Глава 10
Над Горами бушевали молнии. Град сыпался с небес, разбиваясь о твёрдые скалы, и вот уже весь склон был усыпан ледяной крошкой, мерцавшей, словно бисер, при каждом всплеске молний.
Ирвальд не замечал, как бежит время. Час, два, три… он неподвижно сидел верхом на ядокрыле, выставив вперёд острие меча, и терпеливо ждал, когда ящер устанет.
Огромная тварь спряталась среди скал, слившись с ними цветом, как хамелеон…
Гроза началась как нельзя вовремя. Мокрые камни стали скользкими, мешая ящеру уворачиваться от меча владыки.
Ящер был огромен. Толстая кожа, покрытая чешуйками, словно кольчугой, надёжно защищала рептилию от ударов меча. Однако глаза, шея и перепонки между массивными когтистыми пальцами были уязвимы. У ящера был внушительных размеров хвост, увенчанный шипами. Им он обычно сбивал противника с ног и затаптывал насмерть. Но против ядокрыла ящер был слишком неповоротлив.
Юрей камнем обрушивался на ящера и улепётывал прежде, чем тот успевал развернуть хвост для ответного удара. Ядовитые перья скакуна не могли причинить ему вред, пока одно из них не застряло в правом веке рептилии.
Ящер взвыл, ощутив, как глаз сводит судорогой от боли. Яда было недостаточно, чтобы убить, однако голова стала дёргаться и неметь. Ящер с трудом поворачивал шею.
Княжичу удалось отрубить несколько пальцев на передней лапе рептилии. Стон боли заглушил яростный клич владыки, разнесшийся далеко по Горам.
Ирвальд ликовал.
Ещё немного, и тварь полетит вниз со скал прямо в бушующий водоворот Вечности.
Но ящер внезапно замер. Ирвальд поспешил отвести ядокрыла в сторону, опасаясь подвоха. И тут рептилия изменила цвет.
Ирвальд зарычал от досады. Победа была так близка. Если бы не бесовской дождь, застилавший глаза, он успел бы заметить, куда юркнула тварь. Далеко уйти ящер не мог – яд не позволил бы ему так быстро передвигаться. Сохранять цвет стоило огромных усилий. Оставалось лишь ждать, пока тварь совсем вымотается.
Ирвальд занёс меч, готовый вонзить его в глаз ящеру, как только тот откроется. Но ящер крепко держался, несмотря на град, молотивший изо всех сил.
Ирвальд, сцепив зубы, тоже терпел. Ядокрыл распустил перья, выставив остриём вверх, и градины отскакивали от него, словно орешки.
Внезапно раздался звук, похожий на писк. Ирвальд навострил слух – раньше он такого не слышал. Звук приближался и стал походить на плач. Княжич достал из-за пояса кинжал и приготовился метнуть его в приближавшегося врага.
Одна из скал шевельнулась – толстое неповоротливое тело рептилии отделилось от поверхности и скользнуло вниз, прямо к копытам ядокрыла. Кожа ящера стала медленно принимать привычный цвет затхлого болота.
– Пощади, – вымолвил ящер, с трудом шевеля языком.
Ирвальд изумлённо смотрел на почти поверженного врага, молящего о пощаде. В Межгорье это было непринято. Ни щадить, ни требовать милости.
К тому же ящеры почти не разговаривали на языке двуногих существ. Но, видимо, княжич не знал всего до конца.
– С чего вдруг? – грозно спросил Ирвальд.
Плач раздался совсем близко. Владыка слегка повернул голову и сумел разглядеть небольшой комочек, покрытый зелёной чешуёй.
– Твой отпрыск? – спросил он ящера.
– Последний – прошипела рептилия, – пощади…мой род…
Ирвальд понял: ящер и его детёныш были последними в роду. Он и вправду не слышал, чтобы в Межгорье ещё встречались ящеры. Стало быть, убив этих двоих, он навсегда очистит от них Горы. Искушение было велико. Голова ящера стала бы достойным украшением над камином в замке князя, а слава ещё долго не давала бы покоя завистникам.
– Пощади, – упрямо повторял ящер, даже не пытаясь защититься.
– Что мне с того? – спросил княжич.
Рептилия не ответила. Возможно, не знала подходящих слов или не могла их произнести. Она молчала, уставившись на него единственным здоровым глазом. Из раны от отрубленных пальцев по-прежнему сочилась кровь.
