Прорваться за кулисы удалось, однако, как и предполагала Евжени, узнать у Астралии ничего важного не получилось. В «Царстве грез» она вчера была, но никакой девушки в белом не запомнила. И, разумеется, ни с кем, кроме продавцов, не разговаривала – не имеет такой привычки. Вчера у нее концерта не было, так что по поводу визитов какой-либо девушки в театр ничего сказать не может. Не лучше ли швейцара порасспросить?
Следующим на очереди была «Мозаика наслаждений» – этот дом утех славился тем, что здесь обитали красавицы из самых разных уголков Терры: от островитянок до жителей глухих степных деревень. Все они носили национальную одежду и старались подчеркнуть свою уникальность и экзотичность. Говорили, что были здесь и женщины совсем уж на «особый» вкус – имеющие те или иные уродства. Хозяин заведения с маниакальным упорством собирал у себя всех сколько-нибудь отличающихся своей внешностью женщин, могла заинтересовать его и миниатюрная, по здешним меркам, Светела. Сам он, конечно, не мог сделать ей предложение, но в отделе белья Светелу могла заметить и пригласить одна из его помощниц. Например, это могла быть та пожилая дама, имени которой им так и не удалось узнать.
Заходя в «Мозаику наслаждений», Саша чувствовал себя довольно уверенно: он уже убедился, что секса в домах утех можно легко избегать. Здесь были другие порядки, для его целей более удобные. В прозрачных кабинках сидели девушки, и клиенту сразу же предлагали выбрать одну из них. Осмотрев всех девушек. Риксандр признался, что ни одна из них не пришлась ему по душе. Ему предложили полистать альбом с фотографиями всех жительниц дома – на тот случай, если его идеал оказался в данный момент занят. Однако подходящую подружку он не нашел и в альбоме. Выслушав описания любовницы Риксандровой души, хозяин посоветовал ему заглянуть через недельку-другую – он уже заказал похожих девушек, они должны прибыть с дальних островов не позднее, чем через 15 дней. С легкой душой Риксандр покинул «Мозаику наслаждений».
Остались только два дома – самых многолюдных и демократичных: один из них – на пристани, другой – на вокзале. Посетить их молодой человек решил только для того, чтобы окончательно покончить с этим направлением поисков – обнаружить Светелу в публичных домах для бедных он не рассчитывал: навряд ли ей внушили желание искать ученого человека среди низших слоев общества.
В «Причале сердец» порядки тоже были свои, не такие, как в «Саде сирен» или «Мозаике наслаждений». Здесь в большой зале «под палубу» стояло множество маленьких столиков «на двоих». За столиками сидели девушки и ждали, пока кто-нибудь к ним подсядет. Договорившись о цене, они поднимались с клиентом в одну из «кают». Некоторые девушки, не успевшие занять столик, прогуливались по улице и пристани, ждали клиентов на морском вокзале.
Убедившись, что Светелы на улице не видно, Риксандр поднялся «на палубу». В зале царил полумрак, и поэтому юноше пришлось обойти помещение. За столиками Светелы тоже не было. Выбрав девушку, которая выглядела поскромнее, Риксанд присел рядом. Девушка приветливо улыбнулась.
– Меня зовут Маргаритка, у нас здесь принято брать цветочные имена. А как называть тебя?
Риксандр помедлил с ответом, и девушка, неправильно истолковав молчание, спохватилась: «Можешь не называться, это неважно».
– Скажи, что ты хочешь, а я скажу, сколько это стоит, – предложила Маргаритка после небольшой паузы.
– Я ищу сестру. Она больна, потеряла память после травмы. Вчера она убежала из дома, и, говорят, ее видели где-то в этом районе.
– Я, кажется, знаю, кого ты имеешь в виду. Она такая невысокая, худенькая, в белом платье и с некрашеными волосами, на тебя похожа.
– Да, такая, – сердце обреченно сжалось. – Она здесь?
– Нет, она ночью появилась ненадолго, я ее в центральном зале морского вокзала видела. Она выглядела взволнованной, будто прячется от кого-то. А потом она уехала.
