Избранные

– Да ты не расстраивайся! Он, сама знаешь, просто плохо воспитан!

– При чём здесь воспитанность?! В наше время цинизм торжествует над умом. Алфеев циник. Сейчас он оказался между соперничающими группами влияния и, чтобы упростить ситуацию, решил меня «за борт вышвырнуть».

– А как ты думаешь, – Санёк испытующе посмотрел на меня, – Алфеев сам мог бы догадаться, что надо сблизиться с Полпредом?

– Я не думаю, а знаю, что он не догадался, – это факт! На этих выборах он взял на себя вспомогательную роль в продвижении группы Косычева – Сорокина.

– А почему он сам не догадался, ведь даже мне понятно…

– Когда тебе подскажут, всегда кажется, что ты и сам бы догадался, правда?! – я с мягкой иронией взглянула на сына. – А причин несколько. Когда я анкетировала его, то выяснилось, что он читает, как сам выразился, «всё» – от жёлтой прессы до газет, называющихся политическими. Он быстро соображает и из разных финансовых и экономических статей может извлечь понимание того на кого и почему направлена критика. Это позволяет ему держать нос по ветру. Но….В современной прессе, только вторичная информация. Кроме того, Алфеев больше ориентирован на регионалов, а уровень информированности и понимания проблем у них заведомо ограничен. Знаешь притчу «про слепцов и слона»?

– Да! Это про истину и заблуждение.

– Эту притчу по-разному трактуют и используют. Однако, мораль очевидна: мудрецы – слепцы делали неверные умозаключения потому, что владели только частью информации. Вообще, использование рассеянной информации – мощный манипуляторный инструмент.

Я вдруг повеселела. Для меня самой такая резкая смена настроения была верным сигналом того, что, хотя я ещё и не осознаю, как именно следует вести себя дальше, но мой мозг уже нашел выход из затруднительной ситуации.

В сложных ситуациях я всегда испытываю потребность поговорить о случившемся, – неважно с кем, и даже не всегда по существу. Само-по себе проговаривание каким-то волшебным образом способствует приведению в порядок мыслей и избавлению от ненужных переживаний. В какой-то из моментов таких проговариваний словно тумблер переключается у меня внутри, и ко мне возвращаются обычная уверенность в себе и оптимизм.

Но я знаю, что это – не универсальный механизм для снятия стресса и выработки решения. Бывало, когда Матвей находился под воздействием стресса, я пробовала разговорить его. Ничего, кроме раздражения у него это не вызывало, и я вынуждена была оставить его в покое. Со временем я поняла, что в случае, когда Матвей испытывает стресс, ему помогает только ненавязчивая забота о нем.

– Ты особо не заморачивайся! – сказала я сыну. – У Алфеева, несомненно, есть лидерские задатки. Он доминантен. Как думаешь, почему он позволяет себе шпынять Артёма и других приближенных?! Потому что в животном мире, а мы родом оттуда, агрессия необходима в иерархической борьбе. Алфеев обладает необходимой агрессивностью и страстностью.

– Ты-то откуда знаешь? – Саша с подозрением взглянул на меня.

Слово «страстность» зацепило его. Хотя ревность сына и показалась мне забавной, но я поспешила развеять малейшие подозрения.

– Дней десять назад в штаб к Алфееву приезжала заместитель Полпреда – Карасёва Инна. Она, видимо, определил ему вспомогательную роль в предстоящих выборах. Когда Карасёва уехала, Алфеев пришёл в курительную комнату. По его потемневшим глазам и покрасневшему лицу было видно, что внутри у него клокочут эмоции! Он курил, а я молча стояла рядом. И вдруг Алфеев, со всей силой ударил в стену кулаком, рыкнув при этом: «Всё равно я выиграю»! Знаешь, я испугалась этой вспышки ярости, но одновременно пришла в восторг, какой вызывают раскаты грома во время мощной грозы. Здорово!

– Да это он просто перед тобой рисовался! – Санёк снисходительно улыбнулся, и встал из-за стола, загремев стулом.

