Не знаю, что было лучше – когда тебя забирали на рынок, и ты мог хоть немного размять лапы, но целый день приходилось проводить на палящем солнце в шуме и толпе людей, или когда оставляли в помещении, где время тянулось мучительно медленно.
В те дни моя густая, блестящая шерсть, которой так гордилась мама, скаталась, стала блеклой. Я заметно похудела и вроде совсем потеряла интерес к жизни. Если на прежнем месте я еще надеялась, что когда-нибудь вернусь в джунгли и снова увижу маму, папу, бабушку, Бэрани и Гесита, то теперь я понимала, что та жизнь, которая у меня была в джунглях, ушла безвозвратно. Все они остались для меня добрым сном, в котором я была счастлива.
Мама учила нас переживать сложные годы и несчастья. Она говорила, что если плохо, нужно просто почувствовать себя маленькой частью вселенной, песчинкой в большом мире, и почувствовать, что где-то есть океан, а где-то вдалеке другие земли. Тогда твоя боль растворится в этом мире, и ты снова сможешь жить дальше и радоваться жизни. Если этот метод помогал мне раньше, то в то время, что я провела на черном рынке, мне не помогало ничего. Невозможно было представить, что где-то есть джунгли, а где-то океан, если у тебя болит все тело, а ты даже не можешь пошевелиться. Невозможно радоваться жизни, если ты даже не помнишь вкуса фруктов и какого это – мчаться по джунглям, перепрыгивая с ветки на ветку. Ты просто знаешь, что это когда-то было, но не помнишь, какого это.
Кого-то покупали на черном рынке, кто-то не выдерживал условий и погибал. В какой-то момент я даже смирилась с тем, что мне суждено было разделить участь вторых. От постоянного недоедания и неподвижного образа жизни я болела и весь день безучастно лежала в клетке. Я не хотела бы, чтобы мои родные видели меня в таком состоянии. Я потеряла надежду и уже не верила, что может быть как-то по-другому.
И именно тогда случилось еще одно событие, которое снова изменило мою жизнь. Я как обычно лежала в клетке, изнывая от жары и шума, на самом солнце, когда ко мне подошли мужчина и женщина и стали о чем-то разговаривать с хозяином. Он показал им макак, повертев их со всех сторон, потом достал меня – грустную и безучастную ко всему. Они о чем-то долго разговаривали и спорили, потом мужчина и женщина отдали ему деньги и забрали клетку со мной. Меня пронесли по многочисленным улицам города и наконец свернули в светлое каменное здание, поднялись по лестнице на второй этаж, открыли ключом дверь, внесли меня, закрыли дверь на ключ. Женщина открыла клетку.
Я не сразу вышла, привыкшая к тому, что за любое неверное движение меня могли облить холодной водой, тыкать палкой и лишить и без того скудного ужина. Но чувствуя, что никто мне не препятствует, я все же вышла, осмотрелась и нашла себе места на диване, где я могла расправить затекшие конечности. Женщина принесла мне воды и фрукты – груши, бананы и манго. Вкус свежих фруктов, тишина дома постепенно стали возвращать меня к жизни.
Они жили в маленькой квартирке в курортном городе. Они были фотографами, которые фотографировали туристов, приезжающих в наши края за тропической природой, экзотикой, теплом, солнцем и приключениями. Поэтому им нужна была я – нечто особенное, что позволило бы из всего многообразия, который предлагал этот остров, сделать фотографии именно со мной – с черноруким гиббоном, редким видом, которого почти не осталось в природе, который обитает только на этих островах. А тут – целая фотография на память, и не так и дорого, если учесть, как долго потом будет храниться фотография. Я была не против им помогать. Садилась на плечи туристов, позировала, не кусалась. После черного рынка такая жизнь могла показаться прекрасной.
У меня были свежие фрукты каждый день, вода, целая небольшая квартира в моем распоряжении. Когда я совсем оправилась и ко мне вернулась радость жизни, я полюбила забираться на полку, оттуда – на шкаф, со шкафа – на карниз, и по занавескам вниз.
Моего нового хозяина звали Тассна, его жену – Бинай. В целом, они относились ко мне хорошо. Кормили, ни за что не ругали, разрешали гулять по квартире и прыгать на карниз. Бинай часто брала меня на руки, и гладить мою шерсть. Мне это было приятно и чем-то напоминало, как перебирала мою шерсть мама. Вечером мы часто вместе смотрели телевизор. Мои новые хозяева предпочитали смотреть программы новостей, в которых рассказывалось о событиях в мире. В тот период я многое узнала о жизни людей, об устройстве человеческого мира. Я видела высокие человеческие здания, расположенные на другой стороне мира, огромные города и светящиеся автомагистрали. Но больше всего я любила, когда показывали фильмы про джунгли. Слишком уж они напоминали мне мое детство. А Тассна и Бинай умилялись, глядя на меня.