– На каком судне?
– Да не на судне, на извозчике. Карета 55А, зовут Дроном. Я здесь всех постоянных извозчиков знаю. Заплати ему немного, он и скажет, куда твою сестру отвез.
– Спасибо за помощь. Сколько я тебе должен?
– Ничего не нужно, что я – бессердечная, что ли, не понимаю?
Риксанд все-таки вложил ей в руку большую серебряную монету и поспешил к выходу.
Евжени и Рэн терпеливо расспросили гардеробщика и швейцара, извозчиков на стоянке перед театром. Никто из них не заметил ничего подозрительного. Только один из извозчиков вспомнил, что подвозил поссорившуюся с мужем даму, похожую по описанию на Светелу, а после, по ее просьбе, возвращался за самим мужем. Про то, что описанного дамой мужчины у театра не обнаружилось, извозчик почему-то умолчал – видимо, счел это несущественным.
Карету 55А Риксандр нашел без особого труда.
– Дрон? – окликнул он извозчика.
– Я самый, – живо отозвался тот, – чего изволите?
– Маргаритка сказала, что ты вчера одну даму отвозил, мне надо знать, по какому адресу.
– Мы, вообще-то, таких справок не даем, не положено.
Риксандр показал Дрону на ладони пару серебряных монет.
– Ну, если Маргаритка просит, не могу отказать, – ухмыльнулся Дрон, демонстративно оттопыривая карман. Монеты тотчас приняли приглашение.
– Так про какую барышню речь?
Риксандр описал.
– А, эту! Как же, хорошо помню: отвез ее к некому барону Зейкрафту, в его загородный домик. Он всегда туда подружек возит. У барышни денег не оказалось, так сам барон и расплатился, самолично. Видно, поджидал ее уже. Счастливый был, только что не приплясывал. А она кто тебе будет? Ежели невеста, то не повезло тебе, новую ищи, ха-ха! Хошь, ту ж Маргаритку бери, теперь она и то чище будет! Ха-ха-ха! Ускакала, блоха – ха-ха-ха!
В ушах обвалом грохотал басовитый смех Дрона.
Глава тринадцатая. Лгут ли правдолюбцы?
К «лживой» жизни Рассвет привык быстро и легко. Через неделю он уже знал здешние порядки, государственное устройство и обычаи страны, увлечения и привычки своих новых друзей.
Страной, которая так и называлась – Страна, правили Мудрецы. Жили они где-то вдали от городов и сел, «в горах у моря», как гласили легенды. Обычные люди до этих мест не доходили, так как это было запрещено. За соблюдением этого правила ревностно следили Правдолюбцы – особое сословие, максимально приближенное к касте Мудрецов. Правдолюбцы держали в руках все нити жизни больших и малых поселений, они выступали от имени Мудрецов, устанавливая внутренние порядки в городах, верша суд, давая новорожденным имена, проверяя детей на «лживость».
Такую проверку мальчишки и девчонки проходили трижды: в 7, 9 и 11 лет, после чего те из них, кто не был испорчен склонностью к фантазированию, допускались к учебе в школе. Курс обучения был рассчитан на 3 года. В первый год детей учили считать, распознавать простые знаки и символы, которые использовались вместо названий городов, улиц и различных заведений, отличали представителей привилегированных сословий или говорили о ремесле, которым занимается тот или иной человек. Одновременно они знакомились с многочисленными законами и правилами, всевозможными запретами и ограничениями. В это время детей учили Педагоги. В последующие годы дети под общим руководством Мастеров осваивали какое-либо ремесло, учились земледелию или чему-то еще – путь за них определяли специальные комиссии, состоящие из Правдолюбцев, Мастеров и Врачей. Педагоги, Врачи и Мастера стояли выше простых людей, много знали и умели. Откуда они брались – никто не знал, да и не пытался, потому что было «нельзя». Обычных людей этому ремеслу не обучали.