– May be! – улыбнулась я. – Но выглядело это очень убедительно! И ты прав, он хотел убедить меня в серьезности своих намерений, – актер! А теперь, дорогой, расскажи-ка ты о своих делах.

Моя просьба не смутила сына. Вытряхнув содержимое ранца на диван, он ловко извлек из горы книг, тетрадей, ручек и прочих школьных принадлежностей, свой дневник, и не без гордости предъявил его. В последние недели наши общие усилия по наверстыванию школьной программы, наконец, начали приносить плоды в виде хороших оценок. Вот и сегодня всё было в порядке. Санёк увлеченно рассказывал об учёбе, и событиях школьной жизни, а я думала о том, что теперь могу быть спокойной за него.

Можно будет даже оставить его на несколько дней одного, чтобы самой съездить в Москву к Матвею, – мне так плохо без него!

Миссурск, 14 февраля

Решив воспользоваться приглашением, вечером я пришла на заседание Штаба. В небольшой комнате собралось довольно много народа – члены штаба и сотрудники издательства, готовящего женщинам региона поздравительные открытки с 8 Марта от имени Алфеева.

Даже не извинившись перед членами Штаба, которые по его просьбе собрались к назначенному времени, Алфеев первым делом занялся макетом открытки. Штабным оставалось только надеяться, что обсуждение макета не затянется.

Но дело двигалось со скрипом. Сначала Алфеев всё не мог определиться, где и как ставить свою подпись. Потом в нерешительности рассматривал раскладки, которые привезли художники, чтобы выбрать наиболее подходящий цвет для фона. Терпение моё кончилось, когда дело дошло до выбора шрифтов. Так как некоторое время я занималась издательским делом, то хорошо знала, что в этом вопросе следует полагаться на профессионалов. Опасаясь, что не удержусь от замечаний, или чего лишнего сболтну раньше времени, я вышла в коридор, и вернулась в комнату заседаний только, когда меня позвали.

В конце совещания, после обсуждения мелких оргвопросов, я попросила Алфеева о встрече наедине. Как я и рассчитывала, он легко согласился. Дождавшись, когда штабные разошлись, я села за стол прямо напротив Алфеева.

– Евгений Алексеевич,– произнесла я с притворным волнением, – когда я ездила по районам, люди мне сказали, что всем известна Ваша причастность к убийству Белова – одного из местных предпринимателей. О подобных вещах, наверное, стоило бы меня предупредить. Как теперь будем с этим работать?!

Тень досады скользнула по лицу Алфеева, но он даже не шелохнулся. Как сидел молча, подперев кулаком подбородок, и откровенно рассматривая меня, так и продолжал сидеть. Он, видимо, считал, что я, да и все остальные, должны просто верить в его абсолютную непогрешимость.

– Да у Вас, Евгений Алексеевич, на лице написано, что Вы человек жестокий и лживый, – сказала я, скривив в ухмылке губы, и с вызовом посмотрела ему в глаза.

– Это как? – удивился и даже несколько растерялся Алфеев.

– У Вас большой прямой рот с тонкими губами. Это – признак жестокости.

Мне с трудом удалось не прыснуть со смеху. Имея смутное представление о физиогномике, я сказала, что вздумалось, и теперь наслаждалась собственной дерзостью и смятением Алфеева.

– Нормальные губы, – сказал он и дотронулся рукой до верхней губы. – Это усы и борода прикрывают их.

Я лишь плутовато улыбнулась.

– Ну а о лживости что свидетельствует? Тоже губы? – попытался отшутиться Алфеев.

– Нет! – Я просто сияла от удовольствия. – У Вас большие уши неправильной формы!

Возможно, я договорилась бы и ещё до чего, провоцируя Алфеева на реакцию, которая обнаружила бы его истинную сущность и отношение ко мне, но в этот момент в комнату, как хозяин, без стука вошёл Жаров.

– Она тут наговорила мне столько гадостей, – обратился к нему Алфеев.

Жаров злорадно ухмыльнулся. Я тут же встала из-за стола, и, пожелав «господам» всего доброго, покинула кабинет.

Миссурск, 15 февраля

Утром мне позвонила Грачёва.

