдали, как девушка летит на маты. Она если бы и не разбилась, то запросто могла себе что-то повредить, приземлившись животом о мат. Я заметила Данилевского, лишь когда он вышел на маты, чтобы поймать свою ученицу.
Мы все в ужасе наблюдали, как он опускает её на мат, оставшуюся целой и невредимой лишь благодаря его хорошей реакции.
– Чья это была идея? – он не кричит, но его голос раздаётся на весь зал настолько громко, что мне кажется, от вибрации его тона дрожат мои внутренности.
Оглядываюсь на ребят, все опустили глаза в пол.
– Это была наша с Малевской идея, – делаю я шаг вперёд, стараясь не показывать страха.
– И в чём же заключалась ваша «идея», девушка? – спрашивает он так, будто не может вспомнить мою фамилию.
Сглатываю слюну, облизывая пересохшие губы.
– Выполнить чисто «Петлю Корбут», – признаюсь, опуская глаза в показной покорности.
– И что, вы хотите сказать, что способны?
Я киваю. Какое-либо сомнение покажет мою беспросветную глупость.
Сергей Архипович удивлённо поднимает бровь и жестом показывает на брусья, но до меня не сразу доходит, что он хочет, чтобы я продемонстрировала верность своего утверждения.
«Надеюсь, меня он тоже поймает», – размышляла я, пока готовила снаряд, в чём он мне помог. Посмотрела на него украдкой. Всё же он пугал меня до чёртиков, но сейчас мне вдруг показалось, что если я смогу поразить его, то, может быть, он передумает и возьмёт меня?
В голове возникает идея, но я пока не сообщаю о ней, обдумывая её с трепетом и страхом. Стою, смотрю на белую пудру магнезии, прокручивая в голове комбинацию, которую хочу, чтобы сейчас исполнило моё тело. Не только петлю, но всю программу, с которой выступала советская гимнастка на чемпионате мира в семьдесят восьмом году.
В своё время я умоляла Таисию Андреевну обучить меня петлям, которые выполняли наши соотечественницы в семидесятых. Она, конечно, считала это блажью, так как их давно запрещено выполнять на соревнованиях, но мне очень хотелось, да и ей самой было любопытно, получится ли у меня.
Сумина будто почувствовала мою задумку, она, как и Данилевский, вернулась после совещания и подошла ко мне, тихо, так чтобы никто кроме меня и Данилевского её не услышал.
– Алёна, не вздумай!
Я смотрю на неё, не успевая слово сказать, как слышу слова Данилевского:
– Нет, она рвётся показать свои способности, не будем её останавливать.
Ощущаю в его словах желание меня наказать, а не увидеть, на что я способна, и это подстёгивает меня ещё сильнее.
– Ты не понимаешь, она хочет выполнить «Петлю Мухиной», – Сумина, с нескрываемой тревогой в голосе, пытается теперь отговорить Сергея Архиповича, но не знаю, кто из нас упрямее, я или он.
Снова киваю, подтверждая её слова. Данилевский никак не реагирует, лишь складывает руки на груди.
– Тогда лови её, у неё получается через раз, – опускает руки Сумина.
Пропускаю слова тренера мимо ушей. Я знала свои минусы, знала, что порой ленилась, могла проявить слабость, недовыполнить элемент, рассчитывая на помощь и поддержку Суминой. Сейчас же морально на мне ответственность за собственное будущее, и я должна сделать всё на пределе своих возможностей.
Подхожу к брусьям, закрываю глаза, сосредотачиваясь. Вокруг тишина, но даже если бы раздавались звуки – я не способна их слышать. Только собственное дыхание и биение жилки где-то на шее.
Открываю. Руки на нижней жерди, оборот вокруг неё, поднимаю тело на руках, перелетаю с нижней жерди на верхнюю и встаю ногами на неё, полностью выпрямляясь. Там, где-то внизу, пол и маты, они очень далеко, и, если я брошу на них взгляд, обязательно упаду, сердце гремит в груди от напряжения, ладони потеют от страха. Я так некстати высока для гимнастки, что кажется, земля от этого ещё дальше, риск больше, страх выше. Отталкиваюсь ногами назад и делаю винт с вращением вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов. Чувствую тело в пространстве, в воздухе, в отрыве от какой-либо опоры, и только мышцы знают, где сейчас находится жердь, за которую я обязана уцепиться просто потому, что не вижу её в таком положении.
Касаюсь её. Выдох. Оборот, стойка на руках на верхней жерди и вновь сложный элемент с отрывом в полёте от верхней жерди, чтобы вернуться к ней, успев развести ноги в полёте почти в шпагат. Перелёт на нижнюю с отбивом животом – и земля. Тяжело дышу, не веря, что стою на мате. Не упала. Выполнила. Ноги и руки дрожат, меня всю трясет. И на таких негнущихся ногах я поворачиваюсь к Данилевскому. Он изумлён. Долю секунды я вижу это в его глазах. Мне удалось удивить его.