А вот Ловцом обычный человек стать мог, хотя происходило это редко – в основном, Ловцы тоже приходили из неизвестного далека. Рассвет предполагал, что все представители особых сословий проходили обучение у Мудрецов, многие «лживые люди» разделяли его мнение.
Тесты на «лживость», которые проходили дети, были элементарны: у них просили описать, какие чувства вызывает звучащая музыка (неизвестно откуда звучащая) и что они в это время представляют, рассказать, что они видят на картинке (все, кто благополучно прошел тест, видели там только непонятные пятна и кляксы), придумать продолжение незатейливой истории. Если ребенок выполнял какое-то из заданий – родителям уже не суждено было увидеть свое чадо.
Что случалось с несчастными детьми в дальнейшем, никто в точности не знал. Кто-то считал, что их пытаются «перевоспитать» и отвозят в тайные «исправительные школы». Другие подозревали, что их там «лечат». Но большинство опасались, что детей уничтожают. Впрочем, возможно, что убивали только девочек, а из мальчиков как раз и делали Врачей, Педагогов, Ловцов, Мастеров и, если повезет, Правдивых – изредка случалось, что кто-то узнавал в них своих давно пропавших детей. Впрочем, «найденные дети» от предполагаемого родства отрекались, убеждая доверчивых «родственников», что те обознались.
В последнее время все чаще стали происходить случаи, когда трижды блестяще выдержавшие все испытания дети, подрастая, все же обнаруживали в себе неприемлемые для общества качества: мечтательность, любознательность, желание что-то изменить или усовершенствовать… За ними и охотились Ловцы, спеша изолировать «лживых» от общества, пока зараза не распространилась. Если кто-то из жителей замечал «лживого» в своем окружении – должен был донести, и получал за это вознаграждение. «Лживый» мог сдаться Ловцам и добровольно – тогда откуп получали его родственники. Почти все обыватели были уверены, что взрослых «фантазеров» убивают, так как они очень «заразны» (в буквальном смысле слова), а «лечению» уже не поддаются.
Сами «лживые люди» больными и заразными себя не считали, но вынуждены были жить «вне закона», скрывая свои опасные способности. Некоторые уходили в подполье, спасая своих детей. Большинство из них не могли заниматься своим ремеслом или не хотели, обнаруживая у себя другие склонности: сочинять истории, рисовать картины, вышивать узоры, выстругивать из дерева фигурки или делать что-то иное, интересное, но, в понимании окружающих, лишнее и даже вредное.
Так что добывать себе средства на еду и одежду «лживые люди» должны были нестандартными способами. Многие уходили в разбойники, употребляя свой дар на выдумывание хитроумных планов больших и маленьких ограблений. Жили они в лесах, но их никто особенно и не искал: имея среди населения дурную славу, они не могли привлечь обывателей на свою сторону, так что были для властей безопасны и даже в определенной степени полезны.
Жители дома, в который попал Рассвет, в грабители идти не захотели: воровство им претило. Но с местными разбойниками дружили: помогали им следить за ловцами и правдолюбцами, давали кров, когда тем надо было переночевать в городе, предупреждали о редких облавах. Разбойники, со своей стороны, относились к «лживым» как младшим, неспособным к настоящей работе, членам семьи, талантливым и ранимым, щедро делясь с ними добычей.
Однако для нормальной жизни этого было мало, и все жители дома, в котором поселился Рассвет, имели свои обязанности. Злата шила и вязала кружево, причем ей эта обязанность доставляла удовольствие. Кухмастер хозяйничал на кухне, а Морковка и Зоряна ему помогали. Мужчины кололи дрова, топили печь, чинили, если что ломалось. Пришлось осваивать это нехитрое дело и Рассвету. Правда, Ночка и совсем еще юный флейтист Лоза были освобождены от домашней работы: они целыми днями пропадали на улице, выслушивая и высматривая, разведывая, не грозит ли «лживым людям» или их друзьям-разбойникам какой беды.