– Не знаю что произошло, Джули Борисовна… Я очень расстроена, – чуть не плача сказала она. – Евгений Алексеевич просил передать, что он Вас уволил.

– Спасибо, что сообщили. Не расстраивайтесь, Любовь Петровна! Можно я к Вам сегодня заеду?

– Конечно, конечно, приезжайте!

Чтобы днём случайно не пересечься с Алфеевым, я приехала к Грачёвой в депутатскую Приёмную под вечер. Поздоровавшись и выложив на стол коробку конфет, я сразу перешла к делу:

– Любовь Петровна, хотите знать, что вчера произошло?!

– Что-то ужасное, – с преувеличенным сочувствием отозвалась помощница Алфеева и принялась накрывать стол для чая.

– Почему Вы так решили? – удивилась я.

– После встречи с Вами, я же знаю, что он Вас приглашал, Евгений Алексеевич приехал сюда. На нём лица не было! Он тут сидел часа полтора и ничего не делал. Просто сидел и молчал. А потом сказал, чтобы я Вам позвонила, и ушёл.

Моё сердце радостно ёкнуло от этого известия.

– Да мало ли о чём он тут думал! – с лицемерной скромность сказала я.

– Нет, – не согласилась Любовь Петровна, – я же знаю, как он Вас ценит!

– Надо сказать,– призналась я, – вчера я наговорила ему всяких гадостей, а теперь сожалею об этом. Очень сожалею! Вы же знаете, как он мне нравится! Я испытываю к нему большую симпатию.

В моих глазах появились слезы, и я внутренне похвалила саму себя за актерское мастерство.

– Понимаете, Любовь Петровна, – доверитель сказала я, – в молодости я была влюблена в мужчину как две капли воды похожего на Евгения Алексеевича. Но он оказался наркоманом. Мы с ним расстались, а позже я узнала, что он погиб от наркотиков.– Я тяжело вздохнула. – Он тоже любил меня. Получается, я его предала. А теперь вот Евгений Алексеевич…

– Не расстраивайтесь!

– Любовь Петровна, я знаю, что Евгений Алексеевич доверяет Вам больше всех.

Польщенная пожилая женщина зарделась как юная девушка.

– Передайте ему, пожалуйста, – я продолжала гнуть свою линию, – что я сожалею о случившемся. Я готова принести извинения, если он согласится со мной встретиться в любое время, в любом месте!

Взяв в руки бумажную салфетку, я принялась нарочито теребить её пальцами.

– Попробую с ним переговорить, – Грачёва тоже занервничала, сообразив, что попала в щекотливое положение. – Но только когда он сам сюда придёт. Не сегодня!

– Я многое готова сделать для Евгения Алексеевича, – добавила я. – Он мне нравится – решительный, сильный, симпатичный мужчина. Такие редко в политику приходят! Да что мне Вам объяснять! Но Жаров, Косычев, Сорокин – эти люди подставят его.

– Я тоже ему об этом говорила! У меня большой опыт участия в выборах. Но он им обязан, – я знаю. Вообще, зря он в эти выборы ввязался!

– Ввязался, значит надо выигрывать, – изрекла я уверенно, без тени сомнения или иронии. – А Вас я всё-таки прошу, поговорите с ним обо мне! Он мне действительно очень нравится. Я отношусь к нему так же хорошо, как и Вы.

Миссурск, 18 февраля

Так как известий от Любови Петровны не было, меня терзали сомнения: стоило ли делать ставку на эту женщину, сумела ли я хотя бы на время превратить её в свою союзницу?! Не было уверенности и в том, что я верно придумала, как выманить Алфеева для разговора, одновременно избавившись от контроля Жарова.

Одно я знала твёрдо: когда в ситуации так много неопределенности, нельзя позволять себе слишком много думать о происходящем, – этим можно погубить начатое дело. Я пыталась отвлечься чтением и домашними делами, но когда Грачёва всё же позвонила, и сообщила, что завтра вечером Евгений Алексеевич ждет меня в ресторане, я пришла в такое возбуждение, что тут же позвонила своим близким – брату, мужу, и Аннушке, и сообщила каждому эту радостную новость.