Однажды Бинай не закрыла балконную дверь, и я вышла на балкон, оттуда – через открытое окно прыгнула на дерево и спустилась на нижние ветви. Я сидела на ветке дерева и вдруг осознала, что в тот момент я была совершенно свободна. Я могла бы перепрыгнуть с этого дерева на другое и уйти. Повинуясь мимолетному порыву, я перепрыгнула на другое дерево, оттуда – на третье, как внезапно замерла. Куда бы я пошла? Вернуться в джунгли? На вряд ли я смогла бы отыскать дорогу домой и найти семью. Да мне и не хотелось бы, чтобы мои родные увидели меня такой – все-таки время, что я провела на черном рынке, не прошло бесследно – моя шерсть уже никогда не будет такой блестящей, как раньше. Я обернулась и увидела Бинай. Она как-то странно смотрела на меня. Я вернулась на балкон, и она взяла меня на руки и отнесла в квартиру, положила на диван, дала мне свежий рамбутан и сама села рядом и смотрела, как я ем. С тех пор мне разрешили гулять на балконе и лазать по ближним деревьям. Я никогда не уходила дальше. Зато стала собирать больше угощений. Соседи с разных этажей умилялись мне, фотографировали и давали фрукты. Теперь каждый мой день, если мы не выходили сразу на работу, начинался с обхода моей территории и сбора угощений. А днем я устраивалась отдохнуть на ветках, как когда-то отдыхала после трапезы моя мама, когда мы носились по джунглям. Я смотрела на солнце и даже чувствовала себя счастливой.
Бинай и Тассна стали первыми людьми, которых я стала различать среди других. Нам, гиббонам, сложно различать людей, также, как и людям, наверно, кажется, что все гиббоны – одинаковые. Открою секрет – мы все совершенно разные, не существует двух одинаковых гиббонов. А вот люди представляются нам все на одно лицо.
Мы прожили с Бинаем и Тассной вместе около пяти лет. За это время, можно сказать, что мы стали, как одна семья. Не могу сказать, что я хотела бы, чтобы в моей жизни что-то снова изменилось. Но случились события, которые стали следующим витком в моей судьбе.
Я не знаю точных причин, то ли работа фотографов не приносила достаточно, чтобы можно было дальше обеспечивать себе жизнь, то ли есть какое-то другое объяснение, но Бинай и Тассна переезжали с острова, и не могли взять меня с собой. Бинай плакала всю ночь, обнимала меня и целовала мою шерсть. Она просила прощения и говорила, что она всегда будет меня любить и помнить, и что в моей жизни все обязательно будет хорошо. Я плохо понимала тогда, что происходило. Больше всего на свете мне не хотелось бы снова оказаться на черном рынке. Остальное казалось не таким страшным.
На утро Бинай покормила меня с рук моими любимыми рамбутанами, Тассна посадил меня в переноску и вышел на улицу. Дверь за нами закрылась. Больше я никогда не вернусь в ту квартиру.
Тассна отвез меня в большое одноэтажное белое здание, где нас сразу встретили какие-то люди, и передал меня им. Я смотрела ему вслед, как он уходил по коридору. Больше я никогда не видела Тассну и Бинай.
Так я впервые попала в зоопарк. Не могу сказать, что жизнь в зоопарке была чем-то плохим для меня. После черного рынка уже сложно чем-то напугать. У меня всегда была вода, еда, свежие фрукты. Меня подсели в достаточно просторный вольер, где уже жили несколько гиббонов. Не могу сказать, что мы сразу нашли общий язык, но благодаря детским играм с Бэрани и Геситом я умела постоять за себя, и спустя какое-то время у меня уже было свое любимое место на дереве, где я спала, и доступ к кормушке. Конечно, было шумно, и толпы людей каждый день проходили мимо, но, если к этому привыкнуть, можно просто жить и не обращать на это внимание, как и в джунглях мы не обращали особого внимания на других животных.
В зоопарке я поймала себя на мысли, что люди ждали, что я сойдусь здесь с кем-то и принесу детенышей. Но я вспоминала мою семью, и Гесита, и понимала, что никто не станет мне по-настоящему близок, как они. Как они там? Мне хотелось бы знать, что все у них хорошо, и они меня иногда вспоминают по-хорошему, что они запомнили меня такой, какой я была тогда. А Гесит, наверное, нашел себе пару. И Берани тоже. У них, наверно, подрастают детеныши. Жаль, что я уже не увижу их. Может быть, им рассказывают истории об их тете. И они собираются вечерами на семейные посиделки, как и мы когда-то.