Только Ворон был сам по себе. Он не принадлежал ни к «лживым», ни к разбойникам, но был близок и тем и другим. Он был из семьи потомственных лесников, в детстве блестяще выдержал тесты и после года обучения в обычной школе был возвращен в семью – ему также предстояло стать лесником. Образовывать его родители начали по-своему, обучив в первую очередь грамоте. Надо сказать, что чтение и письмо были занятиями запретными, и пока Ворон был мал, тайну своего владения этим «искусством» мать и отец ему не раскрывали. А когда малец вернулся из школы, решили, что пора. В подвале лесного дома столетиями хранились книги, которые, по преданиям, раньше, когда-то очень давно, были доступны всякому.
Пристрастившись к чтению, Ворон сильно изменился, воображение его развилось, и теперь, если б его заставили пройти «тест на правдивость» заново, результаты были бы иными. Никаких особых талантов у Ворона не проявилось: он не писал стихов и не сочинял музыку, не рисовал живописных картин, не изображал в лицах, но зато, благодаря хорошей памяти, стал обладателем большого объема старинных знаний: из области физики и химии, астрономии и геометрии, истории и медицины. Лекарскому искусству обучала его и мать, которая была довольно искусной травницей. Отец же научил его читать следы, ориентироваться в любой местности, понимать животных и обращаться с некоторыми видами оружия (в этом отношении лесникам было позволено больше, чем представителям других профессий). Таким образом, Ворон тоже не сидел без дела – его своеобразные таланты следопыта и целителя для людей, живущих вне закона, были просто бесценны.
Часто случались между «лживыми» и разбойным людом романы. На глазах Рассвета зарождался роман Волка (атамана разбойников) и Златы, как цветок на заре распускался. Волк был юн и горяч, Злата – скромна и застенчива. В любви дикий разбойник был смел и щедр, Злата принимала его ухаживания с нежным достоинством, оставаясь тихой и естественной. Своих чувств они не скрывали ни друг от друга, ни от окружающих.
Совсем по-другому складывались отношения между Шухером и Морковкой, которые все время задирали друг друга. Только всем было ясно, что это – такая любовь у них своеобразная, как игра. Видно было, как любуется Шухер Морковкой, когда та вдруг зальется румянцем, чем-то вроде как обиженная. Или как сверкает радость в Морковкиных опущенных глазах, когда заходит в дом Шухер, спотыкаясь обо что-нибудь или что-то задевая (а такое с ним происходило на каждом шагу).
Будучи неравнодушными к миловидным обитательницам дома, Волк со своим верным помощником Шухером частенько оставались здесь ночевать. В эти ночи подвальная комната превращалась в штаб: на столах раскладывались карты и какие-то зарисовки, приходили и уходили какие-то подростки и бородатые мужчины, – в общем, было все загадочно и как-то уж очень по-книжному, как в приключенческом романе.
План ограбления Большого обоза тоже составлялся здесь, при активном участии Ворона и жителей «лживого» дома. Против готовящегося преступления не возражала даже Зоряна: в обозе было продовольствие, одежда, посуда и другие вещи, сделанные специально для Мудрецов, и несколько несчастных детишек, которых угораздило признаться экзаменаторам, что на картинках они видят птиц да бабочек, а под звуки дудочки представляют себе лужок и миловидного пастушка или что-то иное, но в комнате явно не находящееся. Теперь «лживых» детей отправляли к морю, и что их там ждет – неизвестно, может, даже и смерть.
План получился восхитительным. Совместная операция «лживых» и «разбойных» обещала быть сенсационной – до этого на большие обозы, или, как их еще называли «мудреные обозы», никто не нападал.
Произойти все должно было днем, поэтому выступил отряд совсем чуть свет, чтобы засесть в засаду у лесной дороги. Злата и Морковка должны были встретить обоз первыми, со слезами жалуясь на то, что заблудились, и радуясь, что встретили кого-то в лесу. Рассвет пытался убедить всех, что рассказ девушек о том, что они не могут найти дорогу, находясь в непосредственной близости от главного тракта, будет звучать не слишком правдоподобно. Но на это Волк ему возразил, что ложь может заподозрить только тот, кто лжет, а правдолюбцы и ловцы на это не способны – воображения не хватит!
