Хотя не сама ли мама строго-настрого запрещала трогать разные вещи в метро? А сегодня – на-те, пожалуйста, Машу подсаживает. Ворчала ведь: "подхватишь заразу". А теперь тереть статую – к удаче. "Подхватить заразу" не похоже на выигрыш в лотерею.

Бронзовый петух глядел с укором. Не одобрял людское суеверие.

В переходе встретили Чудо-в-перьях. Так мама и бабушка называли печальную беременную девушку, дни напролёт стоявшую у стены, опустив глаза.

"Никак не разродится бедная, уж года два," – сочувственно качала головой Ба. Мама соглашалась, а Маша тщетно пыталась выяснить, почему ребёнок до сих пор не появился. Взрослые отнекивались, Катя хохотала. Поди, разбери.

Они перебирались целую вечность на красную ветку. Ножки у Маши устали, колготы под толстыми штанами сползли, собрались неудобными складками.

– Долго ещё?

– Нет.

– А сейчас?

– Почти приехали.

– А ещё долго?

– Три станции.

– Я писать хочу.

Лоб у мамы пошёл плаксивыми морщинами.

– Потерпишь чуть-чуть?

– Немножко потерплю.

Люди стояли бесформенной очередью в ожидании электрички. Когда поезд подъехал, началась куча-мала. Кто-то толкался, кто-то давил, кто-то бубнил. Маша крепко держала маму за руку, вжавшись в поручень у двери.

На "Лубянке" народу ещё прибавилось. Мама хмурилась. Тётя с большой сумкой грубо задела её, продираясь мимо. Когда на "Чистых прудах" дядя из середины вагона вспомнил, что пора выходить, он закричал, диким кабаном пробивая себе путь на свободу. Пассажиры как могли расступились. Маша бы тоже посторонилась, если бы не твёрдые поручни. Вихрем закрутил девочку неуклюжий толчок. Вместо линолеума электрички под ногами оказался серый кафель станции. Она с трудом удержала равновесие.