В тот вечер случилось чудо. Когда мы сидели рядом, вдруг Сина стал перебирать мою шерсть. Мы, обезьяны, так выражаем любовь и заботу друг о друге – перебираем шерсть. Я замерла, не в силах пошевелиться. Нежное перебирание шерсти напомнило мне те дни, когда так делала мама и гордилась мной, что у меня такая красивая густая шерсть.
С того вечера мы никогда больше не расставались и всегда были вместе. Вместе спали, вместе пели песни, вместе ели, гуляли, висели на ветках, играли и наблюдали за людьми и другими обезьянами.
Наблюдение за людьми вообще было отдельной темой обитателей зоопарка. Считается, что люди приходят в зоопарк, чтобы посмотреть на нас. На самом деле мы тоже смотрим на них. Мы с Сином часто висели рядом на ветке и наблюдали за людьми. Кто-то нами действительно интересовался, но большая часть проходила мимо общим потоком. Мы не вызывали у них особого интереса. Казалось, они приходили сюда просто потому что в мире людей считалось, что так надо. Я для себя также объясняла это стайным инстинктом. Идут одни – за ними идут и другие, особо не понимая зачем. Не раз мы видели ситуации, когда люди равнодушно проходили мимо нас и выстраивались в очередь в автомат, который выдавал человеческую еду. «Их что в других местах не кормят, что они приходят кормиться в зоопарк?» – недоумевал Сина. «Может, и не кормят,» – отвечала я, хотя понять поведение людей порой было сложно.
Как-то я стала чувствовать себя по-другому. Мир вдруг наполнился новым смыслом. Я поняла, что внутри меня зародилась новая жизнь. Она была еще совсем хрупкая, но она росла и развивалась, и я с трепетом осознавала, что однажды я тоже стану мамой и подарю жизнь новому существу, который продолжит путь нашего рода.
Тот период был освещен для нас особым смыслом, но увы, он продлился недолго. В один из дней я стала чувствовать себя плохо. Мне было холодно, голова кружилась, я не могла есть. Смотрители забрали меня, и отнесли в ветеринарное отделение. Мне было страшно, когда меня уносили. Я видела оставшуюся позади фигурку Сина, смотрящего мне вслед.
В ветеринарном отделении меня осмотрели и сделали мне укол. Я уснула. Когда я проснулась, я поняла, что внутри меня больше не билась новая жизнь. Внутри меня осталась только пустота. Я не знаю, почему в моей жизни так получилось – то ли моя прошлая жизнь дала о себе знать, то ли люди так жестоко поступили со мной. Вряд ли я когда-нибудь узнаю ответы на эти вопросы, но я знала, что никогда больше не стану матерью и не дам жизнь другим гиббонам. С моей стороны мой род обрывался. Мне оставалось только надеяться, что там в джунглях мои братья и сестры смогли создать свои семьи и через них продолжалась жизнь моей семьи.
Я плохо помню, сколько времени я провела в ветеринарном отделении. Не сказать, что мне было очень больно, скорее болела эта пустота внутри, и я безучастно лежала и смотрела в пространство. Несколько раз в сутки ко мне подходили люди, брали меня на руки, гладили, ставили капельницы. Мне было приятно их внимание и участие, но они не могли утешить меня. К жизни меня снова вернули фрукты. Свежие сочные груши и яблоки с их живительным соком, источник жизни, которые заставили меня встать и сделать несколько шагов. Я взяла их в лапки, стала есть, и сочный живительный сок постепенно возвращал меня к жизни. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что. Вскоре я совсем оправилась и вернулась в наш вольер. Мы с Сином никогда больше не говорили о случившемся.
Годы, проведенные рядом с людьми, во время которых я могла наблюдать за ними, позволили мне очень многое узнать о людях. Часто со стороны многое понимаешь лучше, чем, когда находишься рядом. Я поняла, что люди очень большое внимание уделяют словам. Может быть, поэтому они ставят себя выше других животных. Но мы, гиббоны и другие животные, умеем понимать друг друга без слов.
Люди привыкли считать, что у нас есть инстинкты, которые руководят нами, а у них нет. Но если посмотреть со стороны, они также стремятся найти пару и завести детенышей, также борются друг с другом за территорию и ресурсы, также защищают себя и своих близких в моменты опасности. Только почему-то у нас они называют это инстинктами, а у них – нет, хотя по сути как ни меняй названия, суть остается одна.