Предполагалось, что девушки сконцентрируют внимание обозных на себе, и разбойники смогут подобраться к путникам довольно близко. Это сделает нападение неожиданным. Если учесть, что разбойников больше, а к ним решили присоединиться и мужчины из лживого дома, хоть и не агрессивные, но способные создавать шум и гам, то в победе сомневаться не приходилось. Обозники не будут применять оружие на поражение – это строго запрещено даже правдолюбцам, и таких случаев еще не было. В то время как разбойники будут обезоруживать и связывать ловцов, «лживые» найдут, успокоят и выведут из повозок детей, которых Зоряна, Морковка и Злата проводят к Ворону. Ночка должна была успеть его предупредить. У Ворона дети и женщины поживут пару недель, пока про ограбление все не забудут. Мужчины же спрячут телеги, уведут в «логово» пленных и лошадей, перетащат добычу. Несколько разбойников во время операции будет следить за дорогой, чтобы предупредить появление непрошеных гостей. Шухер должен был, претворившись грибником, следить за обозом и постараться предупредить товарищей, если обозные выступят раньше или позже обычного. Молодой человек сам вызвался выполнить это задания, заверив остальных, что знает короткие пути и успеет в случае чего «навести шухер», чем вызвал у Морковки довольный смешок.
Вопреки ожиданиям, план провалился. В кибитках вместо продуктов и ребятишек сидели вооруженные сетями и другими хитроумными приспособлениями ловцы, так что численное преимущество оказалось отнюдь не на стороне нападавших. К тому же, когда завязалась драка, на помощь обозникам подоспел еще один отряд ловцов. Избитые, оплетенные сетями, униженные разбойники были запиханы в кибитки и возвращены под охраной в город. Та же участь ожидала и «лживых». Зоряна сопротивлялась дольше всех, гибко выскальзывая из сетей, уворачиваясь от лассо, кусаясь, царапаясь, пинаясь. Но в итоге связали и ее. Оставалось надеяться, что ловцы, хоть и ожидали нападения, но не знали плана разбойников в точности. В этом случае Ворон и Ночка останутся на свободе. Неизвестно было, что стало с Шухером – вероятно, что-то совсем плохое, раз он не смог предупредить товарищей о надвигающейся опасности. О том, что предателем мог быть именно он, никто и не подумал, как и о предательстве вообще. Кроме Рассвета, который был, вероятно, испорченнее других, раз сразу решил, что бдительность обозных была усилена неспроста: «прокол» разбойников не был случайностью, а им подстроили ловушку. И это был кто-то из своих. Причем этот кто-то был хорошо знаком с планом и имел возможность передать информацию ловчим незаметно ото всех. Это могли сделать только Шухер или Ночка – остальные были все время неразлучны. За Ночку Рассвет готов был ручаться головой. А вот Шухер, пожалуй, и впрямь был слишком шумным и отчаянным, слишком безбашенным… Слишком.
Глава четырнадцатая. Призраки прошлого
В доме Шапо снова состоялся совет. Риксандр поделился с Евжени и Рэном результатами своего расследования. Светела – в лапах Зейкрафта, причем попала в них добровольно. Нужно было думать, как ее из них вырвать, будучи готовыми к тому, что она сама будет этому препятствовать.
Женя была в шоке. Разумеется, Саша с ума сходит, представляя, как ее возлюбленную ласкает похотливый старикашка и, возможно, она ласкает его. Если бы Женя сама узнала, что аналогичную миссию где-то выполняет ее Андрей, она бы взорвала весь этот Зеркальный лабиринт к чертям собачьим. Разве есть в мире цель, за достижение которой нужно платить так дорого? Но, с другой стороны, Оля так устроена, что ее, как магнитом, тянет к личностям вроде Зейкрафта: опытным и извращенным, которых в ней привлекают лишь молодость и свежесть, и которые не способны оценить ее чувств. Разве в том, другом мире, откуда она родом, не происходило то же самое? Она, как бабочка, летела на искусственный свет и обжигала крылья, а настоящий свет – свет Сашиной любви – замечала только после. Вероятно, ей нужно было обжечься о свечу, чтобы начать ценить солнце. У каждого свой путь к счастью, вот у Оли – такой.