Ирвальд знал, что вся долина ждёт голову ящера, изнывая от нетерпения.
– Я подумаю, – внезапно решил Ирвальд, пряча меч в ножны, – возможно, я убью тебя позже.
Княжич сжал коленями бока ядокрыла, и они взмыли высоко в Горы. Юрей сердито клекотал, не понимая, почему хозяин решил остановить битву.
«Пощади» – рабское стенание поверженного, подмявшего под себя свою честь и гордыню. Ящер позволил Ирвальду решать – жить ему или нет, целиком отдавшись на милость княжича. Стало быть, тварь признавала его власть.
И владыка улыбался, опьянённый дивным чувством победы.
***
Ликующий и возбуждённый Ирвальд взбежал по ступенькам замка.
– Отец! – радостно воскликнул он, крепко сжав предплечья Мораша, но, спохватившись, отпустил отца и почтительно шагнул назад.
– Ящеру удалось уйти?
– Увы.
– Но ты, я вижу, опьянён битвой, – с усмешкой заметил Мораш.
– И голоден, как зверь!
Мораш рассмеялся. Ирвальд нечасто поддавался эмоциям, как беспечный юноша. Но именно сейчас он хорошо его понимал. Молодость била ключом, выплескивая наружу мощь владыки. Таким, как Ирвальд, подчинялись Горы.
– За обедом у нас будут гости.
Княжич поморщился. Волна разочарования медленно разрушала песчаную крепость его торжества.
Отрада…
Он и забыл про неё.
Обед прошёл в тишине. Ирвальд молча расправился с целым кроликом, запивая его кислым сидром.
Отрада почти не притронулась к еде. На губах её, подведенных ягодным соком, играла загадочная улыбка.
Волосы девушки были уложены в изящную корону, венчавшую несколько распущенных прядей. Взору княжича открывалась соблазнительная ложбинка между грудей, подчёркнутая алой головкой мака.
Что-то определённо изменилось.
Но Ирвальд всё ещё не мог забыть о том, что она говорила той ночью подруге. Насытившись, он встал из-за стола и вежливо откланялся, сославшись на усталость.
Мораш проводил его слегка недоумевающим взглядом, но не решился что-либо сказать.
Спать совершенно не хотелось. Ирвальд спустился в конюшни и вытер взмыленные бока ядокрыла. Юрею не нравилось, когда к нему прикасался кто-то чужой.
– Славная была битва, – шепнул княжич в самое ухо крылатого скакуна. Юрей демонстративно отвернул голову. Он всё ещё злился. Однако вряд ли его хватит надолго – до ближайшей прогулки в лес за вкусными белками.
Ирвальд похлопал скакуна по крупу и поднялся в хоромы.
На лестнице, ведущей на верхние этажи замка, он столкнулся с Отрадой.
– Я думала, ты уже спишь, – сказала девушка.
Ирвальд понимал, что она врёт. Скорее всего, она давно поджидала его и жаждала поговорить.
– Ты заблудилась? – насмешливо спросил княжич.
– Почему ты так холоден? – девушка нахмурилась и сложила губки в полосочку. Щёки её приобрели лиловый оттенок.
– А ты ожидала пламя?
– Ты ведёшь себя, как деревенский грубиян, – возмутилась Отрада, – у меня складывалось иное впечатление.
– Какое же?
– Я полагала, что ты готов предложить… голову ящера… к моим ногам…
Отрада с трудом подбирала слова, глядя на бесстрастное лицо Ирвальда. Раньше у неё хорошо получалось очаровывать мужчин. Этот же походил на кусок скалы с дыркой в том месте, где должно биться сердце.
– А что готова предложить ты?
– Намного больше, – улыбнулась небесная.
Ирвальд посмотрел на неё сверху вниз, так что Отрада почувствовала себя крохотной добычей, забившейся в угол перед неумолимым хищником.
– Что ты готова мне дать? Может, немного ласки?
Княжич грубо обхватил ладонью затылок девушки и поцеловал её в губы. Второй рукой он приподнял её и прижал к стене, затем запустил свои пальцы под юбки. Отрада сжалась, как струна, и едва сдерживала крик. На лице было написано плохо скрываемое отвращение.