Оба мужчины, каждый на свой лад, попытались остудить мой пыл, указывая на то, что теперь передо мной стоят более сложные задачи и эйфория в таких случаях опасна. Аннушка же, узнав, что мне всё же удалось добиться особого внимания со стороны Алфеева, сразу посоветовала при встрече с ним проявлять больше женственности.

– Нет, Аня, время, когда я с удовольствием очаровывала мужчин, прошло, да и случай не тот!

– Я же не флиртовать тебе советую! Но, Джулечка Борисовна, хорошие духи и украшения при походе в ресторан обязательны!

М…, 19 февраля

Собираясь на встречу с Алфеевым я, надела свой самый нарядный деловой костюм в мелкую чёрно-желтую клетку, и, покрутившись перед зеркалом, одобрила собственный выбор. Немного поколебавшись, пристегнула на лацкан золотой «тюльпанчик» от Сваровски. Затем нанесла за уши и на локтевые сгибы каплю духов «Opium» со стойким восточно-древесным ароматом, в котором солируют специи, табак и жасмин. Принюхалась: богатый, загадочный, дурманящий аромат, создающий ощущение тепла и защищённости, – я обожаю его!

Выбранный Алфеевым ресторан, располагался в укромном месте, чуть в стороне от здания областной администрации. Я специально приехала пораньше. Сняв в гардеробе верхнюю одежду, прошла в полупустой зал и села за один из свободных столиков. В зале царил полумрак, но было прохладно и неуютно, – чувствовалось, что заведение находится в полуподвале.

Не успела я толком осмотреться, как появился Алфеев.

– Извините, я сразу после тренировки, – сказал он и пристроил возле столика свою кожаную спортивную сумку.

Приветливо улыбнувшись, я взглянула на него и с удовлетворением отметила, что голубой джемпер из великолепной тонкой шерсти, красиво облегает его торс; глубокого темно-синего цвета джинсы и модные узконосые сапоги из мягкой кожи были надеты явно по особому случаю.

Алфеев сел напротив меня, и тут же к нашему столику вальяжно подошел моложавый мужчина.

– Это мой друг, – Виктор, – уважительно представил его Алфеев. – Он владелец этого ресторана.

Виктор слегка поклонился и предложил мне сделать заказ. Я не заставила себя ждать и сразу попросила чашечку черного кофе и чизкейк.

– Мне – морковный салат и зеленый чай, – сказал Алфеев. – Я на диете.

– А Вы не опасаетесь, – спросила я, как только Виктор отошёл, – что диета подорвёт Ваше здоровье?! У Вас ведь сейчас колоссальные физические и психологические нагрузки!

– Нет! – Алфеев для убедительности тряхнул головой и, достав из кармашка свой спортивной сумки небольшую пригоршню разноцветных капсул, протянул их мне. – Угощайтесь!

Я отрицательно покачала головой.

– Это витаминки!– пояснил Алфеев, уловив возникшее в моём лице напряжение.

– Что бы это ни было, не стоит принимать!

Алфеев тут же убрал капсулы на место и, наклонился ко мне через столик.

– Ну что, сыграем? – спросил он и криво улыбнулся.

От неожиданности я замерла. Игривая интонация, нервозность Алфеева и сам вопрос показались мне совершенно неуместными. Пытаясь понять, о чём это он, я внимательно посмотрела на него, но тут же смутилась собственной прямолинейности и перевела взгляд на тёмный квадрат окна, за которым ничего кроме бушующей снежной пурги не было видно.

Если под «игрой», Алфеев имеет в виду «игру в любовь», – думала я, – то это исключено. Для меня любовь – естественное человеческое качество, и в ней никогда не было старания, преодоления, напряжения, поэтому она не была и не может стать игрой.

Ну а если он имеет в виду наш союзе в борьбе за губернаторский пост, – то говорить об этом следовало бы несколько иначе. Однако, чему тут удивляться,– говорит, как может!

И тут до меня дошёл смысл манипуляции Алфеева, а разговор «об игре» – несомненно, манипуляция. Он делает попытку «соблазнить» меня для того, чтобы контролировать, и, одновременно, повысить мою мотивацию в борьбе за его интересы. Как это пошло!