Нельзя сказать, что ревность не раздирала Сашино сердце. Он обожал Олю не день, и не год, а целую вечность. Целую вечность он завоевывал ее сердце. И каждый раз, прежде чем повернуть взоры в его сторону, его возлюбленная вручала свою судьбу разным моральным уродам, а потом жестоко страдала. Где-то в глубине души он знал, что увлеченность Зейкрафтом – лишь временная страсть, которая скоро пройдет, и его нимфа к нему вернется. К тому же на этот раз Оля даже не виновата в своей измене – ее запрограммировали. Тех сцен, которые рисовало воображение Жени, он старался себе не представлять (хотя полностью избежать этого было, конечно же, невозможно). Сильнее, чем ревность, мучило его осознание того, как больно будет его возлюбленной, когда она поймет, что предмет ее страсти – никчемный человечишка, к тому же никогда не любивший ее по-настоящему. Сейчас он ненавидел Зейкрафта, посмевшего безжалостно растоптать этот нежный цветок. Но еще больше он ненавидел тех, кто сделал это возможным, тех, кто заложил в Олю эту гнусную программу и снова заставляет ее страдать. Разве мало изранено ее сердце? Разве не заслужила она покоя и бережного отношения?
– Я отказываюсь выполнять миссию! – заявил Риксандр. – Сегодня я сам выйду на связь с ними и скажу все, что об этом думаю. Я должен сам сказать им это, чтобы не подставлять тебя. Пусть не тебя, а меня винят в провале нашей операции!
– Ну и что ты этим добьешься? – поинтересовалась Евжени. – Тебя заберут, а Оля останется. Не разумнее ли сначала вызволить ее? К тому же, полагаю, она не случайно вышла именно на Зейкрафта. Возможно, именно он и есть главный нарушитель равновесия, которого нам необходимо нейтрализовать. Спасая Олю, мы как раз и выполним свою задачу.
– Да уж, хитро они все придумали. Они знали, что мы не сможем поступить иначе, – согласился Риксандр. – Я один чувствую себя пешкой в чужой игре?
Рэн, не понимая толком, о чем идет речь, молча слушал их разговор, не встревая в него. Когда дискуссия закончилась согласием, что главная цель сейчас – вызволить Светелу, а остальные проблемы целесообразно решать по мере их поступления, приступили к разработке плана. Вот здесь-то и потребовалась помощь Рэна.
По счастливой случайности, загородный дом Факаров находился как раз по соседству с домом Зайкрафта, в котором он принимал Евжени и в котором, должно быть, сейчас находится Светела. Это давало возможность молодому человеку, не вызывая подозрений, исследовать обстановку. Конечно, он не горел желанием посещать место, где когда-то произошла трагедия, жертвой которой стала его мать, но, с другой стороны, что-то тянуло его сюда, что-то подсказывало: он может выяснить, что же все-таки произошло там на самом деле. Сама судьба подталкивала его к тому, чтобы вернуться в дом, где он в последний раз был ребенком, и в котором произошло что-то роковое, лишившего его мамы.
Рэн сказал, что возьмет небольшое количество прислуги и на время переедет в свой загородный особнячок. Пока горничные будут наводить в доме порядок, он прогуляется по окрестностям и заодно обойдет пару-тройку раз дом Зейкрафта, расспросит его слуг, узнает, не гостит ли сейчас там молодая светловолосая девушка, часто ли они отлучаются сами, ночуют ли в особняке. На следующий день он ждет в гости Риксандра и Евжени, якобы на пикник, а на самом деле для того, чтобы рассказать им о результатах своего расследования и договориться о дальнейших действиях.