Ирвальд отпустил девушку без сожаления. Губы её были сухими, как пергамент, зубы противно скользкими, а язык мягкий и вялый, как болотный мох.
Она больше не казалась ему красивой.
В гостевой опочивальне княжич рухнул на кровать, заскрипевшую под весом его тела. Во рту стоял привкус крови. Несостоявшаяся невеста прокусила ему язык. Ирвальд не спешил исцеляться, наслаждаясь болью.
Он вдруг вспомнил другие губы, которые так и не удалось поцеловать. Глупец! Он мог бы потребовать хотя бы поцелуя. И не только поцелуя. Ирвальд помнил, как его волосы млели, невзначай дотронувшись до её груди.
Возможно, она тоже была бы холодна… Но почему-то при мысли о её губах по телу разливалось тепло.
Неожиданно владыке стало зябко и неуютно. Повеяло сыростью, пробиравшей даже сквозь одежду. Ирвальд приподнялся на локтях, и только тут заметил, что пол был покрыт цветами, пробивавшимися сквозь щели между камней. Белые дрожащие стебельки ненадолго поднялись, и тут же поникли, распластавшись по полу.
Ирвальда прошиб холодный пот. Он слез с кровати и, стараясь не наступать на мёртвые стебли, подошёл к зеркалу.
Из серебряных недр на него глядело лицо – бледное, почти прозрачное. Черные ореолы глаз пронизывали насквозь, словно прощупывая каждый орган внутри его тела. Выражение лица было задумчивым.
– Чего тебе надо? – едва слышно прошептал Ирвальд, чувствуя, как потеют ладони. Таким образом могло появляться лишь одно существо в Межгорье, и оно было куда опаснее остальных существ. Даже владыки испытывали перед ним страх.
Тиран не ответил. Лицо в зеркале затуманилось и исчезло, оставив Ирвальда в страхе и недоумении.
Он никогда не встречался с тиранами, но знал о них всё, о чём шептались в Межгорье. Ничего хорошего такая встреча не сулила.
Княжич с трудом уснул. Ночью его мучили кошмары, в которых бледное лицо тирана преследовало его в нескончаемых лабиринтах. Кровь ящера текла по скале рекой и была ярко-синей.
А под утро Ирвальду приснились облака, высоко парящие над горными пиками. В облаках скрывалось другое лицо, почти невидимое под голубоватой пеленой. Изредка пелена рассеивалась, и с неба не него глядели глаза янтарного цвета.
Проснувшись, княжич не обнаружил на полу никаких цветов. Каменные плиты лежали плотно друг другу, так что между ними вряд ли мог протиснуться даже волос. Возможно ли, что это ему привиделось? Ирвальд не был уверен, но не стал ничего говорить отцу. Мораш и так был раздосадован его отъездом.
Отрада улыбалась княжичу, как ни в чём не бывало. Кокетливо складывала ладошки на груди, громко огорчаясь тому, что Ирвальд покидает замок так скоро.
Однако он всё же заметил, как в уголках девичьих ресниц подрагивала ненависть. Её горький аромат витал в воздухе. Нет уж, небесная точно не станет его невестой – что бы она ни задумала.
Глава 11
Ярушка достигла ворот Хорива на рассвете. Охранник с удивлением таращился на коня, одиноко бредущего вслед за телегой торговца, но мысли его вдруг попутались, и спустя мгновение, он уже и вспомнить не мог, что было не так с тем конём.
Но Ярушка заметила его взгляд и спешилась. Не нужно привлекать к себе внимание. К тому же перед встречей с сестрой о многом ещё нужно было подумать.
Она долго бродила по городским улочкам, побывала на торговой площади. Смотрела на людей – суетливых, с хмурыми лицами, и всё казалось ей будто в новинку.
Ярушка всё никак не могла взять в толк, было ли это на самом деле, или же ей приснилось, что она побывала в сказочном мире, полном ведьм и невиданных существ.
За два дня пути она многое передумала, и всё больше склонялась к тому, что измученная голодом и страхом, она бредила. Возможно, вспомнила сказки, которые когда-то рассказывала нянька, мастерица на страшные истории про всякую нежить.
В прошлую ночь ей казалось, будто странный человек Ирвальд опять рядом. Но, вглядевшись в темноту, никого не увидела. Просто в лесу было так тихо, что она слышала биение собственного сердца, и это немного пугало.