– Насте понадобится для поддержания соревновательного духа замена, так что приходи через неделю на тренировку, до этого меня не будет.
Он согласился меня тренировать и одновременно унизил, сообщив, что это только для того, чтобы Малевская не расслаблялась. Сцепляю зубы, чтобы не высказать то, что думаю, и ухожу в душ.
Пока прохожу мимо зевак, они хлопают меня по спине, а я и забыла обо всех, мне не было ни до кого дела, потому что этот цирк был устроен для одного зрителя, но и он, похоже, не оценил.
Убеждала себя, что Данилевский хороший психолог и манипулятор, либо он знает, как воздействовать на мой боевой дух, либо действительно я лишь игрок на замену.
***
Вечером с базы меня забрал Клим. Душ не унял напряжение и злость, приправленные разочарованием. Мышцы, казалось, до сих пор дрожали, но не от усталости. Стресс её стер.
– Данилевский согласился меня тренировать, – сообщаю я.
Самгин бросает на меня взгляд, но не видит на моём лице радости.
– Что-то ты не прыгаешь от счастья, ты ведь так этого хотела.
Пожимаю плечами, думая, рассказывать ли ему, насколько сегодня безумно вела себя.
– У меня сегодня была дуэль с Настей, – всё же решаюсь, Клим недоумённо приподнимает бровь. Я замечаю, что он не гонит машину, а медленно ведёт её на черепашьей скорости. Улыбаюсь, зная, что он оттягивает передачу меня на поруки бабушке. – Мы устроили соревнование на выполнение «Петли Корбут».
Клим резко тормозит. Чувствую, кое-кто перешерстил интернет на тему спортивной гимнастики, раз понимает, о чём речь.
Выключив двигатель, парень отсоединяет мой ремень безопасности и перетаскивает себе на ноги. Я довольно улыбаюсь, смотря на его злое лицо, думая о том, что растяжка позволяет, сидя на нём в тесноте спортивной машины, чувствовать себя абсолютно удобно.
Он сжимает мой подборок, так улыбаться уже не получается. Да, определённо очень злой.
– Ты сумасшедшая?
Его пальцы причиняют мне лёгкую боль, я вижу демонов в его глазах, и мне хочется заманить их к себе и поиграть. Откуда это во мне? Какое чудовище он разбудил? Совершаю движение бёдрами, вспоминая наше приключение на кухне, после которого я долго не могла смотреть ему в глаза от смущения, и вот, снова веду себя непристойно. Вижу, что на него это действует, он теряет сосредоточенность.
– Алёна, – голос предостерегающий, тихий, хриплый.
Невыносимо хочу его, так что в глазах темнеет.
Его рука расслабляется и скользит с моего подбородка к шее, чувствую, как его длинные пальцы её сжимают, не сильно, но так, будто он угрожает мне, напоминая, что я играю с огнём и могу ещё прийти в себя. Но мне не хочется. От его близости, его запаха, его губ, которые совсем рядом, я теряю голову, забывая дышать и думать.
Он принимает эту игру. И теперь обе его руки исследуют моё тело, сжимают мой зад под колготками. Интересно, я специально стала носить юбки в те дни, когда он приезжал, чтобы он имел возможность вот так залезть под неё? Это не я, я не такая.
Клим сильнее прижимает мои бёдра к своему паху, и я удовлетворённо улыбаюсь, чувствуя его возбуждение. Мы оба тяжело дышим, так что даже окна машины запотевают. Я покрываю его лицо поцелуями. Чувствовать Клима губами безумно приятно, даже царапаясь о щетину.
Его рука оказывается в моих волосах, и он оттягивает мою голову назад, заглядывая в глаза. Возможно, мне больно, но боль сейчас я испытываю только оттого, что мои губы не касаются его. Другой рукой он проникает между наших тел и покрывает мой лобок и ниже, рисуя узоры на моей напряжённой плоти, заставляя меня задыхаться.
– Мне так хочется снять с тебя эту одежду и ласкать тебя не пальцами, а языком, – он признаётся в этом таким низким голосом, что моё тело покрывается мурашками, и я краснею от жгучего стыда, но желание оказывается сильнее, он притягивает мою голову к себе и проводит языком между моих приоткрытых и жадно ждущих его губ, – вот так, – и тысячи иголочек пронзают тело, когда его рука забирается под мои трусики и повторяет движение там, внизу, и вновь оказывается на клиторе, скользя от моей влаги.