Когда Рэн ушел, Риксандр неожиданно спросил:
– Так кого же ты любишь на самом деле, Рэна или Андрея? Вы так смотрели сейчас друг на друга, что мне показалось, что между вами не просто дружеские отношения.
Конечно, Женя могла обрубить Сашу, заметив, что это не его дело, и он больше не поднял бы этот вопрос. Тем более что он вроде бы не имел привычки совать нос в чужие дела, не был моралистом. Но подруги, с которой она могла бы поделиться своими переживаниями, рядом не было. Был лишь друг противоположного пола, и Женя решилась ему довериться.
– Знаешь, я сама себе задаю этот вопрос и не могу найти на него ответа. Конечно, физически Андрею я не изменяла, но душевно… Рэн мне нравится больше, чем просто нравится, и, возможно, это тоже можно считать изменой. Я не разлюбила Андрея, и ни за что не смогу его предать, никогда его не брошу… Но Рэна я тоже не хочу терять, меня к нему тоже тянет, как магнитом. Понимаешь, в нем и Андрее мне нравится разное, ведь они разные совершенно… Андрей веселый, талантливый, неунывающий и непотопляемый, он – человек-праздник, способный любого заразить оптимизмом и жизнелюбием. Рэн же уравновешенный, благородный, простой, но глубокий. Он как средневековый рыцарь, рядом с которым я чувствую себя Прекрасной Дамой…
Женя вздохнула, тряхнула головой, печально улыбнулась и пошутила, процитировав книжку из прошлой жизни: «Вот если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича – я бы тогда тотчас же решилась».
Саша понял, что разговор на эту тему Женя решила закончить, и не стал возражать.
Рэн не стал затягивать с отъездом. Собрав небольшой багаж, он взял с собой пару горничных и отправился в загородный дом. Логичнее было отправить туда сначала слуг для уборки, а потом уже подъехать самому – так бы он и поступил в другой ситуации. Но сейчас ему нужно было прибыть на место как можно раньше.
Он зашел в дом первым и сразу же проследовал в комнату, где должна была быть его мать, когда с ней произошло что-то страшное. После той трагедии здесь, похоже, прибирались. Но ему почему-то показалось, что он совершил путешествие в прошлое, очутившись в этой комнате почти сразу же после трагедии. Казалось, что вот-вот дверь отворится, и войдет мама. Нет, даже не так: казалось, что она уже здесь. Он испытал острую потребность побыть в этой комнате одному, наедине с собой и воспоминаниями о маме.
– Убирайтесь пока в других комнатах, а я побуду здесь. Не беспокойте меня, пока я сам не позову, – попросил он горничных.
Затворив дверь, он остался один. Сел напротив запыленного зеркала на стул, на котором любила сидеть его мать, и погрузился в воспоминания.
К реальности его вернули тени, мелькнувшие в стоящем перед ним зеркале. Заметив их краем глаза, юноша поднял голову и посмотрел на свое отражение. За его спиной стояла она, его мама – он четко видел ее отражение в зеркале. Юноша обернулся, но никого не увидел в комнате за спиной. Он снова заглянул в зеркало: мамино отражение там по-прежнему было.
– Не пугайся! – услышал он мамин голос. Он звучал странно, ниоткуда, будто бы в голове. Но это был именно голос мамы – он бы его узнал из тысячи голосов.
– Мне пришлось покинуть этот мир, но я есть, я существую в другом мире. И я очень люблю тебя, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты это знал. Только это заставило нарушить правила и заговорить с тобой. Ты же знаешь, что я люблю тебя, веришь мне?
– Я никогда и не сомневался в этом, – удивляясь тому, что говорит вслух сам с собой, ответил Рэн.
– Ты можешь говорить не вслух, я все равно тебя услышу, – произнесла Элизабет.
– Я хочу знать, что произошло, кто убил тебя. Я обязательно отомщу за тебя, – уже мысленно пообещал юноша.