Что до заклинания ведьмы, то и этому нашлась причина – видно, люди, трудившиеся с утра до ночи, как пчёлы на лугу, попросту не обращали на неё внимания.
Ближе к полудню девушка почувствовала, что ещё немного, и она рухнет прямо под копыта Ванко от голода и усталости. Пришлось повернуть коня к дому Любашки.
Сестра встретила Ярушку неприветливо, однако иного она и не ожидала. Не прогнала прочь, и то слава Богу. Хотелось вымыться с дороги и прилечь на мягкую перину. А дальше она решит, что делать.
Любашка позволила Ярушке поесть и сменить одежду, однако почему-то выделила ей нижние покои, недалеко от слуг. Видимо, хотела, чтобы сестра возмутилась, но Ярушка смолчала. Через пару дней за ней приедет Анджей, и они вместе вернутся в Залесье.
Этой ночью она спала на жёсткой кровати, как убитая. А утром её разбудили слуги.
– Вставай, – дородная баба грубо толкнула Ярушку в бок и стянула с неё одеяло.
– Это придётся сжечь, – сказала она маленькому сгорбленному старичку, стоявшему на пороге.
– Как ты смеешь? – вскипела Ярушка, но служанка ловко схватила её за косы и выволокла из светлицы.
– А-а-а, – завопила Ярушка, но та не обращала на неё внимания и тащила за собой.
– Дай хоть одеться, дура!
Ярушка была в одной сорочке, с босыми ногами, но мучительницу это не волновало. Она продолжала тянуть её за косы, пока не достигла дверей в гостевую, откуда доносился гул множества голосов. Затолкав девушку внутрь, служанка отпустила её волосы и отошла в сторону.
Ярушка осталась стоять посреди большой комнаты, в одной исподней, и стыдливо прикрывалась руками, чувствуя, как десятки взглядов буравят её насквозь. Было много мужчин – молодых, старых, в богатых и скромных одеждах. И все, как один, уставились на неё, не отводя глаз. Ярушку захлестнула волна стыда. Хотелось провалиться сквозь землю от такого позора.
Кто-то смиловался и накинул ей на плечи тяжёлый кафтан. Девушка тотчас же укуталась в него и почувствовала, как по щекам ручьями хлынули слёзы.
– Плачешь, ведьма? – громко спросил кто-то из толпы.
– Слёзы твои нечистивы!
Ярушка похолодела, осознав, что все эти люди обращаются к ней. Слёзы вмиг высохли, и она, наконец, осмотрелась вокруг.
Люди собрались в гостевом зале не просто так. Кто-то их сюда привёл, усадил на лавки, поставленные полукругом. А в центре зала в огромном кресле из красного дуба сидела её сестра.
Лицо Любашки было каменным, лишь глаза зловеще поблёскивали, не обещая ничего хорошего.
Заметив, что Ярушка на неё смотрит, Любашка подняла руку, призывая толпу к тишине.
– Знаешь, почему пришёл этот честный народ? – спросила она Ярушку.
– Нет, – ответила та.
– Несколько дней назад я позволила тебе уехать. Несмотря на зло, которое ты принесла в мою семью.
– Я не…
– Молчи! Мой муж мне всё рассказал, – Любашка стукнула кулаком по подлокотнику, и лицо её исказила гримаса страдания. Она вскочила и повернулась к толпе.
– Мой муж, честный человек, знатный купец, которого вы все знаете с младых ногтей! Мы венчаны в церкви, и брак наш благословлён Господом! А эта… эта ведьма завлекла его в свои сети. Навела на него морок. Соблазнила бесстыдным образом! Муж мой во всем признался мне!
Мужчины на лавках зашумели. Многие из них, действительно знавшие мужа Любашки, Савву, прятали в усах лукавую улыбку. И было почему.
Ярушка почти с жалостью смотрела на Любашку – сестра была некрасива. Кожа молочно-белая, нелюбящая солнце, от которого она покрывалась пунцовыми пятнами. Волосы тонкие, бледно-русые, такими же были и короткие, едва заметные ресницы. Щёки у сестры были рыхлыми, а грудь впалая, как у юнца. У них были разные матери.
Любашкина умерла родами. После этого отец взял другую жену – не такого знатного рода, но красавицу, молва о которой ходила по всему Залесью.