Взглянув на Алфеева, я почувствовала, что он взволнован и его напряжение тут же передалось мне. Похоже, – мелькнуло у меня в голове, – что игра уже началась, и судьба сделала ставку на нас двоих.

В январе, соглашаясь на работу с Алфеевым, я полагала, что вступаю в игру, которая для меня является важной, но всего лишь очередной попыткой в постоянном стремлении перейти от возможного к реальному. Но у Алфеева – своя игра!

По жизни каждый из нас много раз рисковал и выигрывал, – думала я, – и вот, выходит, что после этих счастливых результатов, уже не мы судьбу, а она испытывает нас ради неведомой нам цели.

Волнуемая чувством, для меня совершенно новым, я продолжала молчать, размышляя о том, что в этой ставке на двоих много двусмысленности. И не только из-за гендерных различий. До сих пор, только сознательная установка на сотрудничество, позволяла мне преодолевать отталкивание по отношению к Алфееву.

Сейчас я настороженно, с недоверием поглядывала на сидящего напротив меня мужчину. Он то придвигался ко мне через стол, то отодвигался; чему-то улыбался, и жестикулировал руками, держа в них вилку. Когда принесли салат, он принялся с аппетитом есть, украдкой стряхивая крошки с бороды.

И вдруг Алфеев отвлекся от еды. Он откинулся на спинку стула и вытянул ноги.

– А хотите, я открою Вам большую тайну? – спросил он и улыбнулся так, что я вновь почувствовала подвох.

– Конечно! – сделав над собой усилие, я улыбнулась ему в ответ.

– Я знаю, – медленно, словно собираясь с мыслями, начал он, и замолчал.

Я ободряюще кивнула головой.

– Когда бы я ни позвал Вас, Вы придёте! – выпалил он, и, застенчиво улыбнувшись, посмотрел мне прямо в лицо.

– Нет! – резко, словно отрубив, возразила я.

Меня испугало то, что интерес, проявленный мною к его карьере, мог быть ошибочно принят им за особое чувство или влечение к нему.

В тот же миг я заметила огорчение Алфеева, разочарованного моей реакцией.

– Не всегда! – пояснила я. – Я хочу работать на Вас, но долго ждать не смогу, это – не по мне! Я не могу сидеть без дела. А если займусь чем-то другим, то уже не смогу откликнуться на Ваше предложение. Поэтому у нас с Вами не так много времени для налаживания сотрудничества.

Алфеев посерьезнел, и понимающе кивнул головой. Но взгляд его потух и я поняла, что он утратил интерес к дальнейшему общению со мной. Представив себе, что вот сейчас мы оба встанем, попрощаемся и больше никогда не встретимся, я встрепенулась, – этого нельзя было допустить, – выборы надо было выигрывать!

– Знаете, …– я открыла было рот, и снова закрыла.

Мне хотелось, чтобы Алфеев думал, что я сильно волнуюсь, пока я лихорадочно соображала, как вернуть его внимание.

– В молодости я была влюблена в молодого человека, – сказала я и, чуть помедлив, острым взглядом посмотрела на Алфеева, в надежде уловить движения, которые выдали бы его реальный интерес.

Но он сидел не шелохнувшись. Только глаза его потемнели, и от этого взгляд стал казаться глубже. Сердце моё дрогнуло, – это был верный признак сексуальной заинтересованности, ведь не может же он, в самом деле, произвольно расширять зрачки!

– Этот молодой человек, – продолжила я, – как две капли воды был похож на Вас, только звали его – Илья. Мы оба учились в московском университете, но на разных факультетах. Он уже отслужил в армии. Фарцевал, увлекался западной музыкой. Я тоже нравилась ему. Но… даже когда он шёл ко мне, его сопровождали «девушки», с которыми он расставался только на пороге моего общежития. Причем, всегда разные! Я понимала, что наши отношения бесперспективны, и пыталась избегать их. Но, помимо воли, мы с ним случайно встречались по нескольку раз на день: то в очереди в столовой оказывались соседями, то ехали рядом в троллейбусе, пересекались в учебных аудиториях, в кинотеатрах, в общем – везде!