– Не надо никому мстить, никто не виноват, кроме меня самой, – ответила Элизабет. – Я была вынуждена уйти в другой мир, но объяснить это трудно, практически невозможно. Мне нужно было быть более осторожной. Тот человек, с которым тогда застал меня твой отец, не был моим любовником, но любил меня. Вероятно, мне нужно было поговорить с ним по душам раньше, чем он решится на активные действия и полезет ко мне в спальню. Он не делал ничего дурного, он лишь говорил о своих чувствах и выражал робкую надежду на взаимность, когда нас застали здесь. Но он проник сюда так не вовремя! Стреляя в него, твой отец его, по сути, спас, иначе мне пришлось бы сделать что-то совсем нехорошее… Он слишком много видел, слишком много узнал, так что мог догадаться о том, что я должна была скрывать… Но сейчас ты оказался в положении, аналогичном тому, в котором был тогда тот несчастный. Ты ходишь по лезвию. В любой момент тебе может стать известно больше, чем дозволено, и я так боюсь за тебя! Она хорошая девушка, но она должна будет остановить тебя, если ты зайдешь слишком далеко. Не в ее силах будет поступить иначе, не в ее власти! Оставь ее. Ведь вокруг так много прекрасных девушек. К тому же она любит другого! Оставь ее, умоляю тебя!
– Ты о Евжени?
– Да, о ней. Ее настоящее имя другое, хоть и звучит похоже, но это не важно. Важно лишь то, что она не подходит тебе, не она твоя судьба.
– Прости, мама, но я не могу тебя послушаться, – ответил Рэн. – Я люблю ее и буду любить, даже если она отвергнет меня. Я хочу жить, но смерть от ее руки для меня слаще любой другой из смертей. Если мне придется уйти из жизни так, как ты говоришь, – значит, такова моя судьба. Я готов к этому! И я не отступлюсь.
– Почему то я и не ожидала другого ответа, – вздохнула Элизабет. – Да сохранит тебя моя любовь.
Подул легкий ветерок, и Рэну показалось, как будто кто-то погладил его по голове, едва касаясь волос. Отражение матери в зеркале исчезло. Прошло и ощущение, как будто в комнате есть кто-то, кроме него самого. Рэн встал и позвал горничную, сказав ,что она может начинать уборку.
Побродив по пригороду, побеседовав с соседями, которые здесь проводили много времени, пару раз пройдя мимо дома Зейкрафта, Рэн, как и обещал своим странным друзьям, собрал нужную информацию.
Барон Зейкрафт в загородном доме времени проводил чуть ли не больше, чем в богатом особняке в Златограде, и потому его здесь неплохо знали. Слыл он большим оригиналом. Если в городском особняке у него было много прислуги, то здесь – только одна семейная пара: горничная и садовник. Постоянно в доме Зейкрафта они не жили, а заходили лишь на несколько часов днем, чтобы прибраться в саду и комнатах, принести заказанные бароном заранее продукты, сделать покупки, отправить письма. Заказывал он доставку продуктов и из местного магазина, но курьеров внутрь обычно не приглашал, забирая товары прямо у двери.
Странным было то, что барон никогда не принимал в своем доме гостей, за исключением дам легкого поведения. Приезжали они к нему обычно по вечерам или ночью, как правило, ненадолго. Прислуге было строго-настрого приказано не появляться в доме с 16 часов до 11 утра следующего дня.
Чем он может заниматься столько времени, оставаясь в одиночестве, можно было только гадать. Одной из версий было чтение – горничная, убирающаяся в его доме, рассказывала, что у него богатая библиотека. По другой версии, он занимается чем-то незаконным и нехорошим, закрываясь на чердаке. Дело в том, что туда прислуге заходить было нельзя, дверь всегда была заперта, и даже убирался там барон самостоятельно, что никак не вязалось ни с его характером, ни с его чином. Впрочем, поговаривали, что чердак особняка переоборудован под помещение для неординарных сексуальных забав, к которым, как известно, Зейкрафт сильно пристрастился. Возможно, именно здесь он и принимал своих любовниц.