Мать Ярушки с любовью воспитывала всех детей отца, не делая между ними разницы. Но, видимо, ответная любовь приёмной дочери закончилась, когда на лице младшенькой стали проступать материнские черты.
Отец долго не мог выдать Любашку замуж, но Ярушке выходить вперед сестры не разрешал. Они и подумать не могла, что сестра затаит обиду…
– Твой муж неправду говорит, сестра! – спокойно сказала Ярушка.
– Как ты смеешь хоть слово молвить! – вскипела Любашка, – Бесстыдница! Ты соблазнила его и навела порчу. Будьте все свидетелями! Савва с тех пор заболел. И только стал выздоравливать, как она вернулась – и он снова слёг!
– Быть может, тому виной похмелье?
По залу пробежал хохот. Мужчины улыбались и кивали друг дружке головами. Савва был славный купец – любил погулять да выпить без меры. Голова его часто болела от похмелья.
– Всему виной колдовство, – Любашка почти визжала от негодования, понимая, что ей мало кто верит. Но у неё ещё были секреты, припрятанные в рукавах. Она победно улыбнулась, отчего-то напомнив Ярушке гадюку.
– А скажи-ка сестра, где слуги, что я с тобой отправила?
– Они бросили меня.
– Вот как? И почему же они тебя бросили?
– Я… не знаю…
Ярушка чувствовала сердцем подвох. Она вдруг вспомнила слова Ирвальда, что не зная пути, никто не сможет попасть в долину Синих Гор. Стало быть, слуги знали, куда её ведут. Стало быть, и сестра знала…
– А я скажу вам, люди!
Любашка стонала, заламывая руки, и с причитанием рассказывала притихшим мужчинам небылицы о колдовстве, которым с детства занималась сестра.
Ярушка молчала, читая на лицах уважаемых гостей недоверие и страх. Ведьм не любили и боялись не меньше Сатаны. Правда, повстречать их довелось лишь немногим. Но и этого хватало, чтобы сеять смуту и ненависть.
Ярушка невольно сложила руки в молитве, прося Господа вложить в уста верные слова. Ей нечем себя защитить, ведь скажи она правду, её тут же вздёрнут, а тело сожгут и развеют по ветру.
– Она оставила слуг, скрывшись в колдовском тумане у Ведьмовских гор. Крестьяне нашли их полумёртвых. Их тела были покрыты язвами.
– А где сейчас эти слуги? – поинтересовался один из купцов в знатной одежде, – они могут подтвердить?
– Я отправила их в монастырь. Господь излечит их раны.
– Пусть молвят сами, – сказал купец. Некоторые согласно закивали. Но кое-кто уже успел испугаться до полусмерти.
– А если ведьма нашлёт чуму?
– Если она ведьма!
– Так проверим её! Бросим в озеро.
– Красота её – ведьминская.
– Ведьмы страшные, как грех, – продолжал настаивать купец. Видимо, девушка ему понравилась, и он незаметно подмигивал ей, залихватски накручивая на палец ус. Он был не слишком стар, но довольно тучен. И, судя по всему, умел гнуть свою линию. Вот и толпа уже прислушивалась к нему, внимая разумным доводам.
Ярушка грустно опустила глаза, рассматривая свои босые ступни.
– Никто не видел, как она появилась в городе, – внезапно сказала Любашка. В зале воцарилась тишина. И она, торжествуя, продолжила.
– Непонятно, как она вернулась в Хорив – разве что перенеслась по воздуху. Её не было несколько дней – и вот она здесь, цела и невридима. Разве так может быть?
Толпа молчала. Даже бойкий купец не знал, что возразить.
– Охрана у ворот не помнит, чтобы она входила. А вы сами знаете – нельзя не заметить такую красавицу. И лошадь её сама не своя – фыркает и брыкается, никого не подпуская. А раньше был добротный послушный конь.
– Ведьма, – несмело крикнул кто-то из мужчин. Остальные подхватили и повскакивали с лавок, потрясая кулаками. Бойкий купец незаметно исчез. И девушка поняла, что битва проиграна, едва начавшись.
– Анджей не простит, если меня казнят без суда, – сказал Ярушка сестре, едва мужчины поутихли,
– Это и есть суд, – возразила сестра, но взгляд её стал задумчивым.