Алфеев стал нетерпеливо поглядывать по сторонам и кивать головой: мол в молодости у всех были романтические отношения!

– А однажды ночью, – словно не замечая того, что Алфеев утратил интерес, продолжала я, – мы с ним загулялись и опоздали в общежитие. Как быть? Илья повез меня на квартиру к своим знакомым. Там было много молодежи. Они принимали легкие наркотики и занимались свободной «любовью». Мой друг присоединился к ним. Я же устроилась в самом углу большой комнаты на каком-то пуфике среди сваленных в кучу курток.

Алфеев перестал суетливо двигаться. Теперь он внимательно слушал меня.

– Я не могла уйти, потому что была юна, и боялась оказаться ночью на улице одна. Вот и сидела, поневоле наблюдая за происходящим. Но, как только начало светать, и все уснули, я осторожно вышла из квартиры. После этого случая я решила любой ценой порвать отношения с Ильей. Бросила Московский университет и уехала в Питер.

Алфеев вновь понимающе кивнул, решив, что моя исповедь закончена. Однако, глубоко вздохнув, я продолжила:

– Через некоторое время мне приснился сон. Я вхожу в большое, солидное здание по мраморным ступеням с бронзовыми перилами. И только собралась открыть массивную дверь, как услышала тихий голос с улицы: «Помогите!» Оглянулась, и оцепенела: у крыльца, прямо на асфальте, сидел Илья – нищий и больной. Он просительно смотрел на меня, а я не решалась ни отвернуться и войти в здание, ни подойти к нему. На этом и проснулась. В реальной жизни, примерно через четыре года, мы случайно встретились с Ильей в небольшом провинциальном городке. Заметив меня в автобусе, он подошел, и предложил помочь вынести из автобуса коляску с моими близнецами, уснувшими по дороге с пляжа. Его помощь была кстати, но, только передавая коляску мужчине, я узнала в нём Илью. Он жил в этом городке со своей женой. В тот же день Илья познакомил нас, и мы с ней даже подружились. Через несколько лет я узнала от неё, что Илья стал наркоманом, ушел из семьи и погиб. Она также сказала, что Илья всегда любил и часто вспоминал меня. А тот сон, в котором я остановилась в нерешительности на ступенях, как кошмар несколько лет преследовал меня. Наверное, потому, что в глубине души я чувствую, что уехав тогда в Питер, избавившись таким образом от проблем, связанных с Ильей, я тем самым предала его. А теперь вот встреча с Вами …

– Так поэтому Вы решили помочь мне? – сдавленным от волнения голосом спросил Алфеев и покраснел.

– Да! – ответила я, отметив про себя, что Алфеев очень умело смущается.

И вдруг он закрыл свое лицо обеими плотно сомкнутыми ладонями.

Этот жест показался мне слишком нарочитым для того, чтобы можно было поверить в его искренность. Только дети так закрывают лицо! Но передо мной сидел не ребёнок, и даже не просто взрослый мужчина, а кандидат в губернаторы. Быть естественным – поза! Что он хотел сказать таким жестом?! Что испытывает затруднение?! Что он предполагал иные мотивы и теперь стыдится этого?!

Я не стала реагировать на этот театральный жест. Буквально через несколько мгновений Алфеев убрал руки от лица и решительно встал из-за стола.

– Нам пора уходить! – командным голосом сказал он.

Мы молча прошли в гардероб, оделись и вышли из ресторана.

Ветер, швыряя снопы снега, тут же налетел на нас. Я остановилась на крыльце.

– Евгений Алексеевич, так мы будем вместе работать?

Даже отрицательный ответ не сильно повлиял бы на моё настроение, – настолько я была разочарована встречей. Алфеев молчал. Две мысли одна за другой возникли в моей голове: первая – он разочарован не менее моего; вторая – надо просто разойтись насовсем.

– Всего доброго, Евгений Алексеевич! – с притворным дружелюбием произнесла я и на прощанье протянула руку Алфееву.