Что по мне, то долго наблюдая за людьми, не могу сказать, что я увидела в них что-то особенное, что действительно отличало бы их от нас или ставило выше. То, что они называли разумом. Другие животные этого тоже не видели. Да, они построили в нашем мире свои каменные джунгли, где все было устроено, как удобно им. Да, они научились мир подстраивать под свои потребности, порой делая это с неимоверной жестокостью. Но по сути, смотря на них, я видела таких же обезьян, как мы, только облысевших, ходящих на двух ногах, потому что руки у них за тысячелетия потеряли свою силу и гибкость, и они не могли передвигаться по деревьям, что намного проще. Для меня мои отец и мать были намного мудрее и разумнее любого из встреченных мною людей. Хотя бы по тому, что мы, гиббоны, никогда не проявляем агрессии внутри своих семей, к другим – возможно, но к своим – никогда.
Я не могу сказать, что все люди были плохими, как считал мой отец. С годами я вообще пришла к выводу, что люди внутри своего вида разделились на хищников и нехищников. Мне, конечно, сложно различать людей, но Тассну, Бинай, тех, кого я вижу каждый день здесь и кто приходит позаботиться обо мне, я различаю по голосу, фигуре, каким-то отличительным приметам.
Следует отметить одну особенность зоопарка, в который мы попали. Мы – теплолюбивые животные, которые не переносят холода, и в этой холодной стране мы вынуждены были жить большую часть времени в помещении. Здесь для нас был создан целый мир, имитирующий джунгли – теплый воздух, освещение, деревья и лианы или то, что было их имитацией, смотрители раскладывали для нас еду в разных уголках вольера, чтобы мы не скучали, и мы честно собирали фрукты и делали вид, что нам это интересно; но все же мы не могли не заметить подмену – что нам светит ненастоящее солнце и деревья растут ненастоящие. В этом всем можно было прожить, но по-настоящему счастливой я чувствовала себя только под открытым небом.
Летом, когда в эти края приходило тепло, нас переводили в наши летние резиденции. У орангутанов, горилл, макак, саймири и других обезьянок были летние вольеры, и они могли выходить в теплое время на свежий воздух – гулять, греться и играться на солнце. Нам с Сином повезло больше, у нас не было такого вольера, поэтому на летнее время нас переводили жить на остров посреди большого пруда. С острова были натянуты два каната к нашему летнему домику, где мы могли укрыться, если было холодно и дождливо. А так мы жили совершенно на воле, как в джунглях, предоставленные сами себе.
Я особенно любила это время. Как-то, когда мы сидели на ветках дерева, подставив мордочки улыбчивому солнцу, Сина спросил меня: то же самое солнце светит в джунглях или другое? Я без колебаний ответила, что тоже самое, а потом задумалась. Я проделала такой большой путь в своей жизни, который выпадает не каждой обезьяне, и обрела дом на другой стороны земли. Где-то там осталась моя семья, мои братья и сестры. Но здесь на другой стороне земли меня нашло тоже солнце и тоже небо распахнуто над моей головой. Я люблю смотреть на проплывающие в небе облака. Как знать, быть может они долетят до джунглей, и мои родственники тоже увидят их. Небо было тем, что соединяло меня с моей семьей.
Летом мы с Сином всегда выводили особенно красивые песни на рассвете. Мы пели о красоте этого мира и о своей любви. Свои песни мы посвящали животным в зоопарках и в далеких землях, и людям. Надеюсь, что наши песни пробуждали те же светлые чувства в их средцах, какие были и в наших.
Теперь я пою одна. Сина не стало несколько лет назад. Как-никак он был старше меня, и не смотря на то, что животные в зоопарках живут дольше, все мы рано или поздно уходим.
Мать – земля, отец – солнце… Из лона матери мы в этот мир приходим, в лоно матери мы и возвращаемся. Когда-нибудь мы все снова будем вместе. Лучи солнца дают жизнь всему живому на земле. Сина был моим лучом, посланником солнца, с которым я обрела любовь.
Не думаю, что я когда-нибудь снова вернусь в те места, где я родилась и где прожила половину своей жизни. Для гиббона я уже очень не молода. Хотя никто точно не может знать, что будет завтра.
В последнее время я часто вспоминаю свои первые годы в джунглях. Думая о брате, я иногда ловлю себя на мысли, что мы как будто поменялись с ним мечтами. Ведь он хотел отправиться жить к людям и посмотреть мир, а я хотела всю жизнь провести в джунглях.