– Он должен присутствовать, – настаивала Ярушка, – ты знаешь его норов.
– Если он узнает, – прошептала сестра.
– Я послала ему весточку ещё неделю назад. Он скоро будет.
–Ах ты!
Любашка со злостью отвесила сестре пощёчину и велела бросить в темницу.
Слуги, насмерть перепуганные, скрутили руки девушки за спиной и вытолкали вон из гостевого зала. Кафтан, упавший на пол, тут же подобрали и бросили в печь.
Глава 12
– Господи, как я рада тебя видеть! – шептала Ярушка, гладя пальцами лицо брата, перебирая каждую ямочку – на щеках, на подбородке. Анджей наклонился и поцеловал её, мокрую от слёз.
Эти два дня, что она провела в ожидании, были сущим кошмаром. Ярушку заперли в подземелье, в узкой сырой комнате с высокими стенами и небольшим окошком в самом верху. Снаружи окошко закрывала решётка толщиной с запястье. Но будь оно даже открытым, девушка не умела карабкаться по стенам, так что сбежать она никак не могла. Да и некуда было бежать.
В комнате даже в полдень царил полумрак. Света попадало очень мало, и стены цвели плесенью. По углам пищали крысы. Ярушка сидела на деревянной скамье, покрытой тонким тряпьём, поджав ноги, и дрожала от холода. Она была в той же сорочке, в которой её выдернули из постели.
Еды почти не давали, слава Богу, оставили ведро и кувшин с водой, иначе было бы совсем туго.
К приезду брата ей всё же принесли кое-какую одежду – серое платье, совсем простое, должно быть, одной из служанок. И гребень – привести в порядок спутавшиеся волосы.
– Теперь ты со мной разговариваешь, – брат попытался улыбнуться, но вышло плохо. Он не умел лицемерить.
– Да… столько всего произошло… Любашка…
– Знаю-знаю, – Анджей любовно потёрся носом о её нос, как привык с детства.
– Ты не подумай ничего… Я не хотела её обидеть. И мужа её не привечала – меня от него воротит. Не знаю, за что она так.
– Зато я догадываюсь. Расскажи-ка, что стряслось.
Ярушка высвободилась из объятий брата и села на лавку, красная от смущения.
– Она решила выдать меня замуж. Савва приводил каких-то женихов. Любашка долго перебирала, всё ей было не так. Они ссорились, и мне перепадало… Потом в какой-то момент всё затихло. Не стало женихов, и Любашка казалась довольной. Но однажды ночью я проснулась от того, что кто-то забрался ко мне в кровать и стал меня трогать. Это был Савва. Он сказал, что я должна заплатить ему за кров своей лаской.
– Мерзкий уд! – Анджей едва сдерживался, сжимая кулаки.
– Я закричала, прибежали слуги. А потом и Любашка. Но она даже слушать не стала. Я собралась и уехала в Залесье. Но по пути… по пути мы заблудились. Слуги меня оставили, так что возвращаться пришлось самой.
– Но почему ты не поехала в Залесье?
– По дороге я встретила человека, – пряча глаза, ответила Ярушка, – он сказал, что до Залесья слишком далеко, и мне одной не добраться.
– Что ж ты не нашла провожатого?
– Ехать с незнакомым человеком? Я не настолько… глупа. К тому же, денег у меня было мало. Я отправила к тебе голубя, и вернулась в Хорив. Напрасно…
Брат не стал спрашивать, откуда взялся голубь. Иначе пришлось бы что-то выдумывать. Ярушка не могла рассказать ему правду. Только не сейчас, когда убедилась, что это всё-таки не был сон. Ведьмы существовали, и Горы, и долина. И владыка Ирвальд, предостерегавший её от всяких опасностей.
Она обещала ему забыть дорогу через Синие Горы, и она будет молчать. В любом случае, скажи она хоть полслова, это обернётся против неё.
– Не надо было тебе уезжать, – вздохнул Анджей.
– Если бы ты не повесил Илая, мне бы не пришлось!
– Я не мог поступить по-другому, – жестко ответил Анждей.
– Мог! – воскликнула девушка, – и я до сих пор не могу тебя простить! И смотреть в глаза его семье.
– Надо было держать тебя взаперти, – отрезал брат, – отец тебя избаловал. Тогда бы ничего и не случилось – ни в Залесье, ни здесь.