Он повернулся ко мне. Большие глаза его странно блестели, и в лице было что-то такое, чего я понять не могла, но что сильно взволновало меня.

– Мне надо подумать, – сказал Алфеев. – Я Вам позвоню.

Он почтительно наклонился ко мне, осторожно взял своими небольшими, но широкими ладонями протянутую мною руку, и поцеловал.

– Ну почему?! – ещё больше огорчившись, сказала я. – Не надо так! Если хотите показать свое расположение и покровительство, достаточно просто взять мою ладонь двумя своими.

Алфеев с недоверием смотрел на меня. Я сердито отвернулась, и спрятала лицо от колючих снежинок в пушистый меховой воротник своего пальто. Пауза затягивалась.

– Вас подвезти?! – спросила, так как мне стало жалко Алфеева, одетого в лёгкую межсезонную куртку. – Я своего водителя не отпустила.

Алфеев с недоумением и обидой посмотрел на меня.

– Нет! Я пройдусь. Мне здесь недалеко!

Он чмокнул меня в щеку и быстро зашагал прочь. Я осталась стоять на крыльце ресторана, взглядом провожая Алфеева до тех пор, пока он не скрылся за пеленой снега.

Миссурск – Москва, 20 февраля

Едва проснувшись, я осознала, что прямо сейчас мне надо ехать в Москву к Матвею, – он один умел успокоить, поддержать, и смехом разогнать все мои сомнения и страхи. Сейчас я как никогда нуждалась в нём и тосковала по нему.

Матвей был человеком, которого любили все, знавшие его, – за весёлый нрав, ум, и доброту. В самой его внешности: правильном овальном лице, приветливом открытом взгляде серых глазах, русых вьющихся волосах и стройной моложавой фигуре было что-то притягательное, вызывавшее симпатию практически у всех. Поговаривали, что он похож на кого-то из известных киноактёров. Для меня это ровным счетом ничего не значило, но мне было приятно, и я привыкла к тому, что, встречаясь с Матвеем, люди сразу радостно улыбались, приветливо здоровались. Мужчины своё расположение к нему распространяли и на меня – его жену, а женщины, наоборот, относились ко мне со скрытой неприязнью, полагая, что мне несправедливо достался такой мужчина.

Мы с Матвеем познакомилась в Питере ещё в студенческие годы, и уже более двадцати лет жили в браке. Наши отношения с самого начала были и остались свободными от условностей, враждебности, предрассудков. Мы любили и безгранично доверяли друг другу. Матвей был главным человеком в моей жизни.

Добравшись до своей московской квартиры, я сразу легла спать, – это было единственное средство для того, чтобы избавиться от напряжённого ожидания возвращения Матвея с работы.

Наконец, встретившись, мы целый вечер только и говорили о том, что произошла в штабе Алфеева и в ресторане. Матвея это нисколько не раздражало, наоборот, его развлекал разговор со мной. Он привык к тому, что если я занимаюсь какой-либо проблемой, то, сосредотачиваюсь на ней, отдаю ей все силы и энергию. Но в этот раз он был неприятно удивлён тем, что я открылась Алфееву и рассказала ему историю своих личных отношений с Ильёй. Не в силах скрыть, но и не желая признаться в этом, Матвей укорил меня совсем другим.

– А ничего, что ты сама против такого рода манипуляций людьми?

– Я не сразу решилась! Почти всё, что я рассказала об Илье, – правда. Да, внешне они совсем не похожи, но я ведь ничего плохого не имела в виду. Напротив. Знаешь, правда обычно начинается со лжи. Так ты что, не понял?!

– Куда уж мне!

Приподнявшись с подушек широкой семейной постели, лежа в которой мы потягивали венгерский вермут, я села, поставила свой фужер на прикроватный столик, и повернулась к мужу.

– Матюш, я просто не нашла другого способа, сказать ему, – призналась я, заглядывая в глаза мужу, – что не отторгаю его, хотя и осознаю, что для меня ставка на него – это риск.

Произнося это, я вспомнила о том странном ощущении общности цели и действий, необычной связи между мною и Алфеевым, возникшей во время встречи в ресторане.

– А Алфеев не употребляет наркотики? – вдруг спросил Матвей.

– Говорят, раньше употреблял. Он, кстати, в ресторане показал мне горсть каких-то цветных капсул и сказал, что это – «витаминки», которые он пьёт, чтобы сохранять работоспособность. Допускаю, что это были ноотропы, а не безобидные «витаминки», как он сказал.

– Он что, тебе предлагал?! – возмутился Матвей.– От таких препаратов возникает психологическая зависимость!

– Нет, конечно! Просто объяснил, что они позволяют ему выдерживать любые нагрузки. Не это меня беспокоит! Удручает то, что, не смотря на мои априори хорошие намерения и доброе отношение к Алфееву, когда мы с ним встречаются лицом к лицу – одни разочарования, причем взаимные.

– Это же естественно! Он по социальному статусу выше, он лучше адаптирован к новой системе и её ценностям, а по образованию и воспитанию, или, как раньше говорили, по происхождению, ниже тебя.

– Сначала я и не предполагала, что именно это станет серьезным препятствием во взаимоотношениях с ним. Очень жаль!

– Ты так сокрушаешься, что можно подумать, он глубоко волнует тебя?!

– Не он! А то, что если не сложится работать с ним, то я даже до осени не выдержу и умру от скуки в этом захолустном Миссурске!

– То есть от скуки ты ищешь приключений с Алфеевым?!

– Ты прямо как Егорка! – я с осуждением посмотрела на мужа. – Когда я объясняю ему, что к тем или иным решениям и действиям приводит стечение разноплановых причин, он всегда возражает. Понятно, можно сделать скидку на его молодость, но ты…

Матвей тоже сел, спустив босые ноги с кровати.

– На днях Сергей заезжал, – медленно произнёс он. – Сказал, что ты тяжело переживаешь одиночество в Миссурске. Тебе лучше вернуться в Москву, ведь у Санька с учёбой уже наладилось.

– Ты, Матюш, даже не представляешь, в каком положении я оказалась! Сколько себя помню, я всегда жила в условиях дефицита времени. И в детстве, и после. Но только сейчас осознала, что хотя всегда была перегружена и жили трудно, но зато интересно и осмысленно! И вдруг, – практически полная бездеятельность и изолированность от общения! Я свободна, но ощущаю себя как в тюрьме! Прошлой осенью, когда пришлось обустраивать быт и выполнять роль репетитора для Санька, мне ещё как-то удавалось сохранять оптимизм и внутреннее равновесие…

Опустив глаза и закусив нижнюю губу, я печально покачала головой. После недолгой паузы твёрдо сказала:

– Рано ещё оставлять Санька одного! И я пока не готова отказаться от работы, которую нашла в Миссурске. Я сейчас не про Алфеева, а про медиахолдинг. Если останемся в Миссурске, то найденная работа – лучший вариант.

– Странная штука свобода! – сказал Матвей, продолжая размышлять над моим положением. – Вот, казалось бы, в открытом космосе движения космонавта не ограничены земным притяжением, но он практически не может двигаться из-за того, что не на что опереться…

Наклонив голову, я посмотрела на мужа долгим взглядом, снисходительно улыбнулась, и ласково произнесла:

– Технарь, ты мой…

– Кстати, а как там наши старые знакомые?! Ты общаешься с ним?

– Пыталась. Их, кстати, совсем немного осталось, и сейчас мы с ними живем разными интересами. Большинство занято поиском возможностей в рамках своих профессий. Всё, что стало важно и интересно для меня – политика, лоббинг, законотворчество, – воспринимается ими исключительно как механизмы карьерного роста для немногих. Ну а меня угнетает общение на бытовом уровне, я от него быстро устаю. А для сближения с людьми другого круга у меня нет финансовых ресурсов.

– Общение с Алфеевым, получается, вдохновляет?!

– Да! Было бы странно, если бы не вдохновляло! Как у нормальной женщины у меня возникает влечения к молодым и здоровым мужчинам! Но это ведь не значит, что я иду на поводу у такого рода влечений! Правда?!

– Правда!

Матвей вдруг прыснул от смеха.