– Довольно!
Ярушка задохнулась от возмущения. Она много чего могла бы рассказать брату, но это было бы лишь повторением того, что она уже говорила ему, и не раз.
Сейчас не время его сердить, не время копаться в прошлом, которое уже не исправить.
– Помоги мне, пожалуйста, – попросила она, – увези домой. Запри, если хочешь.
– Всё не так просто, – лицо брата выглядело сурово, – много достойных людей против тебя.
– Да что я им сделала?
Анджей вздохнул, не зная, что ответить. Но через секунду взгляд его смягчился.
– Я поговорю с Любашкой.
С этими словами Анджей поцеловал сестру и ушёл. Ярушка опять осталась одна в сырых стенах своей темницы, продрогшая до костей. Еды опять не дали, а воды в кувшине осталось на один глоток.
Она не догадалась попросить у брата плащ, и теперь корила себя за это. А между тем вечерело, становилось совсем холодно. Ещё несколько дней в заточении, и она заболеет и может даже умрёт. Как мама.
Только та сама обрекла себя на болезнь, не в силах пережить весть о гибели отца. Несколько недель она ходила на пристань, надеясь, что корабль его всё же приплывёт. Но он так и не приплыл, а мама, подхватив простуду, слегла в горячке да так и не поправилась.
Столько времени прошло, а Ярушке до сих пор их не хватало.
Если бы родители были живы, многого бы не случилось…
Теперь одна надежда на Анджея. Брат её, хоть и слыл гулякой да мотом, но за сестёр своих всегда стоял горой.
***
Анджей несся по купеческим палатам, подобно буйному вихрю. Слуги испуганно рассыпались по углам, остерегаясь невзначай получить пинок под некстати подставленный зад. На лице молодого боярина бушевала буря: глаза сверкали, подобно грозам, губы сжаты, брови сошлись на переносице сплошной дугой.
Двери в хозяйскую комнату впечатались в стену мощным ударом ноги.
– Любава, ты ничего не хочешь сказать, прежде чем я разорву твой смердящий рот до ушей?
Анджей был не на шутку взбешён, и Любашка в страхе вцепилась пальцами в подлокотник, прикидывая, звать ли слуг. Но слуги не поднимут на него руку, уж больно знатного он роду, а за такое – смерть. От Саввы, лицемерного труса, помощи не дождёшься, особенно после взбучки, которую она устроила ему накануне. Так что приходилось уповать на собственный лисий нрав.
– Ярина оскорбила мой дом, брат. Позарилась на моего мужа, и я…
– Даже не хочу слушать! На твоего Савву позарится лишь слепая корова.
– Но он мой муж, – спокойно возразила Любашка, с трудом подавляя гнев, клокочущий в груди, – да, он не вышел лицом, зато он знатный купец. И денег у него побольше, чем у некоторых.
– Это ты на что намекаешь?! – Анджей ещё больше рассверипел и сжал рукоять меча.
– А что я такого сказала, брат? – осмелела Любашка, – Это ведь ты промотал отцово богатство, и глазом не моргнул. Теперь твоя Купава думает, идти ли за тебя замуж. А ведь её отец вовсе и не знатен. Торгаш!
– Я вот сейчас отрублю тебе косы – будешь потом бояться на люди показываться! – пригрозил брат, но голос его стал тише. Рука скользнула по ножнам и убралась на пояс. Видно, Любашка задела его за живое.
– Не обо мне сейчас речь, – добавил он, чуть успокоившись, – зачем ты сестру затеяла со свету сжить?
– Да не сестра она мне вовсе! Выродок от какой-то залётной девки!
– Не смей! – Анджей несильно ударил её ладонью по лицу. Любашка притворно заплакала.
– Алеля растила нас, как своих. И сердце её за тебя болело не меньше, чем за Ярину. И она поддерживала отца, чтобы он не выдал её замуж вперед тебя, и не было тебе позора. А ведь могла бы и наоборот – отец её слушал!
– Да она искала жениха получше!
– Прикуси свой злой язык! Зайяр был знатного рода.
– Но она извела его, – прошипела Любашка.
Было время, когда она спать не могла от зависти и злобы. Но теперь могла вволю позлорадствовать – Зайяр был мёртв, а Ярина осталась без жениха, терпеливо ждавшего, пока Любашка выйдет замуж, добрых четыре года.
– Побойся Бога, – укоризненно покачал головой брат.
– Она ведьма! Наслала чуму на город незадолго до своей свадьбы. Все об этом говорят.
– Я первый раз слышу! Чуму привезли купцы, и это всем известно. А то, что ты мелешь – наглая клевета.
– Может и так…
Любашка склонила голову набок и прошлась вокруг брата. Анджей был очень хорош собой – высокий, широкоплечий с блестящими каштановыми кудрями, спадающими на плечи. Пышные усы и ямочки на щеках морочили девкам головы. Да и он с младых лет не обходил стороной красавиц, тратил немало денег на дорогие подарки, и вообще любил погулять да пустить пыль в глаза. Так и промотал отцовское состояние.
Теперь, когда ветер в голове малость поутих, он готов был жениться. Да только завидных невест поубавилось – немного нашлось желающих отдать дочь за знатного, но разорившегося гуляку, пусть и гожего с лица. И если девки ещё как-никак улыбались, то родители крутили носом.
А недавно в город прибыл новый купец. Дочь его, Купава, была довольно красива. И приданое за ней купец давал немалое. Анджей уже почти сговорился, но купец с ответом не спешил.
Немалой доли вины в том была казнь лесничего Илая. Тут уж Анджей ничего не мог поделать. Порядки требовали его головы. Поднявший руку на боярина заслуживал смерти, тем более что поступок лесничего повлёк за собою немало позора для Ярушки, пусть она и не была в том виновата. Иногда Анджею казалось, что уж лучше бы лесничий не вступался за неё. Тогда бы он сам разобрался с обидчиком, на равных.
– Суда не будет, сестра. Я заберу Ярину в Залесье и выдам замуж.
– Да кто возьмёт-то её? – рассмеялась Любашка, – она уже стара для невесты. И молва про неё идёт недобрая.
– Не так уж она и стара, – возразил Анджей, – многие и постарше вдов берут.
– А скольких женихов она извела? Сколько смертей за ней тянется? Нет, брат. Эта обуза не сулит ничего хорошего. Всё Залесье косо смотрит – из-за лесничего. Я слышала, как мать его кляла наш род на чём свет стоит. Люди злые на тебя. И всё из-за Ярушки.
Анджей не нашёлся, что сказать. Сестра говорила правду. Молва не жалела ни его, ни сестёр. Любашку – за то, что росла невзрачной не в пример брату и младшей сестре, всячески посмеивались и перемывали кости. Анджея – за крутой нрав и мотовство. Ярушку поначалу любили – и красивая она была, и добрая. Но со смертью Илая воспылали лютой ненавистью.
– Никто из местных не возьмёт её, – упрямо говорила Любашка, – и заезжим историй наплетут, наш народ на такое мастак! А если и появится жених, так что за приданое ты за ней дашь? Останешься гол, как сокол. И не видать тебе тогда Купавы. Да и вообще ничего не видать.
– В дружину пойду, – неуверенно сказал Анджей.
– Да брось, – Любашка расхохоталась и всплеснула ладонями, – ты знатный боярин, удалой молодец, но лет тебе уже немало, да и войско своё снарядить денег нет. Хуже позора нечего и представить.
– Но что ты предлагаешь делать?
– Я, брат мой любимый, уже всё продумала. Пусть будет суд – а там народ решит. На то будет его воля – не наша.
– Ты думаешь, если Ярушку признают ведьмой, нам от того толк будет? Люди сторониться начнут.
– Наоборот, все решат, что несчастья в нашей семье из-за ведьмы. И когда её не станет…
– Что говоришь ты, глупая? Я не дам её казнить!
– Я о тебе только думаю, брат мой единокровный. Все несчастья уйдут вместе с ней. И на Купаве женишься, и приданое останется, и стыдиться никого не придётся. Скажем, что Алеля тоже ведьмой была – вспомни, сколько сыновей у неё родилось мёртвыми. Только дочь выжила – потому что ведьмовскую силу унаследовала. А про нашу мать никто и мысли дурной не подумает.
– Не нравится мне то, что ты говоришь, – Анджей закрыл глаза, а сердце сжалось от стыда и ужаса. Было в словах Любашки зерно истины, но каким же горьким оно было – стало поперёк горла и мешало дышать.